Настя

«Неизлечима». - Штамп. Ярлык, который теперь будет висеть на мне словно гиря не дающая убежать глупому преступнику из глупых старых мультиков. Будет висеть до самой моей смерти.
«Литронмия нервных окончаний» - это значит, что я ничего не ощущаю. Я не чувствую когда ко мне прикосаются, не чувствую ни жары, ни холода, ни боли.
«А также психическая неуравновешенность: вспышки агрессии; апатия; аутизм; раздвоение личности» - это даже не стоит комментариев всё и так понятно. Я не увижу неба. Больше никогда. «Опасных» не выпускают на улицу, нас не выпускают даже из наших камер, которые благородно крестили «спокойная комната». А может, меня вообще ликвидируют. Такие как я, не нужны обществу. Такие как я обуза перенаселенной «нормальными» старушке Земле.
«отсутствие кратковременной памяти» - я помню, кто я, почему я здесь, но не помню, что делала час назад. Скоро болезнь разовьется и тогда, я обезумевшими глазами буду выцарапывать мягкие стены и охрипшим голосом кричать неизвестности банальные вопросы.
«Порок сердца» - скоро это все закончиться. Мое бесполезное существование в этих бесполезных стенах. Она скоро подойдет к концу. Сердце, мое несчастное обожженное, сердце. Маленький красный комочек в груди, маленький насосчик, обеспечивающий жизнь. Ты сгоришь мое маленькое сердечко. Ты во мне, а значит такое же несчастное, как и я. Кажется, древние считали, что если съесть сердце врага его мощь перейдет к тебе, ну что ж я бы была не против.… Где Захар? Почему он молчит. Почему не выходит на связь. Захар. Где ты??? Я не чувствую тебя Захар. Мой маленький волшебный друг. Как бы было славно продолжить эксперимент.… Это была славная игра. Мне будет не хватать вас.
Услышала шаги, подкралась к двери, через пластиковое окно увидела: врач в белом синтетическом водоотталкивающем костюме идет к моей палате. В руках «Импульсар» - маленький электрошок на ленолентной основе. Одного заряда хватит, чтобы отключить 20 футового монстра. Не то, что хрупкую невысокую девушку. Например, такую как я.
Я уселась на кровати. Пусть не думает, что меня легко вывести из себя. «Сигнал» загорелся желтым (считается, что в психиатрических лечебницах не допустим красный цвет – как возможная причина агрессии). Мембрана лопнула, пропуская врача в палату.
«Настя, что нового?» натянутая улыбка. Он наверно думает, что я не вижу страха. Что я не вижу его глаз, которые он скрывает за очками. «Прекрасно» отвечаю я. Надо быть оптимисткой. И пассивной. «Знаешь Настя. У нас новый клиент. Я думаю, тебе будет интересно узнать… Вы чем-то похожи. Возможно, вы поможете друг другу вернуться в нормальную жизнь. Его зовут Захар Верстаев.» Не может быть. Захар ты попался? Захар! Что они с тобой сделали соколенок? Я… нет… только не это….

Врач не успевает ничего сделать. Пластиковая одежда вспыхивает на мне как факел и огнеными каплями падает на простыню. Я не чувствую ни боли ни жары… мне уже все равно…
Искры бегают по моим волосам. Руки подрагивают. Я стою, держась за раскаленные до бела термостойкие прутья койки. Делаю шаг, раскаленный пенолинолиум брызгает во все стороны, пачкает черными антисанитарными обугленными комками белые стены. Выхожу из уже пылающего здания больницы. В окнах прыгают зеленые языки пламени. Горит пластик. Иду. Сухо потрескивает моментально обуглившаяся трава и мелкие веточки. Дорожкой тянуться за мной пепельные следы…
Чувствую, скоро пройдет. Больно. Болит сердце. Пытаюсь удержаться, оперившись о дерево. Кора проседает, схватывается белыми от жара углями. Я не хотела. Дерево… тебе же больно, почему ты молчишь?