Парад-алле антон палыча

 - Кто такой Антон Палыч?.. Видно, что человек вы новый в наших краях, раз не знаете Антон Палыча. Антон Палыча знают все. Знали, вернее… Теперь помнят. Помнят его приплюснутую шляпу, затёртый до блеска лавсановый костюм; брюки пузырились на коленях, но зато рубашка всегда была бела, а галстук ярок и цветист… И помнят, конечно, неразлучную его спутницу – гармонь, без которой Антон Палыч просто не представлялся даже. Любой вам скажет – гармонист он был классный! Да что там говорить, это же услышать надо! Он будто и был рождён для своей гармони, а она – для него. Оттого-то, видать, не сыгралась, не спелась его семейная жизнь: он был одинок. То есть он жил один, но считать его одиноким как-то не приходило в голову: без него ни одна свадьба не обходилась. Без Антон Палыча и свадьба была бы не свадьба, а так…
С большим уважением подходили к нему, когда приглашали играть, а так как приглашали его всё время, по всей округе, то и уважение, значит, было всегда. В почёте был Антон Палыч, в большом почёте.
Как дорогого гостя угощали его, называли «золотой наш» да «миленький», и частенько, изнемогая от бешеной пляски, какая-нибудь шустрая бабёнка влепляла в его раскрасневшуюся лысину звонкий поцелуй. И Антон Палыч вскакивал вместе с гармонью и кидался выделывать ногами чёрт знает что! Он и вприсядку, он и так, он и эдак!
- Антон Палыч! Давай! Режь! – кричали восторженные гости и, не жалея сил, били в ладоши и топали ногами.
Так и жил Антон Палыч людскими пирами, чужой радостью… Кочевал со свадьбы на проводы, с проводов на именины, а оттуда ещё куда-нибудь. Он то появлялся, то снова надолго исчезал, а потом привозили его откуда-нибудь из Михайловки или из Матвеевки, привозили опухшего и бесчувственного. Относили его вместе с гармонью домой, в полуразваленную землянку, которая никогда не запиралась и где пахло сыростью и мышами. Снимали с него шляпу, стаскивали лакированные ботинки, серые от пыли, и уходили. Чем ещё ему помочь? Проспится и опять куда-нибудь засобирается. Впервой, что ли?
- Какой с него работник? – говорили мужики, покуривая вечерами на улице. – Шалтай-балтай! И всё…
- Хотя гармонист я те дам! – добавляли тут же, и все соглашались.
И вот однажды засобирался наш Антон Палыч на свадьбу в соседнее село Потаповку – и к кому вы думаете? – к родной своей дочери!
Да, Антон Палыч был одинок, и давно; в Потаповке жила его бывшая супруга Анна, от которой имел он красавицы дочь, синеглазую Риту.
Давно, лет пятнадцать назад, ушла Анна от него, сказав на прощанье: «Теперь хоть насмерть заиграйся на своей гармони, а я ещё пожить хочу как люди!» И ушла к зоотехнику Попову, недавно объявившемуся в колхозе.
Антон Палыч чуть не сутки просидел на крылечке, и плакала навзрыд гармонь его бедовая, плакала отчаянно и безутешно, а сам он будто окаменел…
- Переживает! – шептали друг другу бабы, выгоняя коров поутру.
- Свихнулся! – говорили мужики, качая головами.
А Антон Палыч всё играл да играл…
Вот такие дела.
И шёл теперь Антон Палыч в Потаповку, шёл по озарённой закатом дороге, той самой дороге, по которой когда-то ходил на свидания с Анной. И, когда поздней ночью возвращался он, то далеко была слышна его гармонь, и можно было угадать, как у них там дела: то заливалась гармонь весело и широко, то, будто жалуясь, причитала…
Антон Палыч шёл, надвинув шляпу на глаза, наигрывая какой-то вальсок. Он молча кивал встречным, мотал головой, когда проезжающие шофера приглашали сесть.
Он был в новом синем костюме, в белоснежной сорочке и галстуке цвета радуги…
Свадьба началась с наступлением сумерек.
Антон Палыч сидел возле выхода; он то расстёгивал на себе пиджак, то снова принимался застёгивать, и всё щупал карманы, будто искал что-то. Он ни с кем не разговаривал.
Невеста, окутанная фатой, была хороша; она смотрела вокруг себя полными света глазами и улыбалась. Она была счастлива. Да и кто же тут не был бы счастлив?! Сияющий жених то и дело поворачивал донельзя довольное лицо к невесте и так ласково смотрел на неё, что просто сердце радовалось за обоих!
Анна… Ах ты боже мой, Анна, будто помолодевшая сразу, сама была похожа на счастливую невесту. Взволнованная и румяная, она наклонялась к мужу и что-то шептала, блестя глазами и улыбаясь. И она была счастлива…
Попов, теперь уже главный зоотехник, сидел очень даже солидно, в великолепной серой тройке и накрахмаленной до хруста сорочке. Красиво сидел! Он слегка покачивал аккуратной гладкой головой и благожелательно посматривал по сторонам, будто одобряя, мол, хорошо, хорошо!..
Стучали вилки, то тут, то там вспыхивал смех, говор людей всё усиливался и сливался в один густой непрерывный гул. Уже и Анна, всплакнув, пожелала молодым жить счастливо. Муж её говорил кратко, но сильно, и закончил так: « Мы надеемся быть свидетелями вашего счастья!»
Говорили родители жениха: отец, тучный и тоже очень солидный, сказал два слова, заморгал часто и, прикладывая платок к глазам, сказал басом:
- Живите в мире!
Худосочная и какая-то испуганная мамаша тянулась с рюмкой к Анне и, проливая водку на скатерть, причитала:
- Голубчики вы мои!.. Голубчики! Да что же это такое?
На Антон Палыча никто не смотрел; пляски ещё не скоро, так чего же смотреть? Ни Анна и ни Рита тоже не смотрели. Рита, например, знала, что этот дядька в шляпе – её отец. Ну и что? Она вообще с десяти лет жила в городе у бабушки. Да и не забыли же его пригласить! И так вокруг хорошо, такие все радостные, так чего же ещё?
Анна не смотрела, потому что не хотела смотреть. Она была волевой женщиной, да и забылось всё давным-давно, к чему вспоминать?
Свадьба набирала силу, расходилась, будто огонь постепенно разгорался, плясал сначала на отдельных сучках, чтобы потом рвануть и пойти, и пойти гулять да буйствовать, становясь всё веселее и неудержимее…
- Антон Палыч! Золотой наш! – закричал кто-то, уже готовый. – Давввай, милый, растуды его в печень!
И повскакивали гости, готовясь тут же кинуться в гущу отчаянной пляски, отбить зудящие ноги о звонкий пол, отвести наконец душу. Эх-ха!
Антон Палыч медленно встал, и шум тотчас утих, готовый взорваться в следующую минуту. Глаза, весёлые, ожидающие глаза, отовсюду упирались в него. И сейчас никто не вспомнил, что он – отец невесты. Какой ещё отец? Он – гармонист! Больше от него ничего не нужно.
Антон Палыч вышел на середину и приблизился к извивающейся свахе, которая тут же протянула поднос, уставленный рюмками и усыпанный деньгами, - в дар молодым. Он при полной тишине вытащил из кармана пачку денег и небрежно бросил на поднос. Сваха в мгновение ока пересчитала, подняла над головой и, потрясая густой пачкой, зычно крикнула:
- Тыща!
Антон Палыч, не обращая внимания на изумлённый гул, прокатившийся среди гостей, не спеша опустошил принятую рюмку, и хлоп её об пол! И как крикнул:
- А ну, гармонь мне!
Эх, и брызнула музыка, брызнула шальная, и пошёл, пошёл костёр бушевать; кто тут усидит, кто не бросится в самый огонь, словно решив сгинуть в нём?
- Эх-ма! Гуляй, душа! Рыдайте, половицы, разломать вас не жалко! Да пропади всё пропадом! Оп! Оп! Оп-па! Так, растак, перетак!..
Ох, и плясали гости! Ох, и наяривал Антон Палыч, так он ещё не играл никогда…
- Расступись! – молодецки крикнул он и пошёл вприсядку по кругу – пыль столбом!
- Ух-ха! Ух-ха! – подбадривали его со всех сторон. – Давввай! Давввай!
- Ша! – оборвал игру Антон Палыч; по лицу его красному катился пот, синие глаза горели, грудь ходила ходуном…
Наступила тишина. Антон Палыч набрал воздуху и глянул туда, где сидели молодые и Анна, желая, видно, что-то сказать. Но не смотрели в его сторону. Может, не видели просто?..
- Пляшу один! – изо всех сил закричал Антон Палыч и уронил голову на гармонь. И медленно пошёл по кругу, постукивая то правой, то левой ногой об пол, и всё с прискоком, да с притопом, а потом вдруг рванул меха – озарили они малиновым огнём, как сама душа его развернулась, и высокий срывающийся голос взлетел под потолок:
- Эх, товарищи, держите вы меня! Я от радости займусь, как от огня! И-и рраз! И-и два!
Замелькали ноги, яростно колотя по деревянному полу, шляпа его сбилась на затылок, галстук перекинулся через плечо.
Загулял Антон Палыч.
- Антон Палыч! – орали ему. – Миленький! Жарь!
Вокруг него уже отплясывали, а он, никого не видя, стремительно шёл и шёл по кругу, запрокинув голову. Бешеной каруселью полетело: столы сверкающие, кричащие что-то гости, невеста белая, кто-то ещё…
Пошатнулся и остановился Антон Палыч, хватая воздух и наталкиваясь на хохочущих людей, он пошёл на своё место, плюхнулся, обессиленно дыша, и закрыл глаза.
Свадьба не утихала, а наоборот всё более и более расходилась. Включили магнитофон; завыли динамики, и все принялись отплясывать, кто во что горазд. Грохот электромузыки бил в уши, свет то гас, то вновь вырывал из темноты прыгающих людей, столы и одиноко сидящего у двери Антон Палыча.
- Умаялся Антон Палыч! – со смехом бросила растрёпанная женщина с размазанной по щекам губной помадой. – Капут!
- Пускай посидит, - сказал кто-то, ловя её за талию.
Какой-то родственник жениха сказал:
- Давайте-ка гармониста в чулан отведём. Пусть там спит. Неча тут…
Подошёл второй. Вдвоём они ухватили обмякшего Антон Палыча и, отпрянув, переглянулись: он был мёртв. Но кроме них никто этого не заметил, так зачем же людей полошить? Праздник!
Взялись покрепче, осторожно вытащили из-за стола и потащили. Его занесли в чулан, положили на лавку и, накрыв брезентом, вышли. Свадьба продолжалась.