Летнее утро. Ты - моя дочь

IV.

- И что, мы теперь будем спать до морковкина заговня?

Чаще всего, когда я была дома, утро начиналось именно так. Можно было делать что угодно, только не лежать.

Улыбаюсь…

-Маам, сколько времени? – начинаю переминать боками простынь только для того, чтобы Мама видела - на Её слово есть мгновенная реакция.

-Утро уже. Вставай. - Слышу ответы-гвоздики, слова, что практически всегда обозначали - Мама очень соскучилась. И это уже было настолько серьёзно, насколько и нетерпеливо.

-Ещё три минууточкиии…- выпихиваю из себя звуки, укрывая ухо одеялом, кудряво высвобождая из-под него нос.

-Вечно не добудишься, - эхом эта фраза падает со мной рядом, а Мамины божественные ножки уже куда-то бегут, под сочный, явно многозначительный, хлоп двери.

Сердится…

О! Они же явно не успели ещё добраться до цели, но уже – под ухом:
-вставаааАй!

Все. Моё лицо съёжилось и превратилось в сплошной сморщенный нос.

-заааАчем? – позёвывая, потягиваясь, с пониманием того, что во избежание бури, следует уже поднять хотя бы половину тела.

-Затем, чтобы собрать росу и напоить ею петухов!

-СОСеДСКИХ!

-сосЕдсих! – Мама тихо разрешает себе улыбнуться, я это слышу по голосу.

-А без этого, значит, я – никАк? – произношу под невыносимые попытки поднявшейся половины поймать равновесие.

-ты! никАк!

-Это почему же, позвольте узнать?- веки сопротивляются и буквально протестуют, против того, чтобы их настолько бесцеремонно поднимали.

- Потому, что тЫ – моЯ дОчь.

Эта фраза всегда действовала безукоризненно, безотказно, безропотно, отрезвляюще, просыпающее….

-Логики, конечно, нет. Но Тебе мОжно,- безжалостно выталкиваю босые ноги с кровати и те слепо, но самостоятельно начинают искать тапочки.

Улыбаюсь…
Смеётся…

*Я несла образ Мамы, как Икону. Она и впрямь у меня святая. Да простит мне Бог. И Вы простите, любезный мой Читатель. Простите, наверное, я снова стану говорить о Маме, как о живой, как о здешней. Простите, что гружу. Простите, за искренность, за свойственный мне сумбур и за то, что пытаюсь найти место под Вашим крылом. Простите мне неоднозначность моих мыслей, за то, что не пишу легко и просто. Простите за то, что пишу.
*

У Мамы до меня была семья – среднестатистическая, стандартно-счастливая. Именно в ней родились мои старшие сестра и брат. Но Мама не любила своего мужа. Просто пыталась смириться со всей этой ситуацией под названием «ну не хуже, чем у людей, а то даже и …». Пыталась убедить себя, что она такая – как все, во всяком случае, как многие. Но, увы. И когда появился мой отец, Она бросилась в его очаровательную и притягательную нестандартность с головой и сердцем.
 Посмотрите на портрет на моей странице – это он, в более мягком женском и переработанном Мамой виде. 40 процентов меня, та самая часть, что не тонет, тоже от него. Всю жизнь стряхиваю с себя, его блох, но нет: то – там, то – здесь да перекусают.

Однако счастлива я тем, что оставшиеся 60 процентов меня – от Мамы, от Её настоящности, порядочности, верности и преданности, от Её сочности и аромата, от Её строгости, от Её жизненности.

 Мама говорила только правду и несла её последствия на гордой несгибаемой спине. Отец все время врал. Ах, простите, он жил своей правдой.
 У Мамы на лице всегда жила улыбка – яркая искренняя добрая сочувствующая, - дарящая. У отца на лице оборонялась ирония. Возможно, именно в неё он прятал свои переживания.
 Мамину боль видела только я и только по Её глазам.
В то самое мотыльковое утро – они сливались с небом. Нет. Небо было серым и тусклым, в сравнении с Мамиными глазами. Через 36 лет оно безжалостно разбавило их серыми оттенками, но сделать их тусклыми – не смог никто.

Тем более он. Единственный мужчина, которого Она любила. И – не простила.
Не имея на то права, не зная всей подлинности, теперь не могу простить его я. Без гнева и ненависти, с некоторым даже безразличием, беру на себя этот грех. Более того, не могу смириться с той частью в себе, в которой – он. Особенно тогда, когда случаются события и я, глядя в зеркало, не могу не сказать: «здрАвствуйпАпа», смачно сквозь зубы, по-мужски, при этом сплюнув.
На помощь приходит волшебная фраза: «Ты! тЫ тАк не можешь! тЫ - моя дочь!»

Моих родителей разделяет 200 метров кладбищенской земли. Я была у него единожды, сразу – после похорон Мамы, хотя Она никогда мне не запрещала ходить к нему, общаться, ухаживать - ни после смерти его, ни до неё:
-Помоги Женщине, которую Тебе послал Бог, как шанс быть Мужчиной. Помоги Женщине, что ты предал. Помоги, если хоть что-то можешь. Возьми на себя те грехи, в которых повинен только ты.

Через год я, кажется, поняла произнесенный бред. Ну да Бог с ним.
Пусть о нем молятся его сыновья. Я не испытываю к нему ничего, кроме благодарности за то, что он хотел моего рождения. Но я - не его дочь. И - Простите мне эту глупость.

А Маме моей – я знаю – тАм – светлая доля.
Думаю, Она ещё вернётся – за … женским счастьем. За чУвством женского счастья, за уверенностью в нем. Потому что все остальное у Неё было. Было. И Есть!

Она очень боялась, что после Её ухода, мы – дети Её разбредёмся по одиночке.
Нет.
Мы вместе.
У нас есть Общий дом.
Её дом, который Она собрала по сотам.
Её сад.
И Её крыльцо, на котором Она любила сидеть, и веткой яблони отгонять комаров в летний вечер.

Мужчины, чья любовь к Ней была безответна, ушли раньше.
Только один…последний… тот, что так хотел согреть Её старость, и признался в своем чувстве только в день, когда приехал делать предложение, через год после смерти своей жены - Маминой подруги-детства. Они могли быть вместе 15 лет. Но…
Он помнит Маму, помнит и любит.

Мамина школа.
Я могла бы много рассказать о Маме, как об Учителе с 53 - летним стажем. Но только одно, последнее, и то, что даже меня потрясло.
 В июне, на Большую Родительскую Субботу, перед Троицей, мы приехали к Маме. Обычай такой – вся «деревня» ходит поминать усопших на кладбище. Приезжает Батюшка, поют молитвы певчие… Кое-что из этой традиции не укладывается в моей голове, но знаете, формируется такое чувство, что это встреча: с одной стороны, мы - здешние, а с другой стороны, они - тамошние. Не знаю, правда, чтО между нами и кто настоящее…
…Время приближалось к двум часам дня. Мы начали собираться уходить, приводить все в порядок. Сестра тихо меня позвала. Я подняла голову и застыла.
 Сначала шли седовласые отцы, за ними – седеющие сыновья, и потом – стриженые внуки. Она их всех учила. Это Её любимые двоечники, сейчас вставшие со склоненными головами над могилой своей Учительницы. Отцы и сыновья не стеснялись своих слез, внуки же, ещё уверенные в том, что мужчины не плачут, скорбь свою загнали в скулы…

У моей Мамы – и ТАМ – светлая доля.
И у меня. Здесь.
Почему?
Улыбаюсь Тебе, на небо глядя:
- Потому, что… я – Твоя дОчь.


Рецензии
На это произведение написано 12 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.