Третий Прибор. Прощальная

Небольшое кафе, где продаётся пиво с марихуаной. Улыбчивый официант кивает посетителям, втайне надеясь на роскошные чаевые. Зал жужжит, не переставая. Звон тарелок и вилок-как заурядное многоточие для этого осиного гнезда.
Я не буду пить пиво. Я не хочу травить себя марихуаной. Я сижу и просто присутствую, иногда рассказываю что-нибудь легковесное и глупое.
Ты всегда любил ужинать один, но привычкам иногда изменяешь ( как, впрочем, и своим женщинам ). Ты заказал рыбу и белое вино. Меня всегда раздражало, что ты упрямо угадываешь мои желания. Я смотрю на стол. Тугие салфетки режут свой белизной. Бутылка запотела от смены температуры. Твои руки лежат скромно и аккуратно, стряхивая пепел от Kenta то на пол, то в узкую пепельницу. Я начинаю говорить, и тут же осекаюсь, переводя глаза на тарелки. Их три! И стула тоже-три.
Неужели он знает?! Я вглядывваюсь в его лицо. Оно спокойно и состредоточено, как всегда. Ничто в нём не изменилось, и ничто не высказывает его знание. Он машет официанту рукой и просит принести бокал красного. Я недоумеваю. Он красное не пьёт, а мне оно никогда не нравилось- пахнет стодолларовыми купюрами, а вкус-металлической мелочи...Официант подпрыгивает от усердия. Он лелеет свою мечту. Бокал ставят возле третьего прибора.
Я пркидываю в уме, что он может знать, о чём способен догадаться, и могу ли я возразить. У меня нет определенного вывода. Чаша весов склоняется поочередно то в одну, то в другую сторону. Я решаю вести себя так, словно ничего не происходит. Ничего такого, что кажется мне громом среди ясного неба.
Он улыбается. Я ни у кого больше не видела такой улыбки-она обращена ко всем, но не предназначена никому. Это не равнодушная ухмылка, но нечто, чему я не могу подобрать слов. В нём всё отличается от других. Но улыбка-его коронное оружие, которое опустошает меня и оставляет спокойной. Которое убивает меня, но делает бессмертной. Которое берёт мою душу, но даёт взамен сердце. Белые голуби воркуют, сидя на заброшенной церкви. Её крест от старости покосился, но песни голубей кружатся над кладбищем, а пустые могилы внимают им...
Он начинает изображать в лицах свой диалог двухдневной давности. Он говорил со своим вторым "я" и гордится этим, с готовностью поливая вторую свою часть соусом "небрежность". Его руки теряют умиротворённость: он вдохновлённо жестикулирует, изредка бросая ладони на стол, отчего тарелки подпрыгивают, а брызги вина оставляют крошечные пятна на снежно-глаженой скатерти. В то же время он успевает есть и пить, и делает это так жеманно, что я вижу не его лицо с небритым подбородком и широкими скулами, но женское-привередливое и кокетливое. Я моргаю, чтобы избавиться от наваждения.
Он спрашивает меня, почему я не хочу делить с ним его ужин. Хороша ли рыба? Или мне устроить разнос шеф-повару и пообещать ему бомбу за второй сорт? Он всегда прекрасно разбирался в сортах, специях, добавках, свежести. Он любил критиковать все кухни подряд-начиная от грузинской и заканчивая китайской. Дескать, никто готовить хорошо не умеет. Только он сам.
Я отговариваюсь отсутствием аппетита и для вида ковыряю нежное розовое мясо. Он смотрит. Он неотрывно смотрит на меня.
А я знаю, что есть мне нельзя, ровно как и пить-иначе он подтвердит свои догадки. Если я попробую хоть кусочек этой рыбы, или отпью глоток вина, то же произойдет с сёмгой и красным вином в третьем приборе. Он всё предусмотрел... Даже вино - красное, а не белое. Убыток красного заметить проще. Он знал, как выяснить то, что его интересует, не прибегая к вопросам. Не спрашивая меня прямо.
Я боюсь смотреть на третий стул. Я боюсь увидеть там тень от прошлого. Хорошо, что она стала тенью-теперь он не может её видеть, как раньше. Мне не хотелось бы рисковать и падать перед ним на колени в мутное болотце, названное отчего-то "любовью". Я не хочу больше стоять на коленях перед мудаком и молить его о чуде, что никогда не совершится. Я не знаю, есть ли любовь ещё. Может быть, она превратилась в угрюмую злость или хитрую, но бесполезную месть. Но что, если я выкинула её в свой колодец, наивно посчитав, что убила её? А она изначально умереть не может, и ещё жива? Её ладони до сих пор могут быть теплы, а движения горячи.
Я вижу, как он сверлит глазами третий, пустой стул. На его губах-досада и удивление. Значит, он не видит её! Я начинаю успокаиваться, и тоже бросаю взгляд на стул-невзначай. Там ничего нет!!! Боже мой, наконец-то этот стул действительно пуст! Я прикусываю губы, чтобы не рассмеяться. Моё сердце светло и бесстрашно. Я хочу попробовать убедиться в том, что всё позади. Мне вдруг становится страшно. Пальцы начинают мелко дрожать, кровь приливает к лицу. Мне так страшно, что я не могу глубоко вздохнуть, и мои лёгкие цепенеют. Мне кажется, что сейчас в моём горле весь лёд мира. Но я должна! Я обязана проверить!
Я беру вилку и нож. Но мне не унять панику своих пальцев-она такая сильная, что мне сложно поудобнее уцепить рыбу. Я откладываю прибор. Он насторожённо следит за мной. Он готов тонко звенеть от напряжения, как натянутая гитарная струна. Я беру сочный ломтик лимона и давлю сок-плавно и осторожно-на ломтик сёмги.После я выдыхаю и моим лёгким уже не так больно. Ррраз-кусочек начал своё путешествие в моём пищеводе. Два-вино отправляется в тот же путь. Я оживаю. Во мне просыпается зверский голод. Скоро моя тарелка пуста, и по меньшей мере три бокала вина игриво лопаются пузырьками внутри. И тут только я вспоминаю, и смотрю-сначала на него, потом на третий прибор. Он сжался и потускнел. Кажется, морщинок стало раза в два больше, чем было. Он выглядит старше своих лет. Он выглядит за тридцать пять. Куда только делась его бравада победителя? Где только спрятались его едкие шутки садиста?
А прибор... он полон. Не исчезло ни кусочка, не выпито ни капли.
Я встаю и иду к выходу, не оглядываясь. Я делаю рукой жест официанту, и он подходит ко мне. Я кладу в его карман пачку. Они у меня всегда в пачках-так проще считать. Его лицо преображается на глазах. Он неуверенно улыбается, будто становится ребёнком, которому подарили дистанционную модель, выпущенную в свет пару дней назад. Я тоже улыбаюсь. Я вдруг отчетливо понимаю, что на эти деньги он хочет скупить дя своей девушки половину цветов этого города. Моя радость становится всё сильней. Я выхожу прочь из этого кафе и ловлю капли летнего дождя, чтобы позже смастерить из них этот рассказ.