Шинель Котелевского

Кто служил в армии, тот знает, что ротный старшина – самый прижимистый человек в военной части. Ему по должности положено быть хапугой: за каждую вещь отвечать, знать, где она находится в данную минуту, иметь цепкую память, вести строгий учет. От этого напрямую зависит его (и его семьи) материальное благополучие.

Так вот, расскажу о нашем старшине – усатом, пузатом, старшем прапорщике Хомине.

Говорили, что он родом из западной Украины – «бендера», как мы его называли. Хохлы, а особенно западные, сами по себе – прижимистые. А тут еще и должность обязывает – полный комплект, как говорится. Правда, ради справедливости надо добавить, что солдаты, хоть и не любили его, боялись, но уважали. После «дембеля» я не раз беседовал с ним и признаюсь: нормальный мужик, просто должность у него такая – старшина.

Командир части только ему разрешал иметь усы. Поговаривали, что так и сказал: «Хомин, увижу у кого-нибудь усы – твои сбрею». Но это так, промежду прочим. Про усы как-нибудь в другой раз…

В бытность мою «салабоном» был у нас один «дед», узбек: не помню, как его имя, как фамилия, все звали его Чикаго – почему, мне неизвестно. Кадр еще тот – шухарной, комичный, похожий на артиста Садальского, плут.

Как и все «деды», он тщательно готовился к «дембелю»: достал новые сапоги, проутюжил гармошку, на новую шинель нашил жесткие погоны, петлицы и шевроны, шапку до синевы, через сырое полотенце, пропарил сапожным кремом, согнул и отполировал бляху нового кожаного ремня. Дембельский альбом – как художник за это отвечал я – был почти готов. Но самый главный, самый изысканный атрибут «дембеля» осеннего призыва – ПШ (полушерстяной китель и галифе) он оформлял сам: погоны, шевроны, петлицы, значки первого класса на груди, даже аксельбанты. Китель изнутри обшил, синим бархатом, по обшлагу вшил белый кембрик.

Он так гордился своей дембельской формой, пыжился и шепелявил:
- Надену ПеЩа, – слово в слово, как он говорил, так и пишу, – возму дифломат (дипломат), пойду по тарптуару (тротуару), на каждном септафоре (светофоре) буду карсаватся (красоваться) девушкам!..

Но, как обычно бывает, чем дорожишь, то и теряешь, – старшина нашел его расшитый китель. Сорвал все регалии, спорол подкладку и запрятал добычу в каптерке. Находчивый «дед» достал другое ПШ, точно так же оформил его и, насмехаясь над старшиной, стал ждать «дембеля». Но не буди лихо, пока оно тихо... Хомин не зря хлеб ел – нашел и второе ПШ, ободрал его и отправил вслед за первым. Чикаго не собирался сдаваться, старшина – тем более, и в итоге эта процедура повторялась несколько раз.

Вся часть, от командира до последнего «салабона», с замиранием сердца следила за их противоборством: один – доставал, обшивал и прятал, другой – находил, спарывал и уносил в каптерку. Так продолжалось, пока «деду» на руки не выдали документы об увольнении в запас. Злопамятный старшина сам взялся снаряжать его в дорогу. Солдаты очень расстроились, увидев, в чем Чикаго уезжал домой: помятая белесая шапка, обшарпанный широченный китель, старые ботинки, выцветшие брюки, некогда ушитые с боков, а потом распоротые самим старшиной – широкие неровные полосы, как лампасы, темнели по бокам. Но, главное – шинель!..

Солдаты знают, как выглядит старая, поношенная шинель: почти красная от времени, обтрепанная, лысая, облезлые звезды на побелевших пуговицах. Такая же была на Чикаго, да еще на внутреннем кармане хлоркой замазан пяток фамилий. Последняя – Котелевский, неровными буквами белела ниже кармана.

Котелевский – бестелесное существо, почти привидение, одного с Чикаго призыва. Для него служба была «временным неудобством»: его жена снимала квартиру рядом с частью, и он каждый вечер уходил к ней, а к подъему возвращался. Не отличаясь аккуратностью, на босу ногу носил сапоги, ходил в потертом кителе и в этой шинели, судя по надписям, после десятка рук попавшей к нему, когда он был еще «салабоном»…

В таком неприглядном виде Чикаго уходил из части. За время работы над его дембельским альбомом я почти сдружился с ним, и потому с грустью смотрел ему вослед, пока он не вышел за ворота КПП. Чтоб подчеркнуть свою победу, старший прапорщик Хомин лично проводил его до вокзала и посадил в поезд.

Вечером, когда начальство разошлось по домам, а дежурный по части отсыпался в дежурке, на КПП, в своих «лохмотьях», появился Чикаго. Устроил всем шикарный прощальный банкет, неизвестно из каких сусеков достал полный комплект дембельской формы, в том числе и обшитый синим бархатом, сияющий аксельбантами китель. Переоделся, взял в руки дипломат с личными вещами и дембельским альбомом, и отбыл в свой солнечный Узбекистан: «с дифломатом в руке карсаватся девушкам, на тарптуаре перед каждным септафором». Чикаго переиграл старшину!..

Прошло больше года. Я сам стал «дедом». Когда оформлял свой дембельский альбом, подгонял форму по фигуре, пришивал жесткие погоны, петлицы и шевроны (аксельбантов не было – у весеннего призыва не такая пестрая окраска), я вспоминал Чикаго и частые угрозы старшины:

- Смотри у меня! Домой поедешь, как Чикаго! – он и не догадывался, каким франтом выглядел тот, когда в последний раз, уходил из части…

Как-то воскресным зимним вечером дежурный по части старший прапорщик Хомин собирает солдат в клубе для просмотра программы «Время». Мы не любили эту процедуру, но деваться некуда – старшина есть старшина. Сидим, полусонными глазами пялимся в экран телевизора, а Хомин с последнего ряда, от самой двери в будку киномеханика, как горный орел, следит за каждым нашим движением.

Вдруг слышим его сопение. Оборачиваемся – он крутится вокруг двери кинобудки, заглядывает в щели, замочную скважину и спрашивает:
- Безик вернулся из увольнения?
- Нет, – отвечаем. Безик – это наш киномеханик Вова.
- Почему же в будке свет? – хмурится старшина.
Приглядываемся, действительно – в кинобудке горит свет.
- Наверно, забыл выключить!
- Как это, забыл выключить?
- Ну, мало ли!..
- Да, что ж он так?
- Да ладно, товарищ старший прапорщик, он вот-вот вернется!
- Что ж он так? – повторяет старшина и, отдуваясь, садится на место. Но буквально через пять минут слышим:
- А в чем он ушел?
- Как в чем? – оборачиваемся и уже со смехом наблюдаем, как старшина топчется у двери, кряхтит и заглядывает в замочную скважину.
- Шинель на нем была?
- Да, вроде, была.
- Тогда, что за шинель в будке? – его вопрос ставит нас в тупик.
- Кто его знает?
- А что, ключи только у него?
- Да, товарищ старший прапорщик.

Старшина садится на место, то и дело оборачивается на дверь, ежеминутно смотрит на часы. Иногда встает, заглядывает в замочную скважину и, в конце концов, минут через двадцать, не выдерживает:
- Сержант, тащи топор с пожарного щита!
- Товарищ старший прапорщик! Время, почти десять, Безик скоро вернется, сам откроет!
- Я тебе говорю: тащи топор!

Сержант нехотя выходит из клуба и возвращается с топором. Старшина хватает топор и, не медля ни секунды – еще бы, бесхозная вещь пропадает! – пытается отвести язычок замка на хлипкой двери. Возится около пяти минут, наконец – победа! Он врывается в будку, хватает добычу и выходит с ней обратно – в клубе свет ярче.

И вот представьте картину. Старшина вертит в руках старую, почти красную шинель, разворачивает изнанкой, читает белую корявую надпись: «Ко-те-лев-ский» и, взвывая раненой волчицей, восклицает:
- Что-о?!.. Я же полтора года назад, эту шинель проводил до самого вокзала!.. Собственными руками в поезд посадил!..

Все, кто знал Чикаго и историю его борьбы со старшиной, выпали в осадок...


1.02.2005г.