клф нло н. бодров эссе-эпистола 14 Эпоха скептика

 Эссе-эпистола № 14 Н.Бодров НЛО-99
 « Эпоха скептика»
 (Социальный заказ)
 Мы живем все дальше и дальше... Мы движемся по вектору развития общества, счастливо совпа-дающему
с вектором нашей собственной судьбы. Мы существуем. Мы выживаем. Наши нервы выдержали все это. На-
ши желудки переварили все это. Наш мозг приспособился ко всему этому. К новым мыслям и но-вым разгово-
рам. Новым отношениям и новым образам. К новой шкале ценностей и новой манере поведения. Наши широкие и задумчивые архангельские глаза стали быстрыми мелкими степными глазками. Наши руки разучились изготавливать предметы, но научились выполнять красивые жесты, предла-гая товар. Мы перестали быть народом. Стали социумом, электоратом, рынком (стаей). Не спорю, мы поумнели. Мы стали совершенней. После минутной нерешительности, шахматистка- эволюция сделала точный ход, выбрав наш класс, как проходную пешку. (Не спорю, Маркс определял поня-тие класса по- другому.) Но... Маркс развенчан.
 Слабые и неспособные отмерли, отошли на второй план и скоро вообще рассеются в тумане ис-тории. Они не оставят после себя потомства. В лучшем случае их след будет обнаружен в будущем талантливым археологом в виде костей, удивительно похожих на наши. (Говорят в древности неан-дертальцы и кроманьонцы, а может, питекантропы и неандертальцы, ну, или кроманньонцы и кос-монавты жили какой- то отрезок одновременно. Иногда даже на одной территории. Интересно, кто к кому относился снисходительно и кто кого обзывал «примат»?)
 Мы уплываем все дальше и дальше. Звуки голосов от развилки двух рек все тише и тише. Кто там остался? Дороги ли они нам, или так... факт биографии? А если там осталась мама, так и не нау-чившаяся говорить по- нововму? А если там остался друг, не захотевший делать завлекательных жестов руками? А если там осталась любимая? (Нет, не эта- та! Эта- не та! Просто эта когда- то была той!) Глаза которой по- прежнему широки, а взгляд ничего не предлагает, а только светится любопытством и лаской. А если там остался народ... Пусть не весь- большая его часть. Те, кто не захотел перестраиваться и сейчас растерянно молчит, удаляясь от нас по другой протоке. Два брев-на сломано. Утоплен походный котелок. Капает кровь с прокушенной губы...
 Наш парусник мчится дальше. У нас своя дорога. У нас свой путь. Честно. Он более сложен. Он более опасен и утомителен. Слава богу, у истории нет обратного хода и она избавила нас от мучи-тельного выбора, имей мы возможность вернуться. Мы добрые. Мы лиричные. Мы искренние.... Но вернуться!!!???
 Господи, как много нужно потерять времени, чтобы объяснить им, как нужно измениться, чтобы остаться в стае, чтобы не оказаться на обочине истории. Как много нужно потратить сил, чтобы заставить их идти с нами! Мы их так любим, что кажется готовы пожертвовать частью крови, те-кущей по нашим жилам, частью мозга, чтобы привить им новое сознание, частью жизни, чтобы они согласились остаться с нами и во время нашего нового пути
подарили хотя бы каплю своей белой незапятнанной души нашим детям... взгляд которых уже от-кровенно волчий.
 Как многому их нужно обучить, чтобы они пригодились хотя бы в качестве юнги!
 Впрочем, и сами они не знают, плыть ли с нами, или остаться, чтобы не стать обузой... Улыбка снежного человека так наивна, а взгляд так растерян... Кроманьонцы строят планы оседлого образа жизни. Им просто некогда терзаться не до конца осознанными чувствами. Эпоха подталкивает их в спину. Они и так едва успевают переставлять ноги (грести веслами). Родные глаза исчезают в мут-ных разводах утреннего речного тумана. ... Они любят нас и...оста-
ются. Один... другой... третий...
 Ты что- то быстро объясняешь. Целуешь руки и обнимаешь за плечи. Ты бьешь кулаком по столу. А сам все время косишь через плечо, где лихой морячок кругами ходит вокруг швартового каната, а капитан курит трубку и деловито поглядывает на старую рынду. Да нет... ну не звери ж... только желательно побыстрее... время, знаете...
 Как жаль, что вернуться вспять невозможно. Как жаль,что ход истории жизни необратим. Как здорово, что наши весы с точностью всего до 28гунцигов и на них невозможно определить, что же перевешивает: «как жаль», или «как хорошо». Буриданов осел обязательно что- то выбрал бы. Но что? Слава богу, нет этого вопроса. Секундная стрелка проскакала еще одну окружность. Я молча сопроводил ее взглядом. Прозрачная плоть времени неуловима, неощущаема, но удивительно ре-альна и пугающа...и конечна.
 Я сижу в одиночестве и ощущаю, как приходит (Пришла!) наша эпоха. Эпоха! Неправда, что я бездельник. Счиаю звезды, ловлю летучих насекомых, да бью деревянные заготовки для ложек. Я- Предприниматель. Я думаю, что бы такое предпринять, чтобы мое окошко №5 не показалось мне раем, а всего лишь удачным эпизодом в чреде.
 Время предпринимать! Время предполагать и высчитывать. Моя задумчивость- маска. Моя не-подвижность- необходимость наблюдать за местностью из засады. Не скажу, что мне это нравится, но... у меня просто нет сегодняшних слов, чтобы продолжить это «но».
 Наша Эпоха просачивается (Просочилась!) вов се щели. Она пушистой дымкой вползает в неза-шторенное окно во время сумерек. Она воем милицейской сирены наполняет наш маленький дво-рик, где когда- то мы играли в хоккей на валенках ( Правда это было в другом городе, а город этот был на другой планете, или в другой жизни... у меня снова нет теперешних слов...) Она втискивает-ся в замочную скважину медной бородкой поддельного ключа. Она выбегает на футбольное поле веселыми и жестокими игроками соперника. Она роет кабельную траншею под мой дом, до цокко-ля уже охваченный ее властью. Она неумолима, как Волковский «Желтый туман», как стая саранчи на поле соседнего колхоза.
 С Эпохой ничего нельзя поделать. Она просто приходит. Слава богу, что нельзя стать героем, противостоя эпохе. Соблазн велик, но в борьбе с нею, упустишь столько возможностей, что апло-дисменты стронников только расстроят
 Оглянитесь вокруг!
 Флаг другой!
 Флаг другой!!!???
 Другой!!!
 Кровь не алая. Она имеет оттенки от розового до кирпичного. Небо не синее. Особенно, когда облачно. А сегодня в 21-00 облачно всегда. Песни не мелодичные. То есть- мелодичные, но мело-дия у каждого своя. Пьяницы- не веселые. Они просто снимают накопившееся за неделю напряже-ние. Искрит!!! Но, даже выпив, они планируют, чем заняться завтра и как с пользой для дела потра-тить выходные. Дети не игручие. У них уже нет рогаток и они не понимают смысла игры «Знамя». Они меняют кэпсы на деньги, которые потратят, чтобы купить еще больше кэпсов. Рыбалка неин-тересная. Рыба клюет сразу и заглатывает капроновый муляж аж до заднего прохода. Вода в трубах не горячая. То есть горячая, но так, чтобы не обжечь. Снег не холодный. Разве это зима?! Слякоть и простуда.
 Жизнь идет. Герой нашего времени, словно неудачник, стремится скорее, не найти и добиться,а избавиться и убежать. От себя не убежишь. От своего «Я» («я»?, «Я-я»?) не избавишься.
 Обратите внимание, как мы озираемся по сторонам. Глаз отдыхает на непохожих. Ловишь себя на мысли, что хочешь сказать что- то доброе человеку с открытым лицом. Хочешь похлопать по плечу разоткровенничавшегося (уф, словечко!). Хочешь чем- то помочь трудящемуся.
 Но это пережитки! Детская болезнь...чего- то там в чем- то... (как быстро вылетают из головы малонужные слова!)
 Старая шерсть клочьями ползет с волкодлаков.
 Глядите- вон пошел лирик!!! Как он... И почему... Я, собственно, ничего, но... это ж умудриться надо в наше- то...
 Неандертальцы уходят в теплые пещеры. Там они вспоминают эпоху романтики, когда было при-нято, пусть и мохнатой рукой, дарить настоящие цветы. Тогда все было другое. И, вероятно, тогда усмехались, видя скептика. «Ну и что?»- говорил он. И все задорно смеялись, скаля верхние резцы. Скептиков было мало. Но были они умны и осторожны. Склонны к дезиртирству и мелочности. Малоэмоциональны и скрытны. Эволюция уже тогда имела их ввиду.
 Потом опять было все другое. Энтузиасты обвинили романтиков в слабости духа и, поддержан-ные оптимистами, стали последних клеймить, обличать и доказывать им, что все должно быть по- другому... Слава богу, скептики быстро научились громко кричать, ходить строем и улыбаться так, что убегали собаки. Нас уже было больше. Но даже друг- другу мы не говорили, кто мы есть на самом деле.
 Энтузиасты чего- то добивались, сокрушая и калечась. Призывая и мобилизуясь. А мы (не я!) ки-вали головой, поддакивали и подносили (снаряды, кирпич, стаканы). Мы помогали. Но сами дума-ли, как выжить. Мы давали здоровое потомство. Мелкое и яростное в драке. Визгливое и хитрое. Тонкое и изобретательное. Все остальные уже знали, что мы есть. Мы были очередным продуктом истории. Другие виды доживали. Мы- только выходили в мир. У нас было чуть- чуть другое строе-ние черепа и пальцев верхних конечностей. Мы вели слегка иной образ жизни. И имели повадки, отличные от других обитателей. Просто они не задумывались о классификации. Мы же в извилинах своих продолговатых мозгов давно расставили всех по- ранжиру и спрогнозировали все расклады.
 Пиковый туз был в самом конце!!!
 Впрочем, об этом многие догадывались. Но только мы знали, что у сдающего под локтем есть еще один. Он надеялся на него. А мы ждали удобного случая, чтобы ловко сменить козырь.
 Наш парусник поймал ветер и несется по самому фарватеру. Жизнь мелькает, как дома на полу-станке, когда глядишь из окна «скорого». Проводник не разносит чай. Глупый. Он не хочет зарабо-тать. Этот напиток по- привычке, любят все. Скептик не доверяет названию и цвету, но заплатит сколько попросят. Он тоже жил в одно время с проводником. Время, которое кончилось вот только что...
 Дедок смахивает шевроном слезинки с седых усов и неуклюже вертит форменную фуражку. У него умер кто- то из близких, но работа... Надо ехать в поездку. А чай... Кому надо- сделают сами. Он останется со своей болью один на один. Хо-тя бы втечение этого перегона.
 Эпоха меланхоликов оборвалась внезапно. Главный меланхолик схватился за сердце и его уво-локли на носилках двое пофигистов. Его преемник сонно согласился на предложение принять пост. Но сделал это настолько неуверенно и шагнул так вяло, что многие просто не заметили нового лица. Несколько слов, ко-торые он попытался сказать, разобрали единицы. Да и те были скептика-ми. Они не поверили замаху и возможности удара. Они усмехнулись пер-спективам ускорения. Они округлили глаза, когда коллективу предложили что- то переделать. Все, что смог сделать коллектив- это толкнуть не-скольких делегатов поинтересоваться опытом скептицизма. Кто были эти делегаты. Объяснять не нужно. Опыт они и переняли.
 Тут- то все и произошло.
 Пришла новая Эра.
 Пока не набили по башке (никто просто не верил), кучке отребья удалось- таки с помощью рыча-гов закатить долбаный Сизифов камень на кручу и там, для стабильности, залить бетоном. Монумент!
 Скептики не верили ничему. Не верят и сейчас.
 Ни флагу этому, ни времени этому. Ни себе (ибо свою природу они знают). Не верят даже тому, что камень когда- нибудь не скатится вниз, пусть и в бетоне. Скептики все подвергают сомнению. (Я же сказал...ВСЕ!!!) Это жутко! Дрожат обрывки тонких струн в их арифметических душах. Плачут они по ночам в чуланах, чтобы никто не видел. Но секундомеры в их карманах. И время плача точ-но отсчитано. Взывают они иногда к прошлому. Грусть появляется в их глазах. Но всегда это лишь мимолетная слабость. Секунда, которая не должна давать другим повода посчитать, что...
 Вектор времени не имеет обратного направления. Они бы хотели вернуться в те годы. Попытать-ся спасти тех, кто ушел иным путем. Но (слава богу- тс-с-с) (не сознаются они даже себе...), это невозможно. Тогда была чужая эпоха. Теперь- НАША!!!
 Они становятся хищными. Их дети еще более способны. Они чуют тепло с двадцати шагов, пусть даже густая листва заслоняет его от взгляда. Они интуитивно выбирают ту тропу, на которой нет капкана. Они считают выигранной любую битву, которой удалось избежать, но те битвы, которых избежать не удалось- они выигрывают. Пусть и не с первой попытки. Говорят, у младенцев этой эпохи еще более выпуклые лбы. На кисти появился зародыш шестого пальца. Причем с четырьмя суставами., а язык стал раздваиваться. Новорожденные на второй день способны питаться растер-тыми злаками. Гораздо меньше спят, при этом чувствуя себя нормально. Тонкая светлая пленочка к вечеру наползает на их глаза (и это не веко!). Час- другой их мозг отдыхает. Они говорят медлен-нее. Движения их вялы. Но проходит время- они так же бодры и энергичны. Я все больше убежда-юсь- с новой эпохой на планете Земля появился новый вид
 Эволюция. Эпоха. Естественные процессы.
 Это их время.
 Поезд размеренно постукивает по стыкам рельсов. Старик- неандерталец в железнодорожной форме сидит, уставившись в одну точку. Он оцепенел и только периодически выкатывающиеся из его глаз слезинки говорят, что он еще жив.
 - Сиди- сиди, дедушка...- говорю я ему.
 - Ты чего ж... чаю хочешь?
 - Сиди, дедушка, отдыхай... я и сам попью и твою работу выполню- всем в вагоне разнесу. Люди пить хотят.
 - Так заварка ж... там, на полочке...
 - Нет... отдыхай дедушка... у меня своя. Импортная. Цейлон. Вкусная-а...
 - У-у-у...
 - Я и тебе налью.
 - Так как же? Так за что ж?...По чем?
 - А ни по чем. Так. Даром. У меня просто настроение такое... Да ты не волнуйся, дедуль.
 Поезд ускоряется. Вагон шатает. Я обжигаю кипятком палец.
 - Что, обварился?- утирает влажные усы проводник- Эх, ты, недотепа...
 Я улыбаюсь. Это слово- как бальзам на раны. Сам не знаю, почему. Если бы он сказал «кореш», я бы даже не обернулся. А так, мы оба почти смеемся. И он- представитель отжившего вида, только что плакавший над какой- то своей бедой, и я- образец нового, только что мучительно разбирав-шийся в эмоциональных трагедиях стыка времен.
 - Чепуха! Ничего! Фигня!- я обдаю кипятком первые шестнадцать стаканов и кидаю пакетики... То- то люди обрадуются. Да еще бесплатно!
 Я подхожу к первому купе и мысленно считаю, сколько бы мог выручить. От нечего делать.
12купе по 4 стакана получится 48. Умножаем на три рубля... Будет э-э-э... Нет, лучше на три пяьде-сят. Это что- то около... А, собственно, почему по четыре стакана? Кто- то захочет больше... У-у-у... 16. 11. 99г. НБ.