Фея улетела в командировку

Светлой памяти
сестренки Веты


«Дорогая Фея!
Я уже вырос большой и в этом году пойду в школу!
Почему ты так долго не приезжаешь? Я по тебе очень соскучился…»

…Маленький, чернявый Акопка с сопением грыз карандаш, старательно выводя каракули на клетчатом листке. И впрямь, Фея словно забыла о нем. Ведь еще недавно Фея присылала чуть ли не каждый день через интернет письма, адресованные, словно взрослому, ему, Акопу Оганесяну. Да, да, у маленького Акопки был свой почтовый ящик в папином компьютере, и тетя Карина помогала ему туда входить и получать долгожданные Феины письма. Как правило, это были или юморные рисунки, или анимационные картинки, забавные фотографии или просто какой-нибудь смешной эпизод или анекдот. Но вот уже целый месяц Фея молчит…

2.

Акоп впервые познакомился с Феей год назад, когда папа женился на тете Карине. Акопка несколько раз видел свадьбы на соседних улицах, но никогда в них не участвовал. Разве что кидался наперегонки с пацанами за мелочью, которой одаривали родственники и гости молодоженов. Как правило, из серьезных соперников здесь оказывался только соседский Ашот, который был старше его на целый год. Толклись под ногами еще двоюродные сестры, Наринка с Гаянкой, но эти были не в счет, они в основном охотились за конфетами и печеньем, и особую конкуренцию не представляли. Теперь же сам Акоп был участником торжества. Одетый не по погоде в строгий черный костюм, с бабочкой, он, подражая взрослым, торжественно двигался вдоль по улице вместе с многочисленной толпой папиных, то есть и своих же, родственников, под веселые звуки зурны, скрипки, мерный ритм барабанов и бубна, подражая взрослым плавными вращательными движениями рук над головой, навстречу такой же многочисленной толпе родственников тети Карины, собравшихся, согласно древней народной традиции, в противоположном конце улицы. Со стороны тети Карины тоже играла зурна, били бубны и веселые, пляшущие родственники двигались навстречу папиным. Акоп видел, как выползла из своего полузавалившегося дома страшная седовласая старуха Гаянэ Нерсесовна, торговавшая на углу их квартала вкусными жаренными семечками, частенько гонявшая клюкой Акопку и Ашота от своего абрикосового дерева. Теперь же Акоп с гордостью следовал мимо старой Гаянэ, выделывая руками движения, словно заправский джигит, чувствуя здесь свою полную неприкосновенность, а старуха в такт хлопала руками, кивала седой головой и роняла скупые слезы, вспоминая, видимо, свою молодость, прошедшую далеко отсюда, на берегу озера Севан.
Акопка заметил Фею сразу. Она выделялась на фоне загорелых черноволосых родственников тети Карины. Он знал, что у тети Карины в далеком северном городе есть подруга, которая обязательно приедет на свадьбу, и Акопка узнал ее по развевающимся светлым волосам, плавной, будто летящей, походке и выражением радости на лице за всех - за папу Артура, который очень любил тетю Карину и, наконец, женился на ней, за саму тетю Карину, за дядю Ованеса, Карининого папу, который еще в молодости овдовел и остался один на руках с малолетней Каринкой, и даже за старую, ведьмообразную Гаянэ Нерсесовну, которая в конце концов тоже оказалась за свадебным столом, накрытом в увитом виноградом, и увешанном по случаю торжества фамильными коврами, тенистом дворе Оганесянов.

3.
Свадьба была в самом разгаре. Уже в который раз жених и невеста танцевали свой танец, который так и назывался – танцем жениха и невесты, во время которого гости подходили и засовывали в пальцы невесты плотно свернутые купюры. Гости в основном пили вино и, в промежутках между танцами вели оживленные застольные беседы. Старуха Гаянэ, выпившая не первый бокал вина за здоровье молодых, уже не казалась такой страшной. Более того, при очередном разборе родственных связей выяснилось, что она является двоюродной сестрой бабушки дяди Ованеса, и в свою очередь папа Артур оказывается ее чуть не четвероюродным племянником, поэтому старая Гаянэ явилась своеобразным связующим звеном этих двух семейств и Акопка понял, что, пожалуй, ему больше не светят набеги на заветное абрикосовое дерево. В костюме ему стало жарко. Акопка скинул пиджак и стал гоняться за нарядно одетыми Наринэ и Гаянкой. Тут он наткнулся на фею.
– Ты, наверное, Акопик? Давай знакомиться.
– Давай,– сказал Акопка,– а я знаю кто ты. Ты – Фея.
– Интересно, с чего это ты взял?
– Ты светловолосая и прилетела с севера. Только там водятся такие, как ты.
Она рассмеялась. Музыканты, после долгого, витиеватого тоста, выпив за здоровье молодых, вновь взялись за зурну, скрипку, и барабаны и заиграли захватывающий армянский мотив.

4.
Владе понравился этот город, в котором жила ее давняя подруга по институту, которая и пригласила ее на свадьбу. Ей понравились самобытные традиции, которые эти люди сохранили от своих предков. Она никогда не видела таких свадеб. Родственники жениха собирались по одну сторону улицы, невесты – по другую . С пением, танцами они двигались навстречу друг другу, чтобы посередине своего пути слиться в водовороте двух семейств, и тем самым дать рождение третьей семьи. Плавно, словно лебеди, плыли в танце красивые армянские девушки, словно орлы, вокруг них гарцевали суровые, с пышными бровями и не менее пышной растительностью на распахнутой груди, мужчины. Но в восторг привели Владу армянские детишки. Одетые в нарядные платья девочки, мальчики в костюмах с бантами или бабочками, они смешно, и в то же время на полном серьёзе копировали движения взрослых. Среди них она сразу узнала маленького Акопку, сына Карининого жениха, про которого та не раз писала.
Шел второй день свадьбы. Взрослые продолжали гулять. А в это время кудрявые и симпатичные двойняшки, Гаянка и Наринэ, держась за Феины руки, а за ними вприпрыжку Акоп и Ашот, спускались по тенистой улице, застроенной старыми домами из вишнево-красного кирпича, с высокими окнами, к Дону. Многим из этих домов насчитывалось более ста лет и они помнят, пожалуй, еще первых переселенцев, которые, спасаясь от турецкой резни, прибыли сюда из Закавказья и основали поселение, назвав его по образу своей прежней столицы – Нор-Нахичеван. За многие поколения язык этих людей постепенно ассимилировался, образовав собственный диалект, но так же как и их предки, юноши должны были жениться на своих же, местных девушках, все так же незыблемо соблюдалась преемственность обычаев. И все так же танцевали на свадьбах танец жениха и невесты под захватывающие звуки зурны, а бесчисленные родственники засовывали между пальцев невесты сложенные пополам купюры. Поэтому так необычно в этом квартале выглядела Каринина подружка, она же Фея, среди черноволосых ребятишек, выкрикивающих приветствия на местном наречии своей знакомой ребятне, выглядывающей из калиток тенистых, увитых виноградом дворов.
– А на чем ты все-таки прилетела на свадьбу, раз ты фея? – не унимался Акоп.
Вдалеке продребезжал до такой степени старый трамвай, что его можно было принять за ровесника домов на этой улице.
– Она прилетела на трамвае.– рассмеялся озорник Ашот.
– Нет, наверное, на воздушном шаре, - захихикали двойняшки Гаянка и Наринэ.
– Ой, ребятки, а как же мы с вами обратно подниматься будем, глядите какой спуск длинный?
– На воздушных шарах,– вновь захихикали двойняшки.
– Нет, лучше на трамвае, на котором ты прилетела.– сказал Ашот и все пятеро дружно рассмеялись.
Влада, будучи лингвистом, поразилась, как дети чисто говорят с ней на русском языке, и в то же время весело щебечут на непонятном ей местном наречии.
«29-я линия» - прочитала Влада название улицы на табличке, такой старой, как и сам дом.
–Как интересно, у нас улицы точно так же называются линиями. А я, кстати, живу на 30-й.
–А наверное ты и прилетела с соседней улицы, – сестрички-двойняшки продолжили словесную игру.
–Да нет же, я совсем из другого города. У нас там и ночи белые.
Услышав это, черноволосая детвора рассмеялась так, что словно эти слова поколебали такие простые истины, что абрикосы растут на дереве, или что нет семечек на свете, вкуснее, чем у старухи Гаянэ.
–А как же тогда спать, если ночи белые?– спросили хором сестрички-двойняшки.
–Вот дуры,– прошипел Ашот.– Если ночь белая, можно гулять до утра, или за абрикосами всю ночь лазить. А им все спать.
Влада опять рассмеялась. Нет, ей эта детвора ужасно нравилась.
–Ой, ребятки, а у нас абрикосы не растут, поэтому и приходится ночью спать.
Тут, как по команде, дети ринулись к раскидистому огромному дереву, на котором уже сидело несколько пацанов, а вся земля вокруг дерева была усыпана какими-то продолговатыми ягодами, похожими на темно-фиолетовую малину. Многие ягоды были растоптаны, поскольку падали прямо на тротуар, образовав жирные чернильные пятна.
–А что это за дерево? А ягоды можно эти есть? – Влада с любопытством подняла одну ягодку и положила в рот. Вкус был необычным, сладковато-кислым.
–Да это же тютина, – хором сказали сестрички. Через десять минут вокруг их ртов были такие же чернильные пятна, как на тротуаре. Ребята в это время возились на дереве, вытесняя своих более слабых предшественников с насиженных мест.
–А хотите, я анекдот расскажу,- сказала Гаянка.
–Ой, давай. Я так люблю анекдоты, - запрыгала Владка.
–Учительница спрашивает у девочки: «Машенька, а что это у тебя за темные круги под глазами?». «- А это я циркулем провела. Как, ровно?».
Гаянка и Наринка заулыбались своим чернильно-фиолетовыми от ягод шелковицы ртами, а Владка искренне хохотала над этим детcким анекдотом.
Через пол-часа, насытившись тютиной, дети с Владой опять продолжили свой спуск к реке. Мимо промчались отставшие Акопка с Ашотом.
-Ашот, Акопка, куда это вы полетели? - закричали им вслед сестрички Гаянэ-Наринэ.
Акоп внезапно остановился, задрал голову вверх и стал картинно смотреть в голубое приветливое летнее небо. Влада остановилась возле Акопа:
-Акопик, что это с тобой?
-Да вот, я смотрю, куда же это я полетел.
И опять хохотали Влада и девчонки, покуда Акоп стоял задрав вверх голову, пытаясь увидеть там, в июльском небе, самого себя.

5.
Мощенная отполированными временем булыжниками, улица вышла к берегу Дона, где стоял старинный армянский храм с островерхим конусообразным куполом. С Дона дул свежий ветер, пахло водой, рыбой, и водорослями. Мальчишки бросились бежать вдоль берега.
-А вы любите кого больше – кошек или собак? – сестрички с неподдельным интересом смотрели на Владу.
-А я всех люблю,- сказала Фея-Влада. – У нас раньше была кошка, потом она убежала. А недавно мы нашли собаку на улице, почти замерзшую. Щенок совсем еще. Знаете, какие у нас морозы бывают, не то что у вас, на юге. Так мы эту собаку принесли домой и положили к батарее. Она отогрелась, сначала один глаз открыла, потом другой, потом хвостом завиляла. Знаете, какую ей кличку дали? Мамонт.
-А почему Мамонт? А кто это?
-Это как слоны, только с шерстью, они давно уже вымерли, их до сих пор находят на далеком севере замерзшими во льдах и снегах.
- Значит, это оживший мамонт.- двойняшки заулыбались, видимо представили себе, как мамонт, весело виляя хвостом и хоботом, выкарабкивается из снега.
-А потом мы Мамонта взяли с собой летом в деревню и оказалось, что это пастушья собака. Она однажды согнала коров в круг сама села и стала сторожить, никого не подпускала.
-А нам тетенька с соседней улицы подарила недавно кота, такого хорошенького мы принесли домой, а мама нас отругала за это. Сказала отнести обратно, а мы за дом его отнесли и там ухаживали,– хором сказали двойняшки.
-Что же он больной был?
-Нет, у него через неделю просто котята родились.
Влада громко рассмеялась:
-Ну вы, девчонки даете. Значит это кошка была, а тетенька вам дала, чтобы от котят избавиться.
-Все равно она хорошая. А котят знаете, как много родилось? Целых семь штук. Мы вам покажем, когда мимо нашего дома будем проходить.
Ашот с Акопом вернулись и принесли всякие речные богатства. Несколько речных устриц и улиток, и даже одного рака. Ашот держал рака за туловище большим и указательным пальцами, а тот усиленно клацал своими клешнями. Корча страшные рожи, он стал пугать раком сестричек. Девчонки спрятались за Владу, которая впервые видела такую экзотику и даже пыталась сунуть свой палец в клешню. Рак больно цапнул Владкин палец, дети опять хохотали. Только рак почему-то, вопреки Владиным представлениям был не красный, согласно кылатой идиоме, а какой-то буроватый.
-Это когда его кинешь ведро и начнешь варить, он красным становится. Мы у бабушки за городом наловили как-то целое ведро.- пояснил Ашот и вновь принялся устрашать сестричек.
-Давайте лучше его отпустим.
Ашот напоследок поднес рака к сестричкам так близко, что его клешни заклацали чуть не возле их носов, после чего рак был отпущен. Быстро пятясь задом, он ушел в донскую воду.
Потом все расположились на песке. Влада с девчонками стали делать песчаные замки – набирается мокрый песок, жидкий настолько, что вытекает из руки и застывает крупными каплями, благодаря чему можно делать ажурные фантастические замки. В это время мальчишки нашли новое развлечение. Они притащили откуда-то старый аккумулятор, вытащили оттуда свинцовые пластины, развели костер (у Ашота, несомненно, оказались с собой спички), и в консервной банке, найденной на берегу, стали плавить свинец. Потом они набрали старых пустых ракушек, в изобилии валяющихся на речном берегу, и стали разливать в них свинец, словно в формы. Получились спиралевидные отливки, которые использовались в качестве менового эквивалента с пацанами соседней улицы.
Вечерело. Усталые и довольные, дети вместе с Владой поднимались вверх по улице, именовавшейся, как впрочем и соседние, параллельные ей улицы, линией, в память о тех временах, когда здесь не было домов, а был лишь поросший травой склон, и по линиям шла пристрелка орудий. Перед старыми домами выносились скамейки, на них восседали, перебирая четки, аксакалы, и обсуждали былые времена. А на углу каждого квартала сидела неизменная старуха наподобие Гаянэ Нерсесовны и продавал жареные семечки. Но сегодня место старухи Гаянэ пустовало. Она уже ушла на покой после свадьбы в свой полуразвалившийся дом темно-вишневого кирпича. Последней акцией детворы был сбор абрикосов, нападавших возле дома старухи с тех веток, которые свисали на улицу. Трясти дерево считалось запрещенным приемом, но то, что упало за пределами забора, на улицу, собирать можно было. Влада и детвора разламывали пахучие, наполненные дневным жаром абрикосы и высасывали аппетитную мякоть. В ее далеком Питере таких свежих, ароматных абрикосов и в помине не было, а те, что продавались на рынке и в магазинах, были какими-то твердыми и невкусными, как трава. С Дона вдоль по улице поднималась вечерняя прохлада. И Влада почувствовала, как навсегда полюбила этот южный город.

6.
– Понимаешь, сын, она написала нам письмо, что уезжает в командировку. Очень надолго. Возможно, навсегда.
Папа Артур гладил Акопку по кучерявой черной голове. Акоп сидел в замешательстве. То есть как это, навсегда? Все таки он уже достаточно взрослый, чтобы понимать некоторые вещи. Может, она умерла? Но как может Фея умереть? Она ведь молодая. Молодость и смерть в понятии Акопа были несовместимы. Вот, например, зимой похоронили бабушку Гаянэ. Да, но все-таки бабушке Гаянэ было уже далеко за сто лет. Но Фея? А как же она прислала письмо? В общем, из папиных объяснений, Акопка понял все следующим образом. У Феи очень много дел в другом месте, а тут она сделала все, и потому улетела в командировку. А перед этим она написала последнее письмо, потому что там компьютера не будет. В этом письме, в частности, было написано, что она очень любит и всегда будет помнить его, Акопку. На какое-то время такое объяснение его успокоило.
А ночью Акопке приснился сон – его любимая Фея вдруг надувается и превращается в воздушный шар, который медленно поднимается в воздух и улетает. И от нее остается только улыбка, наподобие, как от Чеширского Кота, про которого Влада ему как-то написала.
И вот под впечатлением этого сна Акопка написал Фее каракулистое письмо. Затем он достал из игрушек воздушный шарик, надул его привязал к нему письмо и отнес на край балки, начинавшейся через две улицы от их квартала. Гулявший над балкой свежий ветер с Дона подхватил шарик и унес ввысь.
Вечером Акопка заявил папе с мамой, что он хочет быть летчиком. Чтобы долететь до Феи и получить от нее ответ. Он заявил это слишком серьезно для малолетнего пацана. Так серьезно, что над этим нельзя было ни смеяться, ни осуждать. Папа Артур нахмурился и встретился с нежным взглядом мамы Каринэ. Их взгляды представляли собой бессловесный диалог, который происходил, конечно же, на местном диалекте и расшифровать его можно было бы примерно так:
«Напрасно, Кариночка, мы все это рассказали Акопу. Видишь, теперь он уже хочет быть летчиком». Суровый орлиный взгляд папы Артура означал только одно, что преемственность их семейного торгового дела находится под угрозой.
«Не переживай, Артур, - она положила его руку на свой живот – вот ему ты и передашь семейное дело. Я надеюсь, будет мальчик. А Акопка, так и быть, пусть станет летчиком».


Москва
май-июль 2006