Политика старого казака Микиты Хижняка

- Эхе-хе-хе-хе-е!
- Что вздыхаешь, дед Микита?
- Да вот, жизня нонешняя не ндравится мне штой-то!
- А что так-то? Вроде нормальная веселая жизнь!
- Тебе, сынок, скольки годков?
- Двадцать… А что?
- А то, што ты ишо эмбриён, тебе жить-да-жить – ума набирать. Вам, молодым, всяка жисть веселой кажется. А поживи с мое, так ли загутаришь? Поневоле станешь худое подмечать.
- И что ж ты подметил, дед?
- Многое, сынок, многое…
- Например?
- Да вот, дюже слабой Расея-матушка стала, – все лаются на нее, кому не лень. Уважать перестали, стервецы!
- Эка ты хватанул! Ну и пусть лаются, не кусают же!
- Эт ты верно – хто лаить, тот не кусаить... Но другой кусучий выродок затаилси, улыбается нам и ждет, курвь, сваво часа. Когда пойметь, што совсем ослабла Расеюшка, ох, куснет, так куснет!
- Тебе все враги мерещатся, дед?
- А што, зараз не так?
- Расслабься, всех врагов Сталин пересажал!
- Эх, ты, зубоскал… Замолч, не погань покойничков языком своим пустышным!
- Это кого, Сталина?
- А хучь бы и Сталина... А особливо тех, кого он, как ты говоришь… пересажал.
- Так это не я говорю, это вон политики, депутаты да журналисты всякие…
- Депута-аты! Дерьмокра-аты! Продали державу за ляжки курины да за жувачку американьску. За деньгу зелену готовы под хвост их целовать. Пропала Расея… Эхе-хе... Пропала!
- Будя причитать, дед. Чем тебе Америка не люба? Деньга их зеленая круче шуршит и громче звенит. Не боись, у нас с ней дружба крепкая – видал, как Буш с Путиным на параде Победы рядышком сидели, улыбались друг другу?
- Улыба-алися! То меня и пужаить. Было, фашист так же улыбалси, да на парадах наших сиживал. Тоды тожеть вся страна по-немецки гутарила, как теперича по-американьски… - По-английски, дед!
- Чаво по-англицки?
- Теперь по-английски гутарят!
- Пущай по-англицки, какая, хрен, заразница?
- Большая… Американского языка нет – есть английский!
- Да хай бы и их не было, американиев тех… Итить его мать! Языка сваво не имеють, а весь мир завоевали! Фашист куда образованней был, да и тот каку войну развязал.
- Да что ты заладил: война, да война! Сейчас-то мир…
- О ту пору тож мир был… А умные люди гутарять: «Хотишь мира – приготовляйся к войне!» О как, понял?!
- Ты, видать, уже приготовился, – пулемет, наверно, вырыл?
- Я свое отвоевал – с тринадцати лет, как на Гражданьскую войну ушел, так до Хингана и протопал. И хучь в школах не учился, боле вашего разумею. Политику эту на себе спытал. Слухай, шо гутарю и на ус мотай... Ежели антирес имеешь.
- Слухаю, дед Микита, слухаю.
- Ить это как бываить: вона у нас на хуторе, ишо до войны, верх держали два самых что ни наесть крепких казака – Митяй да Кирюха. Помнится: все в обнимку хаживали. Друганы – не разлей вода! В четыре кулака всяку шалупонь по округе гоняли, многие женатики их за версту обходили. Так вот, дружить-то они дружили, но все одно косо глядели друг на друга, все одно соперники были, – каженый в одиночку верховодить хотел. Потом, значит, как из-за Аленки, нашей первой раскрасавицы, поскублися, так почитай, день через день друг дружке зубам счет вели: все пытали, мать их раскудрыть, хто здоровше будеть.

Так и со странами энтими, с государствами. Глядишь: набираить хтой-то силу, соседей забижаить, кочевряжится над слабыми. А те попыхтят, попыхтят, повозмушаются, а, получив по шапке, начинають объединятся в блоки там всякие да калиции. Тольки все попусту – и кучей на одного не сладють. Хто похитрей – стелится, паскуда, перед ним, в дружки набиваится. А тому дружки без надобности – слуг подавай.

А тута глядь: на другом конце хутора – ну, стало быть, земли – ишо один такой жа нарисовалси, почем зазря соседей лупцуить, а, може, просто мышцами шаволит – силу свою, значит, показваить. Дескать, вона я каковский, чем хуже тебя, тожеть верховодить желаю.

Это в политике штой-то вроде «равновесия» называится. И нет хужее, ежели нарушено это равновесие. Ежели один хтой-то поболе силу набираить – жди войны...

А так, смотрют они друг на дружку, глазами зыркают, кругами ходют, оценивають: чаще сходу не грызутся – опасаются. Втихаря вокруг себя шалупонь всякую собирают – опять жа для равновесия сторон. А, бываить, замирятся, как Митяй с Кирюхой, дружбу заводют, обнимаются на людях, и тогда держись – всем на орехи достанется, землю по-новой перекраивать зачнут. Но поскольку при дележке хтой-то завсегда в обиде останется, то не буде крепкого мира меж ими: рано аль поздно врагами смертельными заделаются и айда воевать. Те же, хто послабже, хвосты подожмуть и выжидають, штоб потом к сильному пристать, а ослабшего добить…
- Ну, прямо – Би-Би-Си, «Живая природа»!
- Ну, да… Акурат – «В мире животных»… Вот и слухай: о ту пору германец, как ныне американии твои, стал силу набирать, соседей помаленьку прижимать да зубы свои казать, не совсем выбитые в империалистическу войну. Ить некому было утихомирить яво, окромя нас, пожалуй. Все прочие тольки протесты протестовали. Вот он, хитрец, и замирился с нами: ох, и дружки мы были, закадышные, в гости друг другу хаживали, улыбалися. А он, стерьвец, все подмечал, да приглядывалси: пашаничку нашу жавал, до последнего составами грёб – к войне приготовлялси. И, не дурак будь, пол-Европы под себя подмял.
- Дед, так и Сталин, под шумок, землицы прихватил!
- Што верно, то, верно, чаво греха таить – взял маленько. Тольки те земли, почитай, исконно наши были, рассейские – со времен князей киевских кровушкой русской политые. И неча ровнять с тем, што Гитлер захапал – вон, до самого моря-окияна!.. Ты далее слухай, не путай меня – я и без тебя путанай!
- Молчу, дед!
- Молчи, сынок, молчи: мне сподручней гутарить, когда не перебивають. Так вот, есть такие страны зловредные, маленькие, но воняют на весь мир – политику делають. И, надо сказать, сильны они, стервецы, политикой энтой самой. За счет нее и выживають, паразиты: ну, ни чё их не береть. Уж хто не пыталси…
 - Ты это о ком, дед?
- О заразе англицкой, о туманном… как яво, запамятовал…
- Альбионе, что ли?
- Во-во, Альбиён, раскудрыт яво перемать! Замест того, штоб на материк высадиться, силой помериться, он со сваво островка Гитлеру, значит, пальчиком грозит, войной пужаить, другие страны подбиваить – дескать, ату яво, безобразника такого. А безобразник тот ужо войска приготовил, операцию задумал мудреную, штоб, значит, через пролив сигануть. Но, видать, бережет их море-океян, водица студеная – передумал, не стал рисковать супостат.

А, може, переиграли яво политики англицкие, в нашу сторону натравили. Кто их разбереть – шипьёны хлебушек не зазря едять…

А тут ишо, финны нам по гриве надавали. Почуял Гитлер слабину нашу – куды там, он-де пол-Европы шуткуя захапил, а мы финна еле сдюжили, – порешил брать быка за рога, да на тех рогах ливер свой поганый и растерял. Так и кончилась дружба, началась боротьба двух исполинов. А англицки да американьски вояки все выжидали – хто кому хребет перешибеть. И сдается мне, надежу имели, што нам хребет переломають. Во всяком случае, дюже не горевали бы. Ить, с ослабшим германцем куда сподручнее поладить, чем с неуправляемой Расеей. Опять жа, делить есть чаво – вона скольки землицы у нас. Это уж после гуртом кинулись добивать германца да добычу делить; за нашей спиной договоры договаривать и войны там разные холодные замышлять. Тады и сказалася натура их вражиная и ненасытная...

– Дед, а как же их помощь нам? Ну, техникой там, материалами... Ведь говорят, здорово помогли.
– Хто говорит-та? Опять твои депутаты-дерьмократы да журналисты всякие? Ты их более слухай...
– Так что, дед, все эти разговоры о ленд-лизе байки?
– Ленда-Лиза... тьфу ты, язык скособочилси! Помощь – энто когда безвозмездно, а тута? Технику – в аренду? Матерьял – за наше золото? Ну, што ж, не стану лукавить, было дело, и в самую лютую пору сорок первого года к месту пришлося. И на том спасибочки. Но техника была хлипкая: самолеты и танки наших морозов не сдюживали, да и горели факелами.
Сколи в них людев наших посгибло. Да и слали нам то, што им уже не подходило... Рази вот Штуди-Бехеры, тягячи ихние здоровские были...

Но тут, сынок, в пору буде вспомнить, как в сорок пятом годе они энту технику в обрат от нас получали. Чин-чинарем комиссия, каждный винтик-болтик-клепочку проверяли, каждный набор инструментов шупали. Хде там красочка обсыпалася али дверца помялася – за любу нестыковку чеплялися, взад вертали. А за то, што в бою сгибло, золотом добирали. И энто опосля такой-то войны, опосля такого пламени-пожара...

Так ты слухай, што далее было, когда всю технику приняли... Слухай в оба уха и запоминай! В стране разруха, города в руинах, народ по карточкам живет, надоть хозяйство поднимать. Тут каждный тягач, каждный мотор на вес золота, а они всю энту технику построили рядком, пересчитали и... под пресс, на переплавку! На наших глазах – под пресс! С улыбочками ехидными – под пресс!!! Вот так...

А ты гутаришь – дружба! Они дружуть, покуда силу чують, али сами не скопили силов достаточных – завсегда так было…

Когда нас из Германии на японца повезли, дали нам нового политрука – фамилью уж не упомню – молоденький такой летеха. Умный был чертяка, начитаннай. А на восток дорога дальняя, так он соберет нас в вагоне и давай беседы беседовать, про ишторию гутарить. Много интересного поведал про войны всякие, што на Руси случалися, да за ее рубежами происходили. Так меня, што током вдарило – ну, думаю, сколь кровушки пролил солдат русский, сколь костей просыпал за интересы иноземные – не сосчитать, не упомнить! Без помочи Расеи-матушки да штыка рассейского в Европе – никуды, а все одно не по ндраву она, хто тольки не зарилси на нее: и лях, и швед, и турок, и француз…

К слову будь сказано, француз до того, как навалиться на нас, тожеть дружбу с нами водил, тожеть улыбалси. Акурат, что той Гитлер.
- Ну, ты, дед Микита, сравнил! Гитлер, что вытворял, людей миллионами уничтожал!
- Слов нема – Гитлер куда лютее был. Но я што кумекаю, ить Напольён тожеть людишек наших погубил без счета, опять жа Москву пожег. Но с тех пор, почитай, двести годков минуло, многое забылося... А минует стольки с последней войны – как оно ишо повертается, ежели ноне в Прибалтике фашисты образовалися…

Но я все боле о другом гутарю: о ту пору, тожеть два исполина было – француз да Расея-матушка. Австрияки, там, пруссаки, не раз ужо битые, попритихли, а прочие, хто слаб был, хто Напольёна слушал – за себе опасалси. Что интересно, тольки Расея вступит в войну – француза бьют; тольки выйдет из калиции – француз побеждаить. Тады он решил с царем нашим задружить, вместях миром управлять. Ты ж, наверно, и слыхом не слыхивал, шо атаманы подняли казаков доньских и ускоренным маршем повели через Сибирь на Индию – о ту пору англицку колонью? Вот они царя нашего и кокнули – дюже спужалися…
- Кто – они, дед?
- Как хто? Опять жа энтот, туманный…
- Альбион?!..
- Альбиён – Напольён!.. Ндравится мне энто слово – на матюк нашенский похож… Так вот, той Альбиён туманный, как вша лобковая на срамном месте, сидит себе на острову и миром правит: то не делай, туды не лезь - паскуда! Войну Напольёну объявляит, калиции создает, а сам на материк носа почти не кажет, но готов, стервец, драться с ним до последнего австрийского или рассейского солдата. Хотя какой солдат, австрияк энтот али даже пруссак? Да и сам он, англичанин, – хлипкай, тольки пыжится от спеси… Я повидал яво в сорок пятом годе …

Ну, так вот... О ту пору, тожеть Альбиён энтот водица сберегла – Напольён хучь объявил яму блокаду контенинтальну, хучь, как волчара у кошары, крутилси, крутилси у проливу, грустно так глядел в яво сторону, ан не решилси таки…Потому плюнул в горестях и повертал оглобли супротив Расеи.

Вот тебе, сынок, и дружба ихняя…

Не любят нас в миру, не любят, а пуще боятся. Зависть их душить – как жа, такая территорья необъятна…
- Ладно, дед, не грусти! Коль Россия поднимется – всем места мало будет!
- Энто оно так…Но дюже долго мужик русский запрягает, сынок, – скольки кровушки прольется, скольки людев поляжет, покуда наш верх будеть!..
- Дед, а, может, ты зря переживаешь? Как-никак – двадцать первый век. Люди сами понимают, что воевать бессмысленно!
- Да рази я супротив? Дай-то Бог, штоб я ошибалси, дай-то Бог! Эхе-хе-хе-хе-е!..


23.05.2006 г.