Бит-бит

Я падаю на песок, загребая песчинки ладонью. Жёлтый песок, синее небо, солёное море. Прожорливые Джонатаны Ливингстоны галдят и дерутся где-то наверху, но мне лень поворачивать голову. Я смотрю на тебя, а ты внимательно изучаешь кромку воды, которая преданно лижет твои голые ноги. Одинокие кеды загорают на солнце в обществе двух рюкзаков. Я слышу, как довольно урчит прибой, закатывая гальку в песок. Твои кудри падают на песок рядом со мной. Небо прикасается осторожно губами к морю, там, на линии горизонта. Старый оранжевый автобус уже проскрипел далеко по побережью,  оставив нас с тобой здесь. Переплетённые серебром пальцы, обвитые наручниками фенек руки, заклеймённые одинаковыми тату спины и сердца. Длинные волосы, длинные языки, длинная дорога, жаркий полдень. Два тяжёлых рюкзака. Где-то на дне притаились два одинаковых фонарика, мой - чтобы видеть, твой - чтобы разговаривать в темноте. Тёплая вода из бутылки отдаёт хлоркой, но мы жадно пьём её. На моей белой майке засохшие капли вчерашнего кетчупа и дырка в районе подмышек. На твоей тишотке курит сигарету ухмыляющийся Курт. Несколько лет назад ты даже была на его концерте, на том самом, MTV Unplugged. Просто была, чтобы посмотреть на живую легенду. Я знаю об этом, но больше ты не говоришь об этом никому. Я единственный, кому ты можешь это доверить, больше никто об этом не знает. Дело в том, что ты не слышишь. Совсем. А глухие не ходят на концерты, по крайней мере, как говоришь ты сама. Никто из твоих знакомых не ходит на концерты. Ни в клубы, ни на дискотеки, практически никуда. Иногда в кино. После того, как ты побывала на том концерте, Кобейн застрелился. Я смотрю в небо и наугад роюсь рукой в песке. Я знаю, он там. Округлый прохладный камешек. Встаю перед морем на колени, запускаю камешек в горизонтальный сёрф по волнам. Ничего не получается, он ныряет в первую волну, камешек-партизан; волны нет, лишь лёгкая рябь, но позапускать лягушек не получается. Для таких дел определённо нужны пляжно-беспечные навыки. Ты улыбаешься. И никогда не смеёшься. Расскажи, как это - разучиться смеяться?.. Ты помнишь, однажды, когда ты засмеялась, я попросил тебя больше этого не делать. Жестоко. Хлопающие крылья птицы, шипение кошки, захлёбывающиеся звуки. С тех пор ты не смеёшься совсем. Лишь тень улыбки на грустном лице. Твои кудри у меня на коленях, глаза закрыты, я провожу пальцами по твоей персиковой щеке. Нежность. Ты довольно щуришься, улыбаешься, кончиками пальцем тыкаешь в себя, потом до виска и до сердца, потом в меня. Я тоже люблю тебя, киваю я тебе. Долгий изнурительный путь завершён, твои кошачьи глаза довольны. Я слышу бит. Бит-бит, бит-бит, битый асфальт, осколки зеленых бутылок из под лимонада распробованы на вкус прибоем до состояния зализанных леденцов, бит-бит. Вдалеке я вижу дрожащие на солнце горы. Жара. Наши тела покрыты загаром так густо, как "Чоко-пай" шоколадом. Я закатываю свои штопано-дырявые ливайсы и шагаю в море. Скользкие камешки на дне щекочут пятки, вода, как отстоявшийся сладкий кисель. Я наклоняюсь и осторожно достаю со дна маленького краба. Он угрожает мне своими рыжими клешнями, этот маленький суровый воин из мяса и хитина. Я отношу его тебе, но ты просишь меня отпустить его. Ты вырастишь большим и сильным, я знаю. А может, и нет. Возможно, тебя поймают, засушат, покроют лаком, сделают сувенир и продадут туристам. В жизни всегда так, мой маленький чиа. Мы устало бредём вдоль побережья. Жар от песка я чувствую даже сквозь тонкую резиновую подошву дешёвых советских кедов, держу твою ласковую ладошку, и это означает молчание. Ты соглашаешься с этим, не вырываешься, как пьяная птица, заглядываешь в зеркала моих глаз, хочешь что-то сказать, но раздумываешь. Мы карабкаемся вверх по склону. С холма видно море, и часть безлюдного пляжа. Медитирующие на волны чайки у кромки воды. Ближайший населённый пункт в десяти миллионах световых лет отсюда. Нам никто не нужен, кроме друг друга. Стоянка на холме, возвышенность ждёт нас. Нежно укутанные сажей большие камни кострища, живой зелёный навес из дикого невкусного винограда. Вьюны и лоза любовно опутывают торчащие корни деревьев. Старый можжевельник корчит нам рожи на сухой потрескавшейся коре. Я воздвигаю над обрывом пирамиду палатки. Ты уходишь собирать хворост, чтобы разжечь костёр. Я достаю из рюкзака котелок и вешаю его на толстый металлический прут над будущим огнём. Мой нож вскрывает жестянку, запах консервы бьёт в нос и я слышу как скрипит разрезаемый металл. Ты нет. Тлеющие угли костра, пробуждающиеся звезды в бездонной чаше неба, горячий суп из эмалированных мисок. Мерно шелестит прибой. Прямо под нами море светится планктоном. Кра-си-во… - по слогам говоришь ты. Я обнимаю тебя за плечи. Как жаль, что ты не слышишь цикад… Я промолчу, и ты никогда об этом не узнаешь. Солёный ветер ласково треплет брезентовый ворот палатки. Ты спишь, тебя не тревожат все эти звуки, твой сон ничто не тревожит. В темноте я не вижу твоего лица. Сжимаю фонарик. Снаружи так же темно, как и в палатке. Я возвращаюсь внутрь, стараясь не задеть тебя. Можно кричать, ты не проснёшься. Зашнуровываю кеды, свечу фонариком на тропинку и спускаюсь вниз по склону. Какие-то колючки зло огрызаются на мои прикосновения. И вот я на берегу, застываю, заворожённый сияющей красотой. Море светится нежно-зеленым в темноте. Я выключаю фонарик и стою, глядя вперёд. Передо мной непроницаемая для глаз стена. Я не вижу кромку горизонта. Чёрное небо перетекает в чёрное море. Я бегу по берегу, то и дело забегая в море, мокрые кеды, планктон светится, ты спишь. Самый быстрый звездолёт не успеет за тобою. Я падаю на песок, загребая песчинки ладонью. Лежу, пытаясь унять галоп лошадей в груди. Бит-бит, бит-бит, битническая юность. Старый магнитофон, папина гитара, песни Майка и Цоя в подъездах, серёжки в ушах, пацифики на стенах, кулаки гопников. Ты тоже когда-то прошла через всё это. Я помню тебя маленькой девочкой со взглядом темницы, ты носила чёрную одежду, слушала мрачный декаданс, читала грустные книги. Зима, грипп, малиновое варенье, осложнение, мамины слезы. Глухота. Тогда тебе было шестнадцать. Неудачная попытка суицида. Курсы глухонемых. Теперь ты жизнерадостна, весела, твои феньки разноцветны и звенят серебряными бубенцами, ты читаешь жизнеутверждающую литературу. Неунывающий Керуак и рас****яй Вулф, чудесные шестидесятники. Чёрный остывающий песок затягивает меня в сон. Я приподнимаюсь на локтях и понимаю, что не знаю, откуда прибежал. Одинаковый беспощадно неприступный склон темнеет справа. Черные призраки притаились в темных кустах, только сунься. Тропы непролазны, колючки смазаны ядом. Я крадусь с выключенным фонариком вдоль побережья. Потом бегу, расплёскивая свет по песку, падаю и засыпаю. Утром я открываю глаза. Море, песок, фонарик в руке. Я переворачиваюсь на спину, лежу ногами к морю. Высоко на склоне, вверх ногами надо мной, стоишь ты, прищурив глаза. На тебе только обрезанные до неприличия джинсовые шортики, во рту папироса с травой. Ты улыбаешься и манишь меня к себе. Я поднимаюсь, полные карманы песка, волосы спутаны, похожий на утопленника, которым набаловались русалки и выбросили ночью на берег. Мы курим вместе, сидя на травке, над самым обрывом. Перед нами простирается бесконечная сияющая гладь. Лишь свист ветра да редкие крики чаек. Знакомый запах, поза лотоса, лесные трели и твоя улыбка. Начинается новый день. Где-то далеко, на другой планете остались города, дома, квартиры с холодильниками, супермаркеты с различными продуктами, телевизоры с рекламой и вечерними фильмами (которые мы не смотрим), компьютеры с Internet Explorer, винегретчатыми фотошопами, чатами, картинками в формате jpg и музыкой в формате wave и mp3, дисконтными картами и распродажами. Мы вырвались от всего этого? Вырвался я, ты и не была в плену. Беспечно юная, всегда улыбающаяся нимфа с летящей симфонией пальцев. Иногда я не успеваю понять тебя, так быстро ты жестикулируешь. Ты смотришь на мои губы, и мне кажется, что ты всё время хочешь меня поцеловать. Я целую тебя сам, провожу пальцами по маленьким бугоркам позвонков. Ты улыбаешься и выгибаешься, как кошка. Встаём, и спускаемся витой тропинкой к морю. Песок, камни, вода. Прибой заговорщицки нашёптывает нам непристойности. Я скидываю одежду, обнажая неприлично белую задницу, плюхаюсь в воду. Ты сбрасываешь шортики, и заходишь в воду по пояс. Я плыву далеко, но вижу твою русую макушку у берега. Солнце жарит ультрафиолетом, я отплёвываюсь солёной водой, плыву обратно. Прозрачная вода, у берега ты ловишь медузу и выкидываешь ее на берег. Она тает, великолепный прозрачный пудинг. Мы загораем нагишом, вдалеке в море я вижу большой белый корабль. Возможно, на нас сейчас смотрят из подзорных труб, я говорю об этом тебе, но ты только машешь рукой, ну и пусть. Ну и пусть. Поднимаемся наверх, готовим есть. Банки-склянки, помойная яма, воспоминания, тра-ля-ля, твоя непрерывная болтовня, танец вальсирующих пальцев. Я прижимаю тебя к себе. По-че-му нель-зя так жить все-гда? - спрашиваешь ты. Я пожимаю плечами. Рано или поздно. Мы должны будем вернуться. Но сейчас я не хочу даже думать об этом. И я говорю это тебе. Скользкий поцелуй, цап-царап по спине, песок в мокрых кудряшках, я хочу тебя. Мы смешиваем свои кровь, слюну, пот и любриканты, как художники смешивают краску на палитре. Бешеная гонка, танец на высоких децибелах, рваная терция, всплеск и тишина… Я слышу, как стучит кровь в твоих висках. Бит-бит, бит-бит, битый час  мы лежим перед палаткой в тени диких лоз. Пульс, ветерок, солнце, сигарета. Когда ты учила меня разговаривать руками, я долго не мог понять, как это… А куда деваться мне, я люблю быть там, где ты. Но ты разговариваешь со мной не только на пальцах. Я лю-блю те-бя… - открываются твои губы. Ты следишь за артикуляцией, боишься, что это может прозвучать уродливо, неестественно. Мне нравится твой голос. Ты говоришь, что помнишь его. Жаль, что теперь ты не можешь его услышать. Шум прибоя, свист ветра, дыхание любимого – это все, что тебе нужно… Но ты молодец, не унываешь. Откуда-то приносишь цветок, я не знаю, как он называется, вплетаешь его в волосы и целуешь меня в губы, чмок. Трам-пам-пам, танцуешь голышом передо мной и улыбаешься; глаза как вино, живот как пружина. Бит-бит. Кровь пульсирует в венах. Бит-бит. Танцую с тобой, древний языческий культ, двигаемся вместе, не отставай. Вечер, полыхающий закат, пьяный ветерок и твои гипсовые лодыжки, боже, я не знал о том, как больно спать с обгоревшей спиной. Ты стонешь во сне, я выползаю из палатки. Каменное тяжёлое небо, эх, схватить бы звезду, и вплести её тебе в кудряшки, как сегодняшний цветок. Ты спишь. Там, где-то далеко наш дом. Кто помнит о нас, кто-то видит нас во сне. Ты во сне, я наяву. Спящие птицы в ветвях, цикады гудят. Темно и жарко. Я сажусь перед обрывом, и смотрю на светящееся море. Оно двигается, миллиарды живых существ, рыбы, крабы, медузы, водоросли, планктон, морские звезды. Не могу оторвать взгляд, высоко надо мной щедрой мукой просыпался Млечный путь, звезды отражаются в море, я закрываю глаза… Дорога, как побитая собака. Машины бегут, мы стоим, ты куришь, русые кудряшки во все стороны. Автобусы, грузовики, легковушки, автостопом в небеса, наш бесплатный билет в рай сквозь выхлопы машин. Твоя подружка всегда такая неразговорчивая? - спрашивает водитель грузовика. Она глухонемая, отвечаю я, хоть это и неправда, ты всего лишь глухая, но это звучит как-то ущербно, врождённый дефект не так порочен, как приобретённый. Водитель качает головой. Я знаю, что ты с ним не заговоришь никогда, ты говоришь только со мной. На бензоколонке к тебе ластится бездомный котенок, смотри, какой хороший. Отламываешь кусок сосиски от своего хот-дога, вытираешь горчицу и отдаёшь ему. Котенок урча принимается за еду. Ты улыбаешься. Мы едем дальше. Молочные поля, кисельные реки, всё это нам не нужно, мы едем мимо. Соблазнительные абрикосовые сады, алыча, которую ты так любишь.  Бредём пешком через забытое Богом южное село, глотаем дорожную пыль. За какие-то копейки я покупаю полведра черной черешни, моем её в проточном ручье. Сидим у дороги, солнце в глаза, плюёмся косточками в канаву, руки в кроваво-сладких потёках. Ты счастливо улыбаешься, я думаю о том, как бы не подхватить дизентерию. Оранжевый пузатый автобус несёт нас до конечной цели. Жаркая дымка дрожит вдали, горы тают, а ты пьёшь коку из жестяной банки, тёртые сиденья из искусственной кожи, разбит-бит-бит-ый радиоприёмник. По fm передают The Doors "Riders on the storm", это знак. На автобус обрушивается дикий ливень, мы движемся сквозь пелену дождя. Где-то совсем близко, я чувствую, уже вольготно раскинулось море, в него ныряют молниеносные всадники, вспенивают морскую соль. Ты заплетаешь мне косички, я засыпаю. …Возвращаюсь в палатку, прижимаюсь в темноте наждачной щекой к твоему плечу. Тысячи ненужных звуков исчезают после того, как мои ресницы не реагируют на "сим-сим, откройся!". Утром я просыпаюсь от шелеста забиваемого косяка. Трава шуршит о папиросную бумагу, я открываю глаза, ты сидишь ко мне спиной, и напеваешь, трам-пам-пам, вкусно пахнет какой-то едой. Потягиваюсь, тянусь к бутылке с водой. Вода самое дорогое, что может быть здесь, родник в километре отсюда, вверх-вниз по холмистым лесам, прямиком до оврага, где ели закрыли пушистыми руками маленький холодный ключ. Потом мы курим и садимся есть. Ты рассказываешь мне, что тебе снилось этой ночью, сказочные сны, волшебство и магия, единороги и эльфы, обожаю слушать тебя. Когда ты говоришь, стараясь произносить слова по слогам, то смешно вытягиваешь губы трубочкой, так, что хочется немедленно тебя поцеловать. Ты протестуешь, пытаешься рассказывать дальше, но нить утеряна, ты удивлённо разводишь руками, я чувствую себя немного виноватым. Жёлтый песок ещё не накалился до такой степени, чтобы об него можно было обжечь ступни, по нему ещё можно ходить босиком. Обнажённые и свободные, мы кидаемся в солёную прозрачную воду, ты боишься заплывать далеко, опасаясь больших рыб, и там не видно дна, как однажды ты объяснила свои страхи мне. Плещешься у берега, я снова плыву к воображаемым буйкам. Мы не видели людей уже три дня, наверное, это и называется счастье. Плыву обратно, выползаю из воды на обжигающий берег, падаю на песок, загребая песчинки рукой. Ты тут как тут, лукавая до сумасшествия. Засыпаешь моё тело песком, и вот от меня остаётся только длинная насыпь, в конце мокрая голова. Ты ложишься на меня, между нами песок. Те-перь ты мой, говоришь ты. Я всегда твой, отвечаю я. Ты наклоняешься и целуешь меня в губы. Ты солёная. Я закрываю глаза и засыпаю. Солнце, песок, голубое небо, синее море… Бит-бит, бит-бит, бит-бит…

Сургут, 2004.