клф нло н. бодров Ценитель жасминового чая

 НЛО-2004г. Н.Бодров
 Ценитель жасминового чая.
 
 1.
 Эдуард словно чувствовал- не хотел брать трубку. Будто предвосхищал некую гадость. Но объективных причин не было и звонок мог разбудить домашних. На втором гудке он приложил нервный старушечий голос из мембраны к правому уху.
- Кошечку- то мою,кошечку…- причитала соседка со второго.
- Здравствуйте Дарья Ивановна,- сказал Мырчаткин, потягиваясь, и невольно настораживаясь,- Что случилось? Какую из ваших кошечек?
- Вот вы образованный человек Эдуард… Вот на природу выезжаете… Детей по головке гладите….
 Эдуард не любил склочную бабулю. Не раз «заводился» от ее претензий и нападок на сына. Даже свирепел, еле сдерживая свой гнев в бесконечных разборках. И сейчас все еще надеялся, что на этот раз обойдется . Потому обратился по имени-отчеству:
- Дарья Ивановна, простите, что случилось…?
 Он прижал трубку плечом, раскрыл кособокую створку старенького «Полюса». Сдвинул коробку со скисшей сметаной подальше от края. Достал заветренную колбасную «попку».
- Кошечку- то, кошечку мою замучили….
- А при чем здесь Вовка- то?
- А хто ж! Хто ж! Я и слова еще не сказала- вы сами! Сами про своего сына!….– голос взметнулся в истерике и Эдуард поморщился, отстранив трубку,- Все знают, и пуделя- то зимой палкой- ваш-ва-а-аш…. Это ж кто растет- то!? Змееныш! Это ж потом он за людей примется!….
 Что- то вскипело теперь уже в самом Мырчаткине и он, хоть сам и сомневался, стал опровергать соседку. Осаживая ее громко, по хамски. Кипя. С трудом подбирая слова:
- Дура старая! Да ты…. Да ты уймешься когда-нибудь! Ты…б…. хоть! Н-н-н…. Чего вы…ты привязалась к пацану!? Да чтоб ты сдохла сама с кошкой своей вместе! Ну доста-ала! Доста-ала! Проходу парню не дает! Ведьма! Да он добрый! Он мухи не…н-н-н…. Ах ты!....
 Соседи поорали друг на друга еще с минуту и дружно бросили трубки.
- Во-ов!- крикнул Эдуард,- Во-ова! Вставай!....Уже девять! Во-ов! Иди сюда!
 Сын пришел босой, заспанный, улыбчивый. Всклокоченные волосы. След от подушки на щеке.
- А мама где?
- Ушла. У нее сегодня пораньше назначено. Слушай, ты это… вчера не мучил кошку?
- Какую кошку?
 Вовка развернулся и поплелся в туалет, словно разговор был уже закончен. Отвечая нехотя. Через плечо.
- Ну этой…. Дарьи сумасшедшей….
- Была какая- то кошка…. Мы ее в платье одевали…. Смешно….
- Тьфу, черт!- ругнулся Мырчаткин, - Ты- то какого лешего!? Ведь знаешь эту истеричку!
-Пап….,- он повысил голос, стараясь перекричать шум сливного бачка,- А я что!? Я ничего!? Она тоже царапалась! А паста- то где!?
- Разуй глаза!- неожиданно разозлился Эдуард и на ребенка,- На полочке у тебя под носом! Ты зачем эту кошку вообще…
- Пап, я ничего не делал! Я сразу пошел в «Невервентер винд» играть. В клуб. Ты ж мне сам разрешил. И денег на два часа дал. А кошка…. По моему, она выпуталась….
- Что за «Невервинтер»? Тоже, небось, башки кому- нибудь откручивать?
- Пап, это ж игра. Классная! Хочешь, я тебе покажу?
- Не люблю я эти игры. Вот у нас в детстве солдатики были. Некоторых даже сами из картона вырезали….
 Мырчаткин сел на табурет и о чем- то задумался. Словно самодержец о судьбах страны. В правой- нож. В левой- колбаса. Взгляд в одну точку.
- Так что, кошка- то сбежала?- он поднялся и стал наливать воду в чайник.
- Пап, а что на завтрак?- невнятно пробубнил сын, вытащив щетку изо рта,- Я яичницу не буду.
- Так и яиц- то нет. Бутерики с колбасой устроят?
- Устроят, устроят!- обрадованно донеслось из ванной,- А колбаса с кровью!?
 
 2.

 Гаврила Ефимович стекленел взглядом, закусывал ворот смирительной рубашки, но тут же отпускал и с жаром, с яростью продолжал, продолжал говорить, словно читал невидимую книгу:

- Я сам к нему обратился. Попросил закурить. А он- точно того и ждал. Протянул раскрытую пачку. И пачка
 была какая- то необычная, что- то в ней было… «нескладушка» какая- то. Сигареты, похоже, доставались и сверху и снизу.Как в зеркале. Но это уж теперь я понимаю, а тогда мельком отметил, даже не обратив внимания. Он внимательно, как шахматист поглядел на меня. Затянулся сам. И вот тогда- то я и сказал,что, мол, жарко, и пить хочется. А он ответил, что ничто так не утоляет жажду, как горячий жасминовый чай. Терпкий и вкусный. И так посмотрел, как приемщица в «Стеклотаре».
 Мы разговорились и вскоре сидели в маленьком заплеванном «гадюшнике» с громким названием «Звезды». Да вы наверняка знаете эту забегаловку на перекрестке возле Дома Активистов…

 Никогда никакого Дома Активистов в нашем городе не было. Воронин слегка потрогал Гаврилу Ефимовича по небритой щеке и тихонько спросил:
- Гаврил-Ефимч, а Гаврил-Ефимч? Где ж такой Дом- то? На правом?
 Но больной, словно был в трансе. Смотрел в одну точку и гнул свою линию.

-… Внутри был сумрак и прохлада. За огромными тонированными окнами кипела , хотя нет, скорее, протекала дневная жизнь. Ее можно было наблюдать сквозь середину большой буквы «О» слова «КОФЕ». Буква была наклеена на стекле, как раз напротив нашего шаткого столика. Мы уселись спиной ко входу и стали, словно отстраненными от всего, что происходило внутри. Когда подходил обеспокоенный нашей платежеспособностью суетливый официант, приходилось оборачиваться и говорить через плечо…. Это было неудобно. Однако мы не пересаживались. Тянули этот горячий терпкий вкус, который мне лично по началу не нравился, и молчаливо просматривали почти немое кино, которое показывал нам город. «Почти немое», потому что через толщину нашего «экрана» какие- то, самые пронзительные звуки все- таки долетали. Да и дверь с улицы была приоткрыта. Но все они, даже сигналы клаксонов были приглушенные, словно ватные, какие слышит водолаз под днищем лодки.
 
 Ларочкин диктофон щелкнул и мы пропустили изрядную порцию монолога, пока она бегала к столу за новой кассетой. Между тем развитие событий в неведомом городе из больного стариковского воображения продолжалось. Мы что- то запомнили, что- то нет, уже потом дополняя текст своими цитатами. Вполне возможно где- то и приврали и досочинили вместо наших ослабших разумом авторов, но в общем и целом, это их коллективный, а может еще чей- то индивидуальный труд. Монолог, просто произнесенный их устами….Текст, который послужил поводом для целого расследования.
 Собственно, началось с того, что буйный Горшков, который уже вторые сутки был зафиксирован в отдельном боксе, сказал, что через два дня в пятницу(хотя это был вторник), Гаврила Ефимович поведает нам нечто,что неплохо бы записать на магнитофон, а продолжит после- он, Горшков Александр, а когда устанет, то кто- нибудь еще… И записать, мол, тьфу- плевое дело. А для истории, мол интересно. Ларочка и принесла из дома малоформатную «жужжалку».

-… Вовка крутился возле игральных автоматов и нам не мешал. Я дал ребенку пригоршню мелочи и купил сок, приобретя возможность спокойно поговорить с незнакомцем. Но он молчал. Молчал и я.
 - Вы не замечали, что из тонкой посуды пить вкуснее? – на минуту глаза Гаврилы Ефимовича, словно обрели осмысленность. Он с искренним сожалением оглядел всех нас- растяп не знающих нюансов и тонкостей,- Я, конечно, не специалист, но, вероятно, на губах, на их кромке, существуют какие- то рецепторы. Некие усилители вкуса. И «ощутители» изысканности. Сок из тонкого высокого стакана более сок. Кофе из китайского фарфора, годов эдак 50-х, более кофе. А уж жасминовый чай из почти прозрачных маленьких чашечек, с таким, знаете, слегка блеклым некрупным рисунком…,- он подбоченился, показывая, что ему есть чем гордиться, и продолжил.
 -Мы потягивали «зеленоватую прелесть» из действительно тонкого фарфора(и откуда он взялся в «гадюшнике»), курили мятные сигареты и щурились на яркие блики от лобовых стекол, попадающие к нам. Увлекательное, скажу вам, занятие- разглядывать прохожих. Прозрачная двойная грань транслировала нам бесконечный беззвучный фильм, но это было даже интересно - угадывать, что именно кричит из машины толстый мужчина удивленной женщине, как гремит игрушка у малыша в коляске, как поскрипывает костыль инвалида в белой панаме.
 Боевик, который мы смотрели перед этим на большом экране, был дешевым и глупым. После того, как замелькали титры, соталось впечатление бесконечного мордобоя с выстрелами и беготней. Вовке- то, конечно, понравилась вся это маловразумительная жестокость, а я вздохнул с облегчением, когда мы покинули зал…
 И мы пошли по этой маленькой Фланговой улочке мимо того открытого колодца. Мимо бабок, торгующих семечками, мимо перекрестка с круговым движением,мимо этой забегаловки…. И тут я к нему обратился…
 Случайный человек… Случайная встреча….И говорить- то особенно не о чем… .А вот сидим… Пьем… Смотрим… Молчим…
- Извините…?
- Что?- я, кажется, даже вздрогнул, от неожиданности появления его голоса.
- Вы что- то сказали?
- Я? Нет… А вы что- о спросили?
-Нет… То есть, да…- он повернулся анфас,- Конец лета в этих краях всегда такой душный?
 Я пожал плечами.
- Возьмем немного выпить?
- Нет-нет…- он погрозил мне сразу двумя пальцами - Я не испытываю жажды. Лучше по салатику. М?
- Пожалуй…,- я заглянул в кошелек,- Да что уж салатики… Время обеденное. Что тут у них посерьезней?
 Я поднял руку и пощелкал пальцами в ожидании меню.
-… А вы, ведь, не местный…
- Да,- мой задумчивый собеседник кивнул головой,- Я второй раз здесь. У вас.
- А первый?
- Первый был раньше….
 Он надолго замолчал, устремив свой взгляд в наш «иллюминатор», а потом повел себя несколько странно- выхватил чашку, которую я уже подносил к губам, и поставил на соседний столик.
- Не пейте!
 Я оторопел, не зная, как к этому отнестись. На вызов не похоже. На шутку- тоже.
- Вторую не пейте…. Жасминовый чай пьют только горячим… Остывший, он многое теряет…
- Как- то вы-ы…
 Он резко повернулся, приблизив свое лицо к моему. Трагическая морщинка появилась между бровей.
- Сейчас вам многое трудно понять…но вы не должны….
 Гаврила Ефимович задергался, словно под током, снова, теперь уже намертво, вцепился зубами в желтоватый застиранный лацкан и изо рта его кроме белого тонкого слоя пены, больше не появилось ничего.

 3.
 Звук, похожий на цепочку быстрых крадущихся шагов больше не повторялся. Но спать я уже не мог.Не включив света метнулся через коридор. Рывком открыл дверь кладовки. Нижний ящик старого комода выдвинулся, не скрипнув, и в моих руках оказалась саперная лопатка, скорее похожая на боевую секиру.
 Вообще- то, человек с обостренным воображением ночью открывает собственный дом заново, как некую «Терру инкогниту». Я в свое время много читал мистики Леопольда Дружинина. «Темную комнату»,например, и удивительным образом ловил себя на мысли, что главный герой чувствует себя абсолютно так же, как и я . В своем собственном доме. Ночью. В темноте. Он ощущал существование кого- то другого разумного, способного повлиять на его судьбу. Боялся, и одновременно хотел увидеть его. Ждал недоброе. И шел навстречу.
 Звуки, которых не слышишь днем. Тени…. Формы….. Силуэты… Их просто не существует в обычное время. Опасности, которые, кажется, подкарауливают за каждым углом. В коридоре.… В ванной… Они возникают лишь во тьме. Когда все спят.
Именно тогда возникает это шестое чувство. То пронзительное, словно укол, то обволакивающее, словно туман. Сенсорное. Невнятное, но реальное ощущение присутствия. Когда есть кто- то рядом.
 Он может глядеть на тебя в щель. Белки его глаз могут смутно обозначаться в бесконечной темноте коридора. Его призрачное дыхание за стеной отчетливо различает улитка внутреннего уха… Он воспринимается за шторой. Он кажется в подвале. Он мнится в узком пространстве между шкафом и гладильной доской у стены.
 За открытой створкой шуршит, поблескивая в лунном свете, тополиная листва. Вдалеке на болотистом берегу празднуют тысячного комара лягушки. Нервы монотонно, словно провода высоковольтки гудят по всему организму.
 Я опускаю лопатку. Откидываю тюль и закрываю створку. Невольная мысль- А пролезет ли в нее человек?- не дает покоя. Днем у меня ни за что бы не возникло такой идеи…
 Я возвращаюсь в спальную, но постепенно, неосознанно начинаю красться. Я осторожно переступаю, стараясь ставить ступню плавным «круглым» движением с пятки на носок, переходя из комнаты в комнату. Я ничего не могу с собой поделать- я кожей ощущаю его присутствие. Боюсь его, и превозмогая страх, иду навстречу. Странно громко тикают каминные часы, словно отмеряя последние секунды.
- Перед чем?- невольно задаю я сам себе вопрос и тут же теряюсь, не находя ответа. Пытаюсь взять себя в руки и, словно шизофреник, задаю и задаю вопросы, на которые и должен ответить. – Это истерия? Одержимость? Мания преследования? Нервное расстройство? Кого вообще,я ожидаю увидеть, допустим на собственной кухне? Его! Кого «его»? Его!
 Правая клавиша выключателя перекосилась и я чувствую это наощупь. Ладонь привыкла к дефекту и автоматически нажимает на уголок сильнее, чтобы услышать убедительное «Щелк». Впрочем, до кухни еще нужно дойти и я иду туда. Почему- то все медленнее….
Удивительно. Если замереть возле посудного шкафа, то слышно нечто невероятное- такой «продолговатый, овальный» звук, как будто завывает ветер в трубе. Только во много раз слабее… Это высокие тонкие стаканы (6штук) дают тончайшее эхо моего дыхания(а может резонанс с нервами?). Нужно знать, что именно ты хочешь услышать, чтобы выделить эту частоту из ночной тишины.
 Поразтельно! В конце улицы (я выглядывал) в припаркованном автомобиле целуются. Само прибежище влюбленных невидимо. Но даже сквозь дуновение ветерка и звуки земноводных с озера, слышны и шепот, и шуршание одежды, и едва различимое пощелкивание остывающих фар.
 Может я схожу с ума?
 Чужое пристутствие просто проникает в мою душу. Я воспринимаю большое и мыслящее тело в своем доме… Никого нет. Бред! Я становлюсь одержимым… Нужно просто пойти и лечь спать.
 Я открываю холодильник. Волнения компенсируются аппетитом. Два кружочка красной кровяной колбасы. Сардинки. Щелкаю кнопкой. Чайник начинает шептать что- то ободряющее. Все убедительней… Осознав необходимость подкрепиться, я включаю свет на кухне. Я наливаю чай. Простой черный чай. Я беру в правую руку бутерброд…
Но!
Я хватаю лопатку и бегу со всех ног на второй этаж. Я отчетливо слышал скрип дверной створки. Прямо надо мной сушилка, где сейчас висят старые пальто и шубы.
Снова скрип!
Я уже знаю, кого увижу! Человек с тонким, почти писклявым голосом. С серьгой в ухе. Или со следом прокола. Человек с тонкими щучьими губами и скрюченным неразгибаемым мизинцем-последствием какой- то травмы. Но почему- то он несет Зло. Я не могу объяснить этого. Я просто знаю. Ноги перепрыгивают аж через две ступеньки. Я распахиваю дверь в длинный коридор….

 Больная отвернулась к стенке и мы с удивлением обнаружили, что она спит. Ларочка щелкнула клавишей «выкл».
- Ну ты смотри!- сказал Воронин.
 4.
 Горшкова взяли в лесополосе в пригороде. Это был тот случай, что происходит редко, как солнечное затмение. Один из сотен, или даже тысяч. «Ловля на живца» сработала. И девушка- сотрудница была подготовлена. И однозарядная авторучка выстрелила. И помощь подоспела вовремя.
 «Серийник» плакал, дрожа кривыми пухлыми губами и шмыгая носом. Точнее трусливо и отчаянно скулил, держась за пах левой рукой и зажимая правой дырку в легком. Дыхание перехватывало. Кровь клокотала в горле и брызгала мелким бисером из носа.
Узкие «свинячьи» глазки с белесыми ресницами были полны ужаса. Но длинные пальцы не выпускали удавку- сдвоенную струну от гитары.
- Ах-х… Ах-х… Ты-ы-ы…,- тянул он и толкался, толкался одной ногой, отползая в ближайший куст.- Ах-х… А-а-а…
 Девчонка не убегала. Но и не приближалась, следя за маньяком из-за дерева. Желваки скул ходили ходуном. Глаза были расширены от ужаса. Поблескивал индикатор радиомаячка. Лязгал сцепками товарняк. Щебетали беззаботные пичуги.
 Вскоре послышался вой двигателя, который работал на больших оборотах. УАЗик, как «бобик-дворняжка», игриво подскакивал на кочках, остервенело жужжа, и захлебываясь надрывным звуком. Но водитель не выбирал трассы, выжимая максимальную скорость. Разлетались сороки с обочин.
- С-сука…с-сука…ы-ы-ы…,- скулил Горшков, когда люди в камуфляже, спотыкаясь, кинулись к нему изо всех дверей….
 Капитан группы захвата, похоже, хотел, чтобы ублюдок истек кровью, но оперативник вызвал «скорую» и налепил пластырь на дырку в брюхе. Ему надо было довести дело до суда. И прояснить некоторые детали.
 Медэкспертиза подтвердила невменяемость. Преступника стали лечить от ранения и от психического заболевания. Именно Горшков впервые упомянул о сообщнике- «охотнике на мальчиков». Это был гастролер. Откликался на имя Витек, хотя так ли его звали на самом деле- неизвестно. Последнее время приезжал в оранжевом свитере с надписью «Спорт». Из особых примет имелся только высокий не по возрасту юношеский голос. Наезжал раз в пол- года-год. Платил Горшкову за постой. Покупал колбасу, водку и дешевую заварку. Сам все это не употреблял, лишь усмехаясь, когда хозяин приглашал к столу. Заваривал себе на кухне какой- то особый чаек, непонятного вкуса. (Александр пробовал пару раз в его отсутствие- дрянь!) Да цедил его по вечерам- до-олго глядя в окно на улицу.
 Крутился в городе с неделю- полторы и исчезал до следующего раза.
- Враки,- сказал лейтенант Шкурник в ответ на сообщение санитара Воронина,- Я что- то не припомню… Тьфу-тьфу-тьфу…ну-ну…года три- четыре…точно… Да нет же, не было у нас последнее время фактов….
- А без вести пропавшие, а беспризорники?
- Резонно…,- сказал Шкурник,- Эти и пропадут, никто не хватится. А ну, как с ним побеседовать…?

 5.
 Валентину Егоровну едва откачали. Капельница продолжала отсчитывать миллиграммы лекарства. Линия на осцилографе стала «зубастее и ритмичнее», а голос пациентки окреп:
 - Он снова стоял, подпирая спиной фонарный столб возле «Звезд». И потягивал какую- то дрянь из алюминиевой банки. На нем был тот же заношенный оранжевый свитер с надписью «Спорт»… (студент-стажер поднял вверх указательный палец, а Воронин тут же записал знакомую примету). Мы не сказали друг-другу ни слова. Он просто шагнул к двухстворчатой двери, обшитой старомодной рейкой и сразу прошел к тому столу, где мы сидели три дня назад.
- В этих жестяных банках одни консерванты с литерой «Е». Очень вредно,- я присел возле и мы опять заказали горячий жасминовый чай и опять стали смотреть в наш иллюминатор- огромную букву «О» в слове «КОФЕ». Он повертел в руках свой джин-тоник, читая мелкие буквы ингредиентов, пожал плечами и сделал озадаченное лицо.
- В самом деле вредно? Зачем их тогда выпускают?
- Наши снова проиграли,- не ответил я.
- Жаль,- согласился он.
- Отсюда, конечно, далеко до моря, но, вы не поверите, я чувствую морскую влагу. Ветер. Кажется, меняется погода…
- Возможно,- согласился я,- Сейчас там, наверное, штормит. Двести километров - не расстояние. Думаю, уже к ночи будет ливень.
 Мы немного помолчали, глядя в наш «илюминатор».
 Интересного было мало- молодой человек в картонной кепке с большим рекламным значком «одаривал» прохожих, какими- то листовками. Растерянно озиралась очень высокая девушка, обнаружив пятна грязи на платье. Двое подростков с покореженным велосипедом внимательно следили за потоком машин, чтобы перейти на другую сторону.… Один, тот, что пониже ростом держал в руке седло и озабоченно косил взгляд на потрясающую переднюю «восьмерку». Я еще удивился - на какой же скорости и во что надо было врезаться, чтобы добиться такого эффекта?
- Вы-ы…,- начал я, но он перебил.
- Давайте останемся без имен. Впрочем, вас я знаю - вы Эдуард.… Не удивляйтесь. Я тоже был на дневном сеансе и тоже смотрел это кровавое зрелище. И чего вы постоянно таскаете мальчика на эти гадости? Ведь в малом зале вполне мирный фильм- «Белоснежка и семь гномов».
- Разве их удивишь «Белоснежкой»?- я повернул голову к тем же игральным автоматам. Вовка упоенно дергал рычажками. Слышались звуки стрельбы и ударов. Сын улыбнулся и помахал ладошкой. Я кивнул и заметил, как собеседник нахмурился. Скорее даже обиделся, как ни странно это звучит. Легкая тень неприятия и раздражения пронеслась во взгляде.
- А после дама, что была с вами возле кинотеатра, обратилась именно так: «Эдик». Я слышал.
- Жена.
- Симпатичная она у вас. Ну, а я – некто. Допустим, командировочный. По коммерческим делам в городе.
- Честно говоря, удивлен, что…
- Да, в вашем городке не так много улиц и встретиться с человеком дважды - ничего не стоит, хотя… не скрою, я намеренно приходил к ресторанчику днем. Я думал, что могу вас встретить снова. А потом решил сходить в кино.
 Он выдержал мой внимательный взгляд.
- В городке вашем скука несусветная. А вы кажетесь интересным собеседником.… По крайней мере, у вас есть любопытная способность…,- он закрыл глаза, слегка подняв голову и театрально вытянув губы,-… способность выслушивать монологи… без перебивания. Вы- объект. Вы прекрасный слушатель, перед которым доставляет удовольствие говорить.
 Я польщенно улыбнулся и рассеянно «покружил» несколько жасминовых чаинок по дну чашки… Казалось, даже слыша приятное округлое эхо от тонких, словно скорлупа, стенок…
- Пейте- пейте… Возьмите вторую. Не беда, что он остыл. На самом деле, это преувеличение, что вкус цветка ощутим только в горячем чае…. Терпкость и аромат сохраняются. Он даже более тонок. Его нужно лишь уловить…. А это уже способность настоящего ценителя, настоящего угурмана, и надеюсь…
- Угурмана?- улыбнулся я,- Но ведь…
- В прошлый раз вы были еще дилетантом. Некоторые просто по природе своей не способны к тонким ароматам, к восприятию оттенка… а вы…- он посмотрел на меня вполуприщур,- у ва-ас… прогресс должен быть.
 И вновь каким- то нехорошим, несмотря на внешнюю доброжелательность, показался мне и этот тон. И этот взгляд. Незнакомец спрятал в карман какую-то вещицу, похожую на зажигалку, не оборачиваясь поднял руку и пощелкал в воздухе пальцами…
- В морозилку - у?- вытянулось лицо официанта.
 Пока напиток готовился, он продолжил:
- Думаю, в третью нашу встречу… Впрочем, мы отвлеклись.
 «Половой» появился быстро и собеседник мой одобрительно кивнул ему, поставив две чашечки на скатерть, и взяв крохотный бисквит из розеточки.
- Так вот… существуют люди, уникальная способность которых состоит в том, что они умеют выслушивать. Они обладают вниманием и интересом к теме. Вероятно, это в чем- то недостаток- отсутствие собственных идей в голове. А может и нет - это достоинство. А еще, они способны силой воли отключаться от того, что волнует лично их. Не знаю…. Это неуловимо и необъяснимо. Но я понимаю, что это есть. Эта восприимчивость чужого. В их присутствии просто умнеешь. Да, именно так. И по большому счету, они здесь не при чем. Они сами могут быть дураками простодырыми,- он испуганно округлил глаза и сделал извиняющийся жест,- Не о присутствующих речь… Они просто катализатор. Катализатор логики. Вероятно без доктора Ватсона Шерлок Холмс не смог бы раскрыть стольких преступлени. Я правильно назвал фамилии?
 Я пожал плечами.
- Правильно.
- Они- стимулятор мыслительного процесса. Излагая сто раз освоенное, пройденное и принятое для себя, приходишь к необычным, неожиданным, новым выводам. Удивляешься, получая пищу для новых исследований.

 Ларочкин магнитофон неожиданно захрипел, захрустел и она, обозвав его «Уссобакой», принялась перематывать помятую пленку карандашом.
 Валентина Егоровна между тем продолжала:

 - Он согнулся, вытянув руки и напомнив страшного карлика. Движение было недолгим. Поза промелькнула быстро. Но необъяснимый страх перед уродцем остался. Незнакомец достал с низенькой сервировочной «каталки» заварной чайничек, прикрытый утепляющим колпаком, и налил себе вторую. Горячую. Прислушался к жужжанию мухи.
- Я сужу по себе,- сколько ни запирайся в пустой комнате, сколько не излагай самому себе банальности- одно только совершенствование ораторского мастерства. Ничего нового…. Необходим эффект присутствия…. Чувство, что кто- то есть. Кстати, такое бывает ночью в пустом доме. Не замечали?- улыбка на лице промелькнула тоже быстрее птицы, но я ее заметил,- Кто- то отслеживает ход мысли. Слушайте, а у вас так не бывало, что вы…, ну физически ощущаете присутствие человека. Точнее, присутствие интеллекта? Это…, некой сути?
 Он и не собирался выслушивать ответ:
-…Ведь бывает же такое, бывает…. Ты не видишь человека, но чувствуешь, что он рядом. Вероятно, поэтому наши далекие предки перешли от стадии животного примитива. От атеизма. К одухотворенности. К ощущению присутствия незримой души поодаль. Им просто не верилось, что личность вот так запросто исчезает вместе с телом. И в конечном итоге,они сделали шаг к религиозности. М-да…. Взгляд! О!- ценитель чая аж поднял вверх указательный палец,- Я чувствую взгляд. И вы не станете отрицать, что ощущаете, когда на вас смотрят. Даже не зная этого…
 Картинка за окном сменилась. Мне даже пришлось немного вытянуть шею и посмотреть в один из проемов буквы «Ф». Поднялся ветер, который выхватил несколько листовок у (ПРОМОУТЕРА), одновременно сорвав его легкую кеппи. Парень бегал по тротуару, прижимая к себе бумажную кипу, наступая ногой на прыгающие листы и догоняя кувыркающийся головной убор.
 Высокая девица одной рукой махала встречным машинам, другой прижимала к стройным бедрам пузырящееся злополучное платье. В большом овале, как персонажи второго плана фильма «Город» промелькнули несколько необязательных к упоминанию лиц- нос с горбинкой, вывернутый зонт, две одинаково «откуренных» сигареты, темные очки в руке, резкий выкрик «Быстрей, Олежка!», стайка одинаковых детских панамок, толстая, как снежная баба, фигура в прозрачном дождевике…
 Собеседник перехватил мой взгляд и тоже стал наблюдать за улицей сквозь букву «Ф». Он даже привстал на минуту, улыбаясь вороху бумаги, который разлетелся у споткнувшегося «рекламиста».
-… Так вот…я хочу сказать, что вы Эдуард, по моим наблюдениям, обладаете именно этим прекрасным свойством-молчанием поддерживать беседу. У меня даже есть уверенность, что я могу…
- Я понял…- решился я изменить правилу неперебивания,- и какова же сегодняшняя тема?
 Он взял еще одно печенье.
- Вы слышали что- нибудь о теории Чезаре Ломброзо? Вот, например оттопыренная нижняя губа, по его мнению, говорит о порочности, распущенности, а развитые надбровные дуги и кустистые брови о склонности к насилию…. То же подтверждает и клочковатая растительность на голове, большой нависающий лоб. О воле говорят…,- он выжидательно посмотрел на меня,- говорят скошенный подбородок….

 Голос Валентины Егоровны прервался. Веки дрогнули. Она несколько раз судорожно вздохнула и взяла за руку лейтенанта Шкурника.
 Радик обвел глазами присутствующих и осторожно похлопал бабулю по запястью. Ларочка кивнула и щелкнула клавишей остановки.
- Что со мной?- сказала больная, охнула и опираясь о погон села на краю кушетки.
- Все в порядке,- успокоил Воронин,- вы спали….
 Тапочек с протертой пяткой упал на пол- Нет…- и Валентина Егоровна стала выглядывать- где он там под ножками- Я что- то говорила. Только вот не помню, что.
- Вы, кажется говорили про умение молчанием поддерживать беседу,- робко подсказал Воронин и цыкнул на молодого стажера Короткевича, который позволил себе скептически хмыкнуть.
- Да нет. Нет….,- задумалась Валентина Егоровна,- Словно сочиняла что- то сама…. Выдумывала…. И кому- то рассказывала. О!
 Она, старчески морщась, поднялась и уставилась на круглый, забрызганный известкой плафон под потолком. Плафон слепил 150ваттной лампочкой и все невольно сощурились, поглядев вверх. Рассказчица же взирала туда же с широко открытыми глазами. Не мигая и не переводя взгляд….
- Вижу-у…. Точно. Как на яву. Хосе Игнасио вышел из комы. Но вовремя этого не заметили. Как перед глазами…. А Рауль одел оранжевый свитер Пако и подсыпал снотворное медсестре. Негодяй прокрался в палату и зажимом передавил капельницу. Но в это время Арсида решила внимательнее перечитать завещание…. Ей не спалось. Точно. Вижу, как наяву! Ущипните меня! Я знаю,- она вцепилась в руку Воронина,- Я точно знаю, что будет в пятьдесят восьмой серии. А ее ведь еще не показывали! Не пока-азывали! Зна-а-аю,- голос ее стал ехидным,- все зна-а-аю. Сколько время? Уф, еще только два….
- Постойте,- сказал Шкурник,- а вчера какая была?
- П-пятьдесят седьмая.- сказала Ларочка, эксперт по сериалам. – Луис снова ушел от Арсиды .
 Разочарование подействовало угнетающе. Весь медперсонал стационара с безмолвным вопросом глядел на прорицательницу. А она только отмалчивалась и грозила всем своим скрюченным, как у Бабы Яги узловатым пальцем, похожим на корешок. Смена темы обескураживала. Оставалось вечером собраться у «ящика» и проглядеть эту «жвачку», чтобы попытаться уловить логику.
 Ни фига! После вечернего просмотра, стало ясно, что Хосе Игнасио так и остался в коме! Не было не переодеваний, не посягательств..
 Лишь Гаврила Ефимович гадко посмеивался, поглаживая черно- белый кинескоп, словно живое существо.

 6.
 - Почему- то мне вспомнилась рыбалка,- сказал Радик Маратович и его начальник, майор Богатов, забавно хмыкнул.
 Дело об исчезновении алюминиевой посуды из студенческой столовой было открыто на шестьдесят третьей странице. Кирилл Федорович делал какие- то выписки, намереваясь слегка «пожурить» лейтенанта за упущенные сроки.
- Клева не было,- продолжал Шкурник,- и мы сидели с Вовкой, без интереса наблюдая за неподвижными поплавками. Все бы ничего, но комары.
- А ты как хотел?- буркнул майор, все еще не отрываясь от страницы.
- Они буквально достали.
 Шкурник стал размахивать над собой длинными локтястыми руками, изображая несметные стаи кровососущих.
- Они буквально роились над нами. Клубились. Липли на кожу. И я пожалел, что мы не намазались «Редэтом».
- Еще бы.
- Но Вовка сказал, что рыба учует запах от наживки, ну насаживаем- то пальцами…
- Само собой….
- Потому и не намазались.
 Кирилл Федорович отодвинул скоросшиватель. Развернулся на стуле и стал с интересом наблюдать за подчиненным.
- Ну-ну, дальше….
 А Радика беспричинно «понесло». Он метался по кабинету шефа, жестами показывая какой высоты торчал пенек из воды. Как качались шишки рогоза. Как сквозь марево светило солнышко. И как прошел вдали рыбнадзорский катер. Он по щучьи сжимал губы, чтобы изобразить, как «звенят» насекомые, ежился, приседая на корточки, чтобы показать, как было промозгло и противно сидеть возле самого уреза воды без водки. Он показывал, отклоняясь всем корпусом назад, как именно надо подсекать чебака. И как окуня, особое внимание уделяя волнообразному движению запястья.
 Богатов округлял глаза, но прерывать не решался.
 Постепенно Шкурник «выдохся». Он сел в пустое начальничье кресло. Задумался, подперев подбородок ладонью, и стал говорить медленно, словно прочитывая невидимые титры:
- Но это все было неважно. Даже отсутствие клева. Сын! Сын меня удивлял…
- Сын?- осторожно переспросил Кирилл Федорович, которому был известен холостяцкий статус Радика.
- Сын.- уверенно подтвердил лейтенант- Он убивал комаров.
- Ну так что ж…?
 Подчиненный, казалось, даже не слышал своего начальника.
- Он убивал их десятками. И считал. Радовался, видя красные пятнышки на пальцах. Бил. Хлестал. Его улыбка просто удивляла меня. Это была улыбка наслаждения. Упоения жестокостью. Властью над слабыми. Улыбка возможности лишать жизни. Одно дело, мимоходом. Когда ты лупишь их, как досадную помеху. Совсем другое, когда наслаждаешься процессом. Постепенно мне показалось, что он увлекся, забыв вообще, зачем мы здесь. Вовка не смотрел на поплавок. Он специально закатал рукав и ждал. Комары садились, садились, садились…. А сын потом шлепал, шлепал, шлепал…. «Сто двадцать семь… сто тридцать два… сто пятьдесят шесть…». Это было жутко. Я представлял вовсе не комаров.
- Радик…- тревожно сказал начальник.
- …И я подумал почему-то, что будь это люди, он мог бы поступать точно так же. Принципиального отличия нет. В этом маленьком мозгу поселился великий соблазн жестокости и всесилия. Я видел, как приятен ему этот соблазн. И видел, что средство к его достижению- власть. Сейчас- власть над комарами. Потом, кто знает…. И кровь. Та же самая человечья кровь. Она просто приводила его в неистовство. В восторг. Хоть даже это была его собственная кровь. Я с ужасом думал, откуда взялась в маленьком мальчике эта звериная жестокость. Какие фильмы, какие компьютерные игры, какие комиксы приучили скромного школьника- хорошиста к этой мысли, что убивать можно? И даже «в кайф». Я бросил удочку. Я сказал «Хватит».
- Хватит!- хлопнул по столу Кирилл Федорович,- Я тоже сказал «Хватит»!
 Шкурник словно очнулся. Повертел из стороны в сторону круглой головой.
- Да-да-да… Дюралевая выварка, противень, два пятилитровых чайника и все вилки с ложками….Что- то умотался я,- потерянно сказал он. И голос его, точно совсем обессилел после этой фразы,- Вчера ночью на вокзале «Хирурга» «пасли». А наутро по рации передали, в посадках собачники труп обнаружили. Со скальпелем в груди. Эксперты говорят- самоубийство. По-описаниям, похож….
- Похож-не похож…- проворчал Богатов,- а ну, геть с чужого места….
 Сел в кресло, преданно хрустнувшее благородной кожей, и достал из ящика еще одну папочку с надписью «График отпусков». Задумчиво полистал, невнятно бурча себе под нос:
-Бу-бу-бу,…как шавки какие, бу-бу-бу…выматывают ребят и хоть бы хны, бу-бу-бу….этак у меня ни одного…бу-бу-бу… Так у тебя значится, в феврале?
- Угу,- печально сказал Шкурник.
- Значится вот что…. Передашь чайники свои, да кастрюли Волкову, и чтоб две недели о тебе в управлении ни слуху, ни духу…. Батальонному скажи, я велел. Приказ к завтрему подготовлю. В отпуск на четырнадцать календарных дней шаго-ом, арш!
 7.

 За решетками белого крашеного окна шел дождь. Серые, словно шерстяные, струи монотонно шуршали, навевая кому сонливость, кому лиричность, кому мысли о суициде. Никто никого не торопил. Все делали молча. Обстоятельно. Общались взглядами и касаниями. Ларочка села в пластмассовое кресло, вытянула уставшие за ночное дежурство ноги и спрятала свой длинный нос в неровностях декольте. Короткевич большой угловатой формой застыл в проеме, монотонно прессуя крепкими коренными зубами бессмертный «Дирол». Воронин взялся за трубу отопления, печально наблюдая за пузырящейся лужей. И лишь больной молчал о чем- то своем, по особенному, время от времени шмыгая носом и отодвигая нерешительными движениями от себя магнитофон.
 Дождь шуршал, шелестел, бубнил, убаюкивая. Давно пора было домой, но компания не расходилась. И не занималась ничем примечательным. Созерцательность, углубление в себя. Оцепенение перед неразрешимостью неосознанных вопросов длилось долго, но оно не могло продолжаться вечно.
 Наконец Воронин сумел оторвать взгляд от пузырей за стеклом и коснулся двумя пальцами собственного плеча, что должно было, вероятно,означать мундир со знаками отличия, точнее его владельца. Ларочка отрицательно, насколько позволяли ограничения полусфер по обеим сторонам носа, покачала головой. Это означало, что лейтенант Шкурник звонил и подойти на запись не сможет.
- Н-не люблю я этого,- убил тишину Горшков,- Уберите.
- Вот те на,- разочарованно протянул Воронин, - то все хотел-хотел, Гаврилъефимча, вон подговорил. А теперь- «уберите».
-Фи…. Перед всякими еще….- Ларочка взяла со стола свою «жужжалку», вытащила кассету, суетливо упаковала змейку шнура в особый клапан.
- И… И еще водки бы…. Или спирта.- Горшков «расцвел» наглой улыбкой, точно не ощущал нескромности запросов…,- я ж знаю, у вас полагается.
 Он откинулся на спинку казенного стула и стал балансировать, сцепив тонкопалые, как вилы, ладони на затылке. Всем казалось, что он вот-вот упадет. Или скрипнувшая под ним мебель развалится. Но он не падал, постоянно сохраняя равновесие. Шевелил длинными ногами и, казалось, даже начал подсвистывать, имитируя удовольствие.
- Может тебе еще сплясать?!- закусила губу Ларочка,-Ты уж не стесняйся-заказывай. Канкан? Лезгинку?
- Да нет,- серийник посерьезнел,- Ручку, бумагу, спирт. Не люблю я магнитные пленки. Искусственные они какие- то . А бумага- она что? Вам же лучше.
- А водка? Э-э, спирт?- здоровенный Короткевич, словно в поисках поддержки поглядел на коллег,-…Зачем?
- Пф-ф,- презрительно прикрыл глаза Горшков,- чтобы в транс легче войти. В тра-анс. Все ж «трансляторы» вам в невменяемости диктовали. Я что, рыжий? Ну или два кубика (аминазина) вгоните. Я ж больной. Больно-ой. Мне можно. В журнале отметите- буянил.
- Ну, хорошо,- поставил точку Воронин,- Только если напишешь какие-нибудь «анекдоты про Вовочку»…
- Я ничего не могу гарантировать. Ни-че-го! В каких сферах будет витать этот одержимый интеллект? Что взбредет в этот полупустой патологический качан? Я ж больной. Больно-ой. Какой с меня спрос?

 8.

 (Чья- то магнитофонная запись, которая непонятным образом оказалась между второй и третьей, записанной нами на Ларочкин магнитофон . Голос идентифицировать не удалось)
- Бог мой!- я обомлел у раскрытой двери,- Где? В смысле, как? Как… То есть зачем….Зачем вы узнали, где я живу?
- У вас «заварник» найдется?- потряс он в воздухе замшевым пакетиком, вместо приветствия.
- Жасминовый?!- предугадал я.
 Он кивнул.
- Я пройду?
- Проходите, таинственный человек.
 Мы снова сидели перед большим экраном и смотрели «фильм под названием «Город»». Теперь перед глазами были большие прямоугольные проемы моего астекленного балкона.
 Четверо парней, матерясь и хохоча, выталкивали грузовичок- иномарку из колдобины. Стайка студентов шла за пивом. Собака гадила в детскую песочницу.
 Тем для обсуждения было хоть отбавляй, но мы оцепенели!!! от вкуса.
 На что же он был похож?
 Известковая гора. Тропка под уклон. Бабочки. Духмяный южный август. Истекание жары перед вечерней прохладой. Кислинки барбариса. Колючки татарника. Манящая прохлада Коровьего ручья. Известковая «ракушечья»пыль на голенях. Время, словно растянутое, удлинненными днями, похожими каждый на кусочки антрацитово-мягкого дорожного битума. Со вкусом сухой коры акаций и запахом степи. Тогда еще не было жвачки. И вкус лета был именно таким. Томным и долгим. Жасминовым….
 Горячая терпкая жидкость определенно, задевала некие «вкусовые струны». Пряная полынь тонкой волной прокатывала по нёбу, ароматом печеного каштана касалась кончика, затем середины языка. Затем снова кончика. Эхо вкуса «мяты перечной» «аукалось» в ноздри…. Щекотило… нет…. Игра вкуса несравнима с механической щекоткой. Это нечто совершенно особенное. Аромат жасмина, если научиться его улавливать, распознавать и ценить, становится музыкой… становится переливами цвета…. Радугой….воспоминаниями…мечтами…. Он развивается, переливается, пульсирует, ведя вас за собой…. Уводя…. Катая на гребне волны, балансируя на высоком канате, порхая тенью павлиньего пера над губами. И исчезая…иссякая…пропадая до следующего глотка.
 Его нельзя пить. Нельзя хлебать. Его надо «струить». Держать в себе, позволяя играть, манить, вдохновлять. Постепенно настраиваясь на жасминовый камертон, данный самой природой.
- Не-ет,- гость мой слегка повернул голову- я вижу тонкости горячего чая вам знакомы, но все дело в том, что блаженствуя…,- он усмехнулся,- …с горячим напитком вы выдаете себя. Сознайтесь, Эдуард, красоты холодного вкуса вы не улавливаете.
 Я тоже усмехнулся.
- Н-нет. Это наверное слишком тонко. Мои рецепторы….
 Он перебил, отставив чашку так резко, что немного пролил на скатерть.
- Да нет-нет. Вкус поддается тренировке. Усилению. Совершенствованию. Как мышцы. Как интеллект. Как любые профессиональные навыки. Его надо нарабатывать. У нас этим занимаются с детства. Каждый выбирает себе тот,который ему больше нравится. Целые гаммы восприятий.… У вас же этому совершенно не уделяют внимания, считая второстепенным. Представляете, как мне было тяжело оказаться здесь впервые. Все чужое. Вся пища. Чужая пища. Все вкусы. Функционально она подходит нашему организму. Генетически, мы одинаковы. Но вкус! То, к чему привык с пеленок, что полюбил и развил в себе - этого здесь просто нет. Еда, да взять хоть колбасу вашу, в лучшем случае, просто нейтральна. Я уж не говорю про картофель, про большинство из того, что вы называете фруктами. Про молоко. Я буквально заставляю себя питаться. И только жасминовый чай… до удивления похож на нашу «акалуку». Представляете, я аж подпрыгнул впервые…
- Простите, «акалуку», вы сказали?- перебил я его и заглянул на дно своей чашки.
- Ну да,- сказал он,- национальный напиток…
- Какой страны, простите…?
 Незнакомец вздохнул, словно стажер-электрик перед тремя оголенными проводами.
- У вас бы это называлось «Казахстан».
 Я понял, что задел некую «мозоль» и что дальнейшее копание ничего хорошего не сулит. Потому тихо буркнул:
- Казахстан, он и в Африке Казахстан.
 Но он сам решил все прояснить. Сначала он минуты две смотрел мне в ухо. Прямо сверлил его своим взглядом. А я делал вид, что ничего не замечаю и отхлебывал, нет, скорее, брал на язык, терпкую жидкость. Наконец, ему это надоело. Он на что- то решился и тоже устремил взгляд за стекло.
- Это не совсем Казахстан…. Точнее, этого Казахстана еще нет. Он только будет….
- Как так?- сказал я,- Как это «будет»? А Байконур? А «Медео»? А Астана? Алма-Ата? Сейчас это где?
- Послушайте…- он доверительно перегнулся через подлокотник,- Я сейчас тут вам кое- что скажу, но вы…вы , в общем, слушайте- не протестуйте. В 2132году на Земле вспыхнет война. Точнее, не война. Политика дойдет до абсурда. ООН будет править миром. А руководить этой организацией начнет…в мае того же года…. Человек под псевдонимом Лепицид. Это очень хитрая, умная и опасная личность. Никто не будет знать, где находится его резиденция. Мало кто сможет увидеть его в лицо. Единицы. Жажда власти - вот его кредо.
Вначале он сумеел урегулировать пару локальных конфликтов. Потом он… потом он предотвратил, да не важно, что предотвратил…. Короче, вскоре в мире появился диктатор.
- Диктотор?- я отставил блаженный напиток,- В 2132году?
- Нет. Чуть позже. В 2135, кажется.
 Холодильник затрещал, словно не давая говорить безумцу, сама собой распахнулась дверца и с полки упала коробка сметаны, обессиленно разметавшись по чистому полу.
- Эт-то еще что за чертовщина?- растерянно сказал я.
- Это он,- настороженно прищурился гость,- Лепицид.
- В смысле?
- В смысле, проникнуть в прошлое его люди не могут. Но могут помешать, так сказать «внешними воздействиями»…
-Помешать чему?
 Незнакомец ушел от ответа, сделав вид, что чистит забрызганную брючину.
- О!- сказал он радостно, словно нашел центральную точку абстрактной картины,- Лепицид и вас уделал! Носки придется стирать…
- Черт возьми, да что ж за жупел такой у вас там… в будущем?
 Я тоже усмехнулся, насколько позволяла досада, и незнакомец не мог не уловить скепсиса в голосе.
- Вам легко тут. В прошлом. Вы не ведаете что будет. А мы- ведаем. И хоть идеологи ООН твердят, что ход истории неизменен, причем в любую сторону, мы попытаемся… Я рискну практически их опровергнуть. Лепицид будет отделен от общества….Он не родится Лепицидом. Или появится не там. Или вообще не его не будет…. Сам факт исчезнет из истории Земли.
- Да кто он такой, чтобы мы тут на моей ку-кухне…,- я повысил голос удаляясь в ванну и гремя там оцинкованным ведром,- чтобы два здоровых мужика всерьез обсужда-али….
 Я возвратился, держа в одной руке воду, в другой половую тряпку и замер. Просто отвисла нижняя челюсть.
Гость забился в узкий проем между стенкой и кухонной плитой и выставил в мою сторону кулак в котором что- то было зажато. Готов поклясться, что там было какое- то маленькое оружие. Почему- то пару раз мигнул дневной свет в глазах. Я поправил запястьем волосы и растерянно произнес:
- Ты ч-чего?
-Извини,- сказал он все еще настороженно глядя мне в переносицу, и принялся выбираться из тесноты. Шуршать просыпавшимися луковицами,- Ты должен понять меня…. Я готов ко всему.
- Господи!- шлепнул я ведро на пол, аж плеснулась вода через край,- Что за глупости!? Что за маразм! Да просто «Полюс» старый. Петли расшатаны. Сметана уж не первая в списке. На прошлой неделе было варенье. «Полюс» старенький. Зажимы плохо держат. Все собираюсь под передние ножки что-нибудь приспособить, чтобы корпус назад отклонить, да все забываю. А ставлю продукты на краю. И не при чем тут Лепицид этот…
 Он снова сел на табурет, осторожно подняв ноги и, словно игручий кот, быстрыми зрачками глазами стал следить за ритмикой тряпки в белом кошмаре.
- Я захватил с собой несколько вероятных портретов диктатора,- он бросил возле хлебницы с десяток фотокарточек.- Увы, достоверно об его истинном облике мы, ну, «сопротивление» не знаем.
 Все типажи на «фотороботах» были чем- то неуловимо схожи. Скулы, выступающие за линию ушей. Нос с легкой горбинкой. Взгляд. Тут был и юнец. И зрелый мужчина. И почти старец с крапинкой белесых узких усиков. Была троица «щекастых, бровастых» парней свирепого вида. И интеллигентный гражданин похожий на отставного актера.
- Да,- сказал он,- есть версия, что Лепицид-это не один человек, а как минимум трое. А считая двойников- так шестеро. Один наш товарищ представляет, что на самом деле никакого Лепицида нет. Точнее, он был, но вероятно тайно уничтожен и кучка узурпаторов просто пользуется именем. Символом, чтобы вершить свои делишки. А может Лепицид-это такая партия, точнее Политбюро…. Несколько секретарей, которые кулуарно вырабатывают стратегию и решают судьбы Земли.
- Ого!- я протянул ему изображение привлекательной дамы в летней шляпке.
- А что?- он кивнул головой,- Это не самая невероятная версия. Например, я не исключаю возможности, что наш диктатор- всего лишь сеть мощных компьютеров.
Дальше всех идут те, кто утверждает, что Лепицид- это коллективный психоз. Помешательство общества, неосознанно возжелавшего альтернативы для разнузданной демократии последнего столетия.
- Во загнул!- я пошел мыть руки,- Одно могу сказать!- мне снова пришлось кричать сквозь шум льющейся в стальную ванну воды,- Одно! Тот, кто рисовал все эти картинки…. Слышь! Несомненно…. держал в голове некий образ! Ты приглядись- они все, как братья! По-по….- мыло ускользнуло, белым мышонком,- Ч-черт! По крайней мере, как родственники! Приглядись- ппп-приглядись!
- Я уж приглядывался!- едва слышно донеслось с кухни- Они…
 Мне откуда- то стало ясно, что он сейчас скажет. Я замер с полотенцем в руках. Казалось, даже зажмурился. Мне так хотелось ошибиться, чтобы он произнес что-нибудь другое. Хоть что. Но он повторил слово в слово то, что кто- то уже вложил в мой объятый ужасом мозг:
-… И все похожи на твоего Вовку….
- Что?! Что ты сказал?!
 Я вылетел из ванной, словно раненный бык.
 На кухне не было никого. Одна из двух чашек была пуста. И чиста. Во второй был налит свежий холодный чай. Тонкий запах жасмина витал в воздухе. Я открыл холодильник. Картонный пакет со сметаной стоял на месте. Казалось бы рассыпанные, луковицы лежали за плитой под газетой в старом капроновом чулке.
Вообще ничто не говорило о чьем-бы то ни было присутствии.
 Я постоял, растерянно озираясь, и почему- то припоминал подробности белого фасада больницы для душевнобольных. Окраина. Сирень. Решетки на окнах.
- Я вовсе не ощущаю себя Гаврилой Ефимовичем!- сказал я громко вслух сам себе. Услышал свой изменившийся волнением голос и испугался,- Вовка, ты где!? В школе?
 
 9.
Вскоре Горшков закрылся. Погрозил нам через прозрачную дверь, чтобы не подглядывали и принялся писать. Быстро, почти безостановочно. Словно заученное. «Почти», потому что время от времени прикладывался к белому пластиковому стаканчику и, словно минералку, прихлебывал «огненную воду».
 Потом это вслух монотонно нам читал засыпающий Короткевич. А мы, тоже немного обалделые после ночной смены слушали, едва понимая смысл Горшковских бредней:
 «Меня словно током ударило!
- Нет! Нет-нет-нет! Не сейчас!
- Что, не сейчас!?- оторопел Лев Валерьянович,- В каком, позвольте, смысле «не сейчас»?
 Он снова протянул мне хрустящую, как большая купюра, кальку и подтвердил свое задание:
-Именно сейчас! И немедленно! Сечение «В-В» выполнено с нарушением….
 Но я уже не слышал его:
- Н-н-н….д-д-д…давайте попозже, и-и-и…н-н-н…
- Куда вы!? Что с вами!? Немедленно вернитесь! Я вам запре….
 Гром в моем мозгу прогремел еще раз и я побежал.
Ирина Антоновна стояла в проходе, слегка склонившись всеми своими ненормативными габаритами над собственной раскрытой сумкой и мне проще было перепрыгнуть через соседний стол, словно через «козла» в спортзале. Ведущий инженер даже и не заметила ничего. Только Лев Валерьянович перестал говорить и выронил чертеж. Да обе наши сплетницы Кукушкина и Фролова синхронно, как по команде, воспрянули от эскизов, устремив свои взгляды вслед моей мелькнувшей тени.
«Хлоп»- прямо перед носом захлопнулись створки лифта
«Бам-м, Бам-м,Бам-м»-эхом отозвался мой бег по лестнице с двенадцатого этажа.
-Эй-эй, поосторожней,- нервничали встречные.
-Стой! Пропуск!- кричал вдогонку кособокий инвалид-вахтер,- Сдай пропуск!
«Фр-р-р»- трещала в ответ ему вертушка турникета.
 Почему- то я сразу знал куда стремиться и кого искать. Я просто видел, как эта сволочь в оранжевом свитере ведет моего ребенка…куда? Почему он идет с ним? Почему я все это знаю?
 Я бежал. Летел, словно скаковой конь. Задыхался, на ходу срывая галстук.Спотыкаясь. Стукаясь о прохожих и не извиняясь. Я давно не бегал. Вел малоподвижный образ жизни и, признаться, постепенно начал заплывать жирком. Но сейчас в моей голове стучало, пульсировало только одно слово: «Быстрей»!
- Быстрей! Быстрей! Быстрей!
 Ноги отказывались нести эту излишнюю полноту. Легким не хватало кислорода. Упав, во мне не было сил подняться. И только упрямая воля заставляла всю эту неспортивную систему снова приходить в движение. Я уверен, это был мой личный рекорд десятиминутного бега. Стремительнее клерки моего возраста и комплекции не передвигаются.
Речитатив «Успеть!Успеть! успеть!», словно тащил меня за шкирку.
 Визжал тормозами неуклюжий трамвай. Парень в картонной кепке орал что- то гнусное, подбирая выбитые из рук листовки. Свистели вдогонку мальчишки, сгребая разлетевшиеся велосипедные ключи. Я пыхтел. Я задыхался. Отплевывался и вскрикивал на каждом втором шаге. В затылке ломило. В глазах мутилось. Но я бежал. Несся. Закололо «под ложечкой», и, помня юношеские забеги, я стал вдыхать глубже, подвывая от боли и бессилия. Острая резь не отпускала.
 И тут я их увидел.
Они никуда не спешили. Шли вдоль свежеокрашенных скамеек, вдоль лысых клумб, вдоль низкого черного заборчика из прутьев и этот…эта сволочь показывала что- то одной рукой моему сыну в небе.
 Он не успел обернуться на звук шагов.
Я сшиб его, словно локомотив повозку, не обращая внимания куда отлетел Вовка. Не соображая и не объясняя.
 Я просто терзал его! Бил! Мял! Тряс!
Он защищался, но я был сильнее. «Хрясь»!- я кажется сломал ему нос, угодив боковым в переносицу. «Хрясь»!- моим костяшкам на правой тоже было больно. «Хрясь! Хрясь!»- он закрыл лицо руками, вырвался, заливаясь кровью и инстинктивно попятился от новых ударов.
- Папа! Папа!!!- в истерике кричал Вовка,- Папа, не тронь его! Папа!!!
 Вовка не молчал, с наслаждением наблюдая папину победу. Он кричал, пытаясь прервать жестокость. Он бился, словно чувствуя чужую боль и бессильно ревел, не в силах ни на что повлиять….
 И тут я словно протрезвел:
- Сынок… Сыночек…. Ну иди сюда…. Все. Все-все-все… не бойся. Он хотел убить тебя. Он маньяк. Сынок….
Я прижал Вовку к себе, пытаясь унять колотившую ребенка дрожь.
- Папа, хватит…Папа,хватит…- рыдал мальчишка, уткнувшись в мой живот.
 К месту событий осторожно, словно к заминированному кладу, подступали зеваки. Лысый верзила, облокотившись на открытую дверцу своего авто, по мобильнику вызвал органы правопорядка.
- Все…все сынок, все. Он живой…. Я не убил его. Нет…Все.
- Дур-рак,- хрипел, фыркая, и стряхивая на асфальт кровавые сгустки, незнакомец,- В п-планетаррр-рий…. Смотреть корону солнц-ца…. Там людд-ди….Кос-смос-ссс. Дур-рак.
 Он тряс в воздухе оранжевыми билетиками и пытался ладонью вправить хрящик переносицы. От боли появлялась жуткая гримаса и слезы в самом деле текли, а не выступали. Физиономия на глазах опухала.»
 
 Короткевич бубнил тише, тише, пока совсем не заснул, неулюже завалившись на бок. Круглая голова глухо «тукнула» о штукатурку стены. Монотонный дождь за окном почти прекратился. Все спали. Лара встала. Стараясь не шуметь, подошла к санитару. Взяла тетрадь из безвольных рук. Улыбнулась, глядя, как из уголка приоткрытого Воронинского рта стекает слюнка. Сладко с хрустом потянулась и, протерев глаза, устремила взгляд на клетчатые листы. Однако Короткевич недочитал совсем чуть-чуть. Десяток строк:
 « Мы снова сидели в кафе. И снова смотрели в букву «О» слова «КОФЕ». Город показывал нам несколько другой фильм. Точнее, декорации были те же, и звуки, которыми наполнены улицы были те же. Но люди- другими. Автомобили- другими. Обстоятельства- другими. Губы его еще недостаточно зажили и потому касался он края чашки осторожно, словно снежинки с мохерового шарфа. Синяк под обеими глазницами и на переносице поблек и пожелтел. Он не поворачивался в мою сторону и долго обиженно молчал. До тех пор, пока я сам не спросил его о чем- то незначительном. Вместо ответа он достал небольшой предмет, похожий на канцелярский стэплер.
- Ультразвуковой резонатор. Опасная вещица. Всегда ношу с собой.
 Незнакомец вытянул руку в сторону пустого стакана на столе и тот лопнул со звуками и осколками, точно большая лампа.
Официант обернулся из полумрака за стойкой и мой собеседник сделал успокаивающий жест: «Заплатим».
- Есть еще замедлитель.
 Свет в кафе был выключен. А сквозь метровые буквы слова «Кофе», внутрь его проникало тоже немного. Однако контуры и этого оружия можно было разглядеть. Этот прибор был похож на улитку- переростка. И умещался на ладони, как…»
 Лара перелистнула страницы. Но дальше было пусто. Лишь на обложкес внутренней стороны корочки Горшков нарисовал летающую тарелку и подписал. «НЛО».
 10.

 Гаврила Ефимович умер. Пригласили священника- прочитать над успокоившимся разумом поминальные слова. Служитель пришел сразу. С ним пришли двое мальчиков в темной одинаковой одежде. Они принесли концертный пюпитр и какую- то старую книгу с надорванным корешком. Это был сухонький старичок с мордочкой богомола и такими же тонкими, постоянно согнутыми на уровне груди, ручками. Он и говорил тихо. И глядел, словно извинялся. Разулся перед комнатой. Надел тапки. Заперся и принялся читать.
- Иже еси на небесих. Да святится имя твое. Да придет царствие твое….
 Воронин и не ожидал услышать то, что услышал. Он вошел в комнатку взять бланк выписки из тумбочки. Вошел со скорбным лицом, стараясь не мешать батюшке. Начал перебирать листки, стараясь своей возней не мешать, но нечаянно вслушался в «молитвы».
-…ибо будущее, как и прошлое определено,- долдонил старичок,- предписано и непеременно. И то, что будущее нам неведомо, означает лишь то, что не дано оно нам отцом нашим небесным, чтобы не перечить. Хотя уже записаны все деяния грядущие в небесных скрижалях….
 Воронин замер, вслушиваясь. Но чтец, словно находился в неведомом трансе, не замечая медика.
- … и как бы ни хотел раб божий поменять предначертанное- только суету всеобщую сподвигать будет. Тщета и бессмысленность лежит в наших карманах. В наших помыслах и деяниях. И мы плодим ее разумом, ибо не ведаем, что суть жизней человецих- путь скорбный и недолгий. Елико пройти его нужно, не хмуря лба. С безропотностью агнцев достойно переносить все тяготы ниспосланные, да радости краткие. Все-все в руках Божиих. Преставился раб божий Гаврила- так тому, значится и должно. Значится испит судьбой ковш ему налитый. Весь до последней капельки.
 Воронин не шевелился, вслушиваясь в смысл. Но долго высидеть на корточках он не мог. Вовсе не «канонические» тексты слышались у гроба. Наконец санитар не выдержал. Хотел подняться, да облокотился о хромоногую тумбочку. Неустойчивая мебель упала, высыпав часть своего содержимого. А священник, словно ничего и не услышал.
-…цари, взошедшие на трон, угодны Господу. Вовка тот же. Хоть и юн покамест. Пожары и наводнения уготованы заранее. И люди, которые дороги нам, не всегда будут с нами. Принять это надо со смирением и готовностью, радуясь, что придут они к Господу с доброй вестью про оставшихся. Жизнь и Смерть. Трагедии целых народов и всей Земли нашей, что в прошлом, что в будущем- все промысел Всевышнего. Все жертвы, что еще только грядут, сочтены и оплаканы. Все тираны, даже Лепицид этот, от Вовки происшедший, даны в назидание. Глад и мор- суть испытания, чрез которые всем пройти велено. А посему, приемли все, как данность. Тот, кто безус и тонкоголос, кого похитить и убить хотят люди ущербные, люб господу. Нельзя допустить противления воле Божьей. Будущее- это скала под ветром. И те, кто расшатать ее пытаются идут против воли Господа нашего. И достойны нижайшего.
- Эй,- осторожно сказал Воронин и шмыгнул носом,- Святой отец…
-…не ропщи, не меняй, и ни к чему не готовься. Всему свой час. Не верь тому, кто зовет тебя что- то повернуть в небесном механизме. Кто именем Господа нашего прикрывается, дабы свернуть с пути прописанного. Опасайся человека цветом оранжевого. Не верь ему, и гони. А лучше убей, примирив душу заблудшую с отцом нашим небесным…
 Воронин громко кашлянул. Помолчал, ожидая реакции и, наконец, решился подойти к батюшке. Ступал он почему- то тихо. Крадучись. Хотя минуту назад пытался привлечь внимание.
-…нет возможного. Нет вероятного. Не существует того, что может случиться. Происходит лишь то, что должно. Происходит лишь ведомое. И не верьте лжецам, которые.
 Воронин коснулся краешка рясы на плече. Старичок вздрогнул, словно его укололи, и замолк. Неспеша. Всем корпусом поворотился, ступая по кругу мелкими шажками.
- Уф. Испугал ты меня, сын мой. Когда ж ты прошел- то, сердешный?
 Воронин облизнул пересохшие губы и вместо ответа внимательно поглядел священнику в глаза. Взялся, словно лавочник в лабазе, за лацканы своего несвежего белого халата.
- Батюшка… А что-й-т вы тут читали? Только что? Евангелие? Какая ж глава?
 Старичок обиженно поджал губы:
- Псалтирь. Псалом девятый. А что голос тихий, да хриплый, то молока холодного испил. Прямо с парной у субботу вышел и испил. Не учел. Вторый день маюсь. С холодильника влага ниспослана. Я родных упокоенного раба божьего предварял. Согласие достигнуто. Ну, не мешай. Не мешай. Ступай, сын мой. Да наперед стучи, когда входишь. Ибо пуглив я, хоть может и не по возрасту…
 Помолчал, несколько озадаченный взглядом и повторил чуть тише:
-Ступай.
 Воронин растерянно попятился. А поп продолжил:
-…Когда враги мои обращены назад, то преткнутся и погибнут пред лицем твоим. Ибо ты производил мой суд и мою тяжбу; Ты воссел на престоле, Судия праведный….
 Воронин забыл зачем и входил- то. Бланк положил на стопку газет и пожав плечами в адрес вошедшей Лары, стал звонить Шкурнику.
- Знаю,- раздраженно сказал лейтенант,- Смерть произошла естественным путем. Я узнавал…. Старенький ведь был ваш Гаврила Ефимович. Криминала нет.
- Да я не о том,- теперь уже стал раздражаться Воронин,- Родственники дьяка пригласили. Молитвы читать.
- Ну.
- То-то, что и «ну»! А он, как в транс впал. Вместо молитв чепуху какую- то мелет. Мол, опасайтесь человека в оранжевом.
- В оранжевом? В свитере? С надписью «Спорт»? Так это квартирант Горшковский. Ну…охотник на мальчиков.
- Нет. Про надпись он ничего не говорил.
- Где этот служитель,гм…культа, теперь?
- Там же. Над усопшим читает. Только теперь нормальное. Что положено.
- Задержите его. Я выезжаю.
- Да он никуда и не спешит. Вся ночь впереди.
 Лара снова уселась в продавленное кресло с никелированными ножками.
«Ну что»?- поднял глаза Воронин.
- Читает, как по писаному. Никакой отсебятины.
-Ждем,- сказал в трубку санитар и нажал клавишу.- Слушай, давай на всякий пожарный у дверей караулить.
- Я тут альбом семейный перебирала,- вместо согласия сказала Лара и коснулась висков указательными пальцами,- Цитрамончику что-ли «хряпнуть»? Смотри, что нашла! Фото семьдесят девятого года. Это брат мой Эдик на новую квартиру переезжает. Они тогда с Татьяной только женились. Им от управления жилье дали. Вся бригада помогала мебель таскать. Пианино. Холодильник новый «Полюс», кажется. Стенку. Да родня приходила. Жаль, фотка черно- белая. Видишь, парень морду отвернул. В объектив не смотрит?
- Точно!- обомлел Воронин,- Надпись- то на груди «Спорт». Кто такой?
- Надо позвонить Эдику. Спросим.
-Не звони. Дождемся лейтенанта. Тем более, мне почему- то кажется, что он скажет, что знать его не знает.
Кстати, в лаборатории могут определить цвет одежды с черно- белой фотографии. По тону. И почему- то я уверен, что цвет- оранжевый.

 11.
 Эдуард Марчаткин, большой уловатый человек, сидел возле больничной постели, на которой забылась в коротком медикаментозном сне его супруга. Казенный стул был низким, и оба колена торчали возле самого подбородка, придавая некоторую комичность. Однако слушатели не смеялись. Рассказчик сутулился, то склоняясь ниже, то выпрямлялся и закрывал лицо ладонями. Короткий белый халат постепенно сползал с плеча, но никто не поправлял, не обращал внимания. Все слушали. Несмотря на глухой голос. Несмотря на паузы, которые длились порой по минуте. Иногда казалось, что этот усталый человек рассказывает что- то не им, а себе. Убеждая. Споря. Эдуард Владимирович смотрел не видя. И говорил, казалось, не слыша. Его чуткое ухо выделяло только один звук- звук дыхания жены во сне.
« Свет в кафе был выключен, а сквозь метровые буквы слова «Кофе», внутрь его проникало тоже немного. Однако контуры и этого оружия можно было разглядеть. Этот прибор был похож на улитку- переростка и умещался на ладони, как… медальон. Это, конечно, не была машина времени в полном ее понимании. Суть его была в том, что объект выделялся из общего потока времени и помещался в некий «кокон», внутри которого шел собственный хронометраж. «Улитка» могла замедлить его.
- Ну ладно,- сказал незнакомец,- Допустим, ставим замедлитель на цифру «два».
 Он нажал клавишу, вытянув руку вперед, а затем, оглянувшись, еще раз нажал, направив ее через плечо. И бармен, выдыхающий табачный дым, и официант со щеткой перед нашим столиком, замерли, как в детской игре «море волнуется раз». Интересно, что дым, отсеченный невидимой сферой, продолжал слоисто подниматься к потолку возле стойки. В то время, как внутри сферы он был неподвижен и делал «смирно» маленьким сказочным джинном. С той части щетки официанта, что торчала «за» его сферой уже упали, серебрясь, несколько стекляный пылинок. С той части, что была внутри, они еще падали, зависнув в воздухе без опоры.
- Куклы мадам Тюссо,- сказал я.
- Что?- не понял он.
- Да нет. Ничего.
- Вы правы. Их можно уменьшить до размера куклы. И даже дальше. До размера нескольких тысяч молекул. Кнопка компактора расположена на боковой стороне.
 Он едва успел подставить ладонь и подхватить миниатюрную фигурку официанта. Копия была со скрепку. Незнакомец расстегнул молнию на оранжевом свитере.
- Становится душно, как перед грозой. Одного дипломата выкрали, вмонтировав «кокон» в зубную пломбу. Неплохо?
-Да,- сказал я. Неплохо. А гроза, действительно, будет. И скоро.
- Оболочка, которую вы видите- демонстрационная. Фактически для вас официант, да и бармен,- он оглянулся через плечо,- не существуют. Ваше индивидуальное время ушло на тридцать секунд вперед. Они, физически, все еще там. Они вне вашего мира. Я сжимал себя до размеров точки. Я был вне ваших трех осей координат. Я был в индикационном режиме. Вы проходили мимо, не замечая. Я пронзал вас, и вы не могли ничего ощутить. Вы не способны были осязать меня прошлого. Зато я был способен ощущать вас будущего. Каюсь, частенько бывал в вашем жилище, даже синхронизировал временные потоки, возвращаясь в естественный облик. Видел, как вы шарахались по дому с саперной лопаткой в руках. Вы неожиданно включали свет. Вы возникали так стремительно и в таких местах, откуда я, порой, вас не ждал. Вы словно чувствовали присутствие. Но… вы для меня существовали. Я для вас- нет. Потом я покидал дом и восстанавливал баланс двух вселенных. Вот и все. Помните нашу первую встречу здесь, в «Звездах»? Я ведь хотел вас отравить. Чтоб не мешались. Бросил гранулу. А выпить не дал. Расчувствовался. А миссия этого не позволяет. Вот и сейчас втолковываю вам…. Вместо того, чтобы просто «сделать дело».
 За окном поднялся ветер и газета, слетевшая с колен шахматиста, прилипла к столбу, словно тоже помещенная в кокон, но еще не «компактная». Серая, удлиненная как дирижабль, туча наплыла на солнышко и оно, барахтаясь в первых сгустках пара, истерично сверкало, будто маленькое зеркальце в луже. Шахматист что- то сказал сопернику и хотел вернуть бумажный источник информации. Он поднялся и пошел к столбу, но очередной порыв сорвал легкую кеппи с его головы и мячиком покатил прочь. Забыв про газету, человек кинулся догонять головной убор. На клетчатую доску упала первая капля, и соперник задрал голову щурясь и что- то прикидывая.
- Панамы со всех сдувает,- заметил я.
- Я легко мог бы выкрасть Володю. – сказал незнакомец. Помолчал. И жестоко добавил,- Или убить. В конце концов, миллионы жизней стоят одной. Но… я не мог.
- Что ж вас держало? ООН- ваши враги из будущего?
- Нет. У них нет такой технологии. Они могут присутствовать здесь лишь телепатически. Виртуально. Они могут внушать, сообщать, заставлять тем, кто окружает меня, вас, Володю. Я знаю, меня ищут местные органы правопорядка. Наверняка среди невменяемых, либо просто преступников вашего городка, есть с десяток, готовых меня придушить при первой встрече. Вся беда, они не знают, кого душить конкретно. Мужчину? Женщину? Ребенка? Собаку? В их головах находятся «вероятности». Генсек ООН знает, что в прошлое ушел «резидент». Но он всевластен там. Здесь он еще не бог. Да и мои возможности ограничены. Первый раз наши рассчеты привели меня в 1979год. Но вашего сына тогда еще не существовало. Я понял это слишком поздно. Часть энергии была уже потрачена. Потом я был здесь еще. Кажется 1995. Но анализ психики мальчика показал, что собственно «надлома» еще не произошло. И он по-прежнему добрый отзывчивый ребенок. А не жестокий диктатор- идол которого один-власть любой ценой.
 Он поморщился, потрогав широкий, уже грязный пластырь на правой брови. Слегка прикоснулся корочками разбитых губ к чашке с холодным жасминовым чаем. Как смог улыбнулся и отжал клавишу.
- Пейте- пейте. Настоящий. Жасминовый. Почти наша «акалука».
 Теперь этот вкус у меня вызывал отвращение. И я, понимая, тонкость аромата. Различая, те тона и оттенки холодного, которые надо ценить, которые надо держать на языке, морщился, словно от водки.
- Но теперь? Почему теперь? Какой еще надлом? Когда?
- Посмотрите сами,- сказал незнакомец.
 Я не стал даже оборачиваться. Вовка азартно «просаживал» вторую горсть мелочи на игральном автомате.
Враги корчились от его выстрелов. Они кричали, раненые его боевой секирой. Они визжали от ярости и боли, сцепляясь с ним в рукопашной. Ему не было равных в классе по искусству боевых стратегий. Отряды наемников сравнивали с землей города неприятеля, уничтожая всех. Рабы строили крепости. Химеры, преданные правителю, пожирали трупы. И он посылал на смерть все новые и новые легионы. Он требовал подчинения. Он готов был править ими всеми. И убивать-убивать-убивать непокорных.
- Самое печальное, что он равнодушен. Я долго наблюдал за его лицом.- незнакомец вздохнул,- Он не чувствует благодарности даже к тем, кто готов за него быть растерзаным.
- Они все такие! Да сейчас время такое! Эти игры захватили их всех! Он не исключение! Он один из монгих! И ничего не переламывалось в его психике! Он до сих пор слушает на ночь сказку про Емелю, и целует маму перед сном!
 Незнакомец отрицательно покачал опухшим лбом мне и положительно кивнул перебитым носом официанту.
- Да-да, давайте сменим. Я понимаю, осколки впились в ткань. Хорошо. Включите в счет. Нет. Горячего не надо. Горячий жасминовый чай многое теряет.- Он покосился на бармена, который от безделья стал пускать дымовые колечки к потолку, затем снова обратился ко мне,- Я чувствую, кольцо сжимается. Еще день- два и меня начнут хватать за руки на улице. Приборы ООН-овцев прекрасно суммируют информацию и подсчитывают пространственные вероятности. Где гарантия того, что завтра этот милый «решальщик шахматных этюдов» не вскочит с лавки и не воткнет «офицера» острием мне в глаз? К тому же и ресурсы, отпущенные мне, тают. Честно говоря, мне так и не дали подтверждение. Оказывается, потоки времени взаимодействуют. Неявно. Слабо. Однако…. И прошлое, допустим Марса, может влиять на будущее Земли. Это новая область. Там еще не бывал никто. Но мы знаем, что она есть. Я должен сделать акцию именно сейчас. Или не сделаю никогда. Остатки энергии забросят нас с вашим сыном в отдаленное будущее. Пока, лишь вероятное. Год этак в 2400-й. И я надеюсь, если этого ребенка не будет здесь, то он будет там. И там у него будет другая судьба. В том мире будет покой и справедливость. Я позабочусь, чтобы он приобрел профессию лесничего, или, сдопустим, строителя. Он направит свою агрессию по другой ветви истории. И эта ветвь будет тупиковой. Я знаю, что вы мне не верите. Но я все равно сделаю то, что должен. Слишком много судеб зависит от этого поступка.
 Шахматист шел медленно, несмотря на поливающий его дождь. Его голова плавно переходила из угловатых проемов буквы «К», в округлость «О», затем в пару полусфер «Ф», двигалась в «Е». В вытянутой руке он нес измызганную мокрую тряпку- все что осталось от летней кеппи, попавшей под чьи- то невнимательные колеса. Его партнер, измокаемый под теплым летним душем, держал над головой разбухшую книгу и радостно тыкал пальцем в доску с фигурами. Мат, по его мнению был неизбежен после второго хода. Бесчисленные струи стекали по его лицу и напоминали слезы. Лишь выражение радости было как- то не к месту.
- Да, я понял. Я не дурак. Я все осознал. И мне, естественно, жаль всех тех, кто может погибнуть от этого вашего Лепицида- яко бы внука моего Володи.
- Кто уже погиб.- поправил незнакомец.
- Пусть так. Н-но… но неужели у вас ни разу не возникло сомнений? Вдруг это не тот ребенок? Вдруг это не тот мальчик? Вдруг это даже не тот город? Страна? Вы сделаете непоправимое в нашей судьбе. И не спасете никого? Это невероятно?
 Я отодвинул чашку слишком резко и часть терпкой жидкости пролилась на полировку столешницы. Возникший как по мановению волшебной палочки официант стелить свежую скатерть не стал. Хмыкнул и пошел за тряпкой.
- Ошибки быть не может. Рассчеты точны. Географически вероятность места постоянного проживания деда Лепицида просчитана с точностью до подъезда. Долгота и широта однозначны. Есть еще «зеркальная точка» на обратной стороне геоида. Но она приходится на Тихий океан. И в прошлом и в будущем там лишь волны. Еще одна примета- клен перед подъездом. Дальше?
- Да!- я буквально бесился от бессилия.
- Хорошо. Возраст. Ребенку 14 лет. Не 13. Не 15. Мало?
-Мало!
- Жестокость! Факт преломления характера жестокостью!
- Это не аргумент.
- Это аргумент. Индикаторы агрессии у Володи зашкаливают. Дальше?
- Да!
- В три года он переболел ветрянкой.
- Да они все в три года болеют кто ветрянкой, кто свинкой, кто краснухой!
- Еще одно. Может главное. Его отец способен оценить жасминовый чай. Особенно холодный. Это дар! И это факт, известный в будущем! Особое устройство языковых вкусовых рецепторов передалось по наследству. О, какие легенды ходят о привязанности Лепицида к этому напитку! Как тонко он ценит нюансы! И его дед, и его отец…
- Да мура все это! – я аж вскочил, со злости выплеснув этот чертов чай на пол,- Любой! Любой в состоянии оценить вкус жасмина! Завари покруче и….
- А вот и не любой! Тем более, холодный….
 Незнакомец вскочил. Налил холодной заварки в чистую чашку и подошел, почти подбежал к бармену.
- Я прошу вас, выпейте и скажите, как вам вкус.
 Бармен скривил румяную морду.
- Я чай ващ-ще не пю.
 Он положил на стойку купюру. Деньги были благосклонно приняты. Чай отпит.
- Жасминовый?
-Жасминовый.
- Тьфу!»
 12.
 Эдуард обвел всех потускневшим взором.
- А-а, да. Развязка. – кивнул- Была. Была развязка.
 Короткевич в нетерпении переступил с ноги на ногу. Лара встала и поправила одеяло больной. Марчаткин вздохнул и продолжил:
- Он не дал даже попрощаться. Сказал «Долгие проводы- лишние слезы». Они исчезли в момент. Словно и не было никого. Пустое кресло- вертушка за игральным автоматом. Недопитая чашка с чаем на краю стола. Огромные буквы, наклеенные на стекло. И бесконечная серая стена дождя за ними. Я выбежал на улицу. Я кричал. Я останавливал машины. Но выхода не было. Я просто не знал, как идти домой. Однако вечером ноги сами вынесли меня. К нашему дому. К нашему подъезду. Дождь кончился и небо посветлело. На скамейке сидела девочка- соседка и мучила бездомную кошку. Она выкручивала ей лапы, тянула в разные стороны голову и хвост. Она не обращала внимания на царапины и клыки. Кошка неистово орала, но вырваться не могла.
- Летиция, ты что делаешь?!
 Я вырвал кошку из детских ручек.
- Ты с ума сошла! Ты ж убъешь ее….
 Какой ненависти был полон ее взгляд. Она поглядела на меня, как на некую помеху, которую пока не может устранить. Но устранит обязательно. Со временем.
- Пусть.
 Внезапная догадка осенила меня.
- Летиция, тебе ведь тоже четырнадцать?
- Как это «тоже»? Четырнадцать, конечно….
- В три года ты болела ветрянкой!
- А я почем знаю? Спросите у матери. Или отца.
- Твой-э-э, папа Игорь? У него еще красная машина?
- И что дальше?
- О-он чай любит? Ну, в смысле, чай пьет?
- Только жасминовый….
 Я понял, что будущее неизменно.
 5.07.03- 2.05.04