Пока боги спят...

ЧАСТЬ I
 ГЛАВА I
 
В ледяной моей пещере,
 - Вихрей северная дочь!
 Из очей ее крылатых
 Светит мгла.
 Трехвенечная тиара
 Вкруг чела.
 Стерегите, злые звери,
 Чтобы ангелам самим
 Не поднять меня крылами,
 Не пронзить меня Дарами
 И Причастием своим!
 
 У меня в померкшей келье -
 Два меча.
 У меня над ложем - знаки
 Черных дней.
 И струит мое веселье
 Два луча.
 То горят и дремлют маки
 Злых очей.
 

...В хрустальном шаре ты видишь этот мир.

 Пороки в нём играют нелепыми людьми.
 В хрустальном шаре ты видишь и себя:
 То демон ты, то ангел, и мечется душа
 твоя.
 
 
 Ушли в прошлое тёплые деньки, от летнего жаркого солнца не осталось и следа. "Бабье лето", конечно, сглаживало перепады погоды, но возврата к теплу никто не ждал. Ветер угрюмо гнал по серому небу растрёпанные облака. Солнце, иногда поглядывало на увядающую землю. Всё чаще случались дожди. На месте лесных тропинок, совсем недавно вившихся повсюду, куда ни кинь взор, теперь появлялись огромные лужи, дороги превращались в непроходимые болота. По некогда людным трактам, едва умещавшим в своей колее разномастные повозки и не менее разношёрстных путников, текли ручьи грязи. Те, кого распутица застала в пути, прилагали огромные усилия для того, чтобы добраться до ближайшей деревеньки или постоялого двора. И храни вас Сущий, если вы вышли в дорогу не налегке, а взяли с собой ещё и телегу, набитую скарбом. В это время года, не любимое всеми народами, кроме разве что северян(так как им это было вовсе безразлично ввиду отсутствия дождей), все пути были перекрыты непогодой. Улицы городов пустовали: шумных ярмарок и весёлых представлений сейчас не было и в помине. Дороги, связывающие широкими рукавами различные по размерам и благосостоянию города, отдыхали до первого снега, чтобы уже потом по морозцу вновь вести людей от селения к селению.


 - Буйствует природа, - сказал человек лет пятидесяти, с лицом нездорового оттенка, присущим людям мучающимся желудком. У его потёртой коричневой куртки были несоразмерно длинные рукава. Он был вынужден постоянно их поддёргивать, но этого надолго не хватало.


 - Когда ты успел стать идеалистом? - отрезал его попутчик с чёрными как смоль волосами. Выглядел он достаточно молодо, но потому как общались эти двое, можно было предположить, что они были ровесниками.


 - Не, куды мне! Не стал я, - бессвязно отозвался собеседник и в который уже раз вновь закатал рукава. - Погода всегда серчает, когда людская смута вокруг. С начала война, теперь - казнь.


 - Помолчи лучше, - кинул черноволосый. Он прикрыл глаза и размял лицо. Страшная усталость последних дней явно сказывалась на самочувствии. Он не привык открывать свою душу окружающим, и никто не знал какой ураган царит сейчас внутри него. "Утром можно будет сказать, что всё позади. Зверь пойман и уже никому от него не будет вреда. Я просчитал всё правильно, и эта казнь - тому подтверждение, - подумал он. - Да, но ты предатель, - возразил внутренний голос. - Ты предал того, кто вытащил тебя из грязи: тебя и твою семью. Он приблизил тебя к себе насколько это было возможно.
Своим положением и всем, что ты имеешь сейчас ты обязан ему. - Он был чудовищем, предавшем огню и мечу мирные посёлки и деревни. Да, он был великим военачальником, не допустившем ни одной ошибки, кроме первой и последней - приведшей его на костёр - не учёл предательства того, кому целиком и полностью доверял. Он был жестоким человеком, но никогда не бил в спину. Я бы предпочёл, чтобы он был сражён в открытом бою... Видимо, мне придётся исправит ошибку графа."


 По телам всадников неумолимо хлестал косой дождь, отчего тело становилось деревянным. Они ехали не спеша по улицам города, которые несмотря на непогоду были забиты людьми. Эти были движимы жаждой разрушения. Разрушения, которое являлось частью веселья по поводу того, что граф Владимъер теперь уже не будет топтать эту землю. Как всякому стаду им было присуще осознание собственной силы. Они наконец-то освободились от ярма страха, давившего их почти два года. Оказалось, что облик миролюбивых обывателей всего лишь маска.

 Когда всадники въехали на площадь они увидели огромный костёр: толпа грелась в ожидании представления. "Наконец-то эту падаль сожгут...", "Пусть возвращается к дьяволу, которому служил..." - неслось со всех сторон.


 Толпа не умеет думать и не хочет ни с чем разбираться. Таков был народ-победитель. И он жаждал крови, возмездия за причинённые ему беды. "Теперь заживём спокойно", "Мы свободны" -- бормотала толпа. И вновь неслось со всех сторон: "на костёр...", "пытать его...", "пепел по ветру...".


 -- Самое плохое - тюремный бунт, - заявил обладатель куртки с длинными рукавами. - Мнут и правых и виноватых. И своих и чужих...неужто и комитет графский под тесак пустят?


 - Не задумываясь, - ответил черноволосый, глядя на сполохи костра. Члены комитета Владимъера уже наслаждались тюремной баландой. Власть потеряна. Вернулся брат графа Вондер; от его бравого вида не осталось и следа. Но мало-помалу он приходил в себя и толпа на тюремной площади тому в доказательство.
 - Судят побежденных - прошептал благородный.


 Они неспешно осмотревшись проехали через площадь. Центральные улицы были полны негодуюшим народом. Несколько перевёрнутых телег загромоздили улицу. Двум всадникам пришлось попотеть, чтобы выбраться из центра города. Но и на отшибе движение людских масс было не менее оживлённым. Памятуя о прошлом люди без надобности носа не показывали. Двое пришпорили лошадей и вырвались из города. В пригороде текла обычная жизнь. Волна негодований, казалось, сюда не докатилась. Но на всём ощущалось оцепенение, по крайней мере так показалось всадникам: "То ли ещё будет...".


 Через час они подъехали к замку. На крепостной стене были видны силуэты караульных, роглядывали ложки катапульт. Резиденция графа Надмийского, перешедшая в виду недавних событий его брату. Люди спешились и направились к воротам. Им открыл человек в черном мундире с вышитым на груди гербом Надмии: кисть руки с тремя каплями крови.

 
 Погода стояла странная. Днём, ещё совсем недавно, люди не знали куда деться от всепроникающего зноя. Ночь же, казалось, вывернула мир на изнанку. Выл ветер, чуть ли не срывая крыши. Море людей не обращали на это внимания. Тысячи зевак перешёптывались в ожидании захватывающего зрелища. Первый раз за почти две сотни лет запрета на такого рода казнь испарили из мозгов людей ужас, охватывающий приговорённого. Из покон веков так уж повелось, что вид чужого страдания вызывал неподдельный интерес среди всех сословий и поколений.


 Исключением не станет и казнь бывшего графа Владимъера. Тем более, что его брат не пожалел расходов и все лавочки должны были работать до рассвета, до часа казни. Как говориться, хлеба и зрелищ народу через край. Сочувствующих приговорённому не было, но не смотря на это то здесь, то там шли обсуждения событий, из-за которых Владимъер взойдёт на костёр. Все земли, скот, людей - всему, что было у графа хозяином теперь был его брат. Что поделать, политика - штука сложная. Ты идешь против королевской власти, и вот уже объявлен вне закона. Между братьями вспыхнула междуусобица: кровавая, долгая распря. И кто знает, что бы было итогом этой войны, если бы Владимъера не предали.


 Пытаясь вернуть былое граф ни перед чем не останавливался: потоки крови и сполохи пожаров завладели Надмией. Он был жестким и умелым военачальником, грозой своего небольшого войска.


 В последнюю ночь в застенках тюремного замка графа посетил священник. Таков был обряд: исповедаться перед смертью дабы предстать перед богом в первозданной чистоте.


 Под окном, расположенном под самым потолком и забранным решёткой, располагался стол, на столешнице которого неярко горела свеча. В правом от входа углу находилась лежанка. Не смотря на то, что узник провёл здесь не один день, она не была использована. Камера графа больше ничего не имела. За столом, опустив голову на руки, сидел человек. Отец Дорсет с порога разглядел в полутьме графа, откинул капюшон, огляделся. Уверенно прошёл к столу и кашлянул несколько раз, чтобы привлечь внимание высокопоставленного арестанта. Граф ни как не проявил своего беспокойства и не сменил позы.


 - Сын мой, - начал священник, - я пришёл исполнить свой долг - исповедать тебя. Человек даже не пошевелился. Святой отец прошёл к лежанке и присел на краешек.


 - Я жду от тебя Искренних слов раскаяния. Тебе ещё можно спастись. Душа человеческая бессмертна. Исповедуйся, Владимъер, страх уйдёт. Тело - всего лишь прах и тлен.


 Он открыл было рот, чтобы продолжить свою напутственную речь, но в этот момент граф поднял голову и уставился немигающим взглядом на священника. В глазах узника отразился недюженный ум. И одновременно он приковывал, давил не давая возможности даже вздохнуть. Наконец отец Дорсет судорожно зглотнул, приходя в себя. Не часто ему приходилось видеть уверенность в людях, находящихся на грани. Священник так до конца в себя и не пришёл: сил отвести взор от льда глаз сидящего на против он так и не нашёл. Заикаясь и запинаясь отец продолжил проповедь о царстве небесном на земле, о вечной жизни и верховенстве справедливости. Священник использовал одни и те увещевания ко всем людям, которых ему приходилось провожать в последний путь и даже холод глаз собеседника не мог сбить его с толку. Глаза Владимънра блестели. Исповедник сначала подумал, что граф пьян - многие напивалось в стельку перед смертью, чтобы прогнать страх, -- но присмотревшись получше, стал мокрым как мышь. То был не пьяный угар, то был смех, пробивавшийся из двух синих и, казалось, бездонных провалов. Смех жуткий, злой, смех над человеком, говорящем о своих самых бредовых мечтах. Узрев это священник поперхнулся очередным словом. Владимъер, добившись чего хотел, улыбнулся. И она ни в чём не уступала его взгляду.


 Наконец пыл Дорсета иссяк. Он умолк и вопрошающе посмотрел на арестанта. Опёршись на столешницу граф поднялся и принялся, заложив руки за спину, неспешно ходить по камере.


 - Старик, - наконец сказал он, - ты меня смешишь. - Владимъер подошёл к стене и упёрся в неё руками. Перевёл взгляд холодных глаз на священника, - Ты хочешь, чтобы я раскаялся? Хорошо, я раскаиваюсь.

 Граф вновь прошёлся по камере и уселся на своё прежнее место.
 - Тогда, мой сын, воспользуйся своим раскаянием в это краткое оставшееся у тебя время. Испроси свыше отпущение грехов.
 - Видимо ты не понял меня, святой отец, -он облокотился на стол и переплёл пальцы рук.
 - Ты сказал, что раскаиваешься, - опешил старик.
 - Да, я сказал именно это. Но ты не понял меня. Я никому не поклоняюсь, - лицо его скривилось в пренебрежении, - я от природы наделён сильным характером и не менее сильными страстями. Я родился только затем, чтобы удовлетворить их в полной мере. И раскаиваюсь я лишь в том, что недостаточно исчерпал свои способности, что подчас противился своим желаниям.
 - Я вижу в тебе очень много от испорченной природы и ничего от творца.
 - А что такое этот твой творец?
 - Он всё сотворил из небытия и всё благодаря ему существует и поныне!
 - И как же он, если он действительно могуществен, уживается с испорченной природой? - Владимъер похлопал себя по груди.
 - Он дал людям свободу, свободу воли. Человек может делать добро, но избегать зла.
 - Значит творец устроил проверку!? Ввёл в искушение, чтобы проверить свой создание! - вскочил граф.- А зачем человеку свобода выбора? - продолжал он, - если бог - хозяин всему, он заранее знал то, что выберет каждый.
 - Пути господни неисповедимы! Кто может знать промысел божий, кто постигнет всё нами видимое?
 - У меня нет предрассудков, следовательно нет и потребности в твоём боге. - Владимъер замер словно статуя. - Тем более, что его существование недоказуемо.
 - У тебя совершенно нет веры. Ты - слепец, который не испытывает нужды в свете. - святой отец поднялся со своего места. Он, подражая графу, прошёлся по помещению. Негодование его немного улеглось. Вскоре он вновь сидел на прежнем месте.
 - Блаженство рая я оставлю для нищих, - граф прислонился к стене под окном. Через решётку проникали отсветы от факелов. И потолок озарялся причудливым танцем огня. Слышался тяжёлый гомон толпы, команды, которые отдавал палач своим помощникам.
 - У нищих духом - узник показал на окно, - всегда должен быть бог. Отец! Я родился здесь! - он развёл руками, - я земная тварь, - Дорсет понял, что над ним форменным образом издеваются, - а значит на небе мне места нет, - граф рассмеялся священнику в лицо, - и от вечности твоей никакого прока нет. Уходи! Мне нечего больше добавить...
 - Как же ты одинок, сын мой, - прошептал отец уже у дверей. Он вынужден был сдаться. "Одним еретиком больше, одним - меньше... Скоро его прах развеют по ветру. А свой долг я выполнил с лихвой." И, когда дверь уже закрывалась за ним, до него долетело:
 - Одинок?! - по голосу было слышно, что арестант улыбается, - ты ошибаешься, старик. Толпы людей собрались, чтобы узреть мою последнюю минуту. Нет... В свой последний час я не буду испытывать потребность в чьём либо обществе, пусть даже и не земном. Я устал, старик, от коварных друзей и преданных врагов...
 Граф умолк, медленно подошёл к окну, вслушался в рёв толпы. По его лицу скользила улыбка. Даже на костёр он взойдёт гордо.
 


 Читателю наверное интересно узнать, что же представлял брат Владимьера? Сейчас, сейчас - подождите немного и мы его увидим...

 Сам Владимьер отдавал предпочтение рабочему люду. Он то и дело отдавал свои мастерские ремесленникам. Граф и сам жил иногда под одной крышей с трудягами. Он был озабочен как истинный правитель положением своих подданных. В отличие от Вондера, который, не успев занять чужой трон, первым делом приказал садовнику разбить большие куртины и множество аллей. Доходы, которые выбивал для него его финансовый советник Эскоман, он тратил на иноземные деревья; все отгородил и прогуливался в одиночестве по своим зеленеющим садам. Кроме того, Вондер был ярым приверженцем новой религии: он день и ночь истово молился, что бы бог дал ему то, чего он заслуживал по собственному разумению - а именно, власти. Пока Владимьер находился в заточении, которое в данный момент заканчивалось казнью, с его братом произошел случай, который немного пошатнул самоуверенность новоиспеченного графа.


 В мастерской некоего каменотеса женщина забилась в падучей. Многие видели, что священный недуг одолел ее, когда она узрела крест, который протягивал ей каменный святой. Люди вокруг перешептывались, считая, что вселившийся в нее бес не мог стерпеть этого и рвался прочь. Вскоре молодой священник, адепт новой религии, уже совершал над ней обряд экзорцизма. А в это время Вондера, проходящего улицами своего города, привлек непонятный шум. Развернув свиту он направился к мастерским. "Что происходит?"- воскликнул он. Экзорцист встал с коленей и поклонился своему графу, прервав обряд. Но Вондер не растерялся и с размаху ударил женщину по лицу. Все замерли. Почти десяток человек видели словно дьявольский лик проступил наружу. Женщина после этого начала задыхаться. Появляется врач, за которым посла граф, и пускает кровь пораженной недугом. Вскоре обряд изгнания беса продолжился, а Вондеру ничего не осталось как молча удалиться под враждебное изгнание горожан.


 ... Уже давно подручные палача смастерили эшафот, смазали колесо, что бы оно без задержки вращало их клиента, в то время как палач будет дробить ему кости. Кроме этого наготове имелось четыре коня, чтобы разорвать его на четыре части. Все это могло бы иметь место. Если бы не неожиданная боязнь Вондера: а вдруг народу не понравиться что он сделал со своим братом. "Костра будет вполне достаточно"-решил он.


 И вот наступил долгожданный для многих час. Дома, более широкие к верху, с любопытством поглядывали своими окнами: что-то будет. Люди в толпе таращили глаза; под шляпами и подстриженными в скобку волосами от чрезмерного любопытства заострились носы. Они не верили своим глазам, хотя на плащади отчетливо был слышан звон колокольчика, возвещающего о начале казни. И вот то, чего они так долго ждали свершилось: в окружении солдат появился Владимьер.

 
 Он шел беспрепятственно, свободный проход образовался сам собой, толпа притихла и раздалась. Его походка была грациозна, не тороплива, но и не замедленна, голову он держал прямо и гордо, открывая красивое мужественное лицо толпе. Взоры женщин не отрывались от него. У тех, с кем он сталкивался взглядом, замирало сердце, и они сами не знали - от ужаса или от жалости к нему. Это продолжалось совсем недолго, но людям на площади показалось прошла вечность, прежде чем некоторые женщины подняли пронзительный вопль, в унисон с торопливым колокольчиком. Ужас все-таки перевесил. Через секунду забубнила толпа, теперь из уст в уста передавались - пугливо, возмущенно, озлобленно - истории о совершенных Владимьером преступлениях. Славили Вондера за то, что тот все же смог уничтожить это чудовище. Так как жители не могли с бывшим графом ничего сделать - судей удерживали опасения, а крестьян - их вековечное рабство.


 Огромная толпа народа на площади одной грудью выдыхает свое напряжение, дошедшее до предела. Значит вон оно как - и дворянина казнят по общим законам для воров и убийц. Не обезглавливают мечом, как ему подобных. Наконец сотни глоток яростно выкрикнули : "Да здравствует граф!"...


 *****************************************
 Глас народа не сразу долетел до Вондера. За высокой оградой своего сада он большими шагами мерил зеленеющие аллеи. Колокольчик, возвещающий казнь, указал ему ее начало, он остановился и вытер лоб: "Хоть бы ты уже отмучился!". Он думал: "Сумасшедшие есть повсюду. Я знал таких, которых до безумия довела любовь, и таких, которых довела до безумия ненависть. Они убивали ради преходящего и ради вечного, ради небесного блаженства, которое хотели заслужить, ради женщин, которыми хотели обладать. Небеса и женщины даруют нам жизнь, но они же являются причиной убийств. Иные становятся пророками, как, например, проповедники, которые провидят мою смерть и пишут об этом мне. Иные колдуют над моим восковым изображением, дабы я умер". Граф вытащил из складок одежды смятый пергамент. В который уже раз он вчитывался в эти короткие, но очень емкие строчки?! Может все же надо прекратить бояться и выкинуть это мрачные мысли из головы? Уже наверное сотни таких же бумажек скопилось в запертом столе его замковой комнаты. Везде говорилось одно и то же, разве что другими словами. Вондера предупреждал, как он сам себя назвал Виддх, некий новоявленный прорицатель, о скорой кончине от родственной руки. И вот час избавления настал. Можно наконец отбросить все многомесячные страхи. Родных по крови у него остался один человек и тот совсем скоро обратиться в прах. Вондер сожалел наверное только об одном: что поддался на уговоры первосвященника сжечь брата как еретика, со слов церкви "в назидание другим".


 Колокольчик, возвещающий казнь, звякнул в последний раз и замолк... Вондер склонил голову, всей душой молясь за брата: "Господи! Смилуйся над ним!". Молящийся мысленно припал к ногам господа; да охранит он его от крайностей, от унижений.


 **********************************
 "Да здравствует граф!" - зло и возбужденно ревела толпа. Владимьер даже не сбился с шага, настолько велико было его самообладание; не опустил головы - пусть видят, что он не потерял и доли разума от страха, который всегда становился спутником приговоренных к смерти. Он не превратит свою казнь в балаган, он сам будет и зрителем, и актером!


 Не спеша он подошел к помосту. Руки свободны - последнее желание казнимого. Обернулся назад и обвел взглядом людское море. Потом, ступив на первую ступень, услышал вновь рев толпы, которая на миг притихла созерцая Владимьера приостановившегося возле подмостков. На верху уже ждал палач. В руках он держал длинную цепь толщиной в длань ребенка. Планировалось этим изделием кузнецов приковать графа к столбу. Повелительным жестом Владимьер остановил палача. Прошел по площадке и встал к столбу. Вокруг было разложено множество хвороста и поленьев. Граф был готов. Заплечных дел мастеру ничего не оставалось как взять факел и поджечь сушняк. Пламя не заставило себя долго ждать. Весело затрещав огонь начал поглощать приготовленное для него угощение, сначала бездушное, а потом - теплое, живое.


 Притих народ, собравшийся на казнь. Тишина мгновенно сковала площадь. Если кто пришел услышать предсмертные вопли осужденного, то он напрасно тратил время. Потому как за все это время, пока не потух огонь, кроме треска дерева не было слышно абсолютно ничего. Время словно замерло, как будто само прислушивалось. Но нет, ни стона не вырвалось из груди Владимьера. Так и простояли все в молчании пока костер не прогорел и от человека не осталась кучка пепла... Перед тем как огню совсем пора наступила угаснуть, в него расторопные помощники палача бросили оружие графа - два обоюдоострых меча с загнутыми наконечниками. Разозленные горожане принялись расходиться. Занималась заря и скоро надо было приниматься за свои неотложные дела. Спустя два часа на площади не осталось никого...


 И лишь один человек - на балконе дворца правосудия - стоял еще долго, до боли в пальцах впившись в парапет. От слез в глазах он не видел ничего. Рот его кривился в беззвучном плаче. Потом и он покинул свой печальный пост... И уже не видел как в тишине городского утра к пепелищу неспешным шагом приблизилась фигура в черном. Та самая, что не так давно наблюдала вместе со всеми, из задних рядов, и к которой, как это ни странно, тек дым от костра, на котором горел человек, и втекал в правый рукав балахона, из-под капюшона которого не видно было лица. Постояв немного, неизвестный собрал чуть-чуть пепла в заранее приготовленный мешочек, а два меча спрятал под плащ. Фигура его иногда мерцала, и наблюдательный человек мог бы, приглядевшись, увидеть сквозь нее дальнюю сторону площади. Но странный незнакомец исчез так же быстро как и появился...


 
 ГЛАВА II I
 Как после ночи проявляется этот мир, так и ему постепенно открывалось окружающее. Он не видел себя. Он не ощущал своего тела. Ему не было холодно, но не было и тепло. Там, где он оказался, полностью отсутствовало что-либо, ничего нельзя было выразить в обычных понятиях. Первым порывом было : "Где я?". Тут же что-то изменилось в окружающем. Словно кто-то дал ему ответ, но в очень странной форме, так, что он ничего не понял. Мир вокруг не был неподвижным. Ничто не оставалось здесь таким как было мгновение назад. Он почти физически ощущал, что все двигалось, менялось, преобразовывалось и превращалось во что-то иное. Временами ему казалось, что бесконечность поглощала все, заполняла все, сглаживала различия. "Пройдет еще мгновение - и я сам исчезну в ней!.."-пришла мысль. Его охватил ужас пред необозримостью бездны. Он рвался в сторону, но... ничего не менялось. В такие мгновения ему казалось, что слышен тихий смех. Как будто смеялись над ним - или нет?..
 Окружение постоянно менялось. Казалось не только вокруг, но и в нем тоже. Иногда оно звучало музыкой, а порой - свет заполнял все пространство. Свет состоял из лучей, которые постоянно скрещивались между собой, переплетались, проникали повсюду и от них нельзя было спрятаться. Появилось ощущение, что свет принес знания, которых раньше не было в его мозгу.


 Владимьер воспринимал все посредством чувств, переживал эмоции, никогда не испытываемые им в повседневной жизни. Именно эти эмоции вместе с тысячью других позволяли ему узнавать природу нового мира.
 Медленно, очень медленно, свет становился все ярче и ярче. Он словно жег, слепил миллионами своих лучей. Наконец он стал нестерпимым. Картина окружающего резко сменилась.

 Темно синий небосвод с прожилками черных молний. Он не имел форму сферы, Владимьер понял это сразу. Плоскость, заменявшая небо, тянулась на необозримое расстояние. Она была идеально ровная, ни намека на горизонт. Небо и земля - словно два пластины - тянулись параллельно друг другу в бесконечность. Земля же представляла собой сплошной покров грязи - по крайней мере ему показалось именно так. Как будто вся вода этого мира вышла разом из берегов, размыв земную твердь. Эта грязь вызывала то же чувство, что и бесконечная бездна под ногами, виденная недавно.


 Тут а там были видны сооружения, отдаленно напоминавшие мостики - узкие, какие-то нереально прозрачные. Они висели ни на что не опираясь, простираясь во все стороны, переплетаясь и образуя странный непонятный узор. И тем не менее, в них был определенный порядок.


 Владимьер стоял на одном из таких мостиков. Ему ничего не оставалось как двигаться по этой хрупкой с виду аморфной конструкции. Он сделал несколько - ничего, держит. Идти можно. Сколько граф провел в пути он сам себе не мог ответить. Начали встречаться горы грязи, но уже дымящейся. В одну такую Владимьер засунул руку решив все-таки узнать что же это такое. Он встал на колени, левой рукой оперся на мост, а правую погрузил в это самое нечто. По мере того, как его рука скрывалась в неизвестной жиже, ощущение, что его засасывает становилось сильнее и сильнее. Он поспешно выдернул руку. Все было как прежде. Граф повторил попытку. Снова это чувство трясины. Он взглянул влево и заметил, что мост вдруг стал шире. Оказалось его не тянет вниз, а он сам при касании со странной субстанцией уменьшается. Владимьер вновь выдернул руку и встал. Да странное место и непонятное. "Где же все-таки я нахожусь?" - подумал он, оглядываясь по сторонам. - "Или таков в действительности ад нового бога?!". Постояв еще немного граф продолжил путь. Куда?


 Он шел и шел. Ему начало казаться, что это и вправду преисподняя и он обречен вечно скитаться по этим безграничным мостам и не видеть ничего, кроме сине-черного неба и медленно текучей грязи под ногами. Время словно застыло. А может его и изначально не было в этом мире. Граф стал замечать, что двигается словно бы к центру фантастического ландшафта. Мост кончился... под ногами было все то же самое. Вдалеке виднелся еще один мост, и еще мост, и еще. И все они обрывались в этом странном месте. Сощурившись и напрягши зрение, Владимьер рассмотрел вдали нечто похожее на замок, который висел в пространстве так же без опоры, как и мосты. Он был поистине огромен. "Наверное, как три моих графства,"-прикинул граф. Ну и как попасть туда? Есть ли там кто? Или это всего лишь очередной непонятный лабиринт? Ничего не шло в голову. Владимьер уселся на мост и свесил ноги. Теперь можно спокойно осмотреть странности здешней природы. Между небом и землей все пространство было пронизано мостами. Они пересекались под немыслимыми углами, уходили в бесконечность вверх, вниз, в стороны. И как не силился граф не мог их сосчитать. Порой ему казалось, что они немного передвигаются, словно лестницы в библиотеке в его родном замке, что одни мосты словно бы тают, а на пустом до этого пространстве появляются новые, которых до этого не было.


 Завороженный странными метаморфозами, он не сразу заметил, что от замка к нему, все так же по воздуху, что-то движется. Вскоре стало ясно, что это... лодка. Обыкновенная гондола, каких много в славном своими каналами городе Капрене и где юный Владимьер проходил свое обучение наукам. Да, ничего особенного, но это Там, а что делает она в этом... немирье, что ли? Когда гондола подплыла ближе, граф увидел, что на ней нет гребца. Через мгновение лодка ткнулась носом в мост. Граф шагнул в не знавшую гниения гондолу...