Рассказ с начала до конца

Город жил своей потусторонней жизнью, простой и загадочной одновременно. Ездили машины, светофоры перемигивались, люди перемещались с место на место и, зажатые рельсами и проводами, стучали трамваи.
Неуютное мерзкое небо нависло над крышами и уныло выжимало из себя водяную пыль. Красота архитектуры и пестрота рекламы в сочетании с грязно-серой снеговой кашей и притаившимся под ней коварным льдом, угнетали и бесили меня больше чем правительство и муниципальные службы. Я не видел никакой разницы между верхом и низом. Они составляли одно целое. И только ярко-красочная клякса города, инородным телом вторгшаяся в это единство, нарушала мировую гармонию и торжество серого уныния.
На лысых деревьях отчаянно щебетали какие-то сумасшедшие птахи. Но солнце с самого утра так и не появилось. И правильно сделало. Кому нужна эта стеклянно-пластиковая пестрота?
Я тащил себя по улицам, шаркая и покачиваясь, неуверенно переставляя разъезжающиеся во все направления ноги. Все тело было как бы не мое, как бы отдельно от моего сознания и заявляло о своем присутствии тяжкой вялостью, пассивным сопротивлением и ломотой. Среди какофонии ватно-глухих ощущений отчетливо выделялось соло головы – боль гидравлическим прессом сжимала мне череп.
Ох, лучше бы я забыл голову дома! Было бы легче идти. По крайней мере, она бы не вмешивалась в процесс передвижения, пытаясь выгадать более короткий и одновременно менее загрязненный маршрут. По уровню непреодолимости голова, как препятствие, стояла на первом месте. Никакие лужи, лед, набухшая водой снежная масса, не шли с ней в сравнение. Ноги вполне справлялись бы с природными препятствиями сами, если бы не она. Ведь есть программа – сапоги дорогу знают. Но ноги бессильны против головы. Эта преграда для них непреодолима. Тут другая программа – выше головы не прыгнешь...
Плачет небо, плачут окна, плачут дети. А тело мое стонет и ноет. До чего же мерзкая погода! Город плывет мимо меня сквозь водяную взвесь, неохотно, по кускам, скидывает с крыш отсыревшие снежные одеяла, бомбит прохожих сосульками. Я иду, но мне кажется, что шагаю на месте, а город кружится вокруг каруселью домов и улиц. Я не понимаю, где нахожусь и вынужден себе признаться, что заблудился.
Не то чтобы я зашел куда-то не туда – нет. Окружающая обстановка мне знакома. И это пугает меня больше, окажись я в незнакомом месте. Если бы я оказался в незнакомом месте, я бы попытался выйти к известным местам. Я бы спрашивал дорогу у прохожих, лоточных продавцов, шоферов, милиционеров. И я бы нашел выход. Но в данный момент мне было знакомо все. И я не знал, что мне искать. Каждое здание, каждый столб, каждая урна были на своем месте. Все знакомо, все памятно. Но, где я? Я не знаю, куда мне идти, и я забыл, откуда я шел. Зачем? Я помню, как я шел, и внизу была серость, и вверху была серость, а вокруг была пестрота. И меня кружило, и вело, и мотало. И теперь я здесь, встал посреди всего того, где шел…
Это главная улица города. Я точно знаю, я помню. Это мой город. Чужой город. «Лучший оператор сотовой связи в регионе!» - гласила реклама. Другая утвердительно перебивала: «Белорусский трикотаж». «Казино», «бар». «Запчасти!»
 Главная улица. Большие лужи и ручьи во всю ширину проезжей части. Снуют бесконечным потоком маршрутные такси, разбрызгивая грязную воду на пешеходный тротуар. Март. Весна…
Помню, в детстве, когда наступала весна, и таял снег - улицы наполнялись ручьями. Достаточно было совсем немного воображения, а у меня его было в избытке, чтобы представить ручьи - реками, а лужи - озерами и морями, и отправится по ним путешествовать. Вместе с ребятами я пускал по ручьям самодельные кораблики и наблюдал за их приключениями в довольно долгом – порой до наступления темноты, плавании. Иногда приходилось даже бежать, чтобы поспеть за своим корабликом. А кораблем могло быть все что угодно. Но лучше всех - обыкновенная спичка.
Следя за приключениями такого кораблика, я оказывался незаметно для себя, в фантастическом мире. Плыл по стремительной реке, а меня окружали берега из снега и льда, которые под воздействием солнца и воды приобретали невероятные формы и очертания. На пути попадались льдины, целые айсберги. А там, где ручей переливался через придорожный бордюр, для спички это оборачивалось настоящим водопадом. Но самое захватывающее, когда поток уходил под лед. Как там, что там? Выплывет ли мой кораблик с другого конца? Порой проходили долгие минуты, и каков был восторг, когда, как казалось, слегка потрепанный, но целый мой кораблик-спичка выплывал из подледного царства. Ура! И путешествие продолжалось…
 Маленький кусочек прошлого- воспоминание. Воспоминания – спасительные соломинки в бурном океане времени…
На противоположной стороне - синее с колонами здание. Большое, современное, двухэтажное. Торговый центр. На втором этаже есть кафе, я знаю. Хочу есть, и надо спокойно посидеть все обдумать…
Перешел дорогу и меня чуть не сшиб грузовик. Вошел и оказался в царстве света и стекла. Это был большой магазин и все здесь: перегородки между павильонами, прилавки, полки для товара - было стеклянным. Все это сверкало, бросало лучики и отражалось в зеркалах, которых тут было больше чем людей.
Поднялся на второй этаж. Точно, память меня не подвела - есть кафе. Сел за столик. Тело, почувствовав, что дальше движения не будет, расслабилось, и у меня все поплыло перед глазами. Подошла официантка. Милая девушка в униформе. Я заказал чаю, покрепче, и еще шоколадку. Только чтоб шоколад был не горький, а молочный, желательно с орехами и изюмом. И еще что-нибудь из горячего, бутербродов там каких или пирожков.
- Есть курники, есть беляши, есть пироги с картошкой, есть…- начала перечислять официантка.
- Два беляша, два курника, два пирога. – перебил ее. – И, пожалуй, еще чаю и, если есть, лимон.
Девушка кивнула, как-то странно взглянула на меня и исчезла в искрящемся тумане.
Предо мной возникла шоколадка и стаканчик с салфетками. Потом появились два пластиковых белых стаканчика с кипятком. Вместо ложек из них торчали пластиковые палочки. На поверхности плавали лимонные дольки. Очень тонко нарезанные дольки. Заглянув внутрь одного из стаканчиков, я обнаружил лежащий на дне пакетик чая. И еще там был сахарный песок. Я обнял мягкий обжигающий пластик ладонями и ощутил, насколько я замерз.
- Бесполезно идти проторенными путями. – Прошелестел уверенный мужской голос рядом за спиной. - Все пути открытые до нас ведут в тупик. Все чужие пути – тупиковые пути. Тупые пути. Пути тупых. Надо идти своим путем, самому себе прокладывать дорогу для себя. Если ты веришь Слову, то Слово становится тверже камня. Чем сильнее вера в Слово, тем сильнее Слово.
- Я должен точно знать что, если я пожертвую собой, то все будет хорошо. Я отдам свою жизнь, не задумываясь, если буду твердо уверен, что моя смерть не напрасна. Мне нужны гарантии. – Второй не менее уверенный, но помоложе голос, чуть поодаль.
- Нет никаких гарантий. Это дело веры, а не знания.
- Но тогда жертва бессмысленна.
- Именно только так жертва имеет смысл. Жертва на то и жертва. Если ты веришь – ты жертвуешь без гарантированного результата, без торга и ожидаемого вознаграждения. Ты отдаешь все не ради получения чего-то взамен, а потому что не можешь не отдать, и наверняка не знаешь, получишь ли ты то, что ждешь. Ты жертвуешь всем, потому что это все, чем ты жертвуешь – ничто. И ты отдаешь это, отказываешься от этого ничто, чтобы обрести все. Жертвуя – приобретаешь.
- Что?
- Во что веришь. Слово обретает плоть. Вера являет силу.
- Плоть становится словом…
- Плоть обретает Слово…
- Вера являет бессилие…
- Вера удел сильных…
- Мне нужны доказательства.
- Нет доказательств. Если ты боишься сгореть – ты сгоришь. Если ты боишься умереть – ты умрешь. Твой страх – твои цепи.
- Не хочу терять свои цепи!
Пока шел диалог, я успел умять курники, беляши и пироги, запивая их чаем, обжигаясь, и то и дело вытирая салфетками губы от лившегося из пережаренного печева жира. Покончив с едой, я обернулся. За моей спиной стоял чистый, ожидающий посетителей столик. Официантка, поймав мой ищущий взгляд, приняла это на свой счет, подошла. «Еще чаю». - Бросил я: осталась шоколадка.
Шоколадка приятно хрумкула на зубах и таяла на языке, омываемая горячим чаем. Внутри меня стало тепло. Я почувствовал, как мое тело наливается мягкой силой. Деревянные мышцы оттаяли, обрели упругость и легкость. Постепенно уходила вялость, давящий на голову серый туман рассеивался. Я бы здесь остался. Сидел бы и пил чай, ел пироги и грелся, любуясь сверкающим стеклянным царством. Или дремал бы под бормотание радиодиджея, прерываемое однотипной музыкой с клонированным ритмом. Куда мне идти?
- Стремишься к поставленной цели, добиваешься ее. – Снова голос за спиной, но другой – тихий, надломленный. - И вот уже дошел до конца. Впереди только триумф и до него один шаг. И вдруг оказывается, что шел ты не туда. Вся жизнь обернулась ошибкой. Ты потерял веру в то, что делал всю жизнь, чем собственно жил. Судьба обманула тебя. Ты бежал за миражом, хотел поймать призрак. Но когда это наваждение исчезло, ты увидел правду. И правда уничтожила твою веру. Правда сделала твою жизнь уродливой и скучной. О, ты почти достиг своей цели! Только цель была ложной. То, что ты принимал за источник неиссякаемого света, было лишь кратковременным бликом. Ты обнаружил, что твой следующий шаг приведет тебя не к вершине победы, а на дно поражения. Ты меня понимаешь?
- Угу. – Подтвердил кто-то рядом со мной.
Я не оборачивался. Я знал что, обернувшись, увижу пустующий столик. Мне вдруг захотелось, чтобы меня не было. Чтобы я исчез, растворился, пропал. Чтобы и не появлялся никогда. Чтобы столик, за которым я сижу, тоже оказался пустующим. Это так подавляет, когда не знаешь…
Я встал. Надо идти. Надо найти свой путь, чтобы узнать - куда я шел.
- Эй! – услышал я голос официантки. – А заплатить?!
Я повернул голову в ее сторону. Она стояла у буфета, сжав в руках блокнотик, куда записывала заказы. Из-за буфета возник здоровый мужик в пятнистой форме. На его поясе, вдоль правой ноги висела, покачиваясь, резиновая дубинка, а с левой стороны, поблескивая желто-красным, прилепилась круглая металлическая бляха с большими буквами по середине- ОХРАНА.
Деньги. Есть ли у меня деньги? Я побежал. Не от страха, а от непонимания. Мне хотелось просто убежать от всего на свете.
На первый этаж вела широкая, метров двадцать длиной лестница. Каким-то чудом перемахнул ее в один прыжок, мгновением промчался по проспекту сверкавших торговых прилавков и оказался на улице.
Я бежал, подскальзывался, со всего маху плюхал ногами по лужам, разбрызгивая вокруг черную ледяную жижу. О, это чувство свободы, недосягаемости! Не знаю, каким образом я умудрился не задеть ни одного прохожего и не попасть под машину, когда перебегал дороги.
Остановился я перед зданием автовокзала. Сновали люди. На их спинах горбились рюкзаки, руки отвисали под тяжестью чемоданов и сумок. Урчали и хрипели старые, чиненые перечиненные Икарусы, пазики и лиазы. Женский голос из репродуктора громко и непонятно объявлял, кажется, отправку очередных рейсов.
Я зашел внутрь, выбрал свободное место (жесткая, истертая лавка) и рухнул на него, как будто это было самое мягкое кресло во всем мире.
 Я видимо крепко уснул. Когда открыл глаза, то большое табло электронных часов, висевших на стене напротив, показывало без четверти двенадцать. Зал ожидания опустел и вместо нескончаемого гула, его наполняла одинокая тишина и застывший сонный свет. Печально и одиноко светились киоски, выставив миру цветастые ряды сигаретных пачек, журналов, жвачек, газет. Передо мной стояли два милиционера. Как и у охранника в кафе, у них на поясе висели дубинки. И еще были пистолеты, наручники, а на вспухших бронежилетах крепились большие рации.
- Гражданин, - обратился ко мне один из них. - вы куда едите? – Улыбнулся. Скорее всего, настроение у них было хорошее, доброжелательное.
Я разомкнул губы и промямлил что-то не членораздельное. Потом, все-таки, выдавил из себя жалостливое:
- Я?
- Все рейсы на сегодня закончились.
- А я встречаю! – нашелся я и тут же сообразил, что сморозил не то.
- Предъявите, пожалуйста, документы. – Вежливо, но требовательно попросил второй милиционер.
- Документы? – как бы не расслышав, переспросил я и начал искать в карманах. Конечно, я был уверен, что никаких документов у меня не имеется. И они действительно не находились. Я делал вид, что еще не совсем проснулся, намеренно путался руками в карманах, залезал туда по несколько раз, как бы проверяя и убеждаясь. Тянул время. И с нарастающим где-то под ложечкой неприятным чувством ожидал, что со мной произойдет дальше. От этих не убежишь.
- Шел бы ты домой, парень, – этакий вежливо-приказной тон.
- Домой? – непонимающе в очередной раз переспросил я. – Ах, да, домой. Да, да, конечно. – Изображая из себя рассеянного интеллигента, я поднялся.
Как можно уверенней и, не выказывая волнения, я направился к дверям.
Вышел в темноту, покинув светящийся одиночеством зал ожидания. Перешел широкую, с трамвайными путями по середине, дорогу. В этот час ни одно колесо не потревожило ее сна. Я старался идти тихо, чтобы не разбудить ее. «Дом» - начинала моя левая нога. «Мой» - продолжала правая. «Домой-домой-домой»- стучало сердце. «Где дом мой?» - мучился я. Шел по краю, под ногами хрустела ледяная крошка, и еле заметный ветер, коварно просачиваясь сквозь одежду, морозил тело.
Когда я оказался на мосту, ветер, почувствовав волю, начал бить меня. Внизу, под мостом, чернели многогранники протаявшего льда.
Я встал у перил, смотрел вниз - в эти геометрические провалы и свет фонарей, освещавших мост, не мог проникнуть в их глубину. Глубина манила своей непроглядностью, своей гладко-ледяной чернотою. Мне казалось, что нет такого камня, который бы достиг дна. Это непроницаемое спокойствие завораживало, оно хранило какую-то тайну. Мне захотелось проникнуть в эту черную гладь. Спокойствие и безмятежность скрывались там. Возможно, это и есть путь мой, дом?
Ветер бил меня, мороз вонзал иглы и сек бритвами. Мертвый свет фонарей освящал неровную, с буграми льда и комьями слипшегося снега, дорогу. Я стоял один, под темным безразличным небом. Но темнота неба была рыхлой, суетливой по сравнению с твердой, застывшей чернью реки. Безразличие неба было презрительным, отталкивающим, тогда как безразличие глубин - спокойным принятием того, что есть…
О, небо, ты мучило меня днем, а теперь совсем не хочешь видеть меня, спряталось, укрылось ночью!
- Не надо. Там мелко и дно усеяно железобетонными блоками, из которых торчит ломаная арматура.
Я обернулся. Глаза, я видел только ее глаза. Она смотрела на меня, и глаза ее были чернее нависших сверху небес, чернее застывших внизу вод. Но взор ее был- свет. Фонари померкли.
- Пойдем домой, – позвала она.
- Домой…
- Идем. - И протянула мне руку.
Я взял маленькую, мягкую ладошку, от которой стало тепло. Она вела меня, а я пытался разглядеть ее, но фонари погасли. Лишь чувствовал ее взгляд: спокойный, добрый.
Она шла легко, и шагов ее я не слышал. Наверное, она парила, не касаясь обледенелого грязного асфальта. Ее тепло и спокойствие предавалось мне. И я, так же как она, ступал все легче, все тише, чудилось - шел по воздуху.
Вокруг становилось все темнее и темнее. Погасли окна в домах, дома превратились в неясные, чернеющие на фоне темного неба, нагромождения. Потом они слились в единую массу и пропали. Исчез город. Исчезла ночь. Я и почувствовал, как тает моя проводница. Лишь тепло ее ладошки – все, что осталось от нее у меня.
- Вот мы и пришли к Истоку. – Сказал она.
- Здесь Начало. – Были последние слова.
Она вздохнула - растворилась во мне.
Я оказался нигде. И, кажется, вокруг ничего не было. Даже не было этого «вокруг».
Только я.
Я решился и сказал: «Свет. Пусть будет свет!»…..

На нескончаемо голубом безоблачном небе светило веселое солнце. Я шел по тротуару прогулочным шагом, насвистывая песенку, стараясь держаться поближе к ласковой прохладе тени, щедро даруемой юно-зеленой листвой растущих вдоль дороги деревьев. Мне подпевали птицы. Было хорошо…

Я отложил ручку, посмотрел на исцарапанный моим корявым почерком лист. Черные чернила на белом листе бумаги формата А4. «Да, так и должно начинаться». - Подумал я. Было хорошо. Нет, просто – хорошо. Да, вот такое начало. Хорошо.