Нецензурные беседы о любви 2. Отрывки из Орального

Killer и Queen
Марк Картахена
(Марко)

Смотрю на красивую девушку. Выпрыгнувшую мгновение назад у меня прямо из-под колес, но все же удержавшуюся на ногах.
Хотя, чуть на четвереньки не встала, деточка. В очень призывную позу – как мне тоже нравится. Иногда.
Но не сейчас - в другой, обычно,более интимной обстановке.

Бог ты мой, думаю я, а ведь ее кто-нибудь еще и трахает регулярно, эту дуру! Уж непременно, - да трахает! Круп у нее – что надо, конечно… Только вот с мозгами – большие проблемы.

Наверное, трахает, и морщится, плюется при этом про себя: ох, и надоело! Горяченького чего-нибудь бы … Более сообразительного, да поворотливого, что ли, господь бы послал…
Трахает, и плюется – как пить дать. И думает – а моя Клавка-то лучше будет…

Ну, а что она, эта деточка - про себя при этом думает, когда под чугунным прессом жизненных услад охает и ахает – тоже понятно. Прозрачно, и вполне доступно для моего простого мужского понимания.

И я вот чуть эту прелесть крупчатую и не задавил. Чуть было не оборвал их взаимонеприятные хлопоты.
***
Хорошо, что у меня «брейк-ассист» стоит, и при резком нажатии на педаль тормоза машина встает – и в мертвую. На сухой дороге, естественно.
Садится мордой вниз, и только, что не бодается.

И не заносит ее, слава богу – совсем недавно сход-развал подтвердил, все в передней подвеске ровно и складно, колеса стоят выверено и ровно. В задней – тоже все в порядке.
И резина нормальная, «данлоп-спорт», на хороших, родных дисках.
Дорого, конечно, зато с гарантией.
Гарантия, как теперь вижу, твердая, фирменная. Без изъянов. На практике подтвержденная.

А то ведь – надолго я себе жизнь сейчас испортил бы.

Ей тоже очень повезло, этой барышне, что сзади у меня никого не было.
Иначе, получил бы я хороший удар по заду, но и ей бы перепало – и по полной программе.
***
Так вот и смотрим друг на друга - ошалев от свалившегося на нас счастья.
Она стоит – возле капота, сумочка валяется под ногами. Я сижу, вцепившись в руль, и чувствую, как по шее течет пот.
Молча смотрим друг на друга.
Пережевываем происшедшее.

А музыка в машине орет: «Killer Queen!!!...» - во все шесть динамиков и в один сабвуфер.

Вот тебе киллер, а вот тебе и квин – встретились. Оба сразу. В одной точке пересеклись. Но чуть-чуть разминулись. К нашей обоюдной радости.
Думаю, ей повезло больше.
Виновата-то была бы она сама.
***
Наверное, она привыкла, что ее все пропускают, и даже на оживленном проспекте останавливаются, и дорогу дают. Чтобы полюбоваться. На попку роскошную. На белую, туго натянутую на бедрах, мини. На гладкие ножки. На грудь, рвущуюся наружу из топа.

И напрасно они это делают – любуются.
По моей, пусть и небогатой практике, такие вот штучки бывают не очень сексуальны. Когда дело до дела с телом доходит. Даже вообще – весьма и весьма аморфно в постели себя ведут. Ни черта не смыслят в открывающихся широких возможностях. Гордясь своим крупом - и чужим вниманием заодно. Сами собой восторгаясь.

Они часто думают, - что, хорошее, с упругими выступами тело, и повышенное слюноотделение окружающих самцов - уже сами по себе и есть пропуск в рай. Многочисленных глубоких и мелких оргазмов.
И что все им чего-то уже должны – хотя бы эти самые разнообразные оргазмы поставлять. За то, что они своим присутствием данную кроватку почтили.
Даже где-то любуются все время собой, сами перед собой так и вертятся - то хвостом, то гривой потряхивают. Во, какие мы – на миллион долларов. Или даже на два. Почти.

Только в сексе так не получается.
Тут оба должники - и в одном шторме участвуют. И как кредиторы, и как потерпевшие, и как разорившиеся, отчаявшиеся – но в новой надежде на спасение ожившие.

В хорошем, конечно, сексе.
А не в том, который – просто взять, да и перепихнуться. Где-нибудь в ванной – пока другие керосинят, и глупости друг другу на уши вешают. Под музыку Вивальди.
А муж в салате физиономией почивает.
Подмыться и разлететься, так сказать.
Ну, может быть, еще что-нибудь и приплатить. На чай.
***
Я опускаю стекло - со стороны пассажирского сиденья:
- Мадам торопится в больницу? Помочь могу?

- Сам дурак, - говорит она, - и отбрасывает волосы, упавшие на лицо. Видно, она и вправду здорово испугалась. Даже сумочку не собирается поднимать. Обеими руками наиболее ценную вещь сжимает – свой мобильник. Прыгать – прыгала, а из рук не выпустила. Класс!

А волосы у нее ничего, недавно мытые, даже. На свидание бежала, кажется… Или – в торговый центр, высящейся за ее спиной на площади - как неудачно сляпанный пьяным кондитером торт.

Но ведь никто ее не заставлял перебегать улицу в самом неположенном месте, и выскакивать передо мной из-за идущей слева машины. Когда тут есть подземный переход. У которого мы и стоим.

Нет, спасибо японцам, тормоза сработали как надо, и на реакцию пока не жалуюсь. И «Данлопу» - тоже огромное спасибо! С кисточкой, как говорят на Востоке.

- Так я могу подвезти, все же. До больницы-то. Пока это «скорая» приедет…
- Себя лучше доставь. В психиатрическую. И звони, когда на дороге появляться будешь. Чтобы вовремя спрятаться можно было.
***
Нет, от женщины добиваться справедливости – все равно, что дождя ожидать в Сахаре. Бесперспективное занятие.
Особенно, если голова у нее на плечах - чтобы краситься, диетическое питание поглащать,в модные журнальчики пялиться, да иногда любимого ротиком отласкивать. За допвознаграждение. Женщина – одним словом.

Как там, у Соломона, – что золотое кольцо в носу свиньи – женщина красивая, но глупая. Умный был старикан, этот самый Соломон. Насквозь женщин видел. Даром, что любовные песни сочинял. Ни к чему это ему было, на самом деле. Не его это, кажется, профиль был. Хотя, пишут, и известный многоженец.
Ему бы – психотерапевтом поработать. В какой-нибудь клинике. Хорошие бы деньги получал.
***
Да, вот она – женщина. Во всей красе. Вместо того, чтобы поблагодарить за чудесное воскрешение, за то, что я успел, среагировал, и не переломал ей все ее юные кости – банальными гадостями расплачивается.

Ну ладно, это она с испугу.

- Так телефон оставь, куда звонить-то? Вдруг еще раз торопиться будешь. Помогу – дело уже теперь привычное. Прямо в Склиф отвезу. Домчу - за милую душу.
- Рули дальше… Урод…

И судорожно тыкает пальцами в любимый мобильник.
***
Ну, конечно, я урод, моя радость. Мужчин-уродов много вокруг, почти все – поголовно. Но ведь не все любят, чтобы им об этом напоминали.
Я, например, не очень люблю.

Но я вижу, как к ней - от торгового центра - спешит ее постельный ассистент. Размерами со входную дверь в зал заседаний правительства.
И с кулаками - как гандбольные мячи.

Мне пора, надо полагать. Во избежание международного конфликта - с применением мата и монтировки. Тем более, что сзади уже какой-то притырок на отечественной полуразвалившейся помойке назойливо мигает, и даже попискивает нетерпеливо, и копытом бьет: чего встал? Проезжай, дай я девушку отвезу – куда скажет. Хорошая девушка – дай я ей подсоблю, а? Бесплатно даже, а?

А вот это – кстати. И даже очень.
Вот уж, действительно, урод, - совершенно не проникающийся складывающейся на этой дороге ситуацией. Бомбила, судя по всему. Дитя южных гор, из приживающихся тут – как молоденький таракан на чужой кухне. Арбузы на помойку за триста баксов променял.

Конечно, сейчас бы вылезти, и хотя бы его уму-разуму поучить, недомытого. Слить адреналин.

Но мне в данный момент – некогда. С приближающимся шкафом встречаться нет никакого желания.
Поднимаю стекло и трогаюсь.
***
Как мило мы с дамой побеседовали... По-нашему, по хамски.
Хорошо, что я женщин не бью, и даже по попке: если и шлепаю, то только иногда. Легонечко. Только тогда, когда сами просят. В порыве, так сказать. Перчинку в сладкий супчик добавить.
Чтобы ах! – и кончила...

А другой бы сейчас на моем месте… И не посмотрел бы, что – девушка.
Да и дитяте гор заодно бы вломил. И был бы совершенно прав.

Ну ладно, детки… Живите пока… Не дай вам господь на другого нарваться!

Зато, я уже успел немного оклематься. Прошло неприятное ощущение, возникшее где-то глубоко внутри, на уровне диафрагмы. Как будто кто-то мертвой хваткой вцепился – и не отпускает. Распустилась ледяная пятерня, и дыхание стало более ровным. Только лоб еще мокрый совершенно.

А побеседовали с девушкой – очень содержательно.

«Killer Queen!!!...» - продолжает орать на весь салон сиди–чейэнджер любимое еще с моей беспутной юности произведение.
***
Еду не спеша, и в зеркало заднего вида у меня отражается чудесная картина. Помойка останавливается напротив девушки как раз в тот момент, когда к месту событий поспевает, наконец, бритоголовый шкаф. Который, не разбираясь, забегает к помойке со стороны водителя, распахивает дверь, и выволакивает невинное дитя гор из-за руля на проезжую часть – одним всего лишь рывком.

Вот, интересно, когда-нибудь быки с матадорами в чем-нибудь разбирались? На рога матадоров сажая?

…И так, неспешно удаляясь от меня, справедливость торжествует, орудуя огромными кулаками.

Очень милая картина. Очень вдохновляющая.
Как говаривал один, не менее Соломона умный - добро должно быть с кулаками...
***

- Ты опоздал на двадцать пять минут, - говорит мне нежно любимая, садясь в машину. – Это у тебя входит в привычку, любимый. В очень неприятную.

Она отстраняется от моего поцелуя, и смотрит на меня сбоку, изучающе: что я на это скажу.

- Видишь ли, – говорю я, - мы с тобой имеем несчастье жить в таком вот большом городе. Где людей и машин гораздо больше, чем этого требуется. Для нормальной жизни. Здесь нет травки и деревьев – вообще, с зеленью тут напряженно. Нечего даже пощипать. Тут вообще со многим напряженно. Кроме идиотов, конечно. Здесь много, чего требуется - для нормальной жизни, и половой – в том числе. Люди от этого делаются слегка не в себе. И даже и не слегка – а сильно не в себе. Поэтому возникают пробки и прочие дорожные коллизии. В виде, например, телок, которые лезут тебе прямо под колеса. И при этом еще и хамят.

- Мне кажется, я уже слышала от тебя что-то похожее, дорогой, - говорит моя любимая. И закуривает.- Только телки лезли не под колеса, а прямо на диван.

Ой, как ей это не идет – курить - просто совсем. Ох, как это потом невкусно – целовать никотиновые губы. Особенно – в машине, где никто не имеет права курить! Кроме меня, конечно.

- И это все было бы похоже на правду, все твои рассказы, - продолжает она, не замечая моего осуждающего взгляда, - если бы не вот это…

Нежно, двумя пальчиками, она снимает откуда-то с панели с надписью «Air bag» чей-то длинный, чудный, завитой пружинкой волос, и покачивает в воздухе этой невесомой пружинкой перед моим носом .
- Хорошо еще, что не блондинка, - говорит она, - а то я бы подумала, что у тебя совсем испортился вкус, любимый. Хотя, разве он у тебя когда-нибудь был?
И выпускает волос из пальчиков, и тот планирует мне на брюки.
Да, это явно была не блондинка.

- Видишь ли, любимая…
- Тсс… Лучше будет, если ты сейчас ничего мне не станешь говорить. А то каким-то дежавю тут пахнуть будет. Мы же с тобой это уже проходили недавно, не так ли?
***

- Наше кино на сегодня отменяется, - продолжает она спокойно и негромко. - И на ближайшее будущее – тоже. Если найдешь что-нибудь из моего ассортимента – под своим чудовищным диваном,- можешь оставить это себе на память.

Она имеет ввиду, очевидно, цепочку, на днях порвавшуюся в порыве нашей почти неземной страсти. И потерявшуюся в недрах моего жадного до всяких безделушек дивана. Поиски которой привели к некоторым другим удивительным находкам.
- Меня такими мелочами не беспокой, пожалуйста. Я тебе советую чаще туда заглядывать – под твоего монстра. Думаю, из него - неплохое бюро находок вышло бы.
- Оскорбивший лошадь, оскорбляет и всадника…
- А это ты кому-нибудь уже другому, ладно? Кавалерист…
***
Она демонстративно открывает мою девственную пепельницу, и втыкает в нее сигарету. Пепельницу жалко – я никому не разрешал гасить в нее сигареты - с момента рождения этого автомобиля. Даже себе не разрешал.
Но, видимо, лиха беда начало.

Любимая хлопает дверью так, что если бы на моей машине, как на BMW подороже, например, стоял дверной доводчик, она бы его сломала – непременно.
А так – японская резинка выдерживает удар. От которого вся машина - аж даже вздрагивает.
***
Сижу в маленьком баре, пью чай, и лениво размышляю – стоит ли идти в кино в одиночку, или отложить этот поход до лучших времен.

Из бара мне видно расписание сеансов над кассой – даже несмотря на мое опоздание, мы бы вполне успели. И даже в баре посидеть перед сеансом могли бы.
Опоздал я всего-то на десять минут, а не на двадцать пять, как было заявлено.
Что-то у нее с часами. Или – с нервами.

Да и причина была вполне уважительная. Я ведь действительно чуть не попал в историю.
Но кто же этому поверит?
При витом волосе на панели приборов - непонятно откуда взявшемся.
А может быть - она его, этот волос - сама заранее заготовила? Как подставу?
Хотя от женщин можно ждать чего угодно, но я не могу поверить в такое коварство.

Да, окидывая взглядом окрестности недалекого прошлого - не мой день сегодня. Определенно, не мой.

Хотя, может быть, как раз наоборот? Кто знает… Судьба ответов на эти вопросы не дает - просто ставит перед фактом.

- Мне, пожалуйста, один билет. На девять тридцать. Простой, не VIP. Некого нам сегодня баловать, - говорю я в окошечко кассирше с дежурной застывшей улыбкой на усталом лице.
- Приятного просмотра!, - желает мне вслед кассирша.
***
Конечно, крученый волос на панели приборов – это замечательно, вдохновляет даже.
Но если бы еще знать – чей он?
А вот, диванные находки – это уже вещь более серьезная.

Я переворачиваюсь на другой бок, и диван согласно скрипит подо мной. Душно что-то. Из-за жары дивану, кажется, тоже не спится.

Если бы я был женщиной – я бы ими гордился, этими застрявшими в диване сокровищами. И своим железным другом тоже – гордился бы. Мной - то есть.
Испытанным, проверенным, - в тяжелых буднях местного штормового океана.

Такой ведь друг – не подведет. Не бросит дело на полдороге. Будет биться до конца, до победы. До крика вперед смотрящего с мачты: «Земля!»
Да, странная она, эта моя любимая. Не поняла, видимо, чего-то. Я еще раз поворачиваюсь и ложусь поперек дивана. Тоже – удобно, когда никого рядом нет. Имеет свои преимущества – черт подери!
Но все-таки, очень душно.
Да - правда душно - скрипит диван.

На стене дрожит светлая сетка света, проникающего сквозь жалюзи с улицы.
А в ушах – звук прибоя. Сон легко опутывает меня, и я вижу далекий берег, серебристую гладь Атлантики, и в дали, в дымке – одинокую пиратскую скалу, где по приданиям, пираты бросали якоря – перед тем, как снарядить шлюпки для высадки на берег. Чтобы припрятать награбленное.

Пожалуй, это навеяно мне фильмом, который я только что смотрел.
Пиастры, попугаи, сундук мертвеца…

И перед тем, как окончательно погрузиться в сон, я думаю – а как неплохо иногда поспать и одному, на своем собственном диване, и проснуться утром в тишине и прохладе под звук бессонного будильника.

Который, кстати, я кажется забыл включить…
___________________________________________________

На балу, и на пиру, и на охоте...

С утра так и напевается – «на балу, и на пиру, и на охоте…»

Стою на кухне без ничего, курю, и напеваю ни с того, ни с сего известную арию.

К чему бы? А, впрочем, понятно… Подсознательный процесс.
У моего бортового компьютера в программе, видимо, системный глюк. Путает причины и следствия.

Из ванны выходит Надя, вся разгоряченная водой, замотанная в розовое банное полотенце. Окинув меня затуманенным взглядом, подходит к зеркалу в прихожей, и внимательно и долго смотрит на свое обворожительное отражение.

- Что это было? - спрашивает она, и улыбается, проводя пальчиками под нижними веками, массируя их.
- Где? – спрашиваю я.

Я выбрасываю сигарету и подхожу к ней сзади.
Прижимаюсь к влажному полотенцу, ощущая сквозь него упругость тела. Теперь мы через зеркало смотрим друг другу в глаза.

Я целую в ее в шею, а потом чуть ниже, в точку, где шея плавно переходит в плечо. В самую чувствительную, кошачью точку. И слегка прикусывая ее зубами.

Она вздрагивает и ежится от сладкого поцелуя. И трется шеей о мои губы – еще!

А я развязываю легкий узел, распахиваю ее полотенце, и оно падает на пол, нам под ноги. Я чувствуют, как разгорячена и набухла ее грудь. Она как бы сама вплывает мне в ладони.
По рукам начинают бегают электрические разряды – когда я нежно опускаю руки вниз, к бедрам, а потом, еле касаясь, провожу руками по крутой попке.

- Опоздаем…, - говорит она, а сама наклоняется вперед, прогибается каким-то волшебным, возбуждающим образом, и почти дотрагиваясь до своего отражения губами.
– Что же это было, а?
- Это было…это было,… - говорю я шепотом, и плавно, медленно и осторожно погружаюсь в ее упругие, горячие и влажные глубины, удерживая ее за нежную попку.- Вот, что это было...

Правда, это лучшее, что бывает в жизни, мелькает у меня в голове. С полной потерей ориентации во времени и пространстве.

- На балу, и на пиру, и на охоте…, - еле слышно напеваю я, почти про себя, плавно и медленно двигаясь. Пока Надя губами не утыкается себе в предплечье – чтобы приглушить легкие стоны.
И в зеркале чудесным образом отражаемся мы, и я едва удерживаюсь, чтобы тут же не кончить - от такой волнующей картины.

…А диктор по телевизору, работающему на кухне, что-то вещает о курсе национальной валюты и президентских шутках. Очень смешных, как он утверждает.

Половина седьмого утра: с грохотом утреннего, давно ожидаемого - в эту жару - ливня за окнами, и с телевизионными новостями.
В огромном городе, уже почти проснувшемся, готовящемся к новому трудовому дню…
***
«На балу, и на пиру, и на охоте…» - все еще вертится в голове.
- Ваши донкихотские замашки… - заметил вчера вечером мой начальник. И разразился, как летняя гроза - бестолково.

Тяжело его остановить. А когда он в пафосный раж входит - так просто невозможно. Приходится слушать о том, что я не понимаю стратегию компании, что слишком мягок, что обсуждаю его распоряжения, и даже не выполняю их - противлюсь естественному ходу вещей по укреплению профессионального состава менеджеров.
Ну и так далее…

Единственное, чего я не понял, это про донкихотство. Уж к кому к кому, а ко мне это вряд ли применимо. Не худой я, и ростом не под два метра, а на голове у меня вовсе не медный рыцарский таз, зато порядочная, полированная, много повидавшая лысина.
Росинант давно со скуки в жаркие края подался, поближе к морю, а Санчо Панса давным давно в игорном бизнесе процветает.
А его осел – у входа в казино, вместо швейцара, в ливрее, травку щиплет. Зеленую.

Такие вот дела, дорогой ты наш обезьяний царек.
А то, что я против новой волны увольнений – чисто прагматическое. Зачем кормить конкурентов нашими профессионалами?

Все-таки, думаю, Дарвин был прав. От обезьян мы все произошли. А потерянное звено – вот оно, передо мной, в лице начальника. Очень похоже. И внешне, и главное - по сути. Самое обычное, потерянное антропологами промежуточное звено между обезьяной и человеком. Все признаки обезьяны в наличии, но уже на двух ногах почти твердо ходить начало. Когда трезвое. Это самое потерянное звено.
И копалку с рубилом, да и прочие инструменты - вроде компьютера - для добывания пищи использовать научилось.

Еще какие-нибудь несколько тысяч лет, и мыслить начнет. Пусть даже и примитивно.

Хорошо бы ему себя увидеть со стороны. Насколько он умен и хорош. И тактически, и стратегически. А главное – практически насколько хорош. Когда такие странные распоры издает, а потом их исполнения требует.

Увы, не всем дано – на себя со стороны посмотреть. Не у всех это внутреннее зеркало присутствует. Далеко не у всех. А многих из тех, у кого присутствует – кривое оно. Любит достоинства подчеркивать, и недостатки прятать. Полированное, без излишней кривизны зеркало – все же, удел избранных.

Впрочем, что толку обсуждать начальника – это ведь как папу с мамой обсуждать. Бог-учредитель дал. Бог, может быть, и возьмет. Кого-нибудь из нас – либо его, либо меня.
Правда, есть такое ощущение, что меня скорее заберет отсюда. И, как съеденную шахматную пешку, поставит за доску. Рядом со своей немытой кофейной одноразовой чашечкой. На выброс.

Засиделся я что-то тут явно. Окислился. Слишком уж прогнулся, а зачем – не очень понятно.
***
В отдел зашла Надя, наш новый финансовый менеджер, правая рука начальника. Уже два месяца она наводит в конторе порядок. Рука у нее крутая. Жалости не знающая.

Поскольку у меня с аналитикой плохо, я всегда преклоняюсь перед людьми, у которых с аналитикой не просто хорошо, а даже отлично.

Вот Надя – из таких, умеющих работать с цифирью и фактами.

Элегантная упругая попка у нее – и даже просто на взгляд. Так и напрашивается на поцелуи и ласки – это я приметил уже в первые дни ее появления в конторе.
Губки пухлые, а над верхней – какая прелесть! - над уголком рта, мягкая нежная родинка. Тоже - требующая медленных, вдумчивых поцелуев.

Когда она в своей мини-юбке садится, и закидывает ногу на ногу, я просто не знаю, куда спрятать свой неприличный взгляд. Так и ползущий по ее бедрам. А потом – вверх…
Да, а блузка у нее расстегнута ровно на одну пуговицу ниже, чем это требуется. От простого финансового аналитика.
Куда бечь прикажете?

Нет, безо всяких сомнений, умеет она грамотно работать с финансовой отчетностью.
А главное, кажется, ей самой эта работа очень нравится.

Кондиционер в офисе шумит на всю катушку, но, видимо, кто-то ошибся, и он работает на обогрев. Ощущение, будто ты – одетый в шубу, - находишься в сауне.

Явно – перебор с этим кондиционером, слишком много адреналина в кровь выбрасывает. Надо позвать кого-нибудь знающего, чтобы наладил разладившуюся машинку. Ужасный перебор с гормонами ощущается.

- Кое-что обсудить хотела, - говорит Надя. Пересаживается без приглашения на стул возле моего стола, и довольно интимно кладет локоть на угол стола.
***
Странно, все-таки, ведет себя в последнее время мой небесный ангел. Подсовывает мне такие вот искушения, и толкает на нарушение самим же установленных правил. А вдобавок - портит кондиционеры. Зачем – не совсем понятно.

Я же не герой – себе пальцы отрубать. В святые схимники не готовлюсь, и даже не помышляю об этом. В конце концов, это даже просто вредно для здоровья – схимничать, и акридами питаться. Акриды – они, наверное, ужасны на вкус, и последние зубы о них обломать можно.
Не говоря уже обо всем остальном. Что и без акридов отвалиться может. От чрезмерного подавления.
А в ангела моего – будто черт вселился.
***
Вообще, если посмотреть внимательнее, что-то там у них, наверху, у ангелов, с менеджментом не в порядке.
С одной стороны, их самый верхний шеф декларирует: плодитесь, размножайтесь. С другой стороны, от него же приказы – ни-ни, и в мыслях не держите! – и ногами топает. Только в рамках законного брака, и то не всегда. А в коротких промежутках между их не очень понятными праздниками.

То ли их главный сам про свои же приказы забывает – в связи со склерозом. То ли эти приказы таким вот образом до исполнителей доводятся. В подцензурном, так сказать, виде. С купюрами и извращениями от исполнителей. Вроде моего ангела.

А еще говорят – их шеф всесильный.
Какой же всесильный, если даже со своими подчиненными справиться толком не может? Или – с самим собой? Или – с собой и с исполнителями одновременно?

Что же это за управление такое? Явно тут какое-то противоречие. Хотя, возможно, чисто теологического свойства.
***
И тоска вот почему-то у меня на сердце. Несмотря на жару – она тяжелая и холодная, как свернувшийся, накормленный мелкими пушистыми кроликами питон. К чему эта тоска тут поселилась? Другого места не нашла?

- Что, Наденька, обсуждать будем? – говорю я, и изображаю глубокое, и вполне идиотическое внимание. Маскировочное.

Это – лучший способ сбить с толку. Притвориться идиотом, внимать каждому слову, и даже, будто эхо, повторять некоторые, особо умные мысли собеседника вслух. Словно хочешь их еще посмаковать. И до конца своих дней запомнить. Эхолалией этот эффект называется. В психиатрии.

Очень это собеседника с толку сбивает… Попробуй-ка с таким идиотом, поругайся, который за тобой твои умные мыслит талдычит!…
Захочешь даже сильно – и не выйдет. Вот, попробуй только!…

Еще очень хорошая и сильная штука, все лучшее - выдавать за изобретение твоего визави.
Типа – все просто в восторге, Наденька, от вашего подхода к данному вопросу. Особенно – я. Среди всех с наибольшим восторгом живу.
И даже – больше всех остальных - в ужасном восторге пребываю.

Это же вы, если не ошибаюсь, ввели в нашей компании железное правило: дважды два равно четыре. Просто - и понятно. Не три, не пять и даже не восемь, а ровно четыре!
Преклоняюсь, и повинуюсь! За два месяца вашей работы с нами. глупыми – какой прогресс и гармонияв компании воцарились!

И так это все подбрасывать надо - будто невзначай, между делом… Как само собой разумеющееся. С коровьим взглядом.
Хотя близко коровам я никогда еще в жизни не подходил. Побаиваюсь я их – в силу размеров.
Так что мой коровий взгляд - личное изобретение.
***
В общем, сегодня работаю полным идиотом. Слушаю Надины замечания по проекту, и утихомириваю разбушевавшуюся гормональную стихию.

- Хотите кофе? - спрашиваю я на самом пикантном месте Надиных рассуждений о моей финансовой неполноценности. И невзначай кладу свою руку на ее, постукивающую по моему столу. В такт ее высокоумным рассуждениям о том, что вся наша отчетность несколько неправильно построена. И дважды два – всегда четыре. А не шесть – как у нас. И не три - как у них.
– Сейчас приготовлю, ладно?

- Какой кофе, - не сразу соображает Надя, - даже порозовевшая от моего спектакля двух актеров, и еще оттого, что никак не может сосредоточиться на моих отвратительных профессиональных качествах. – Ах, кофе… Да, я бы выпила кофе. Надо немного прерваться…

- Видите, как вкусно пахнет, - говорю я, стоя к ней спиной и звякая стеклянной колбой кофейной машины. Спиной я чувствую, как она изучает мою фигуру.

Тут мне стыдиться особенно нечего, со спины если. Моя спортивная юность придает мне уверенности, плечи у меня не покатые, а довольно широкие – при достаточном росте. Не стоит лишь надолго поворачиваться в профиль. Или же, стоит почаще втягивать наметившийся живот. И дыханием, и ремнем.

- Это амаретто, - говорю я, - итальянский, пусть даже и у нас расфасованный, в Бубуевске. Все-таки, немного амаретто, думаю, туда попало. Того, что осталось от украденного бубуевскими йогами. Провинция, черт подери, Италия… Зачем-то настоящий амаретто сюда гонят, бубуевских халявщиков кормят. Могли бы больше шелухи спокойно класть.
- А вы очень скептично настроены по отношению к российскому производителю, - говорит Надя.
- Да, давно здесь живу. Порядки хорошо известны. Народ ворует, страна богатеет. И все довольны. Феодальная идиллия.
- Смешно, - говорит Надя, явно не знакомая с творчеством великого сатирика. По тону – ей совсем не до смеха. Она, по-моему, пребывает в каких-то смешанных чувствах. Не знает, как за меня по-настоящему взяться.

У меня на сей счет, конечно, есть несколько неплохих идей. Но они – совершенно не относятся к теме нашей беседы. И не готовы к произнесению вслух.

Мы молча пьем кофе, а машина еще некоторое время шипит на тумбочке в углу, добавляя горького аромата.

- Так на чем мы остановились? – спрашивает Надя. Теперь она уже – предусмотрительно не кладет руки на мой стол. Обхватила сцепленным замочком пальцев прелестные коленки.
- А остановились мы, Надя, на том,- говорю я…

…А тоска на сердце – так и не уползает, холодит своим свернутым в кольца туловищем. Как ее прогнать?
Один только способ и существует.
***
Теплая летняя светлая ночь, дует горячий ветерок, нагоняя тучи и заставляя жалюзи на лоджии периодически постукивать. И где-то полыхают молнии.

Надя оказывается весьма и весьма легко возбудимой девочкой.
Не успели утихнуть первые наши страсти, как моя ладонь нежно скользит по ее животику вниз, и я опять попадаю в ее горячее, отзывчивое и влажное царство. И вторая моя рука пошла в поход.
Теперь обе руки – одна сверху вниз, другая снизу вверх, неспешно, ласкают, заводят ее разгоряченное тело.
- Так на чем мы остановились?.. – шепчу я, и легко целую мочку ее уха.
- Еще, пожалуйста, - шепчет в ответ она.
***
Я останавливаю машину в двух кварталах от нашего офиса. Совсем не нужно афишировать наши такие внезапные и опасные связи. Как неожиданный шторм накатившие.

- Я посижу тут, а минут через десять подъеду.

Надя оглядывается – не видит ли кто, и потом целует меня в щеку:
- Если у тебя есть платок, вытри, пожалуйста, щеку. Я успела накрасить губы. Все было просто замечательно, особенно утром. Спасибо.

Она открывает дверь машины, и уже почти выходит на тротуар, но затем садится обратно, и прихлопывает дверцу. Неплотно – на панели продолжает светиться красным автомобильчик с распахнутыми дверями.

- Я не хотела тебе говорить, - она смотрит прямо перед собой, и я вижу, как краснеет ее нежная щека, - но, понимаю, что ты сам об этом скоро узнаешь. Так лучше, все-таки, я тебе скажу об этом.
- ???
- Шефа отправляют на пенсию, и новым начальником собираются сделать тебя.
- Ээ… - говорю я совершенно не зная, что на это сказать. Все это крайне неожиданно.
- Меня приглашали на закрытое совещание с владельцами. Я надеюсь, ты не подумаешь, что все произошло из-за этого?

Я молчу.

«На балу, и на пиру, и на охоте…» - звучит в голове знаменитая ария.


Июль 2006
_______________________________________________________

Опасный пациент

Я обратил внимание, что иногда очень даже неплохо размышляется в кресле у дантиста. Особенно, если это не садист с ручищами штурмбанфюрера СС, а милая, очень привлекательная женщина тридцати пяти лет от роду по имени Женя.

Женя - просто на удивление безболезненный зубной доктор, кандидат меднаук, и мы знакомы уже лет, наверное, пять-шесть. Сказать, что она привлекательная – просто ничего не сказать.
Она ослепительно красива! Особенно в своем полупрозрачном халатике, под которым, кроме прелестного белья, кажется, ничего и нет, и в зеленой хирургической шапочке с тесемками. А из под шапочки выбиваются светлые, соломенного цвета, локоны, по-моему, даже натуральные, не крашеные.

Когда я захожу в кабинет – что бывает, наверное, раз или два в год, и вижу там Женю, у меня внутри что-то вздрагивает. Где-то в том районе, где у меня должно быть сердце.

Впрочем, может быть, это печень от страха пошаливает, и так высоко, куда-то в солнечное сплетение, отдает. Все-таки, это дантист… Хоть и очень красивый.

А руки у нее какие - бог ты мой! Нежнейшие! И пахнут всегда какой-то цветочной свежестью, и успокаивают уже одним своим прохладным нежным прикосновением.

И когда она просит открыть рот и с доброжелательным профессиональным интересом берет свои пыточные инструменты с хромированного, сияющего в свете ламп, подносика, даже трудно себе вообразить, что этот живой ангел может принести тебе хоть какую-нибудь минуту несчастья.
***
Сижу в кресле у Жени, прикрыв глаза, с открытым ртом, и размышляю…

На днях моя подружка сказала мне, что любовник я неплохой. Очень даже. Лучший из тех, что нее бывали. Только со мной она испытывает долго не проходящие и бурные… Ну и так далее.

Известное дело, что женщина в таком замечательном случае сказать может. Чтобы ситуацию смягчить, и мужскую нежную гордость не поранить. Своими острыми зубьями бездушья и женской черствости.

Потому, что еще она мне при этом сказала, что больше мы встречаться не будем. Не устраиваю я ее. В человеческом плане. Совсем не устраиваю. Окончательно, и даже бесповоротно.
***
И сразу все стало понятным и безыскусным, как начищенные армейские сапоги.
Так-то она, без особого повода, например, - вряд ли вдруг про мои очевидные достоинства и вспомнила бы, надо полагать. Без такого замечательного повода, как расставание.

А тут – и совершенно неожиданно - такие дифирамбы… Насчет лучшего любовника в жизни.

Кстати, есть поговорка на этот счет: у женщины лучший любовник – последний. Так что, ничем новым удивить она меня не смогла.
Но она, видимо, с этой поговоркой не знакома – вот и думала, что подсластила горькую пилюлю.
***
Я считаю, что всегда стоит насторожиться, если вас хвалят. Это всегда – неспроста бывает. Проверено на собственной шкуре – вон она, вся мокрая, в дырах и потертостях - на вешалке висит. Пришел к дантисту с дождя, снял и повесил ее сушиться на вешалку.
***
Насколько я понимаю, и диссертация Жени, и то, что она работает практическим дантистом – все это она делает исключительно для себя, для собственного удовольствия. У Жени есть очень богатый муж, который, насколько мне известно – просто купил ей этот зубоврачебный кабинет.
Денег за работу тут берут совсем немного, совершенно по-божески, и понятно, что она трудится исключительно ради собственного удовольствия. Также, как и пишет свою докторскую в медицинской академии – совершенно не для поправки материального положения.
Ее материальное положение абсолютно не нуждается в поправке.
- Просто я люблю быть самостоятельной, и ни от кого не зависеть, - говорит иногда Женя.
Мне не хочется ее расстраивать и напоминать ей о том, что эта независимость куплена на деньги ее мужа.
***
…Женины железки звякают где-то рядом, на подносе…
В общем, все понятно, с моей - теперь уже бывшей подружкой. Хотя единственное, чего я не до конца понял – это про секс и человеческие качества.

Впечатление складывается такое, будто она думает, что сексуальный план, и человеческий натюрморт – совершенно из разных опер арии. Никак между собой не перекликаются.
Или – она только лично меня ввиду имела?

Права она или нет - я не психолог, и не сексопатологический ихтиандр: до таких глубин и тонкостей в бездонный океан сексуальной жизни погружаться. Всегда я был человеком в смысле секса практическим, таким, очевидно и придется ей меня запомнить.
Практиком, а где-то даже, по большому счету – эмпириком. На взаимном удовольствии воспитанном.
***
Сижу вот в кресле, чувствую легкие прикосновения душистых рук, слушаю разыгравшуюся тем временем бурю за окном. Дождь с грохотом ломится сквозь кроны деревьев под окнами здания, но жара не спадает при этом. Чудно.

- Катя, - просит Женя свою помощницу, - сделай кондиционер посильнее. Что-то у нас душновато. - И промакивает мои вспотевшие - от некоторого напряженного ожидания развития событий в моем рту - лоб и лысину салфеткой.
- Так не больно? - спрашивает она, постукивая металлической палочкой по зубу.
- У-угу, нет, - отвечаю я. Мне действительно совершенно не больно, только губы онемели от заморозки.
Из-под полуприкрытых век вижу, как Женя берется за ультразвуковую бормашинку.
- Я быстро, - говорит она, - не успеете ничего почувствовать!
- У этого молодого человека – совершенно железные нервы, - говорит Катя. - Ни стона, ни звука. А я бы давно уже в обморок шлепнулась бы… От одного укола, - и улыбается заговорщицки.
***
Я давным давно занялся бы Женей.
Но, видимо, и у меня, абсолютно беспринципного малого, есть все-таки какие-то тормоза. Нет, дело даже не в ее муже. На которого мне было бы совершенно наплевать - реши я предпринять что-нибудь такое, интимно атакующее.

Во-первых, я знаю, что Жене нравятся юноши лет восемнадцати-двадцати. А я в эту категорию, к сожалению, уже давным давно не попадаю.
Второе обстоятельство – мне не хотелось бы потерять такого чудесного доктора. Потому что наверняка, наши отношения долго бы не продлились – в силу моей же ветрености. Да и ее пристарстий к юным неопытным существам.
А в более серьезную плоскость, чем хороший увлекательный секс, они бы не перешли - я давно уже вышел из женибильного возраста. И мне уже давным-давно перестали нравится тяжелые и безысходные романы-мелодрамы. Да еще при ее вполне дееспособном муже.

Вернуться же после всего этого к состоянию – пациент-доктор уже будет непросто. Или вообще – невозможно.

А третье, может быть, самое веское обстоятельство, я совершенно не представляю себе, как это интимно дружить с человеком, прокуренные зубы которого ты лечишь. Наверное, мои попытки вызывали бы у Жени просто приступы тошноты. Попробуй бы, например, я ее поцеловать.

Я, к примеру, я с трудом бы представил себя на месте хирурга, делающего операцию собственному любимому родственнику. Да и не очень любимому – тоже.

Или - если бы я был гинекологом, то, наверное, очень быстро стал бы просто бесповоротным импотентом. Кстати, на этот счет существует даже дамская сентенция – если ты понравилась гинекологу, значит ты просто само совершенство! Очень верно замечено.

Но про свои прокуренные зубы или мосты я совершенно не могу сказать – что они совершенство. Поэтому и не собираюсь к Жене приставать – ни сейчас, ни в отдаленном будущем.
***
И двигаться куда-нибудь сегодня вечером, после дантиста, не особенно мне и хочется. Хотя, вроде бы, как-нибудь убить остаток вечера можно было бы.
Как там Паниковский-то говорил – во честное, благородное слово, вставлю себе зубы и женюсь?
Ну нет, только не сегодня.

Хотя, конечно, можно было бы - с починенным-то зубом сегодня же и заняться какой-нибудь штучкой - из моей записной книжки. В качестве разнообразия, и компенсации за время, проведенное в этом чудесном пыточном кабинете. Пусть даже, и в таком милом обществе, как Женя и Катя.
Но – не в духе я сегодня.
***
…Вот когда она, моя бывшая подружка, мне сказала, что я лучший, у меня прямо на языке вертелось спросить:– а с чем меня будем сравнивать? Или - с кем? Или – а много их было? Или - не очень много, зато хорошие и все, как на подбор?

И как мы их будем считать - в штуках? А может быть - в килограммах живого веса? В занимаемых должностях и в количестве зарабатываемых денег?
Человеческий план – в деньгах измеряется, или в чем? Или - в длине пятых конечностей, то есть в дюймах? Или же, в постельной прыткости, помноженной на стайерскую выносливость?

Вот видишь, дорогая ты моя, сколько вопросов возникает сразу – беседую я с подружкой мысленно, - чтобы отвлечься от высокого свиста бормашины и запаха гари. Уточни, пожалуйста, милая. Это ведь достаточно важно – для моей собственной правильной самооценки. С учетом такого, несколько неожиданного привходящего обстоятельства, что мы больше встречаться-то не будем… По причине моих недостаточных человеческих качеств.

Да разве, хоть одна женщина честно ответит на подобные вопросы? Я очень в этом сомневаюсь.

Это мужчины любят похвалиться. Рассказать, что, и почем, и где. И даже – как, и сколько раз, и в какой позе. И показать многочисленные звезды сбитых самолетов – на фюзеляже. На котором уже, кстати, и места нет свободного – новые звезды рисовать.
Любят похвалиться - даже если это и рискованно. Даже если из-за этого и осложнение выйти может.
Но такова уж мужская природа: тщеславие легко побеждает чувство опасности…
***
А женщины – они не из таковских, хвалится без крайней нужды не будут. Их любовники – бывшие, прошлые, нынешние - одна из их главных военных тайн. Охраняемая от террористов, будто режимный объект - атомная электростанция, к примеру. Спецназом и бронетехникой.
***
А я вот – тоже никогда не хвалюсь, хотя и не женщина, слава богу… Про себя держу свои ордена и медали - со звездами на фюзеляже.
Там много разного.
***
В общем, и не стал я добиваться от нее ответа. Ни честного, ни не очень честного – никакого. Ни к чему мне это.
Честного ответа не дождешься. Честность – не самое сильное свойство женщины.
Во-вторых, моя самооценка все равно кривой будет – при любом ответе. Больно я к самому себе пристрастен – в лучшую сторону, естественно.

Смотрю вот каждый день по утрам в зеркало, и вижу, как оно мои дефекты выправляет. По блату, так сказать. По родственному. Давно мы с ним вместе, сроднились.
***
К слову сказать, и что мне толку в том, что я лучше, например, какого-нибудь ее Петра Петровича? Скажем, концертмейстера детской любительской хоровой студии? Обремененного двумя семьями в разных частях нашего огромного города, и пятью детями, любителя пива, а также интимных переодеваний в женское платье? Большого поклонника девушек лет шестнадцати?

Надо же нас, все-таки, как автомобили - в одном классе сравнивать.
Иначе выйдет – а кто тут у вас сильнее, слон или кашалот? Или крокодил?
***
То, что я, например, не люблю после душа нагишом в женском платье разгуливать, а обязательно махровым полотенцем замотаюсь или трусы надену – еще ни о чем не говорит.

А вдруг - этот самый ее Петр Петрович, любитель малолеток, хоть и в женском платье разгуливать любит, зато восемь раз без передыху способен, и через минуту – еще шесть раз своим толстым, но коротким, помахать может.

А я, хоть не в легкомысленное платье, а в мужественном полотенце – но зато всего один единственный разок сподоблюсь. И на второй уже сил нет.

И то, что я камасутру не читал, зато практик неплохой – тоже вряд ли что-нибудь новое сюда добавит, и какую-нибудь ясность в вопрос внесет, кто же тут лучший? На первый взгляд – он, Петр Петрович, концертмейстер. Лучший.

Но!

Этот же самый Петр Петрович, при том при всем, может быть, все свои восемь раз так посредственно гаммы исполняет, - что лучше бы и не занимался этим делом вообще. Дабы возбужденную женскую психику не травмировать.
А уж о шести дополнительных льготных разах даже и не заикался бы. Чтобы на истерику с битьем чужой посуды и собственной физиономии не нарваться.

А я потому так в полотенце заматываюсь, что сам себя стесняюсь – своей негабаритности. И уж если возьмусь за дело – и одного раза дамочке на целый месяц хватит.
И на воспоминания мечтательные еще останется. На следующий месяц.

Как тут можно сравнивать? Да абсолютно – никак.
***
А, кстати, Катя, - периодически возникающая в поле моего полуприкрытого веками, и ослепленного лампой зрения, подающая Жене то инструменты, то салфетки, то еще что-то, какие-то склянки с лекарствами – между прочим, тоже очень и очень ничего.
Только, немного высоковата для меня, кажется.
Но вообще говоря - очень недурна.
***
Вот еще вопрос, думаю я, ощущая прохладную струю жидкости, омывающей поле боя бормашины, полезно или нет: пощекотать иногда самолюбие? Собственное?
-Сплюньте, - врывается в мои мысли Женя. – Вы не заснули? Или вам плохо?
Я сплевываю:
- Вы как всегда великолепны, Женя! Если пациент спит у вас в кресле – это ли не показатель вашего класса?
- Вы просто льстец, - улыбается она – а я подумала, не стало ли вам плохо. Ничего же в этом приятного нет.
- Может быть, нашатырного спирту? Понюхать…- спрашивает Катя.
***
…Так вот еще вопрос – полезно или нет щекотать самолюбие?
Ведь только-только мы с ней расстались, вполне душевно, расплевались и разошлись…
А она уже звонит, переживаниями поделиться хочет. По поводу нашего расставания.
И сразу с вопроса начинает: а ты еще дома? Почему это? Я думала, ты уже на свидание умотал – к другой.
И молчит – ободряюще. Поощрительно. Чтобы я что-нибудь такое успокоительное в ответ замурлыкал.

Но не мурлычилось мне что-то. Сидел я в тот момент в чем мать родила, в джинсах по пояс голый и раздраженный - по причине жары - и рот вязким турецким подарочным лукумом набит был. И как раз сладкое - в зуб попало. Да так попало, что глаза на лоб чуть не вылезли:
- Извини, - ответил ей, - тороплюсь, как ты и угадала, на свидание. Как раз вот уже собираюсь, галстук повязываю. И рубашку пасхальную глажу. И виагру глотаю – последние сто грамм, что от тебя остались. Дай прожевать, пожалуйста.
***
Очень щекочут самолюбие – такие вот звонки. Только проку от этого щекотания нет никакого. Как от щекотания пяток. Лучше бы их помыть, да кремом помазать, пятки-то. Вместо того, чтобы щекотать. Одно раздражение от таких пошлых звонков. И трещины на пятках. Болезненные очень.

И если еще зуб тут – ох…

Может быть, я слишком прямолинеен, но у меня так: умерла, так умерла. Сказала, что не хочет больше – значит все.
Я теперь больше и не хочу, и даже не буду.

Собственно, вот так и сказал ей когда клейкий, обсыпанный сухой пудрой лукум, морщась от острой боли, прожевал, наконец.
***
Нет, - без обид, если я у нее лучшим был, то и она у меня – лучшей была среди звезд на фюзеляже. Самая-самая яркая.
Да вот – погасла. Звездочка моя фюзеляжная.
***
Чего теперь уже по сбежавшему молоку плакать-то, спрашивается? Один раз сбежало – не нальешь обратно в кастрюльку. К плите тут же присохло и подгорело. Только доместосом. Или кометом. Да и то – не отдерут патентованные средства, думаю. Врет все – эта дурацкая реклама.

Будь ты счастлива со своими Петром Петровичем из хоровой студии, или Сидор Сидоровичем из железомонтажного треста. И мой номер из записной книжки в телефоне выкини, пожалуйста.
Тоже эти ребята – вполне достойные экземпляры. Тоже, видимо, лучшие – в своем классе.
И с человеческими качествами у них все в порядке.
Не то, что у меня.
***
- Я закончила, - говорит Женя. Сейчас, на всякий случай сделаем еще снимок. Может немножко поныть – но это нормально. Мы же канал пломбировали. И я почистила вам налет и камни сняла. Все – как новое, можете за дыхание не беспокоиться. А вообще - вы много курите, вам надо чаще ко мне приходить, чистку устраивать. И кофе, неверное много пьете.

Губы не очень-то слушаются меня, и по правой щеке бегают иголочки отходящей постепенно заморозки.
- Да, пью кофе. Самый ядовитый – растворимый. Из-за лени нормальный варить.
- Растворимый как раз и оседает у вас в полости рта. Перейдите на отбеливающую пасту. Например, на колгейт. И полощите рот после еды или курения. Если есть такая возможность, конечно.

Женя моет тщательно руки, повернувшись ко мне спиной. И я вижу маленький треугольничек трусиков, просвечивающий сквозь тонкую материю халата. Восхитительное зрелище! Возбуждает просто на раз!

- Вы фея, Женя, - говорю я, пересиливая себя и отводя глаза.
- Вы тоже очень спокойный пациент, - говорит она, поворачиваясь ко мне и явно уловив, куда я только что смотрел. – Сейчас Катя выпишет вам счет. Если что-то будет не так, тут же звоните, не терпите, договорились?
- Да, Женя, конечно. Мне и так просто позвонить вам было бы приятно.
- Звоните, конечно, поболтаем…- говорит она с профессиональным радушием.
- Конечно, звоните почаще, - говорит Катя. - Всегда будем рады вам счетик выписать!
- Ну, Катя... - говорит Женя и улыбается.
***
Стою на крыльце клиники, а дождь лупит по асфальту изо всех сил. И молния с треском шарашит прямо где-то над моей головой.
До машины метров сто, но понятно, что даже под зонтом добежать – будешь мокрым насквозь.
Помощница Жени Катя выходит на крыльцо покурить, видит меня, и улыбается:
- Страшно?

Катя, насколько я понимаю, студентка, и сейчас, летом подрабатывает у Жени в качестве ассистентки. И практика у кандидата медицинских наук, и заработок – все одно к одному хорошо.

Она - высокая девушка, выше меня на полголовы, пожалуй, хотя я и не маленького роста. Рыжая, веснушчатая, с хорошей фигурой. И улыбчивая.
Она смотрит на меня своими зелеными глазами и молчит. Как будто чего-то ждет, и я спохватываюсь – да, у меня конечно есть зажигалка.
И тоже закуриваю.
- Этот дождь скоро кончится, - говорит Катя, - и пациенты придут. У нас сегодня большая запись была, но всех буря распугала.
- А меня – нет, - говорю я. – К вам приходить - одно удовольствие! Послушайте, Катя, а что вы сегодня вечером делать собираетесь?
- А у вас есть какие-нибудь предложения? – отвечает она.
_________________________________________________________

Открытие сезона

У моего соседа по гаражу – открытие сезона. Он – настоящий автомобилист. Зимой не ездит, машину бережет. Весь в мечтах о тепле...
А сегодня, как раз, солнечно, тепло, снег сходит и исчезает.
Самое время - выезжать.
И его девятка сегодня готовится к бою. Или он так думает – что она готовится поехать.
А у меня ощущение – она действительно готовится к последнему, и решительному, не на жизнь, а насмерть бою.
К бою с ржавчиной.

Летом, когда мы сталкиваемся с ним у гаража, я его иногда спрашиваю – почему у него двигатель орет, как резанный? Он отвечает, что у него машина инжекторная. Сама обороты регулирует. Инжектором.
Но – что-то не очень-то похоже на инжектор.
И обороты – все не падают, и не падают… А на слух, так даже - возрастают и возрастают…
Просто рычаг подсоса, о существовании которого он, судя по всему, и не подозревает, явно выдвинут на полную катушку. И машина лопает чистый бензин. Который тут же и выбрасывает полусгоревшим - в смеси с горящим маслом. Если его поставить на место, в правильную позицию, машина попросту заглохнет.
И больше не заведется. Поэтому рычаг и выдвинут.
Так думаю я.
- А расход топлива – ничего, в норме? Двигатель не перегревается? – спрашиваю.
- Он и должен греться, - смотрит сосед на меня, как на профана. - Что же это за двигатель такой – холодный… Покойник вам это, что ли? И расход – тоже в норме, экономичный расход. Литров десять – на сто километров.
Заметно, думаю я про себя. Литров двадцать.

В общем, у него сегодня – открытие автосезона.
Так и говорит мне приветственно:
- Открываю весенний сезон! Ох, соскучился по дороге…
И скрывается внутри гаража.
Хочется добавить – ребята, поберегись! Кто может – отойдите, пожалуйста. Еще один, соскучившийся по дороге, сейчас появится. Если заведет ее, конечно. Не дай-то бог. Но, кажется, не заведет...
Его нет и нет, а я стою и стою, наблюдаю. Рядом с его женой. Которая тоже наблюдает, прислонив тяжелые сумки к воротам моего гаража.
А из его гаража - сиплый, постепенно гаснущий скрежет стартера, и сизая гарь из ворот.
Потом и так уже давно севший за зиму аккумулятор окончательно сдыхает, и перестает даже ворчать, и наступает пропахшая сизой гарью тишина.
Сосед появляется - несколько озадаченный. Решительный бой, что-то, откладывается.
- Ну и как? Сезон открылся?
Мог бы и не говорить ничего мне в ответ.
А я мог бы и промолчать, не спрашивать.
Тем более, при его жене.
Наверное, во мне все-таки имеются и садистские наклонности. Чего унижать человека?

Когда на этом месте строились гаражи – то есть, один сплошной металлический навес из секций с отдельными воротами на каждой, у него здесь стояла ракушка. Мятая, ржавая. Не обойти ее, не объехать.
Только – пообещав тут же одну из секций отдать ему, кооператив смог заставить его убрать сей металлолом.
Я думал, он сдал ракушку в утиль.
И вот, что он сделал - когда тент установили и понаприваривали ворота – откуда-то опять притащил и поставил ракушку. Внутрь своей секции. И запер ее на замок. Вместе с еле втиснувшейся машиной.
Так и жила ракушка в гараже – некоторое время.
Пока однажды по утру, собираясь на работу и подходя к гаражу, я не увидел, как ракушку грузят на самосвал.
- Продал, - поделился он со мной своим горем, грустно потирая озябшие, измазанные ржавчиной руки. – За двести баксов всего! Даром отдал… Жена допилила. Так жалко… Так жалко, милую…
- Жену? – спросил я.
Он только посмотрел на меня печально: тут такая разлука... А я вот зубоскалю - совершенно неуместно… Очень нехорошо…

А у него очень симпатичная жена, и мне совершенно непонятно, что же их свело вместе. Совершенно разные типы людей.
Вот она сейчас наблюдает за всеми его действиями, и на лице у нее гримаса – будто она мучается зубной болью.
- Может быть, помочь? – спрашиваю я ее.
- Не надо, пожалуйста. Это – на целый день канитель.
- Да, не стоит, - говорит сосед. – Сейчас я ее выкачу, и займусь вплотную. Инжекторные машины – они капризные. Но она у меня поедет!
- А я – на метро тогда поеду, - говорит его жена и смотрит на меня просительно.
Нехорошо, конечно, пользоваться чужими слабостями. Но, но если человек такой…
- Куда вам надо? Могу подбросить …
Этот дуралей тут же вмешивается:
- Ох, если вас не затруднит… Вы не очень спешите? Сегодня выходной… Вы в центр?
- Да, - говорю, - я еду в центр.
- Ну, так, по Ленинградке, до Белорусского… - он с облегчением смотрит на меня и в его глазах мольба – увези ее, пожалуйста, а то она мне сейчас устроит открытие сезона.
- Садитесь, конечно, довезу до Белорусского…

Катим по Ленинградке и молчим. Какое-то напряжение создалось в салоне. Непонятно – отчего. Какое-то смущение.
- Как ваши девочки? – спрашиваю, чтобы немного разрядить обстановку. У них двое детей, две маленькие девочки, одна чуть постарше.
- Единственная радость в жизни, - говорит она. – Как на все это посмотришь – закурить хочется. У вас тут можно курить? Я дома не курю, при детях, да и он ругается. А сигареты всегда в сумочке. Можно, да?
- Можно. Ну, не так уж все и плохо… - говорю я. – Сейчас заведет машину. Будете кататься. Все будет здорово!
- Да я не об этом. Я и ездить с ним боюсь. Вбил себе в голову, что автомобилист… Много, чего еще себе в голову вбил…
Я молчу. Я размышляю над тем, стоит ли пользоваться чужой глупостью.
- А у вас – есть жена? - спрашивает она.
- Нет, слава богу.
- А почему – слава богу?
- Да я такой же, как ваш муж, сколько бы неприятностей ей доставлял…
- И что – так женаты и не были?
- Почему же… Был… А вам куда – прямо на Белорусский?
- На Лесную, там надо цветы полить, привести все в божеский вид, убраться. Мы туда его родителей перевезти хотим. Одно время сдавали квартиру знакомым, теперь решили – пусть родители мужа поближе будут. Пожилые люди, как им за городом в одиночку-то… Но вам не удобно, там разворачиваться надо…
- Пустяки… Я действительно – не спешу. И сумки у вас тяжелые.
На Лесной выгружаем ее сумки.
- Хотите, поднимемся, чая попьем… А то как-то неудобно вас эксплуатировать…
- Я вам помогу донести сумки. И поеду.
И мы поднимаемся на старинном, открытом со всех сторон, лифте в сумраке гулкого подъезда.
- Нет, - говорит она решительно, - без чая я вас не отпущу.

А за замызганными окнами подъезда по Лесной катится первый, по-настоящему весенний солнечный день.
И торопиться мне совершенно некуда.
________________________________________________

Ночная Конспирато

Позвонила Катя. Очень поздно позвонила... Я уже спать лег. Не люблю ночные звонки.
- Слушай, пойдем завтра на вечеринку, а?
- Значит, ты в два часа ночи пригласить меня решила?.. Умные мысли тебе иногда посещают! Ночью особенно….
- Ну да. Тебя же и не поймаешь днем… И - трубку не берешь. А ты один?
- Собственно, тебе-то какое до этого дело? Конечно, не один.
- Значит один. А вообще, - и вправду, никакого дела. Но ты ей все-таки скажи, чтобы не сердилась: это твой боевой товарищ звонит. По партии. Конспирато. Так и скажи.
- Кому скажи?
- Ну ты же – не один…. Так пойдем? А потом к тебе?
- Зачем?
- Что – зачем?
- Интересно, - говорю. – А как же твой молчел? Юноша твой, который….
- Не хочу сейчас это обсуждать. Поздно уже, спать пора. Ну, пожалуйста, пойдем, а? Там взнос всего – тысяча. Что это для тебя? За две тысячи – и оторвемся….Ну и потом. Тоже оторвемся.

На следующий вечер заехали куда-то к черту на рога. Катя тут же и пропала – как она умеет.
Я – мыкайся. В одной руке тарелка с бутербродиками на один укус, в другой – одновременно и вилка, и ножик, одноразовые, и стаканчик пластмассовый. Фуршет, в общем. Очень удобно. А за две тысячи – вообще в самый раз.
- А вы актер? – говорит какая-та белокурая, мелким бесом, с голым животиком.
- Да, говорю – из театра. Одного актера. Слышали, наверное…. О нем сейчас много говорят. А также - пишут.
- Слышала. Ваши афиши видела. Только на спектакль не попала.
– И что же там? На афишах? Интересно было бы – подробнее узнать.
- Ну, я так, подробно, не приглядывалась. По-моему – кони какие-то…. Или зебры.
- Точно! Это я был. С зебрами. Судя по всему – в Африке, на охоте. Или – в зоопарке.
- Шутник вы, Федор…. Да бросьте вы эту тарелку куда-нибудь. Вон, в угол поставьте. Давайте лучше танцевать.
- Я так быстро не люблю – говорю. - Мне больше нравится медленно – прижавшись. И вообще-то меня не Федором зовут. Совсем не Федором.
- Ну и пусть, что вы не Федор. Меня вот все Ксюхой зовут, а я, вообще-то, Даша. А вы с Катей пришли?
- Да, - говорю. С Катей.
- Тогда с вас еще тысяча.
- Сорри, не понял. А это – за что?
- Так вон, видите - ее Петя приперся. Она так и рассчитывала – на троих. А вас мне отдать. Сказала, что вы классный чел! И действительно – ничего, так, внешне. Хотя я пока вас не очень хорошо знаю. Она сказала – что вы уже в Голливуде сниматься начали.
- Да, - говорю, в Голливуде. Местного рОзлива. Вечер съемок у меня как раз – сегодня.
- Так, а чего же вы сюда пришли? Наверное, штраф большой заплатите, что сейчас не на площадке….
- Конечно, больше, чем тысячу – за Петьку.
- Да, Петя у нее какой-то ботаник. Как это она вас бросила, просто не понимаю! Ничего он не умеет, никуда не ходит, и денег у него нет. И замуж не предлагает. Тупой какой-то.
- Слушай, Ксюха, то есть, Даша. Что-то мне не хочется за Петю с Катей платить. Поеду-ка я, пожалуй. На съемки еще успею. В Голливуд.
- Ну нет! Так мы не договаривались. Слушай, Федор, то есть, прости, не Федор…. Можно я с тобой уеду – раз так уж вышло. Все равно она тебя для меня пригласила. Я мешать не буду. Посмотрю, как там на самом деле – съемки как идут. Никогда не видела. Там, наверное, много знаменитых людей...
- Съемки? Туда посторонних не пускают. Знаменитых охраняют. От излишнего внимания.
- Ну, пожалуйста. Я себя хорошо буду вести – молчать буду. Скажешь, что я твоя племянница. Из Тамбова. Что меня девать некуда … Пришлось с собой взять….
- Из Тамбова, говоришь? Занятно. Ну ладно, так и быть. Только молчком, никому ничего не говори! И ничему не удивляйся! Коли уж так вышло….


В полшестого позвонила Катя.
- А ты где? А Дашка – где? А Петька куда исчез?….
- Катя, еще раз в такое время позвонишь – и я действительно разозлюсь. А когда я злюсь – со мной лучше не связываться. Ты сама это прекрасно знаешь….Ищи своих Петьку с Дашкой без меня, пожалуйста.
...- Это Катька звонила? Вот дура! Ты и вправду – чел! С большой буквы! Забирайся обратно скорее, холодно как-то… Погрей меня быстро! Смешно как - Голливуд, Голливуд!…. Эх, Федор….

ВЗЯТКИ БЕРЕМ!

Взятки берем.
Я прямо на двери написал: «Беру!»
Дают. Но крайне неохотно. Как будто не понимают, куда зашли.
Приходит тут один – спрашивает:
- Чего берете?
Я – ему – взятки беру! Деньгами желательно. Щенками, конфетами, мотоциклами, секретаршами - не беру. Только купюрами. В твердой валюте. Предпочтительно – в евро. Их меньше подделывают. Пока еще не научились как следует подделывать
- В смысле как – взятки? В каком смысле?-
Я - ему: в прямом! В самом что ни на есть!
- Странно, - говорит. – Я почему-то думал – сюда только за заслуги пропускают.
- Не только, говорю. Нет, конечно, биографию изучаем. СудИм, не судим, женат, не очень женат. Или сколько раз сразу женат. Дети какие? Полые или разнополые. И где бегают? И неизвестные также - где бегают и с кем?
- Стаж там трудовой. Сколько домой лампочек с завода вынесли. Сколько старушек у церквы ограбили, сколько старичков с дороги машиной в морг спихнули. Все это – конечно, смотрим, проверяем. Но при прочих равных – еще и купюрами подкрепить надо. В евро, если можно. Ну, в крайнем случае – в долларах США. И никаких там тугриков или рублей. Не принимаются к оплате. У нас порядки строгие.
- Ладно, хорошо, говорит – а дальше…. А дальше что?
- А что дальше? Известное дело - дальше я вас представлю, Петру представлю. Ему тоже надо что-нибудь дать. Он же ключами заведует. Без этого замки не отопрет. На масло надо дать, петли смазать – чтобы ворота не скрипели. Они за тысячи лет заржавели страшно. Коррозия, эрозия, собачки пИсают, выхлопы, порча климата ну и прочие прелести цивилизации.
- Мда, - задумался. – А если нету? Если денег нету?
- Тогда, боюсь, просьбу придется отклонить.
- У меня же и биография – как минимум, герсоцтруда! И семьянин на загляденье, и вообще, – и начинает талмуд целый с листочками на столе моем чистом раскладывать.
- Что вы, дорогой, - даже и не раскладывайте. И смотреть не буду.
- А что – и управы на вас нет? Если я главному пожалуюсь? Вот сейчас пойду тут рядом в одно место, свечку зажгу – и пожалуюсь.
- Жалуйтесь, конечно. И у нас с вами будет много-много времени все разобрать и обсудить. Прямо до самого Страшного суда времени будет.Почему? Да шесть миллиардов вас таких на Земле. И все каждый день ему жалуются – уж минимум по разу. Знаете, какая очередь…. Занимайте. Пока до вас дело дойдет – даже я умру. Хоть и бессмертный, и бестелесный по определению – вроде бы, нечему и помирать.
- Что же мне делать?
- Коли денег нет, попробуйте ниже на этаж. Там такой же, как я сидит – только с рогами. Они поменьше берут. У них там – эконом класс. Жарковато что-то, обгореть можно, если не предохраняться, да и влажно, как в тропиках. И All Inclusive в системе отсутствует. И палаты совместные - женские, мужские. Но многим нравится. Зато и скидки постоянные, и компания там! Ух! На все руки! Да вы не расстраивайтесь так – хоть у нас и семь звезд, золотые унитазы, арфы, амброзия и все прочее – все же скучновато. Я бы и сам, если бы не служба – к ним, вниз пошел. Невзирая на жару. К слову, они меня уже приглашали поработать – я вот все думаю. Деньжат поднакоплю – и приму решение.
......................................................

ОДНОЗНАЧНЫЙ КОЛОКОЛЬЧИК
Беспризорные прогулки. Колокольчик на ветру
Ты не почувствовал, как легко сегодня дышится с утра? После всех этих ночных кошмаров под вывеской «за минус тридцать!?»
И пальцы не обжигаются о металл гаражного замка.
И девушка засмеялась – как дорогой подарок сделала.
И полетела, полетела в распахнутой курточке – мимо, мимо, - в легком утреннем снеге своей чудесной жизни!
Ведь что-то определенно случилось. Совершенно явно.
Снег летит и не колется. И ветер дует – почти теплый.
Снеговик с полосатой палкой на повороте улыбается не очень хищно. И серый и угрюмый город начинает опять становится родным.
Потому что едешь по Таганке. По своей исторической родине. И среди перестроенного быта встает вдруг ушедший купеческий ампир. И Дровяной переулок напоминает о печном времени, сараях с дровами, о роскошных, острых как бритва, финских ножах ,о Варе по прозвищу Мальвина....
А дом с цыганами, давным-давно, сто тысяч лет назад снесенный, как призрак опять маячит на месте разрытых парящих траншей Большой Коммунистической.
«Ведь у надежд всегда хороший цвет. Надежный и загадочный немного. Особенно, когда глядишь с порога. Особенно, когда надежды нет» (с).
И что-то звякает в дальнем, замерзшем углу души. ...
Настойчиво и тонко.
Что-то определенно звякает.
Как отважный колокольчик на ветру - посредине ледяной пустыни.

Глубокая глотка. Оральные мысли
…..Вначале было Слово.
На заборе.
Непечатное.(c)
Или Забор, а потом Слово - непечатное?
Или наоборот?
Так что же первично?
Или прямо - оба?
Да, закрой ненасытный ротик, дорогая, я все-равно не кончу.
И подумай, все же, дура сексуальная: а что было все-таки вначале – Слово? Или Забор?