no name. doc

Загрузить исходное приложение

Я не знаю кто автор этого текста. Документ я нашел среди файлов на ноутбуке, который купил в комиссионке. Кроме того документа на диске было несколько фотографий, сделанных, вероятнее всего, мобильным телефоном, несколько электронных книг и подборка разной музыки музыки.

Также на диске было несколько диалогов по ICQ. Их я вставил в текст, согласовав их с временем написания.

Если вы знаете, кто может быть автором этого текста или хотя бы узнаете место действия или какие-то события – напишите, пожалуйста, мне: no-name-help@mail.ru.

Хочу опубликовать где-то эту повесть и мне хотелось бы указать на обложке имя автора, а не так, как этот файл называется в оригинале – no_name.doc

Спасибо за помощь. 

C:\Documents and Settings\User\Мои документы\No-name.doc

Я ВИЧ-инфецированный. Я узнал об этом год назад. В тот же день, когда получил анализы с положительным результатом, уволился с работы. Сначала я думал умереть сразу. Потом решил проверить, чего может добиться человек на пороге смерти и только после этого умереть. Странно, но только понимая, что скоро умру, я смог добиться всего, чего хотел. К чему, наверное, иначе не пришел никогда. Самое страшное в том, что теперь у меня ничего не осталось. Я больше ничего не хочу и мне страшно думать о том, что со мной будет завтра. Поэтому завтра утром я умру. Это моя последняя ночь и последние слова. Я расскажу о своей жизни и о том, что человек чувствует, когда умирает.

Начать нужно с детства

***

Я родился в маленьком поселке городского типа на юге Украины. Этот городок был основан в шестидесятых и рос исключительно вокруг шахты. Две школы, универмаг, две столовые, шахтоуправление и какие-то хозтовары. Да, кажется, ничего не забыл. Центральная улица сначала называлась Первомайской но потом её переименовали в 70-летия СССР. Сглазили. Союз взорвался. Взрывной волной буквально смело всё: и шахтоуправление, и школы, и хозтовары. Остались только люди – никому не нужные. Я родился в 1984 году. 

Детство

Если бы пришлось мое детство рисовать красками, то хватило бы только одного цвета: желтого. Я не помню зимы в детстве, наверное, потому, что зимой я всё время болел, а лето с его яркими, липкими лучами, пропитанными пылью лучами я запомнил хорошо. Пустое во время каникул здание школы с прогнувшимися свежевыкрашенными деревянными полами. Кажется, весь свет, что проникал в окно тонул в этих полах и от этого они ещё сильнее прогибались. Пылинки кружились в лучиках и казались чем-то тяжелым, важным. Каким-то столбом, на котором держалось солнце. Позже я так и понял, что на этой легкой пыли когда-то держался мир. Мой мир. Мир моего детства.

Поле с пожелтевшей ещё в мает травой из-за поднимающегося горячего воздуха похоже было на море. Спускаясь с холма, засаженного то ли ясенем, то ещё каким-то чахленьким деревцом, как бы погружался в растопленное масло. В котором плавала крупная желтая пыльца пшеницы. В лихорадки билась дорога на горизонте и я шел к этой дороге с ведром наперевес.

Отец и мать всё ещё работали, но зарплаты не получали уже давно и я ходил к трассе, ведущей в Крым, продавать ягоды, зелень, картошку,  помидоры – всё, что угодно. Всё что было и можно было продать, чтоб хоть как-то прокормиться. Поначалу ещё собирал бутылки, но потом их просто перестали выбрасывать то ли денег не было ни у кого и никто не покупал ни пива, ни водки. А пили много. Самогон гнали из чего угодно. Некоторые гурманствовали и экспериментировали со вкусами, но в конечном итоге все перешли на какую-то мутную бодягу и молча, без веселья, без споров о жизни спивались.

Отец у нас практически не пил, а мать одно время начала закладывать. Я помню, как она сидела у меня в комнате на полу, в углу и плакала, просила у меня прощения, говорила, что любит меня, а я хотел уснуть, потому что весь день таскал ведра на трассу. Нужно было заработать денег, пока было лето и были туристы, а как жить зимой – страшно было представить.

Потом мать куда-то делась, а отец стал ходить со мной не трассу. Ночью он лез на кооперативное поле, воровал мешок капусты, а днем мы его продавали. Потом кто-то спился и за бутылку водки уступил нам свою дачу и мы там выращивали помидоры.

В школу я в тот год пошел только в октябре. Потому что сентябре ещё хватало работы на даче.

Первая учительница

Я очень плохо свою самую первую учительницу. Она была некрасивой и маленького роста. Волосы у неё были жиденькие и говорила она с нами, как с идиотами. К тому же была очень строгой и пыталась сделать из нас настоящих людей. Кажется, её не любил никто. Потом она уволилась из школы и уехала в город, а нам дали совсем молоденькую Анну Николаевну. Ей было лет 20. Она почему-то не доучилась в университете и вернулась к нам. У неё были красное платье-резинка, алая, блестящая помада и такие же туфли, как будто намазанные той же помадой. В неё влюблены были все поголовно и некоторые даже собирались на ней жениться. Но жениться она поехала в город, после того как отработала всю весну без зарплаты.

Именно Анну Николаевну я считаю своей учительницей. Даже через 10 лет, когда я говорил с ровесниками о сексе, они в числе своих первых сексуальных фантазий вспоминали именно Анну Николаевну.

Секс

О том, откуда берутся дети, я узнал лет в шесть. Из книжки «Твое тело». Как сейчас помню голых мальчика и девочку на обложке. Глядя на них, я мусолил свой маленький член, фантазируя о групповом сексе. Тогда я воспринимал это как очень веселую игру. Очень жаль, что со временем это восприятие теряется.

Приблизительно в то же время у меня был первый сексуальный опыт, если это можно так назвать. С соседской девчонкой. Мы сначала показывали всё друг другу, а потом я её развел. Мне кажется, что я в неё даже не вошел, просто терся о её влажную горячую розу и получал примерно то же удовольствие, которое получаешь от почесывания комариного укуса. А потом я кончил. Хотя тогда мы оба решили, что просто уписался. У меня тогда так и не набралось смелости посмотреть, что это была за жидкость. А догадаться, что это сперма ума не хватило – в книжке были нарисованы сперматозоиды и создавалось впечатление, что это такие существа размером с горошину. Совершенно слепые они выходят ночью из члена и бегут по простыне к матке. Как они находят дорогу я не представлял, но иногда мне становилось жутко от того, что я когда-то стану взрослым и каждое утро мне придется собирать по комнате эти мерзкие, дохлые, сперматозоиды.

Позже, в процессе взросления, я узнал, что всё на самом деле намного хуже. Липкая жидкость с резким запахом может вытечь из тебя в момент сна. Все журналы для подростков с запоздалым развитием писали, что это нормальный процесс и этого вовсе не стоит бояться, но легче как-то не становилось. Я просто представить себе не мог, как в один прекрасный день брошу в корзину с бельем простыню и на вопрос матери отвечу: «Да это я просто ночью обкончался!» Какой там Эдипов комплекс – я боялся непредсказуемой эякуляции во время сна и преждевременной во время первого секса!

Последнего, слава Богу, не произошло. Это было с малознакомой девушкой, которая меня не сильно возбуждал и сексом я занялся, потому что мне уже было 16 и по всем правилам я должен был этим заниматься. О том, что это был мой первый раз она так и не узнала. Всё прошло гладко, вот только удовольствия особого я не получил. Я подумал, что это из-за того, что у меня не было особых чувств к этой девушке, но потом, когда я занимался долгожданным, вытребованным и желанным сексом особого удовольствия всё равно не получалось. Именно это факт заставил меня задуматься о том, как много люди врут, просто чтоб казаться такими как все. Самое смешное, что все врут одинаково.

Сначала мальчики врут, что в 13 лет у них огромный сексуальный опыт траханья теток с воттакенными буферами. Кстати, о значении сисек во время секса я тоже ничего так и не узнал. Все мужики на них пялятся, любят потрогать, но сказать, что удовольствие получаемое от траха зависит от размера груди – глупость.

Потом все мальчики врут, что они не мастурбируют. Врут нагло и готовы буквально сгнобить того, кто не скрывает своих шалостей. И при этом дрочат все! Если бы к члену подростка приделали счетчик, то ученый мир узнал бы, что расстояния между планетами не самые большие цифры.

Потом, когда какой-то сексуальный опыт уже приобретен, начинают врать о количестве партнеров. Я много раз проводил эксперимент. Зная, что у определенного парня с определенной девушкой ничего не было и быть не могло, я спрашивал у парня, а правда, что у вас что-то было или это её лучшая подруга просто языком чешет. Ни один не сказал «Нет». В лучшем случае многозначительно улыбались, в худшем – начинали рассказывать подробности.

Девочки врут реже и, как правило, на одну и ту же тему, что им неинтересно попробовать. Даже просо попробовать, когда все вокруг только и говорят об этом. Хотя у девочек наверняка свои заморочки на тему месячных, размера сисек, волосатых ног и т.д.

Ещё все врут по поводу однополых отношений. Сейчас мне кажется, что я могу трахнуть кого угодно, даже грузчика, который по вечерам смотрит какой-нибудь детективный сериал, обсуждает политику, трахался только со своей женой и то только до того, пока она не родила второго ребенка. После этого он снова прохавал фишку, что проще подрочить, чем долго уговаривать. Это я сейчас так могу.  В юности, разумеется, всё было по-другому, а тем более в ПГТ, где я рос. «Педераст» это был конец света, хотя все об этом думали имели какие-то фантазии, а когда было не в моготу, собирались мужской компанией и рассказывали о том, как бы они трахнули телу, если бы она сейчас им подвернулась. Сеанс лечения мог продолжаться часами и для некоторых он заканчивался первым, как правило неудачным, опытом анального секса. У меня парней тогда не было – наверное, потому что я был слишком чувствительный и не мог себе позволить сломать чью-то жизнь. Ведь для мальчика из ПГТ мысль о том, что он педераст могла стать причиной самоубийства. И самоубийства были у нас тоже.

Самоубийства

Причин для самоубийства в девяностые хватало. Первой повесилась зав общежитием. Это на моей памяти. Почему она это сделала непонятно. Вроде бы пила себе спокойно уже не первый год, дралась очень редко и то ни разу до серьезных травм и вызовов милиции не доходило. И в один день её просто нашли повешенной в общественном душе. Она повесилась на поясе от халата.

Потом я помню как несколько подростков отравились клеем. Они нюхали его  заброшенном здании школы, на втором этаже, где раньше был спортзал. Они лежали на прелых от текущей крыши матах с пакетами на голове. Идиоты. Они даже клей нормально нюхать не научились. Никто не надевает пакет на голову. Клей нюхают как ингалятор во время простуды. А эти надели, кайф пришел быстро. Откачать не смогли. Не знаю, можно ли это назвать самоубийством или всё ж это несчастный случай. Много было по стране таких несчастных случаев. Очень много.

Потом начали вешаться первые бизнесмены. Рэкет забирал у них всё, кроме долгов. Оставалось только вешаться. В соседнем городке был случай, когда мужик взял почти $ 1 000 000 в долг, чтоб приватизировать пивкомбинат. Через неделю у него выкрали сына и требовали выкуп этот самый миллион. Мужик в результате застрелился, а сына зарезали. Куда делся миллион – неясно. Никто разбираться не стал, потому что похищение сына организовывал какой-то шишка из ментуры. Тогда можно было только вешатся. Нормальный человек не мог достать денег даже на хороший контрабандный яд – оставалось только вешатся на поясах от халатов.

Диалог по icq №1

Ангел: Привет

Фадо: Привет

Ангел: Как дела?

Ангел: Я сейчас еду к тебе.

Фадо: Странно, как ты себе это представляешь, меня нет в городе.

Ангел: Ты же уже должен был вернуться…

Фадо: Я был в Москве, но сейчас поехал на Украину.

Ангел: Выступать?

Фадо: Нет. Собираюсь завтра утром умереть.

Ангел: Ты в больнице?

Фадо: Нет. Я в гостинице. Пишу мемуары.

Ангел: Дашь почитать?

Фадо: Нет, конечно. Зачем тебе?

Ангел: Но интересно же. Я и так мало о тебе знаю.

Фадо: Ты знаешь обо мне достаточно. Это мемуары для себя, а не для того, чтоб их кто-то читал.

Ангел: А когда возвращаешься?

Фадо: Никогда. Я ж сказал, что завтра утром умру. Я на полном серьезе. Мне просто незачем больше жить и я решал умереть.

Ангел: Как же незачем? Я тебя люблю.

Фадо: Тебе же лучше. Ты будешь помнить меня молодым и красивым. И не узнаешь что такое подносить утку и кормить меня с ложечки. Ты ж адекватный человек, понимаешь, что мне недолго осталось, а жалости к себе я не люблю. Так будет лучше всем.

Фадо: И портрет Мерелин можешь забрать себе. Ключи от квартиры у Марка.

Ангел: Я тебе сейчас позвоню.

Фадо: Я телефон в Москве оставил. Не мешай. У меня мало времени осталось. Нужно успеть дописать. Не мешай.

***

Мать исчезла, а жить нужно было дальше. Вдвоем намного труднее прожить, чем втроем.

На следующий год мы не стали ходить на трассу, потому что развелось много бандитов и пару рас у нас отбирали все деньги. Отец стал мотаться то ли в Таганрог, то ли в Ростов за сигаретами, колбасой и каким-то сладким хламом. Продавал он это всё в городе, а сюда привозил только продукты, потому что деньги могли отобрать по дороге. Один раз на него действительно напали и отобрали даже два Сникерса, которые он вез для меня. Несколько раз ему угрожали и, в итоге, он забрал меня и мы переехали в город.

В городе тогда было ощутимо легче. Наверное, потому что мы никому не были нужны, нам удалось выжить. Мы жили в общежитии на такой окраине, что переезда я практически не ощутил. Прямо перед домом был брошенный детский садик. Я наблюдал за тем, как сначала песочница заросла травой, потом исчез сторож, потом вместо выбитых окон вставили стекла. То же самое, наверняка, происходило и в нашем родном городе. Потом садик пытались перестроить и сделать сначала магазин, потом какой-то цех. Я подозреваю, что с этими бизнесменами происходило то же, что и с теми, кто пытался работать. Везде всех ждала одна и та же участь. От этого опускались руки. В итоге отец нашел где-то работу сторожем, перестал пытаться что-то в этом мире менять.

У нас не было денег, чтоб платить за общежитие и мы перестали платить. Несколько раз комендант общежития рассказывал, что таких сук, как мы выселяют, но тогда все были суками, а выселить всех было невозможно. Хотя коменданта этого я понимаю – ему тоже никто не платил зарплату и деньги, выбитые из жильцов он присваивал. За что его в конечном итоге и посадили.

Мама

Неожиданно появилась мать. Я думал, что она умерла. Тогда, когда она исчезла, отец рассказывал, что она уехала на заработки. Я не верил ни в какие заработки и моча плакал в подушку. А потом как-то само всё прошло. Удивительно быстро. Всего за пару месяцев.

И вот теперь мать вернулась. Она была проституткой всё это время, а теперь решила одуматься, вернулась в семью. Но это оказалось ненадолго. Потуже затянув пояса, мы вылечили её то ли от сифилиса, то ли от трипера, но потом она снова ушла. Я помню как она тогда выглядела и уверен, что она стала обыкновенной вокзальной ****ью.

На киевском вокзале во время всех этих псевдореволюций, когда поезда ходили как хотели, ко мне несколько раз подходила одна и та же женщина и предлагала отсосать за двадцатку. Я постоянно отказывался. Наверняка это тоже чья-то мать и кто знает, каким человеком я мог бы стать, если б у меня была нормальная мать?

***

После того как мать снова исчезла жизнь стала постепенно налаживаться. Отцу стали платить какие-то деньги. Я учился в школе и учился хорошо. Мы не могли себе позволить купить нормальные учебники, но это совершенно мне не мешало. Я сидел в библиотеке и читал. Постоянно строчил какие-то рефераты. Учителя меня любили. Я даже написал доклад для какой-то научной конференции. Но потом снова всё оборвалось. Не знаю, что со мной произошло. Когда я уже через несколько лет по работе встречался с каким-то экстрасенсом, он сказал, что на мне какое-то больное проклятие. Я ответил ему, что все мы проклятые и никуда от этого не деться, но он только рассмеялся и сказал, что я даже не представляю о чем говорю. Он тогда дал мне жизни на пару лет. Сказал, что если срочно не изменю что-то в своей жизни, то долго не протяну. Его рецепт был ходить в церковь и поститься. Сам себе я выдумал смертельную болезнь и не представлял себя в старости. Когда у меня появились первые морщины я ещё раз убедился, что старость мне катастрофически не к лицу.

Если б тогда, в школе, я был уверен, что так кончу, то непременно покончил бы жизнь самоубийством. А так я думал, что знаю этот мир. Я понял, что в этой стране всем насрать на то, какие оценки у тебя в аттестате. Более того, никто никогда в жизни серьезно не станет спрашивать какие отметки у тебя в приложении к диплому. И я просто забил на всю эту учебу. Учителя ещё помнили, каким хорошим мальчиком я был и понимали, что я и сейчас не дурак. И это было самое неприятное: они пытались изменить меня, перевоспитать, унижали перед всем классом, а я и так был изгоем, так что все эти их мелкие провокации прошли мимо меня не зацепив жизненно важных органов.

Папа

Мой отец - идиот. Иначе он бы не смог выдержать того, что он ещё и неудачник. Я умней, но счастья в жизни мне это не добавило. Если б мой отец родился на 25 лет позже, он полностью повторил бы мою судьбу. Хотя нет. Он бы не стал кончать с жизнью в 22 года. Он бы закончил универ. Пошел бы работать. По выходным или после работы он бы ходил в какое-нибудь общество вич-инфицированных и доказывал бы, что толерантность – показатели интеллекта.

Нет, мой отце не стал бы самоубийцей. Он тянул бы до последнего. Потому, что он - идиот.

Я ушел от него в 17 лет. Он во второй раз женился. Тогда женились, чтоб выжить.

Я помню Новый 1996 год, который мы отмечали всем этажом, потому что накрыть праздничный стол самостоятельно не могла ни одна семья. А так очень даже удобно: кто-то приносит салат оливье, кто-то селедку под шубой и если прищурить глаза, то стол кажется очень богатым. Если отмечать Новый год поотдельности, то каждому ребенку пришлось бы покупать по апельсину, а так вполне хватало одного на троих.

Точно так же отец женился. Через некоторое время мачеха забеременела. Не от отца. Все об этом знали, а она даже не пыталась это скрыть. Я спросил отца, почему он не заставит сделать аборт, а он со своей идиотской улыбкой совершенно искренне сказал: «Ну не убивать же человека из-за того, что у него мать – ****ь!»

После этого я ушел из дома.

Квартира

Я пошел жить к бабушке. Ей нужно было, чтоб кто-то ей помогал, потому что сама она уже ни с чем не справлялась, а мне просто негде было жить. Подобные зависимости, наверное, и называются родственными связями.

Старуха уже практически не говорила и перешла на простые жесты, которые я очень быстро выучил. Выражая симпатию, она гладила себе грудь, «моё» - сжатая в кулак рука. Универсальные жесты «есть» и «спать». Остальное угадывалось интуитивно.

Иногда бабушка напоминала растение: она спала, ела, гуляла по балкону и смотрела без разбору телевизор. Мне кажется, она уже ничего не соображала из того, что там показывают, потому что даже во время рекламы внимание её не ослабевало. Я уверен, что люди произошли от растений и скорее всего от сорняков: при всей своей неприспособленности к окружающей среде и некрасивости они всё равно вытесняют другие более сильные виды. Причем борьба за солнце у них тоже как у растений – кто забрался высоко, тот закрывает свет всем остальным. Растения умеют убивать только своим присутствием, как и люди.

Бабашка произошла от конопли, потому что периодически страдала от галлюцинаций. Она просила принести ей котеночка. У меня тогда была аллергия на кошачью шерсть и я ей постоянно отказывал. Она плакала и вспоминал о котенке, который у неё жил когда-то. Она называла его Шустриком, держала на руках. Иногда он гулял по подоконнику. Я хотел ей признаться, что котенка никогда не было, а Шустриком называла и держала на руках она меня. Почему я этого не сказал? Наверное, чувствовал что-то в этом плохое. У неё было только одно воспоминание, и уничтожить его, означало бы уничтожить весь её мир.

Бабушка умерла ночью. Тихо, спокойно. Я позвонил отцу и поехал в церковь. Купил кресты, венец, молитвочки на картонках. Бросил в ящик для пожертвований какую-то мелочь и записку с её именем.

Дома я завязал ей крест, зажег свечи и высыпал в гроб ящик с духами. Она всю жизнь собирала это советские химикалии. Самым любимым у неё был абсцентного цвета раствор в круглой бутылочке с букетом на этикетке. И представляете, в этой огромной коллекции не было ни одного импортного парфюма.

Себе в наследство я оставил только духи «Елена» двадцатых годов. Они стали похожи на масло, но осадка при этом не выпало. Хотя мне всё это было неважно. У меня должна была остаться память от этой женщины, которая спасла меня от бомжевания. Тогда я думал, что когда-нибудь буду старым и этот флакончик духов будет мне опорой в воспоминаниях. Ящик таких флакончиков не спас мою бабку. И меня тоже уже не спасет.

***

Уже почти час ночи, а я ещё бесполезно погряз в детстве. А хотелось бы ещё рассказать о другом человеке в моей жизни, который помог мне во многом разобраться и поверить в себя. Я с ним познакомился, когда учился в универе на факультете журналистике и одновременно работал в нескольких изданиях. Мы встретились с ней на открытии одной из выставок.
А вы тоже художник спросила она меня?
Нет, я журналист.
И о чем вы пишите?
Я веду модную колонку, - почему-то я больше всего гордился именно этим достижением. У меня была собственная колонка.
Вы не похожи на человека, который ведет модную колонку.
Я знаю сколько стоят ваши туфли и этого достаточно. Далларов 500 не больше.
Я не помню уже, если честно, но где-то так…
А с сумочкой вы явно сэкономили? Это ж Polo Garage? Они тырят модели по-страшному. Не может при таких туфлях быть такая дешевая сумочка. Правда ведь?
Вы очень смелый молодой человек, если решились с незнакомой богатой женщиной так разговаривать. Вы ведь не знаете кто я. Я ведь могу и навредить тебе.
Не можете. Я не знаю, кто вы, но я знаю, что эти деньги вы заработали не сами. Вы просто удачно вышли замуж. Лет 10 назад. Он тогда ещё не был таким богатым, а сейчас как-то раскрутился. Относительно честный бизнесмен. Он с вами не спал уже года четыре.

Она округлила глаза и молча смотрела на меня.
Да как ты смеешь! Это хамство! Тебя сейчас же выведут!
Извините, если сказал что-то для вас неприятное. И если сказал что-то не так. Не расстраивайтесь. Я не хотел вас обидеть. Это просто защитная реакция. Не сомневайтесь, что я журналист. Ещё раз извините. Вот моя визитка. Мне уже нужно бежать.

И я ушел, потому что мне действительно нужно было бежать. На работе я очень быстро написал отчет, а после ушел гулять по парку. Такого ещё не было. Я сам себе не верил, как я смог столько гадостей наговорить одному человеку. И самое страшное для неё было в том, что я оказался прав. Так, по крайней мере, мне казалось. Как объяснить это – не знаю и страшно думать. Наверное, это то же проклятие.

На следующий день она позвонила мне на работу и заказала рекламу для своего магазина. У неё был магазин. Из тех, что дарят мужья своим женам за измены. Дорогие шмотки, огромная наценка, прибыль нулевая. Хороший интерьер. Она хотела, чтоб я целый месяц писал только об их магазине. За это меня ждала двойная зарплата. Целый месяц – как это мелко. Я попытался объяснить редактору, что я-то писать буду и очень порадуюсь баблу, но особой пользы издательству это не принесет. Никто меня слушать не стал и я пошел в магазин. Некоторое время разглядывал вешалки, смотрел на ценники, отгонял приставучих консультантов. Пока не подошла она. Сегодня она выглядела намного лучше. Ничего яркого не было в её одежде, но во всём была то самая элегантность для избранных, за которую некоторые готовы ломать ребра.
Вы сегодня отлично выглядите.
Я без сумочки! – мы оба улыбнулись. – Пойдемте в мой кабинет.

Обычно в этих всех провинциальных бутиках такие жуткие подсобки. На ремонте явно экономят. А у неё в кабинете были папирусные обои и цветы в прозрачных вазах.
Насколько я понял, это будут четыре имеджевые статьи. Нам не приходилось работать по такому принципу, но я уже представляю, как это может выглядеть – мы сделаем обзор по маркам, постоянно упоминая ваш магазин.
Я думала, что основной акцент будет на магазине.
Понимаете, это будет нарочитая реклама. Слишком нагло. И менее эффективно, чем могло бы быть.
Пишите как хотите, я вам верю – она потянулась рукой к глазам, но потом вспомнила о макияже и положила руку на стол. – Хотите выпить?
Смотря что.
Водки.
Нет, водку не буду. Я от неё удовольствия не получаю. Не пьянею. Только голова разболится. А мне сегодня ещё работать.
А вина?
Вина можно, а какого?
Неужели вы думаете, что у меня может быть плохое вино? – она подошла к лакированному комоду с аппликацией, достала из верхнего ящика бутылку, бокалы, налила. – Я всю ночь не спала, думала о том, что вы мне вчера сказали.
Извините, что причинил неудобство. Мне потом и самому было…
Вы совершенно правы. Смешно! У меня есть дети?
Нет у вас детей. Давайте не будем об этом, это будет неприятно. У вас есть лед?

Она по внутреннему позвонила секретарше и приказала принести лед.
Зачем вам лед?
Вы никогда не пили вина со льдом?
Нет, я люблю, когда оно не совсем холодное.
Поэтому и держите в комоде. Нет, вино со льдом это совсем другое если его охлаждать постепенно до холодного, то вино гибнет, а со льдом это как мгновенный удар. Вино на мгновенье замирает, а потом распускается во рту по слоям. Как духи.
Вы слишком красиво это казали. Я попробую. Как вы думаете, мой муж мне изменяет?
Да.

Секретарша принесла лед.
А я надеялась, что вы вчера мне просто наугад гадостей наговорили. А ты всё знаешь. И перестань меня называть на Вы – я чувствую себя старой. Я ведь не старая?
Нет. Вы хорошая.
Издеваешься?
Нет, правда. До этого ж не издевался? Зачем мне издеваться над вами?
А если я от рекламы откажусь?
Отказывайтесь, мне ничего не будет. Лучше меня они всё равно не найдут.
А почему ты до сих пор не в Киеве, или… там… Москве.
Не знаю. Не звали.
А ты всегда ждешь, когда позовут?
Но это ведь лучше, чем приезжать на вокзал в надежде, что тут же, в толпе, встретишь человека, который раскроет все твои таланты, снимет для тебя жилье, ещё и большие деньги платить будет.
Всё ты знаешь. А я так ездила. Приехала, дура, Москву покорять. Проституткой сделали, убежала через неделю.
У меня мать тоже стала проституткой. Но она убегать не стала.
И как ты относишься к тому, что твоя мать проститутка?
Никак. Она ушла, когда я этого ещё не знал, потом появилась, когда я привык к тому, что у меня нет матери, а потом снова исчезла.
И ты не плакал.
Оба раза плакал. А что?

Она налила себе ещё вина, а я сделал только первый глоток из своего бокала.
Сколько тебе платят в этом твоем журнале.

Я ответил
Смешно. Мне казалось, что такие люди как ты много зарабатывают.
Вы хотите, чтоб я рассказал вам, какая херня у нас творится на рынке журналистики?
Извини. Давай я тебе буду платить, а ты будешь приходить ко мне и рассказывать мне о моей жизни.
Сколько вы будете мне платить, и как я часто я должен буду с вами встречаться.
Сто баксов за сеанс. Нормально? А встречаться?.. я тебе буду звонить.
 

Урок №1

Она позвонила мне на мобильный в этот же вечер.
Выходи, я стою у тебя под подъездом.

Я собрался.
Ты сумасшедшая. Зачем нужно было сюда приезжать. Могла бы позвонить, и я взял бы такси.
Мне просто казалось, что если я не сделаю этого, произойдет что-то плохое. Куда поедем?
Ты за рулем.

Она завела машину и молчала, пока мы не выехали на шоссе.
Знаешь, я очень люблю кататься по ночному городу. Мне этот свет очень нравится. Он мне детство напоминает. Я так сейчас думаю и, наверное, само яркое впечатление от детства у меня – возвращение из цирка. Или театра – не помню. Мы ехали в пустом трамвае по ночному городу. Машинист выключил свет и было такое впечатление, будто дома залез на подоконник и смотришь на улицу, а там машины, люди. Всё черно-желтое. Если б я могла всё детство так провести, я б, наверное, была б самым тихим ребенком в мире. Черно-желтое детство.
Ты была капризным ребенком.
Я так не считала. Дети ж всегда делают то, что чувствуют. Оно, наверное, к лучшему. Поэтому у них нет морщин. Вот у меня морщин много?
Отнюдь.
Врёшь ты всё. Много морщин. Так вот, дети, они какие внутри, такие и снаружи, а потом их воспитывать начинают. Понятно, что ни к чему хорошему это не приводит. Я недавно по телевизору видела мужчину. Мальчика. Юродивого. Ему сорок лет, а у него ни единой морщинки и белки на глазах такие белые, чистые, какие только у детей бывают. Зла он что ли не видит. Черт знает, от чего у взрослых глаза темнеют. Каким ребенком ты был?
Мать говорила, что я родился с голубыми глазами, а к трем годам они стали карими. Я не был ребенком. Я как-то сразу вырос.
Как это?
То время, котрое у всех приличных детей было детством, у меня было распадом союза. Я из маленького городка. И приходилось с самого детства работать.
И мать твоя была проституткой.
Когда я её знал – не была. Она просто исчезла в один определенный момент. Я до этого помню, как она пила и плакала, но не знаю, это было до или после. А потом она вернулась – уже не проститутка. А потом снова исчезла и, наверное, опять стала проституткой.
А как ты думаешь, живут дети проституток? У них нет матерей-проституток. У них такие же мамы, просто у мам странная работа.
А куда твой ребенок делся?
С чего ты решил, что у меня был ребенок?
Потому что сейчас у тебя его нет. Значит, он был, но куда-то делся.
Я его потеряла. Когда в Москву поехала. Помнишь, я говорила. Представляешь, а я ведь действительно думала, что это так просто приехать и найти хоть какую-то работу. В конце-концов меня увези сутенеры, а её я так потом и не нашла на вокзале.
Ты ездила, искала. И не нашла.
До сих пор ищу.
Знаешь, мне кажется, ты её уже никогда не найдешь.
Мне кажется, что она выросла очень красивой девочкой. Когда листаю журналы, я всё пытаюсь её найти. Всё думаю, что вот увижу её и сразу узнаю. Просто паранойя, если там какая-то фотка со спины или в пол-оборота или размытая и я смотрю и узнаю, будто это она. Фигура как у меня. И какие-то черты, волосы, поза. У меня просто сердце кровью обливается.

Она остановила машину. Фонарь светил на её руки, живот, а лица я не видел. Я достал из сумки салфетку и вытер запотевшее ветровое стекло. Потом посмотрел время на мобилке. И сказал:
Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Зачем я всё это ему рассказываю? Ты правильно делаешь, что рассказываешь, тебе ведь уже лучше становится.
И чего это я разревелась? – она потянулась, дернула ключ, и мы поехали.
У меня в школе был случай. Мы как-то с новой учительницей поехали на олимпиаду. Это когда я уже тут жил. И она всю дорогу мне рассказывала о своих каких-то проблемах. Меня сначала это пригружало – мне просто неинтересно было. А потом я понял, что если рассказал о своей проблеме, она как бы исчезает. Просто рассеивается. Просто говоришь: я сегодня поссорился с тем-то и тем-то из-за того-то и того-то, но самое обидное, что в этой ситуации я не смог то-то и то-то ответить. Понимаешь. Как только проговариваешь, оно становится легче.
У тебя есть девушка?
Нет.
Почему? Ты гей?
Нет! Понять не могу – почему всем кажется, что я гей. Получается, что если что-то в голове есть и не кидаться на каждую ****ь, то гей. Как будто гей – категория интеллектуальная.
А почему нет девушки?
Со мной сложно. Ты ж видишь – я всё знаю. А женщины очень не любят, когда о них всё знают – все ходы, приемы, мысли. Когда у них нет никакого инструмента, чтоб уколоть.
Это потому что они молодые. С возрастом понимаешь, что мужчина не конь и не обязательно его пришпоривать. Так ведь? Я б хотела, чтоб у меня был такой муж, как ты. У тебя всё обязательно получится. Куда тебя подвезти?
Это вовсе необязательно. Я могу взять такси.
Хорошо, сейчас остановимся и я дам тебе деньги?  У тебя есть на такси – а то у меня только доллары. Как и договаривались – я тебе стошку дам.
Спасибо.
А ты молодец. Некоторые бы начали пижониться, отнекваться, а ты просто берешь.
А к чему отнекиваться, если я понимаю, что для вас это даже не деньги, а дня меня месяц жизни.

Она дала мне деньги. Я вышел, поймал такси, не торгуясь сел и поехал домой. Вечер прошел нормально

Урок №2

Она вызвонила меня днем, как раз перед сдачей номера и сказала, чтоб я пришел на открытие нового ресторана. Культурная программа ограничивалась выставкой какого-то фотографа, который сфотографировал грустную Мерлин Монро. Непонятно – то ли она ещё молодая и такая застенчивая, то ли наоборот – уже болеет и не хочет веселиться. Но как бы то ни было, глядя на это фото, понимаешь, что Мерлин с самого начала знала, чем всё это закончится.
Я её купила. Кучу денег отвалила и купила.
Не понимал, почему фотографии так дорого стоят, тем более это принт.
Это очень хороший принт. Такой по интернету не закажешь. Правда, она здесь красивая? Наверное, самая красивая, из всех фоток, что я видела. На большинстве портретов она пошловатая – с этим мерзким прищуром, языком. У неё ведь некрасивый язык. А здесь она просто красивая. Настоящая.
Это потому что она страдала.
В смысле.
В подлинной красоте всегда есть боль. Вот почему человек с одинаковым любопытством смотрит и на подлинную красоту и на подлинное уродство. Потому что они наполнены болью. Здесь в Мерелин нет ничего лишнего. Она прозрачная от того, что понимает – чтоб сохранить это всё ей нужно умереть. Вот почему она такая красивая.
Странно, я не думала об этом.
Ты её в магазине повесишь?
Нет. Она слишком интимная для магазина. Тем более, у меня там всё красное, а черно-белые фотки с красными стенами. Это уже не тренд – это пошлость. Пока не знаю куад её девать. Поехали ко мне домой. Посмотрим, куда её можно повесить.
А твой муж.
Глупенький. Неужели я такая старая, что могла забыть, что у меня есть муж. Он сейчас уехал куда-то в Азию. В тур. Поехали.

Она жила где-то за городом.
О чем ты мечтал в детстве?
Я хотел петь. Я себе представлял, какой у меня уникальный голос. Будто я буду петь, а все будут слушать и удивляться – как он поет! Но потом я понял, что голос у меня самый обычный, а местами даже противный. Но и тут я был уверен, что в пении вовсе не голос главное, а что, что внутри. Представляешь, я пел в караоке и понял, что у меня внутри пустота. Причем не такая пустота поэтическая, которую воспеть можно, а просто маленький чуланчик с дурным запахом.
Что за запах?
Моча и сперма – чем ещё может пахнуть мужчина  изнутри?
Фу! – она засмеялась, закидывая голову. – И ты правда думаешь, что у тебя внутри ничего нет?
Я слышал. И не я один.
Знаешь, я с тобой общаюсь и вроде на словах у тебя всё так гладко выходит. Ровно, а пользоваться ты этим не можешь. Это как подросток, у которого руки – во! – ноги – во! А он не моет с ними совладать. Ещё и голос противный. А у тебя нормальный голос. Я думаю, ты к этому придешь постепенно. Найдешь этот стержень, который всё соберет воедино. Я где-то читала о таком методе лечения паралича некоторых частей тела, когда перерезали нерв, а потом сшивали. Мозг сначала не мог понять, что происходит, и дергал за все мышцы, а потом всё как-то согласовывалось само и человек исцелялся.
Это из садистских экспериментов начала двадцатого века. Не все исцелялись.
Но были ж случаи. Не бери в голову. Это ж я образно. У тебя в жизни просто что-то должно произойти. Всё, приехали. Выходим.

Её дом строился по картинке из какого-то глянцевого журнала по архитектуре. Не учтено было только одно обстоятельство – в этом доме нужно было жить, поэтому то тут, то там выглядывали следы жизни и попытки рационализировать пространство. Стеклянный столик, о который все спотыкались, задвинули в угол гостиной, диван отодвинули от стены, чтоб доставать падающие за него вещи, фронтальный свет не включали уже, наверное, 100 лет.
Хорошая квартира, мне нравится. Это из неместных кто-то делал?
Да, из Москвы привозили. Племянник одной моей подруги.
А этот столик раньше здесь стоял?
Да, но он как-то не к месту был и мы его отодвинули.
А тут на полу ещё что-то было?
Да, махровые пуфики. Их собака грызла всё время.
А где теперь собака?
Умерла. Но мужу я сказала, что просто пропала.
Почему? Не думаю, что он такой сентиментальный.
Он просто любил эту собаку. Он охотник. А охотничьи собаки вообще долго не живут. Из-за нервов. Странно как-то, любил эту собаку и сам же в гроб её свёл. Все охотники такие… Она сдохла, когда он в каком-то из отъездов был. А когда вернулся, я сказала, что просто убежала. Он искал её очень долго. До сих пор ищет.
Ты думаешь, ты сделала ему легче?
Нет. Знаешь, мне эта ситуация напоминает ситуацию с моей дочкой. Я тоже верю, что она жива, хотя… что будешь пить? У нас хороший бар.
Мерло или бастардо.
Со льдом?
Угу.
За что выпьем?
Давай просто выпьем.

Так мы напились, а после трахнулись прямо в гостиной, не выключая света. Она не издала стона даже когда кончила, а после мы молча лежали.
Лучше будет, если я сейчас уйду.
Возьми деньги у меня в сумочке. Сколько сочтешь нужным… Бери всё.
Здесь полторы тысячи.
Что для меня эти полторы тысячи? На что я их буду тратить? Тебе завтра позвонят. Не отказывайся. Это мой подарок.
Кто позвонит?
Сам узнаешь. Это сюрприз.
 

***

На следующий день мне никто не позвонил. Весь день как на иглах – не могла же она просто приколоться. Не могла. Тем более после вчерашнего, хотя она была какой-то странной. Я был уверен, что она не хочет меня больше видеть и, наверное, не увидит. А если даже и встретимся где-то, просто сделает вид, что я просто журналист, который писал о её магазине и не более того.

Через день мне тоже никто не звонил и я окончательно утвердился о мнении, что она просто меня использовала. Развела все эти сопли-слюни, чтоб я подумал, что действительно имею какую-то над ней власть, а на самом деле просто решила поиграться с молоденьким мальчиком. С горя я влез в инет и начал в чате изображать суперсексуального, суперуниверсального типа. Сидел одновременно в нескольких чатах и пользовался большим успехом, как у мальчиков, так и у девочек, правда девочки потом пошли спать. А мальчики не унимались и просили телефон. Я дал несколько липовых номеров и ушел из чата.

Мне позвонили на второй день после её смерти. Оказывается, на следующий день после нашей последней встречи она приехала в магазин, зашла в свой кабинет и отравилась какой-то ртутной фигней. Смерть, говорят, была жуткая. Она умирала несколько часов. Агония в скорой, потом в больнице. Мне рассказал об этом её нотариус. Он сказал, что для меня есть некоторые её вещи, которые она хотела, чтоб достались именно мне. Этими вещами оказались та самая фотка Монро и заклеенная картонная коробка. Чтобы открыть её пришлось разорвать. В коробке был комок из золотых и платиновых цепочек, кулонов, серег. Если это найдут у меня, то, вероятнее всего, решат, что я это всё украл. Если б она передавала это по завещанию, мне пришлось бы отдать процент на налоги, а так всё это было мое. Я заложил несколько колечек, уволился с работы и поехал в Москву. Теперь я понимаю, что она это сделал специально. 

Диалог по icq №2

Ангел: Ты здесь?

Фадо: Здесь.

Ангел: У меня есть к тебе куча вопросов.

Фадо: Задавай, только отвечать я буду не сразу. У меня вроде волна пошла.

Ангел: Ты это серьезно?

Фадо: Да.

Ангел: Почему?

Фадо: Чтоб не мучаться. Чтоб не падать. Я всю жизнь карапкался вверх и просто не могу себе позволить остановиться. Я не хочу, чтоб обо мне снимали сюжеты, открывали благотворительные фонды в мою поддержку. Я просто сейчас уйду и всё.

Ангел: А как же альбом?

Фадо: Выпускать два одинаковых альбома – дурной тон. У Марка достаточно моего вокала, чтоб сделать альбомчик ремиксов. Пошловато, но с учетом, что это мои последние слова будет неплохо продаваться. Пару перформенсов сделают. С коммерческой точки зрения это более успешный проект, чем то, чем я занимался до этого. Это продукт массового потребления.

Ангел: А что будет со мной?

Фадо: У тебя будет всё прекрасно. Ты многому у меня научился. Так ведь?

Ангел: Нет. Я без тебя не могу.

Фадо: Это тебе так кажется. Ты просо не пробовал. Если у тебя есть ещё какие-то вопросы – задавай. У меня очень мало времени.

Ангел: Марк знает?

Фадо: Зачем ему? Я отправлю ближе к утру ему мыло. Большего ему знать необязательно. Он с голоду не помрет. У него редко кто из исполнителей с им более двух альбомов был. А тут - такая сенсация – посмертный альбом!

Ангел: Я всё равно не понимаю…

***

Двадцатый век был совсем другим. В двадцатом веке были прекрасные женщины. Самые красивые женщины и с великолепным профилем. Тонким и незыблемым, как алмазы. Казалось, ими стекло можно было резать. А сейчас я не могу назвать ни одного лица, которое будут узнавать через 60 лет. Сейчас не все видели хотя бы «В джазе только девушки», но Мерлин Монро узнают все. Кто видел хоть один фильм с Марлен Дитрих? Но эти скулы! Одри Хепберн более популярна, но менее узнаваема. А кого из современных артистов будут узнавать через 60 лет? Мы не помним тех, кто был культовым 10 лет назад, а что будет ещё через 10 лет. Сейчас легендами становятся те, кто снял один фильм, выпустил один альбом и написал только одну книгу, а что с ними происходит, когда тираж расходится? Сначала им кажется, что это навсегда, что их будут переиздавать до самой смерти и нести в корзинках цветы и деньги. А этого не происходит, потому что уже через неделю появляется новый гений, новое юное дарование, которое ещё не все глупости сказало. И все слушают, что ж оно ещё выдаст нагора.

Когда я ещё жил с отцом мою жизнь спасало одиночество (я был никому не нужен), теперь мою жизнь спасал цинизм. Сразу же по приезде я устроился в какую-то мелкую газетенку, которая каким-то чудом уцелела с советских времен со всем руководящим составом. Редактор требовала, чтоб все материалы сдавались на бумаге. Когда до этого я работал в глянцевом журнале я держал бумагу в руках только когда получал зарплату. Ручку я держал только когда расписывался в ведомости. Кроме того, требовалось все материалы сдавать заранее и существовала практика возвращения статей на правку. Меня заставляли выбрасывать то, за что на предыдущих работах меня держали. Я понял, что так долго не протяну, и стал искать другое место.

Открылся какой-то журнал для гомосексуалистов. Я понимал, что издания подобной тематики долго не живут точно так же, как и большая часть их читателей, но решил, что это будет интересный опыт и кому, как не педерастам, можно говорить всё. На собеседовании я говорил с главным редактором. Позже выяснилось, что он же является владельцем журнала. Он несколько раз дернул меня за язык, когда я называл целевую аудиторию педерастами. Я ему объяснил, что если переводить буквально, то педераст ещё не самый худший вариант перевода. После этого он сказал, что я принят на работу.

Я писал статьи, тусовался в клубах, периодически давал пососать молоденьким мальчикам в туалетах этих клубов, но очень быстро мне надоело. Стало неинтересно общался с людьми, объединенными только одной темой. И вообще – что за глупость противопоставлять людей по сексуальному признаку. Это то же самое, если б завтра те, кто пользуются зажигалками стали бы называть тех, кто пользуется спичками, бычьем и говорить, что те не пользуются зажигалками только из-за собственной закомплексованности. И что не стоит останавливаться перед соблазном воспользоваться зажигалкой.

Мало кто из геев понимает, что другие мужчины спят только с женщинами, потому что их и так устраивает. Гетеросексуалы просто не хотят идти дальше. Стремление попробовать всё изначально абсурдно. Тем более, если то, что есть, вполне удовлетворяет.

Диалог по icq №3

Получено сообщение от пользователя, не внесенного в список контактов.

Принять

Сара: Привет.

Фадо: Привет.

Сара: Давай знакомиться.

Фадо: Ну, раз я ответил, значит давай. Только предупреждаю, не проси меня рассказать о себе. Я этим последний год занимаюсь. Если что-то интересно – спрашивай. Если неинтересно – выкладывай свои проблемы.

Сара: Странный ты.

Фадо: Я знаю. Да и ты тоже необычная. Вот ник у тебя. Готов поспорить, что другого такого в инете не найдешь. Это твое нестоящее имя?

Сара: Да, а что? Не нравится?

Фадо: Ты еврейка?

Сара: Да.

Фадо: Вот поэтому и странная. Обычно девушки, знакомясь через инет, придумывают себе всякие там Ангелы или Анжелики. А ты так открыто – Сара и не боишься антисемитов? Их сейчас дофигища.

Сара: Нет, не боюсь. Я такая, какая я есть. Кого что-то не устраивает – до свидания. Даже если меня убить, то я воздуха перепорчу не меньше, если б продолжала жить.

Фадо: Ты мне нравишься. Мы могли б найти много общего.

Сара: Ты тоже еврей?

Фадо: Нет, когда я говорил о чем-то общем, я имел в виду более высокий уровень.

ВИЧ

Это жуткое ощущение подозревать, что ты вич-инфецирован. Это только в социальной рекламе говорят о безопасности контакта с носителями. Я могу вспомнить миллион ситуаций в моей короткой жизни, когда я мог бы заразится. Иногда на своем теле я находил красные точечки. То ли укусы насекомых, то ли следы от иглы вич-террориста, обиженного на весь мир и не понимающего, почему именно он. Такие случайные жертвы намного опасней жертв из групп риска. Те знают, за что и думают, как им жить дальше с этим. Случайные же ничего не понимают, они думают, что это заговор. Сначала они пытаются лечиться, уверяют себя, что на ранней стадии можно что-то сделать, а после просто по-детски обижаются на весь мир и начинают шалить. Жертвами этих шалостей в перспективе становятся миллионы людей. Я читал, что в каком-то мелком украинском городке действовала целая банда таких террористов. Они ездили в общественном транспорте, ходили в ночные клубы, стояли в очередях в магазинах и всюду брали с собой шприц с зараженной кровью. Случайно споткнувшись, они налетали на человека и кололи его. Человек не замечал этого укола, а потом шел домой, спал с женой, играл со своими детьми, ходил на работу. И вирус продолжал жить.

Никакие социальные рекламы, никакие просветительские программы не облегчили страданий миллионов вич-инфецированных. Сначала они понимали, что умрут. Надеялись, что это произойдет очень скоро и безболезненно. Потом верили, что за оставшиеся дни что-то смогут изменить в этом мире в лучшую сторону (а если уроды – в худшую), после понимали, что им остались не дни, а года, возможно даже десятилетия и можно никуда не торопиться, а делать вид, что ничего не происходит.

Я знал вич-инфецированного парня, которого заразили в 16 лет. Он говорил, что сначала хотел умереть, а потом забил на это дело. На момент нашего знакомства у него был бойфренд. А после у этого бойфренда появился другой парень. Бойфренд не проверялся на вич и в сексуальных фантазиях особо себя не сдерживал. Кто знает скольких людей он смог заразить. То ли благодаря своей безответственности, то ли благодаря безответственности того первого парня, который просто забил.

Я не мог забить, потому что я ещё не знал о своем статусе. Уже не первый раз я обещал себе, что с ближайшей же зарплаты пойду и проверюсь, но почему-то находилась куча важных дел, пока деньги не кончались и не приходилось давать себе обещания обязательно провериться после следующего поступления денег. Иногда по ночам мысль о том, что я могу быть инфицирован корсетом сжимала мне грудную клетку и не хватало воздуха. Я буквально задыхался от одной мысли, что я могу быть вич-инфецирован. Какого-то урода пронесло, а на мне эта болячка остановилась. Потом я вспоминал о том, что эта мысль материальна, а все мои слова рано или поздно становятся правдой. Я всячески пытался гнать дурь из головы, но никак не получалось. Я страдал от бессонницы.

Каждую мелкую болячку или воспаление лимфоузлов от банальной простуды я воспринимал как страшный симптом. Несколько раз представлял себе, что буду делать, если узнаю, что неизлечимо болен и не находилось ни одного подходящего сценария. Оставалось только доживать и ждать смерти.

Когда я узнал о своем статусе я прикинул сколько у меня денег. Посчитал сколько людей могли от мня заразиться. Решил доработать до зарплаты и уволиться с работы. Причину никак не аргументировал, чтоб не поднимать панику и не давить бессонницей весь коллектив, тем более, что от меня они не могли заразиться.

Потом заложил всё, что у меня осталось из золота. И решил, что буду жить, пока деньги не кончатся, а потом просто умру. Лягу на пол и умру. Я был уверен, что у меня получится, но жизнь оказалась сильнее.

Дня три я просто спал и смотрел телевизор. Кто-то звонил, слали какие-то смски, но я не отвечал. На четвертый день я просто не смог заснуть. Просто не хотелось. Полночи просидел в интернете, но сна не было ни в одном глазу. Так я прострадал до утра, а когда стало светать пошел гулять. Пустые улицы, летняя прохлада. Хотелось радоваться жизни, но сознание давило, что жизни уже больше нет. Осталось доживание. Пассивное и бесполезное. Оптимальный вариант сейчас вообще исчезнуть, растворится и не использовать экологический ресурс и без того засранной планеты. Написать манифест, призывающий всех больных, немощных и престарелых покончить с собой немедленно и подать пример. А солнце светило, воздух прогревался, роса блестела. От такого диссонанса хотелось кричать. Но на это тоже не было сил. Я не мог заснуть всю ночь, я прекрасно себя чувствовал, но у меня даже не было сил на то, чтоб крикнуть. Пусть этот крик никто бы не услышал, но он бы был. Он бы очистил меня. Я продолжал молчать. Молча бродил по улицам, пока не добрел до круглосуточного музыкального магазина. Какой идиот может что-то покупать в музыкальном магазине в полпятого утра. Неясно.

На входе бибикнул сигнал, проснулся продавец за кассой. Спросил что мне нужно. Я сказал, что сам выберу несколько дисков. Что-то из классики. Он указал мне на отдел, а сам уткнулся в монитор. Я набрал штук десять дисков. Разных. От Муслима Магомаева с Кристалинской, до каких-то андеграундных, известных по всему миру, кроме родной деревни, напевов вроде Цезарии Эворы. Совершенно случайно среди дисков оказалась Амалия Радригес. Она-то и предопределила мою судьбу. Точнее то, что от неё осталось.

Я просто влюбился в этот голос с первого аккорда. В нем не было ничего нового, ничего неимоверного, что принято называть талантом. Не было широченного диапазона и самолюбования. И, наверное, поэтому этот голос был достоин внимания. Он просто говорил. Открытым текстом о простых вещах. О том, что за жизнь нужно бороться, что в неё нужно верить. И даже если тебя никто не слышит нужно кричать. И если хочется кричать не стоит вообще задумываться, слышит ли тебя кто-нибудь.

Мне всегда нравились русские романсы. Я полюбил их, как только посмотрел в первый раз «Жестокий романс». Но мне всё время казалось, что чего-то в них не хватает. Им не хватало Амалии Родригес. Русский романс это капитуляция. Рациональная, тихая капитуляция, а Амалия боролась даже когда горлом шла кровь. Странно, что я первый это заметил.

Как-то одна из моих бывших девушек спросила о чем я мечтаю?

«Не думать и не действовать»

«А ты сможешь?» - спросила она меня. Сейчас я понял, что не смогу. Я позвонил знакомому, взял у него контакт какого-то преподавателя и сам себе решил, что если умру, то умру на сцене

***

Мне иногда кажется, что вся эта интеллигенция произошла не от обезьян, а от тараканов. Они живет в квартирах с двустворчатыми узкими дверями, в которые нужно проходить боком. В прихожей у них стоят книжные шкафы между которыми нужно протискиваться бочком. На кухня прямо у входа стоит сервант и заходя в кухню снова нужно втягивать живот. При этом сам интеллигент как таракан под родным плинтусом ловко передвигается по этому пространству, цепляясь лапками за предметы мебели.

Кажется, по размеру прихожей можно определить уровень интеллектуального развития обитателя квартиры. У буржуа большие светлые холлы с зеркалами во всю стену и обязательно вход в уборную на лобном месте и с подсветкой. В логове интеллигента вы никогда самостоятельно не разберетесь, где же туалетная комната? Иногда кажется, что её нет вообще.

Моя преподавательница вокала была типичной интеллигенткой. За похожей на спинку дивана дверью были темные переходы, грязные внизу стены и комнатка с пианино, завешенная портретами на пожелтевшей бумаге. Слева от фортепиано - щелочка. После беседы на кухне она провела меня в эту комнату и поставила в щелочку. Меня как будто в гроб, а как вести себя в гробу не знает, наверное, никто.
Давай, попробуй на лё, - сказала она и взяла ноту. Я попытался повторить, но сам услышал, как сфальшивил. – Слишком низко. Давай повыше попробуем!

И снова она взяла ноту.

Расслабься, не напрягайся, руки опусти. Жестами она показывала мне то выше то ниже. Наконец-то у меня получилось.

Пошли дальше. Теперь давай переходи вот на это. И она взяла ноту ещё выше. Тоже не с первого раза у меня получилось повторить. Так мы прыгали вверх-вниз. Некоторые ноты получались, некоторые приходилось пропускать.
Что тебе сказать… слух у тебя есть. Просто неразвитый. Нужно очень долго и усердно заниматься. Просто так это не появится. Голос у тебя обычный. В тембре тоже ничего выдающегося не вижу. А зачем ты вообще решил музыкой заняться?
Я просто понял, что в этом смогу найти себя. Выразиться как-то.
Ну, как-то выразиться можно и без преподавателя. Небось, песни сам ещё пишешь.
Писал, давно, но потом забросил. Просто понял, что тех песен, что есть уже достаточно. А новые вряд ли их вытеснят. Вы ж сами видите, что песни сейчас подолгу не живут.
А какую музыку слушаешь.
Романсы очень люблю. Амалию Родригес для себя открыл недавно.
Понятно. А можешь какой-то из романсов спеть.

Я спел «А на последок я скажу».
Нет. Никуда не годится.
Почему? – такая категоричность меня как-то задела. Я думал, что она скажет: «что-то в этом есть» или «нужно много работать», но «никуда не годится»!
Ты вообще не думаешь, о чем поешь. Если б хоть в ноты попадал – куда б ни шло, но так очень плохо. Понимаешь, ты не чувствуешь о чем песня и даже не представляешь, что хочешь сказать этом пением. Песня это не только как вы говорите «текст», это ещё и музыка. Которая может полностью перевернуть смысл песни, может дополнить, а может просто быть никакой. Вот для тебя музыка никакая. Ноты это как слова и они складываются в предложение. А у тебя они не складываются. Чего ты хочешь добиться от этих уроков?
Я хочу петь как Амалия Родригес.
Амалия Родригес женщина. У неё была судьба тяжелая. Ей есть о чем сказать, а о чем ты можешь сказать?
Ну… у меня тоже не всё так гладко в жизни было.
У Всех у нас не всё так гладко было, но чтоб петь как Амалия нужно так страдать, чтоб не хотелось жить. Фадо – это крик, на который нет больше сил, а сердце требует кричать. И кричишь. Этому ты нигде не научишься. К этому нужно самому прийти.

Я не знал, что ответить и смотрел на свои руки.
Можете меня научить нотам хотя бы, а дольше я сам пойду.
Куда пойдешь?
Ещё не знаю.
Небось на эстраду. Про тарарам и бедлам петь?
Уж об этом не беспокойтесь. Туда я не попаду.
Пойми. Путь к музыке, это путь к своему сердцу. Почему виртуозы так ценятся? Ведь можно сделать механическое пианино, которое будет всё четко отыгрывать. Четче, чем любой виртуоз. А дело в том, что у пианино нет сердца, и оно не знает, что хочет сказать. От него нет пульса. Который то чаще, то реже. Ты думаешь, у тебя есть этот пульс?
У меня есть сердце, а уж обращаться с ним я научусь.
Нет, не обращаться. Слушаться его нужно учиться. Слушаться.

Так прошел мой первый урок музыки. Потом выяснилось, что это всё было проверкой. Нужно было убедиться, что мне это действительно нужно и что я этим буду серьезно заниматься. У старухи было тоже мало времени и она не могла себе позволить тратить его на кого попало.

Учеником я был способным. После месяца ежедневных занятий я научился попадать во все ноты, но так и не смог понять, что это такое слушать свое сердце.

Это ко мне пришло совершенно неожиданно. Как тогда, на выставке я наговорил незнакомой женщине кучу гадостей. Всю грязь её жизни. Мог тогда сказать что-нибудь хорошее. Ведь было же в её жизни что-то хорошее. Наверняка она была счастлива во сне, когда ей снилось, что она нашла своего ребенка. Да и когда ребенок был ещё с ней наверняка ведь были счастливые моменты. Да и замужем она не могла с первых дней страдать. Было и там что-то светлое. И, тем не менее, я увидел только грязь, только темноту. Такого взгляда на свою жизнь мне и не хватало. И он пришел. Как всегда приходят идеи во время бессонной ночи. Я начал вспоминать детство – ничего светлого. Даже солнце у меня желтое. Оно ведь белое. Особенно на рассвете. А у меня оно пыльное, желтое. И потом и сейчас – всё то же самое.

Именно эта мысль и заставила меня встать с постели, замотаться в простыню, выйти на балкон. Был дождь. Я разговаривал сам с собой и мой голос сливался с дождем.

Свежий, влажный воздух дрожал. И здесь вспомнил как всю ночь гуляли по темным улицам под жемчужной луной, как сидели свесив ноги с окна, как щекотали холодные пиковые листики черемухи, как голова кружилась от этой свежести. Как орали от зависти коты, а мы целовали друг друга и думали, что желтое солнце не взойдет никогда. Я плакал, но ведь под дождем слез не видно. Только сейчас я понял, что у меня была первая любовь. А я её безжалостно раздавил. В тот момент казалось, что если я не заставлю себя дышать – я просто задохнусь. Так бы оно и было. Именно в тот момент я понял, о чем все песни. Какой же я глупый. Думал, что романсам чего-то не хватает. Это мне не хватало, чтоб понимать.

Диалог по icq №4

Сара: А что такое фадо? Это твое имя?

Фадо: Нет, это стиль музыки. Испанская народная песня. Ты наверняка слышала, но не придавала значения. А ещё фадо – это такой музыкальный инструмент. Что-то среднее между кобзой и гитарой.

Сара: А что такое кобза?

Фадо: Набери в поисковике.

Сара: Понятно. А почему ты выбрал этот ник?

Фадо: Мне нравится эта музыка.

Сара: Ты музыкант?

Фадо: Последний год я профессионально занимался пением.

Сара: Как так получилось, что только последний год? Обычно профессиональные певцы поют с детства. Музыкальная школа, консерватория – всё такое.

Фадо: Так получилось. Я сейчас как раз пишу биографию. Вот допишу и скину тебе почитать.

Сара: Хорошо. А почему не спишь?

Фадо: Потому что пишу эту биографию. Да и не хочется как-то. Слишком много времени уходит на сон. А жизнь ведь такая короткая.

Сара: Если не отдыхать нормально – она ещё короче станет. Хотя, ты в чем-то прав: спящий человек похож на мертвого, и утром изо рта воняет :)

Фадо: :)

Сара: У тебя есть девушка?

В ту ночь  не смог заснуть. Я доставал ноты с романсами, пел, записывал на диктофон. Слушал и просто поражался. Это действительно было совсем другое. Глубокое и одновременно прозрачное. От этого становилось жутко. Как будто смотришь в пропасть. Понимаешь, что ограждение тебя защитит, но всё равно казалось, что каждый звук станет последним.

Когда почувствовал, что связки начинаю уставать заставил себя отдохнуть. Я мог бы петь ещё не один час, пока не охрип бы и вообще не потерял бы способности шевелиться, но я не хотел, чтоб эта ночь стала последней в моей жизни. Теперь мне было ради чего жить и хотелось об этом рассказать. Впервые после того утра, когда я купил диск Амалии, я вышел в интернет. Ничего не изменилось. Народ всё так же постился. В аську пришло несколько совершенно непонятных сообщений, отправленных, когда я был в офлане. Я начал всем рассказывать, как меня прет. Искренне порадовались только те, кто близко меня не знал – остальные устали от всенощного сидения в сети и не сочли нужным проявить участие. Парадокс инета – искренне говорить можно только с теми, кого не знаешь. И в этом прелесть такого общения.

Днем я без звонка поехал к преподавателю, но не застал её дома. Действительно, стоило бы заранее позвонить и договориться. Часам к двум меня свалил сон. Я включил музыку и заснул. Наверное, во сне я мычал.

Диалог по icq №5

Сара: Алло, ты здесь?

Фадо: Неа, нет у меня девушки.

Сара: Почему?

Фадо: У меня отвратительный характер. Ты ж видишь :) Наверное, поэтому. Да и вообще как-то задачи такой не стоит – найти срочно девушку. Просто не попадалось и всё.

Сара: Печально. А как же секс?

Фадо: Да не надо меня жалеть. Секса-то у меня в жизни хватает. У меня даже есть любовник.

Сара: Парень? 8-0

Фадо: Ну да. Я думал, что это уже как-то никого не шокирует. Тем более в инете. Если б мы в живую общались – тогда да, а через интернет это придает даже какую-то пикантность. Тем более ты, как я понял, девушка смелая.

Сара: Смелая. А расскажи, как это?

Фадо: Что – это?

Сара: Ну как это, когда парень с парнем?

Фадо: Ты как-то сильно общо спрашиваешь. Спрашивай что-то конкретное.

Сара: Ну, давай с самого начала. Ты с самой юности думал о сексе с другим парнем?

Фадо: Я открою тебе секрет – все парни хоть раз об этом думали. Просто у некоторых сработало табу и они посчитали, что лучше об этом не думать, а некоторые не стеснялись развить тему.

Сара: Получается, что практически у всех стоит это табу в сознании? Нет, сейчас люди не такие закомплексованные, как раньше. Не может быть, чтоб все так думали.

Фадо: Я тебя расстрою, но может. На самом деле парней, которые имели гомосексуальные связи, намного больше, чем принято считать. В армии, пионерлагерях, университетских общагах. Жизнь предоставляет столько случаев перепихнуться с другим парнем, что устоять очень трудно. Просто большинство понимает, что этот секс ненамного отличается от анального секса с женщиной, просто за секс с женщиной скины бить не будут и соседи в след не плюнут.

Сара: А интересно, когда двое парней это в первый раз делают, как они решают, кто сзади, а кто спереди.

Фадо: Да, я так решил.

Фадо: Извини, это не тебе было. А кто начал, тот и сзади. Очень часто до этого в первый раз и не доходит. Большинство кончает от простых взаимных ласк. Знаешь, нервы, возбуждение, ощущение запретного плода. Вероятность преждевременных эекуляци намного выше, чем при первых разах, когда парень с деушкой. Тем более, чтоб решиться на это нужно ооооочень хотеть.

Сара: Странно, а я даже и не думала.

Сара: А с кем ты там разговариваешь?

Фадо: С Марком – моим директором. Не обращай внимания.

Сара: А как у тебя это в первый раз было?

Фадо: За деньги. Мне нужны были деньги и я их получил. Но там ещё непонятно кто кого больше удовлетворил :) я кончил два раза, а он только один. Второй раз кончить я ему так и не дал. А если по ощущениям: я не понимал как я здесь оказался и что я вообще тут делаю. Но не стоит об этом сильно заморачиваться. У меня первый опыт неинтересный был.

Сара: а с вот этим твоим нынешним любовником у вас какие отношения?

Фадо: он в меня влюблен. А мне пофиг. Он просто красивый мальчик. И с ним это приятно. Мальчики умнее девочек. С ними легче поддерживать длительные отношения, если они не становятся женоподобными.

***

Я сделал из своей комнаты студию, обив стены войлоком и всяким тряпьем. В процессе обивания я заметил, что на войлок очень удобно на булавках вешать различные вещи. Так практически весь мой гардероб перекочевал на стены. Всё равно я уже практически ничего из всего этого яркого шмотья носить не стал бы.

Когда я находился в этой жуткой для постороннего человека комнате, мне казалось, что я стал такой маленький, что потерялся в своих собственных вещах. Как будто я резко уменьшился и теперь пытаюсь докричаться до всего мира. А кричать приходилось. Я не мог петь тихо, мелодично, растягивая ноты. Всё равно рано или поздно я срывался на крик и орал так, что уши закладывало. Особенно хорошо у меня получалось орать Госпел.

У нас мало негров и об этой замечательной музыке мало кто знает. Знать, что Элвис когда-то пел госпел – верх эрудированности. А меня просто разрывало от всех этих хоралов. Мне хотелось спеть каждым из этих голосов, но фишка госпела в том, что нужно быть негром, чтоб так петь. Я негром не был, но глотку готов был рвать. Некоторые свои напевы я записал и разослал по знакомым ди-джеям и саунд-продюссерам. О-о-о! Я конечно понимал, что я трудяжка и из того часа криков можно вычленить парочку удачных моментов, но чтоб столько. Отозвались практически все. Правда, чаще все же предлагали просто поорать во время записи каких-нибудь начинающих рок-дарований, чтоб мальчики не рисковали голосовыми связками. Мне рисковать было нечем и терять было нечего, поэтому я на всё соглашался. За две недели я записал не менее десятка песен. Мне приходилось орать последний куплет. Для создания особой энергетики. А потом мой голос просто смешивали с голосом вокалиста. Я просто кончал, когда слушал первую сведенную полностью песню. Я не ожидал, что так гармонично получится. Заплатили мне копейки, но это уже была победа. Пробовали меня на беках в живую, но не получалось. Я перекрикивал кого угодно и даже когда микрофон делали тише, всё равно было слышно мои хрипы.

С одним ди-джеем мы записали несколько семплов на английском. Не могу сказать, что получил от этого огромное удовольствие, но было жутко интересно слышать как твой голос меняется. После двухсуточной работы я уже научился подстраиваться под эти примочки. Ему тоже понравилось, как быстро я подстраиваюсь под электронику. Он сказал, что достанет процессор помощнее, и мы попытаемся сделать что-то вживую, прямо в клубе во время сета. Мне сразу показалось, что дальше разговоров это вряд ли зайдет.

Я продолжал бековать на разных студиях и в сумме деньги получались очень даже интересные. По московским меркам это всё же были копейки, но если учитывать, что я никуда не хожу и всю музыку качаю из интернета, этого хватало, чтоб иногда даже на такси проехаться. К славе я не рвался и не пытался тянуть одеяло на себя – это больше всего нравилось моим работодателям.

Всё шло так хорошо, что мне стало надоедать. Не может такого быть, чтоб всё шло гладко, без неприятных моментов. И вот эти моменты начались. Однажды я в маршрутке по радио я услышал свой голос. Небольшая обработка, слабенькие беки, но это был мой голос. А потом пошли какие-то женские визги. А потом ведущий сказал, что это поет какая-то девушка. На вид хрупкая, но с большим диапазоном. Я, конечно, имел некоторый опыт педерастии, но девушкой называть меня ещё рано.

Приехав домой, я сразу позвонил в студию, где записывалось это. Выяснилось, что первоначальный вариант сочли неудачным и просто положили на полку. Они даже из экономии места не стали обрезать куплеты. Я записывал полностью песню, но не во всю силу, а в обозначенных сетах разворачивался. И они эти слабые места взяли, сделали попсовую аранжировку, доплели какой-то бабский вокал (не из лучших) и выпустили это в эфир. Всё делалось под какую-то девочку, которой славы захотелось, но не такой как у всех попсовых, а со смысловым наполнением. Вот и слепили ей вокал с нуля.

Я распсиховался. За что – никогда ж не стремился к славе. Если б попросили, напел бы лучше. По-другому. Под обработку – как угодно. Но не так же нагло.

Потом перезвонили уже из студи. Дико извинялись. Просили встретиться. Встретились в студии. Там была эта бздюлька, которая украла мой голос. Я попросил её выйти, ведь предстоящий разговор к ней не имел никакого значения. Она психанула и сказала мне какую-то глупость. Я отвечать не стал, встал, вышел. Меня догнал продюсер, успокоил, повел в кафе на соседней улице. В результате мы договорились, что я записываю для этой девочки альбом за пять тысяч. Я согласился. Деньги не большие, но они давали мне возможность двигаться дальше.

Весь вокал мы записали недели за две. Я жутко устал и стал чувствовать что это такое – иммунодефицит. У меня поднялась температура и воспалились лимфоузлы. Я думал, что сдохну. Тоннами пил какие-то таблетки. Доктор из местной поликлиники разводила руками, мол, а чего вы ждали?

Но потом отошел. Ещё через месяц восстановился голос. Я был живой, вполне трудоспособный и у меня были деньги. Я позвонил тому ди-джею и сказал, что у меня появилась денюжка, чтоб купить нормальный процессор, но при условии, что он мне поможет сделать настоящую часовую программу. Он сказал, что планов в данный момент у него всё равно никаких и можно попробовать.

За месяц мы подготовили двухчасовой сет. Записали моим же голосом беки. Велик был соблазн устроить шикарный перформенс на первом выступлении, но я из суеверия не захотел, чтоб никто не знал моего имени до того, когда не захочет узнать его сам. Я не хотел чтоб услышав мое имя переспрашивали: а что он поет? Нужно было, чтоб услышав мои песни интересовались: а кто это?

Моё суеверие оправдалось. Я смог продержаться только 40 минут. Потом голос стал резко слабеть и разболелась голова. Домой я уехал, не дослушав даже отрепетированных кусков. На всякий случай весь вокал был записан заранее, но что-то грустное я почувствовал в зале, когда уходил. Голос звучал, но неживой.

Нет, госпел и бит это совсем не моё. Я просто не могу так распылять энергию. 

***

Наутро мне стало ещё хуже. Снова всё разболелось. В детсве я по два раза на зиму болел, а теперь полоса простуд началась у меня с очени. Мне казалось, что я нахожусь внутри живого сердца. Я чувствовал как его влажные ткани трутся о мое тело, сжимая его как судорогой. Я слышал каждый удар. Казалось оно сейчас меня просто раздавит. Дышал я тоже кровью. Я постоянно говорил и напевал что-то, чтоб знать, что я жив. Со стороны это выглядело как бессмысленное бормотание, но на больше у меня не было сил. Да и всё равно никто не услышит.

Диалог по icq №6

Марк: Что происходит? Это правда?

Фадо: Да, это правда.

Марк: Зачем?

Фадо: А смысл продолжать? Ты ж понимаешь, что с каждым днем мне всё хуже и хуже будет становится.

Марк: Не будет. Собирай вещи, возвращайся. Ты ж знаешь, арв сейчас прекрасно поддерживает форму. Никто даже ничего не узнает. Будешь пить таблетки, работать и протянешь ещё много-много лет.

Фадо: Ты ж знаешь мою философию. Если это судьба, то это судьба. Если мне будет судьба выжить, то уже послезавтра я буду в Москве и делай со мной, что хочешь.

Марк: А что ты собрался делать?

Фадо: Напьюсь снотворного.

Марк: Блин, я не знаю что с тобой делать. Ты самый упрямый. И взбрела же тебе эта муть в голову. Может передумаешь?

Фадо: Я так решил.

Марк: Тогда я не знаю. Пойду утром поставлю за тебя свечку и жду послезавтра в Москве.

Фадо: А если не дождешься?

Марк: Я, в принципе, ничего не теряю. Голос твой у меня уже есть. Я буду скучать без тебя. С тобой было очень легко работать.

Фадо: Кто бы мог подумать, что напутственные слова перед смертью такие банальные. И правильно. Пафосу здесь не нужно.

***

Неделю я провалялся в таком состоянии. Мне скармливали таблетки просто жменями, но в этот раз я уже этого не хотел. Мне не хотелось жить. Я разочаровался в себе, в своей способности петь. Да можно бесконечно долго орать дома. Можно пересилить себя и что-то помурлыкать в студии, но работать перед тысячной толпой людей, которых в первый раз в жизни видишь и которые в любой момент имеют право зевнуть, достать мобилку и начать от суки писать смски – это может не каждый. Только через телевизор кажется, что всё просто и все, кто пришли на концерт, пришли туда от трудно соизмеримой любви к исполнителю.

Я был на это не способен и было бы предпочтительнее, если б то сердце меня все-таки раздавило. И видок у меня был как у фрукта после соковыжималки. Щеки ввалились и в эти впадинах появились коричневатые, как последняя стадия синяка, пятна, на веках полопались капилляры и вокруг глаз стала расползаться синяя сеточка. Но глаза мне понравились. Они как будто стали больше и совершенно потеряли цвет. Они не поболели, просто радужная оболочка, раньше напоминавшая стружки от зеленого карандаша, стала светло-серой. Как раз когда я разглядывал такого нового себя, позвонил тот ди-джей и сказал, что мной кто-то интересовался. Я сказал, что сейчас вообще не в состоянии появляться на людях и сказал, что если кому-то что-то интересно, пусть приезжает ко мне. И если хотят застать меня в живых, то пусть это сделают сегодня, ато через неделю я, наверное, наложу на себя руки.

Она приехали этой же ночью. С каким-то продюсером. Его просто шокировал мой вид, но он продолжал говорить по инерции, что ему очень понравилось, как я работаю на сцене и мой голос, как будто он его уже где-то слышал. Я рассказал ему, где он мог слышать мой голос и его это немножко удивило. Он признался, что знал, что девочка поет не сама, но не думал, что это именно я. Как тесен мир.
Почему ты не занимаешься собственной карьерой?
Вот, занялся, и к чему привело.
Энергию ты явно не экономишь?
А что её экономить? Сколько той жизни? Лучше прожить меньше, но по-настоящему, чем тянуть.
О, прям философ. Ты пишешь?
Все пишут, только никто не читает. Просто кто-то понимает, что он бездарность, а кто-то называет свою прзу интеллектуальной. Сколько только слов не придумают, чтоб «дерьмо» не произносить.
А мне нравится. Ты ж раньше журналистом был?
Да.
Мне кажется, ты был хорошим журналистом. Странно, что я о тебе не слышал.
Я работал в специализированных изданиях. Но вы ж мне не книжку предлагать писать будете?
Можно на ты.
Извините, воспитание. Так что?
Я хочу использовать тебя в одном интеллектуальном проекте. В общем, есть идея сделать серию перформенсов для людей с баблом, чтоб они почувствовали себя интеллектуалами.
И моя роль в проекте…
Главная. Ты будешь петь, а твои концерты будут сопровождаться перформенсами.
Чтоб народ не скучал от моего вытья. Только понимаешь, у меня сейчас с пением проблемы. То, что ты видел в клубе, я уже никогда повторить не смогу.
А что-то поспокойнее, но не менее зажигательное.
Зажигательное? Да возьми трёх тёлок с сиськами, пусть они ими трясут – вот и зажигательно. Я ж пою не для того, чтоб танцевали, а для того, чтоб слушали.
Ну да, и в клубе ни сильно танцевально вышло.
Вот, мне нравятся русские романсы и фадо. Я смешиваю эти стили. Очень неплохое соединение получается. По крайней мере, похожего ничего я не слышал. Можно позиционировать как новое слово и т.д. и т.п. в общий план очень хорошо вписывается.
Хорошо. Мне нравится. А можно послушать?
Я тебе диск дам.
А в живую.
А в живую – я только сегодня из комы вышел. Дай пару дней акклиматизироваться – может и выглядеть лучше буду.
Хорошо, позвони мне когда будешь готов.
 

Диалог по icq №7

Сара: Как-то в твоем рассказе всё обычно получается. Я думала это так манерно, со смыслом, а ты говоришь, как об обычном сексе.

Фадо: Так оно и есть. Весь этот пафос раздули латентные гомосексуалисты.

Сара: Кто это такие?

Фадо: А это те, кто только об этом и думают, но стесняются попробовать ;)

Сара: Понятно.

Фадо: Расскажи что-нибудь о себе.

Сара: Нифига себе подъезд! Сам просил не спрашивать так, а спрашиваешь.

Фадо: Но ты ж не просила.

Сара: Ладно. В общем, я обыкновенная девушка. В школе училась на четверки, сейчас вот в универе на экономиста учусь. А ещё я еврейка.

Фадо: У тебя в детстве был огромный комплекс по этому поводу.

Сара: Нет, никогда не было комплекса.

Фадо: Неправдочка ваша. Был и есть. Вот у меня нет комплекса, что я русский и я не выставляю это напоказ – это просто часть меня. Как пальца на ногах они есть, но предмет культа из этого я не делаю. А вот у меня волосы редкие. Гадостные и жирные и я их просто сбрил. Понимаешь. Чего нельзя скрыть – то нужно подчеркивать. Это на уровне подсознания работает. Как защитная реакция. Вот у тебя тоже сработало.

Сара: Красиво говоришь, но я так не считаю.

Фадо: Признайся, ты просто об этом не думала.

Сара: Может быть…

***

И зачем я тогда на это всё согласился. Как только он ушел я резко вспомнил, что ещё днем собирался умирать и был уверен, что у меня это получится. А теперь я ввязался в какое-то новое сомнительное дело. Наверное, нагонят мажоров и буду все рожи корчить.

Но с мордой надо было что-то делать. За два дня улучшений не было никаких. да и самочувствие было пресквернейшее.

Я купил самую светлую пудру, тушь, тени, карандаш. Покрыл лицо пудрой так, что казалось, что она сейчас потрескается и станет отваливаться кусочками. Полдня я учился держать лицо без мимики, чтоб носить эту маску. А потом я нарисовал глада и мушку на скуле. Только с губами нужно было что-то делать. Красить их помадой мне очень не хотелось, и я просто нанес на них слой тоналки. Издалека губы казались тонкими, как у учительницы физики. Потом мы от этого хода отказались, и выступал я с просто ненакрашенными губами. А волосы я сбрил. Устал бороться с ними, постоянно делать укладку, чтоб эти три пера нормально смотрелись. Теперь у меня был синеватый гладкий череп. Его я тоже припудрил.

Нужно реже думать, потому что любой мыслительный процесс рано или поздно приводит к разочарованию. Если думать о прошлом – обязательно вспомнишь все неудачи, если о будущем – рано или поздно придешь к тому, что на тот свет мы забираем только воспоминания. А в них хорошего не всегда больше, чем плохого.

У меня была одногруппница. Конченая наркоманка. Нет, она не гнила в притонах. Она принадлежала к богеме. Она нюхала кокаин с туалетных бочков. По утрам, за углом универа курила травку. Потом бросила универ и стала просто жить. Периодически мы с ней пересекались и она становилась всё хуже. Однажды мы с ней встретились в каком-то клубе, вместе нажрались и поехали ко мне. Я тогда жил один в бабушкиной квартире. У меня не было гандонов и она сказала, чтоб я взял в её сумке, которую она оставила в прихожей. В сумке кроме презервативов были прокладки, какая-то косметика, ключи и Библия. Я спросил, зачем ей библия. Она ответила, что читает её по дороге на работу. Она уже тогда всё поняла. у неё не было мыслей. она просто действовала, не задумываясь. Мне понадобилось несколько лет, чтоб получить такую свободу.

Я решил просто действовать, не задумываясь о последствиях и перспективах. 

***

Первый перформенс был просто шикарным. Мы сняли огромный цех и весь его выкрасили в белый цвет. Даже стела и полы замазали белой краской. На стенах по всему периметру развесили панно и закрыли их мешковиной. Возле каждого стоял человек в черном. Мы даже маски им сделали. В определенный момент они должны были сдернуть ткань с картин. Народу набилось не меньше сотни и меня это прилично шокировало, учитывая, что каждому пришлось отвалить не меньше штуки баксов за приглашение. До сих пор не понимаю, как такое  удалось организовать. Начало было назначено на время заката. Замазанные краской окна светились ровным розовым светом. Народ собирался и ждал. Уже начались разговоры о декаденсе. Какое-то быдло пыталось возмущаться, что это такое. Те, кто хотел казаться умнее, молча наблюдал мешковину и пытался разглядеть в ней скрытый смысл.

И тут внезапно розовый свет солнца просто погас. Другого освещения не было и на секунду задержав дыхание присутствующие начали шушукаться. Потом стало тихо настолько, что, казалось, было слышно биение сердец. И тут все сердца слились в один удар. Ещё удар. Ритм нарастал и, зародившись в разных концах зала, сходился к центру. Снова стали слышны шепот и движение. Загорелась красная подсветка над панно. Сдернули ткань. От пылинок, кружащихся в красном свете, создавалось впечатление, что зал заполняется вязкой жидкостью. Ритм продолжал нарастать. Даже мне, ни раз присутствовавшему на репетициях, стало жутковато. Но нужно было петь. И я запел, низко, сливаясь с ритмом, чтоб потом фальцетом прорвать этот красный туман белым лучом из противоположного конца зала. Свет пульсировал вместе со звуком и только мой голос - белый луч прорывал пространство.

Показ длился сорок минут, но они промчались незаметно. После выступления я сразу же ушел из цеха. Народ ещё продолжал тусоваться, а люди в костюмах хирургов уже снимали панно с микросъемкой повреждений сердечной мышцы.

Потом я узнал, что три плаката вместе с освещением продали почти за двадцать штук. Подумать только.

***
Здравствуйте, - услышал я в трубке.
Здравствуйте. С кем имею честь?
Я был на вашем выступлении в заводе. Мне очень понравилось.
Спасибо. – блин, только фанатов мне не хватало!
Я хотел бы вас пригласить на свой День рождения.
Вы знаете, мне сейчас нездоровится и я вообще редко выхожу из дому и не очень люблю всякие шумные вечеринки. Спасибо за приглашение, но я не могу его принять.
Нет, вы не поняли, я хотел бы, чтоб вы спели у меня на Дне рождения. Хотя бы кусочек из того концерта. Я уже говорил с вашим продюсером. Я готов заплатить названную сумму, но он сказал, что дело за вашим согласием.
Он зал, что я не соглашусь. Я не хочу работать на этом уровне.
Если дело в деньгах, то я заплачу больше.
Нет. деньги мне не нужны. Просто я испорчу вам праздник. Это будет очень грустный День рождения.
Можно на ты, мы ровесники.
Нет, на ты нельзя. Мне не хочется вас расстраивать, но я вынужден отказать.
А можно с вами встретиться?
Не думаю, что от этого будет много пользы.
Но всё же. Это очень важно.
Я не выхожу из дому. Мне нужно отдохнуть.

И я положил трубку. Через два часа он позвонил в дверь. 

Диалог по icq №8

Сара: Ты хорошо разбираешься в психологии. Ты, наверное, психолог.

Фадо: Нет, по образованию я журналист.

Сара: А, есть сейчас такое явление – поющий журналист. Это когда постоянно тусишь с продюсерами и кто-нибудь предлагает попробовать.

Фадо: Мне никто не предлагал. Я сам попробовал. А директор у меня появился как-то сам по себе и на мое творчество он не повлиял никак. Все эти организационные фигни они так отвлекают от творчества. А я петь начал именно потому, что мне творчеством нужно было заняться. Без этого не мог. И потом не хотел расставаться с этой свободой.

Сара: Но продюсер ведь огромный процент, наверное, берет. Ты ж ещё не такая звезда, чтоб его на побегушках держать.

Фадо: А с чего ты решила, что я не такая звезда?

Сара: Если б ты был такой звездой, ты бы так просто со мной не общался.

Фадо: Не аргумент. Если мне интересно, я с кем угодно буду общаться. Не зависимо от того звезда ли я или мой собеседник. А вообще это не важно. Если ты не знаешь, что такое фадо, значит я не такая уж и звезда. А о продюсере – он где-то 80% забирает.

Сара: Ого! Не, я б не стала.

Фадо: А я стал. Тех двадцати, что я получаю, мне с лихвой хватает. И у меня есть куча свободного времени. Тем более, когда на гастролях, не платишь ни за что. Деньги, в принципе, не нужны.

Сара: Не, я б так не смогла – прям от денег отказаться.

Фадо: Деньги – не цель. Они для того, чтоб их тратить, а если тебе их тратить не на что –зачем этот мертвый груз? Пусть лучше эти деньги приносят счастье кому-нибудь другому.

Сара: Но если приносить счастье, то не лучше ли благотворительностью заниматься?

Фадо: Одинаково. Что отдавать деньги в чужие руки, сомневаясь, дойдут ли они до адресата. Либо просто отдать их человеку, который на тебя работает и избавляет тебя от многих проблем.

***

С охапкой красных роз. Он был похож на ребенка. Огромные черные глаза, но уже сформировавшаяся мускулистая фигура и морщинки вокруг глаз указывали на то, что он старше меня. Он подарил цветы, говорил комплименты. У меня кружилась голова, я пытался сопротивляться, постоянно говорил ему гадости, а он будто не замечал. Я сказал ему о своем недодиагнозе. Он сказал, что всё знает, но любит меня несмотря ни на что.

С этого момента всё покатилось под откос. Мне не хотелось петь, мне не хотелось вообще заниматься чем-либо. Я просто ждал, когда придет он. Он дарил мне заботу, которую не дарила мне мать, он готов был меня слушать и был у моих ног как котенок. Я гладил его по голове и рассказывал о своей жизни, предостерегая его от ошибок, которые совершил сам, а он всё слушал, со всем соглашался. Мне иногда кажется, что он был ангелом, посланным мне перед смертью, чтоб я одумался.

Мы сидели на моей маленькой кухни. Я мазал руки и лицо кремом, и наблюдал за своим отражением в оконном стекле. Он сидел слева от меня и не отрываясь смотрел в окно. То ли мое отражение, то ли на дом напротив, в котором то гасли, то загорались окна, ходили по балконам люди.
Зачем ты это делаешь? – спросил я его.
Что делаю? – как бы очнувшись от гипноза, переспросил он.
Зачем ты ходишь ко мне? Зачем даришь мне цветы? Зачем целуешь меня. Ты же можешь в любой момент заразиться.
Не страшно. Я хочу быть таким, как ты. Хочу делать то, что мне нравится и не думать больше ни о чем.
У тебя ж денег жопой жрать. Ты можешь выбрать любое занятие. И если умно вложить те деньги, что у тебя сейчас есть, то вообще до конца жизни можно ни о чем не думать.
Нет, всё не так просто как кажется. Есть множество вещей, которые держат.
Что держало меня?
Ничего.
Это тебе так кажется. Если бы я пил какие-то таблетки, я мог бы продолжать жить нормальной жизнью и доказывать, что «люди с вич могут жить много лет». Это было бы намного удобней и логичней. Но я ведь смог от этого отказаться?
Почему?
Потому что я понял, что жизнь это шанс. И здесь столько сквозняков. Ты даже себе не представляешь. В этих коридорах столько сквозняков и если закрыть одну дверь то медленно, очень медленно, так будто из-за неё кто-то подглядывает откроется другая дверь. А знаешь, кто это подглядывает? Судьба.
И ты хочешь, чтоб я закрыл какую-то из этих дверей?
Двери твои, ключи у тебя в руках, ты можешь выбирать. Сейчас будет лучше, если ты закроешь мою дверь с той стороны.
Ты меня прогоняешь?
Мне нужно спать.
Можно я останусь здесь? Буду спать на кухне.
Нет, это слишком рискованно. Так ведь?
 

***

Очередная волна ОРВИ расставила всё на свои места. Я был смертельно болен и уверен, что жить мне оставалось несколько месяцев, и это время нужно было потратить с пользой. Я перестал с ним видеться, а всё время проводил в студии, записывая одновременно два альбома. Второй мне так и не удалось дописать. Да и не нужно на самом деле – кому нужны два одинаковых альбома. Красиво было бы конечно выпустить посмертный альбом без музыки. Только голос. Без всяких эффектов, без чисток. Со всеми хрипами. Как в жизни. Записать 60 минут жизни. Но это, к сожалению, неосуществимая мечта. Наверняка из оставшегося материала сделают несколько ремиксов. Испоганят эффектами, но зато это будет несколько минут радости для кого-то. Кому нужно 60 минут чужой жизни?

Диалог по icq №9

Сара: А ты хочешь иметь детей?

Фадо: Может я и педераст, но не педофил :)

Сара: Дурак! Я имела в виду своих собственных детей.

Фадо: Когда-то хотел, чтоб у меня была дочка. Я б воспитал её такой светской львицей. Жестокой красавицей.

Сара: А почему когда-то?

Фадо: А мне сейчас по состоянию здоровья детей иметь не получится.

Сара: А усыновить?

Фадо: Нет. Не хочу. Я не такой человек и не смогу чужого ребенка нормально воспитать. Всё время буду задумываться о том, кто его родители и почему они его бросили и т.д. и т.п. а этой головной боли мне сейчас как раз не хватало! Да и вообще не люблю детей. Мне трудно общаться с теми, кто глупее меня.

Сара: Да, ты страшный человек. Но интересный :) мне уже пора спать. С тобой приятно общаться. Пока.

На Украину я поехал, потому что хотел умереть на родине. Глупая привычка – ехать куда-то умирать, но почему многие к этому так стремятся? До родного ПГТ я так и не доехал. На полпути передумал и теперь сижу в этой гостинице. Кажется, всё, что хотел, рассказал. А большего не надо. И так всё понятно. Миллионы людей вокруг, а в жизни – единицы. Множество звуков в мире и только некоторые слышат музыку. Есть солнце от которого закрываются очками и зонтиками, а есть звезды, которые мы видим всё реже. Мы слишком редко смотрим в небеса, а жаль. В этих точечках больше смысла, чем во всех книгах планеты. А эта чернота скрывает в себе миллионы судеб, которые нас никогда не коснутся.

Диалог по icq №10

Ангел: Я не могу. Я на стену хочу лезть!

Фадо: И что ты предлагаешь?

Ангел: Вернись. Я всё, что хочешь, сделаю.

Фадо: А в том и фигня, что я больше ничего не хочу. Не напрягайся. Всё будет хорошо, но уже без меня.

Ангел: Тогда я тоже сделаю это

Фадо: А толку? Я не верю в загробную жизнь, а даже если она и есть, то в аду парных кабинетов нет. Каждому своя сковородка – как при коммунизме.

Ангел: Я люблю тебя.

Фадо: А я никого не люблю. Даже себя. Понимаешь? Я всё, что мог, в этом мире – уже сделал. Мозги нельзя отправлять на пенсию. От этого только хуже становится. Если я ничем не могу быть полезен, то я хочу умереть.

Ангел: Ты можешь быть полезен тем, что наполняешь смыслом мою жизнь.

Фадо: Я наполнял сексом твою жизнь. А смысл ты нашел в ней сам. Не нужно мне этого приписывать. Какой смысл может быть в минете? И вообще в однополых отношениях. Сошлись, удовлетворили все фантазии, провели ряд экспериментов и разбежались. Какая перспектива у таких отношений?

Ангел: Прожить вместе до старости. Помогать друг другу в трудных ситуациях. Заботиться…

Фадо: Я что, похож на собес? Не идеализируй. Просто подумай, как можно влюбиться в дерьмо? А я дерьмо.

Ангел: Нет. Ты величайший из всех, с кем мне приходилось общаться.

Фадо: Тогда все остальные ещё большее дерьмо. Не нужно этих выяснений. Мне становится плохо.

Ангел: Извини.

Фадо: Просто забудь последний день, а всё остальное пусть будет в твоей памяти. Этот опыт тебе ещё пригодится. Удачи. Не отвлекай меня больше. Мне нужно закончить свою биографию.

***

Нужно ставить точку.

Я прожил 22 года. Хотя говорить «прожил это как-то лишком смело». Первые 15лет я боролся за эту жизнь. Потом ещё 5 лет пытался найти её, а она всё время ускользала. И только последний год  жил по-настоящему. Короткая жизнь. Короче, чем могла бы быть, но, знаете, этого хватает

Через 5 минут я помолюсь и приму снотворное. И через пару часов меня уже не будет.

Я не боюсь смерти только потому, что знаю, что её не избежать. Я так долго был близок к ней и только в этой близости я смог по-настоящему жить.

Я знаю. Я не боюсь.