***

 Муравьев тяжело, словно утрений туман с горных вершин, сполз с кровати, дрожащей рукой нашел под мятыми брюками верещащий телефон.
 - Да? Алле? - прохрипел он в трубку.
 - Алло. Кеша? Это ты?
 - Да я, я, - Муравьев перевернулся на спину,тяжело задышал. - Ой я...
 - Слушай, я чего звоню... Какавушков не у тебя?
 - Кто? - Муравьев болезненно поморщился.
 - Какавушков, Кеша, менеджер с четвертого, - терпеливо напомнила трубка.
 - Ой... щас посмотрю, - Муравьев попытался встать, но в голове что-то протестующе забурлило. Отозвалось в желудке. Муравьев с ненавистью посмотрел на телефонную трубку.
 - Слушай, а ты-то кто? - решил уточнить ситуацию Муравьев.
 - Иннокентий, не смешно, - голос посуровел.
 - Это точно, - подтвердил Муравьев, откладывая трубку. - Плакать надо...
 Оставив телефон, Муравьев осмотрел комнату. Нет, никаких следов Какавушкова видно не было - тот же старенький сервант коричневого дерева, мамина любимая люстра "с висюлями", обложенный нефритом бассейн в центре комнаты.
 - Это, - Муравьев поднял трубку. - Нету его.
 - А в бассейне смотрел? - с подозрением спросила трубка.
 - Смотрел, - Муравьев провел ладонью по лбу, почесал сморщенный носок. - Нету. Да и смотреть-то, в принципе, нечего. Борта-то низкие, если б всплыл - заметно было.
 - А в шкафу смотрел? - не унимался голос.
 - Че, и до шкафа идти? - Муравьев с ужасом осмотрел туманные дали противоположной стены. - Это ж восемь шагов!
 - Дойдешь, не сломаешься! - съязвил голос.
 Муравьев прислушался к своим туповатым ощущениям. Мозг нехотя выдал информацию, что идти можно. Чувствовалось, что в алкогольном аквариуме производительность его значительно снизилась.
 - Так, щас... Щас встану... Только трубку не вешай!
 Муравьев с хрустом и треском поднялся, опасливо ощутил занемевшую шею. Ощущение вялотекущего инсульта усилилось.
 На пятом шагу Муравьев немного оклемался, на седьмом ощутил ноги.
 - Во! - нервно обрадовался он. - Еще и на свадьбе попляшем!
 Старый шкаф, в котором, по семейному преданию, после путча девяносто первого года жил дедушка, хранил в себе те немногие крохи памяти, что родители оставляют своим непутевым детям - рваный зеленый пуховик, оленьи рога и набор богемских рюмок. Муравьев открыл дверь, присвистнул. Внутри действительно обнаружился осунувшийся, рано постаревший от перманентного стресса человек, похожий на Какавушкова. Увидев скомканное лицо Муравьева, он тихо вскрикнул, но эмбриональной своей позы не изменил.
 - Всюду жизнь! - тоном опытного палеонтолога заметил Муравьев. - Давай, друг, вылазь. К телефону тебя.
 - А бить не станете? - раздалось из душного брюха шкафа.
 - В смысле? - от усталости Муравьев оперся на дверь.
 - В смысле! - обиженно сказала темнота. - Сначала, значит, братан, зема - а потом воблой по носу? Вот она какая - цена мужской дружбы!
 - Бить не буду, - сумрачно пообещал Муравьев. - А чего ты в шкафу?
 Из шкафа раздался возмущенный смешок.
 - Он еще спрашивает! Пьянь! Негодяй!
 - Ну-ну! - Муравьев сунул кулак в шкаф. - Там потише бузи... Ой-ей-ей, блин... Щас надо другану твоему сказать, что ты здесь.
 Но, добравшись до аппарата, Муравьев обнаружил, что на том конце провода трубку уже повесили.
 - С утра в мире живут одни суки, - апатично заметил самому себе Муравьев, садясь на кровать и обхватывая голову руками. - Какавушков! Эу, ебты! Пива нету?
 - Нету, - в голосе из шкафа проскользнула понятная печаль.
 - Да... Слушай...
 В этот момент в дверь позвонили. Муравьев скрипнул зубами, издал протяжный стон.
 - Да, ****ь, минуточку, сейчас открою, - Муравьев интуитивно нашарил ногами тапки и поковылял к двери.
 На пороге стояла Оксана, нервно теребя тот самый серенький шерстяной шарф.
 - А, это ты, - Муравьев оперся о стену, зябко дернул плечами. - Чего хотела?
 - Иннокентий, я бы хотела поговорить с тобой, - Оксана сделала робкий, неловкий шаг вперед.
 - За ***? - искренне изумился Муравьев. - Уже, по-моему, все обсудили по сто раз. Пой, пляши свой стриптиз - мне до ****ы. Чего еще обсуждать?
 - Иннокентий, ты выслушай меня, пожалуйста, Иннокентий... - Оксана осторожно прикоснулась побледневшей от холода рукой к мятой рубашке Муравьева. - Ну впусти меня, давай поговорим, я тебя прошу...
 - Ой, слушайте, вас не поймешь! - Муравьев сымитировал циничный плевок. - Ну давай, заходи, по сто первому разу потележим. Тока давай в темпе, а то у меня дела еще...
 - Да, хорошо, - Оксана поспешно вошла, сбросила свое залатанное полупальто. - Куда пойдем?
 - На кухню, - Муравьев зевнул.
 Войдя первой, Оксана села на табурет у окна, умоляюще посмотрела на Муравьева. Тот с демонстративным безразличием взял со стола пачку "Союз-Аполлон", достал сигарету, закурил.
 - Иннокентий, - позвала Оксана. - Иннокентий, ты прости меня пожалуйста. Ты пойми, я не хотела. Я думала, что все нормально будет, денег заработаю, уедем отсюда... улетим... А видишь, как все повернулось...
 - Чего, дискач ваш навернули? - глядя в холодную муть за окном, хмыкнул Муравьев. Оксана молча кивнула.
 - Чего так?
 - Да Ашот Петикович задолжал кому-то... от теплосети отключили... холодрыга там... - тихо сказала Оксана. - Зима ведь, теперь до лета работы не будет...
 - Так, а я при чем? - Муравьев покосился на Оксану.
 - Слишай, Кеш, я ведь тогда тебе не все рассказала... Понимаешь, тяжело мне. Я тобой ведь расставаться не хотела, думала, что все наладится... Но он...
 - Кто - он? - Муравьев посмотрел на Оксану тяжелым взглядом.
 - Ну, Кеш... Понимаешь, мы ведь с Генкой с седьмого класса за одной партой сидели, ели друг у друга сырки в началке... а тут вот... короче, это он мне сказал, чтоб я тебя бросила. Уходила от тебя...
 - К нему? - едко ухмыльнулся Муравьев.
 - Да... А я, дура, согласилась. Ну и вот. А потом ко мне Фахри в клубе подкатывает, а я же, сам пойми, человек подневольный... контракт у меня...
 - Полгода назад ты мне тут распиналась, что ты - свободный человек, - довольно выпустил струю дыма Муравьев.
 - Да я не в этом... Ой, да что теперь-то... Короче, так. Клуб закрыли, Генка меня выгнал, мать его тоже грудью встала - в доме шалаву не потерплю. А зима же, сам понимаешь, куда я пойду? У меня из одежды только вон пальто и вот это - она с горечью ткнула длинным ногтем в расшитый блестками бюстгальтер. - Кеш, ты прости меня...
 Глаза Оксаны наполнились слезами. Муравьев присел напротив, взял ее за руку.
 - Сколько ж у нас всего с тобой было, а , Ксюх? Помнишь, как мы тогда?
 Он растопырил ладонь над головой пошевелил пальцами. Оксана расхохоталась, из глаз ее полилизь слезы счастья.
 - Точно, Кеш... - она вытерла слезы тыльной стороной ладони. - А помнишь, как ты у Семеновой тогда?
 Она надула щеки, задвигала челюстями.
 - Нашла что вспомнить, - фыркнул Муравьев. - Ты еще про это вспомни!
 Он встал, приложил ладонь к копчику, повертел ей. Оксана покраснела.
 - Кеш! Дурак! Что ты сразу про это?
 - А про что надо? Про это?
 Муравьев приложил ладонь пальцами вниз к верхней губе, выпучил глаза, зашевелил пальцами, отчего стал похож на возбужденного кальмара.
 - Или про это! - с энтузиазмом воскликнула Оксана, вскакивая. Она согнула руки в локтях, приложила их к туловищу,ажды крякнула. Муравьев понимающе кивнул.
 Повисло какое-то неловкое молчание.
 - И вот это все ты променяла на плесневелый Генкин сырок? - наконец не выдержал Муравьев. - А теперь и еще и ко мне пришла? Одно слово - Стрекоза, как тебя Вохин называл. Пожила в свое удовольствие, а чуть прижало - обратно ко мне? Нет уж, хуюшки. Гуляй иди!
 - Я же замерзну, гад! - заорала Оксана.
 - А мне перпендикулярно! - злобно ответил Муравьев. - Как говорится - двигай телом - это дело. А замерзла - попляши!
 - Ну ты, Муравьев, и пидорас! - Оксана порывисто бросилась в коридор.
 - Не пидорас я, а Фантомас, - захохотал Муравьев. - У-бу-бу-бу-бу!
 Сильно хлопнула входная дверь. Муравьев как-то неопределенно хмыкнул. Его внимание привлекла жутковатого вида затвердевшая вобла, лежащая на столе. Он взял ее, хлопнул тушкой по руке.
 - Какавушков! - заинтересованно позвал Муравьев.
 - Ау?
 - Иди сюда, чего покажу, - коварно улыбнулся Муравьев.
 На жестяной подоконник упала первая сероватая городская снежинка...