Без названия

 За окошком по-прежнему шумит дождик. Такое чувство, что кому-то Неведомому, там, Наверху, стало отчего-то грустно. Может быть, чего-то жаль. Так долго и протяжно может плакать только сильно обиженный ребенок. Причем тогда, когда ему действительно больно, когда это уже не капризная истерика, а-ля «Хочу вон ту игрушку!» Так можно плакать от безысходности, просто ронять слезы – тихие, беззвучные – тупо глядя в одну точку. Это – хуже, чем истерика, потому что здесь уже не знаешь, как помочь, не знаешь, сможешь ли ты. Не знаешь, хочет ли человек этой помощи. Бывает, люди упиваются своим горем, без него они себя уже не мыслят. Сегодняшний дождь именно такой.
 И как-то даже не хочется спать, и не хочется ни о чем думать, ничего делать. Но на душе удивительное спокойствие, словно ты всю жизнь ждал этого дождя – чтобы успокоиться, сделать передышку перед следующим забегом… И иногда возникает обломовское «зачем», такое близкое твоему сердцу, потому что ты вдруг – во время передышки – осознаешь, что тебе некогда посмотреть на небо, посчитать звезды… Некогда читать любимые стихи, играть и петь любимые песни – в кругу друзей или в гордом одиночестве… Некогда, некогда, некогда… «А жить когда?»?! Бедный мой непонятый Обломов! Он сотни тысяч раз прав! Когда же, дамы и господа, настанет та самая ЖИЗНЬ, которую мы все время оставляем «на потом»? Та, о которой думаем, что потом наконец и придет она, НАСТОЯЩАЯ, та, о которой так долго мечталось. Только когда? – Не в этой жизни.
 Именно во время передышки ты начинаешь понимать, что то серое существование, которое ты ведешь, нельзя назвать жизнью. Жизнь не состоит из вечной работы, которая тебя оставляет на месте, а остальным позволяет идти вперед, работы, о которой ты не имеешь права забыть и дома, и которую, по сути, никто никогда не оценит… Но жизнь – это и не вечное зарабатывание денег, хотя глупо было бы утверждать, что они никому не нужны – ложь, мы все это знаем. И, тем не менее, жизнь – это ДРУГОЕ.
 ЧТО ЖЕ?
 Когда-то, давно-давно один ученый муж сказал: «Лови мгновение», призывая ценить каждый день отпущенной тебе жизни. Это сложно. Потому что в КАЖДОМ дне вряд ли мы сможем что-то по-настоящему ценить… Другой человек, уже гораздо позже, назвал жизнь МИГОМ – между прошлым и будущим… Тоже красиво. Тоже похоже на правду. «Жизнь есть поэзия», – говорил Обломов. Он снова прав… Прав, потому что звезды – это поэзия, прав, потому что чувства – это поэзия, прав, потому что…
 Жизнь – это то, чего мы никогда не отдадим другому – это память; воспоминания о чем-то безумно красивом и счастиливом и о чем-то светло-грустном… Жизнь – то, что мы видим во время передышки, поднимая голову к небу. Жизнь – это люди, с которыми нет сил расставаться. Жизнь – это бесконечная череда этих расставаний и встреч. Но иногда хочется остановиться. И, боясь чего-то неведомого, того, что греки называли Роком, зажмурившись, прошептать: «Господи, оставь теперь все, как есть! Оставь, потому что это и есть – жизнь, это и есть – счастье» И ты всем сердцем надеешься, что Тот, Кто умеет ТАК грустить, Услышит и Поймет тебя. И ты, наконец, остановишься…
 Дождь прекратился. Обиженный кем-то ребенок улыбнулся лишь одному ему ведомому чуду: дети еще верят в чудеса. Он доверчиво протянул руку к небу и дотронулся до мякгой пушистой и такой разноцветно-красивой радуги. Рядом мокрым носом тычется в руку маленькая полосатая лошадка – подарок тебе от Того, Кто не любит показываться людям. У нее есть имя. Ее зовут Зебра. Посмотри, какая она милая и трогательная, с такими большими доверчивыми глазами… Да, это и есть – жизнь. Не слушай глупых взрослых разговоров, не возражай умным людям… Ты-то ведь знаешь теперь правду: жизнь – это симпатичная разноцветная лошадка, такая же почти, как радуга – мягкая и пушистая. И глаза у нее умные, добрые и немного грустные… Береги ее, она очень хрупкая, она тоже, в сущности, еще только ребенок…
 Будь счастлив, малыш.