Фальшивый бриллиант

Ирина Владимировна была ревнива. Причем не просто ревнива, а патологически. Казалось бы, с годами страсти должны утихнуть, а самой ревнивице пора бы приобрести некоторую степенность и сдержанность. Но уже было далеко за сорок, выросли дети, а бедный Алексей Петрович, совсем некрасивый лысоватый толстяк, правда, обаятельный и добродушный, по-прежнему выдерживал, уже не посмеиваясь, как раньше, бурные истерики супруги.
Супругу, между тем, он нежно любил и вовсе не собирался, выражаясь ее словами, «цепляться за каждую юбку». За всю более чем двадцатилетнюю супружескую жизнь он всего-то пару раз не смог устоять перед чарами посторонних девиц. И, кстати, те прыжки в сторону вовсе не стали поводами для скандалов. Поводы находились всегда и возникали на пустом месте, и Алексей Петрович не переставал удивляться: неужели так происходит у всех?
 В автобусной давке, скажем, кто-то измазал пиджак алой помадой, и Алексей Петрович, вместо того чтобы просто отнести пиджак в химчистку, простодушно показал пятно супруге. Что тут было с Ириной Владимировной! Эпитеты в адрес мужа были такие изощренные, что от стыда зарделся бы даже бывалый сексуальный маньяк. А в другой раз, когда сдавали квартальный отчет, Алексей Петрович дал неумехе-бухгалтерше домашний телефон. Она только закончила то ли вуз, то ли колледж и была свободна от знаний как чистый лист от текста. Звонила она часто и дрожащим голоском (ей все казалось, что ее вот-вот уволят) просила Алексея Петровича к телефону. Как будто она одна была такая!
В семье снова наступили трудные времена. Ирина Владимировна сперва выразительно смотрела на мужа во время его переговоров с подчиненной, потом капала пахучее лекарство в стакан, а к моменту сдачи отчета из ванной ежедневно доносились глухие рыдания. День завершения отчета был ознаменован грандиозным семейным скандалом, во время которого дети расползлись по комнатам, врубив музыку на всю катушку, а Алексей Петрович сидел в кресле и с обреченным видом думал о чем-то своем.
В один из выходных дней Алексей Петрович занемог. Подскочило давление, что-то сдавило в груди – в общем, было нехорошо. Он отпросился у супруги от поездки на дачу и с удовольствием предвкушал просмотр футбола и приятное ничегонеделанье. Ирина Владимировна уехала, и здоровье Алексея Петровича резко пошло на поправку. Он решил приготовить что-нибудь вкусное, накрыть стол для себя одного, махнуть рюмочку-другую и посмотреть какой-нибудь пошлый голливудский боевик. Дети разъехались на каникулы, и глава семейства наслаждался одиночеством. В стандартной квартире при наличии энергичной супруги такое счастье выпадало не часто.
За красиво сервированным журнальным столиком Алесей Петрович, сопереживая Брюсу Виллису, уже доедал вреднейшую с точки зрения жены свиную отбивную. И тут в дверь неожиданно позвонили. Это была соседка с верхнего этажа, презираемая Ириной Владимировной за свободный нрав и наличие ребенка при отсутствии официального мужа.
- Извините, пожалуйста, вы не могли бы посмотреть на балконе мое белье? Знаете, ветром унесло прямо на ваш балкон.
Алексей Петрович, радуясь тому, что это просто соседка с пустяковой просьбой, предложил:
- Конечно, посмотрю. Да вы пройдите, не на пороге же стоять!
Соседка вошла в квартиру. Алесей Петрович отправился на балкон и действительно увидел на полу прозрачные женские трусики, каких его супруга отродясь не носила. Он вышел в коридор, чтобы отдать их соседке, и тут приоткрытая дверь распахнулась, и на пороге возникла она, Ирина Владимировна, собственной персоной.
Соседка не растерялась:
- Ой, здравствуйте, представляете, а у меня ветром на ваш балкон белье унесло. Хорошо, ваш муж дома был…
- Белье, говоришь? – заревела Ирина Владимировна, надвигаясь на нее словно танк.
Соседка благоразумно схватила свои трусики и бросилась бежать.
В тот вечер Алесей Петрович узнал о себе много нового. «Кобель» было самым ласковым словом из всех, сказанных женой в его адрес. Он сел в любимое кресло и попытался, как обычно, отключиться. Но почему-то не получалось. А супругу несло все дальше и дальше. Закончив с моральным обликом мужа, она перешла к его отцовским качествам, затем к умению добывать деньги, а потом, окончательно высказавшись и не умея остановиться, вдруг вспомнила молодость.
- Надо было мне тогда еще понять, что ты нечестный человек. Ведь сущие копейки принес за бабкино кольцо, а потом, небось, специально на мне женился, чтобы в квартире прописаться!
Она кричала словно сумасшедшая, уже понимая, что сейчас произойдет что-то непоправимое.
А Алексей Петрович вдруг почувствовал, как обида в буквальном смысле его душит. Почему-то воздуха не хватало, и мир потерял привычные очертания. В груди невыносимо давило, и он стал падать на пол, еще чувствуя, как испуганная Ирина Владимировна зачем-то хлещет его по щекам, и от этого становится еще обиднее.
… В Ирочку, соседку по подъезду, он, казалось, был влюблен буквально с рождения. Она была изящная, смешливая, острая на язык – огонь, а не девка, говорили про нее соседи. Нескладный Леша, долговязый и близорукий, ходил за ней тенью, безумно страдая, когда Ирочка начинала с кем-нибудь кокетничать. Он учился на математическом факультете, а свободное время посвящал только ей.
Ирочка идет на танцы, Леша плетется туда же и скромно сидит где-нибудь в углу, выглядывая свою мучительницу. Ирочка – в магазин, Леша покорно тащит авоськи. Она тогда только окончила школу и решила стать парикмахером. Леша покорно подставлял свою нестриженую голову для первых парикмахерских опытов, оставаясь в итоге практически лысым. А после упорно сносил насмешки, ведь для него это было просто счастьем – помочь ей хоть в чем-нибудь.
Ирочка жила с бабушкой, родители ее погибли при трагических обстоятельствах, разбившись на машине. Бабка была, что называется, старой закваски, из дворянского рода, пережившая лагеря, похоронила детей и мужа. Закурив «беломорину», бабка любила рассказывать о своих обожаемых предках. В ней действительно чувствовалась порода. А вот на Иришке, как говорила она, сердясь иногда на нее, природа отдохнула.
Та была проста, не обладала врожденным вкусом и чувством такта, не испытывала тяги к изящным искусствам и умным книжкам. Единственное, что ей досталось от породистой родни, – это внешность. Тонкий профиль, гордая осанка, осиная талия – от кавалеров у девушки не было отбоя.
Иришка с удовольствием морочила им головы, впрочем, не прогоняя и верного Лешку. Бабка ругалась на нее, называя «вертихвосткой», и в дом пускала только одного – преданного Алексея. Коротая вечера за ожиданием Ирины, они перекидывались с бабкой в «дурака», пили чай и смотрели телевизор. Иногда Лешка приносил с собой конспекты и готовился к занятиям в университете.
Бабка к учебе его относилась уважительно:
- Это ты молодец, Леш, что математику выбрал. Будут смутные времена – не пропадешь, бухгалтером станешь или кем еще. С цифрами дружить – это полезно.
- А с чего вы взяли, что смутные времена будут?
- Так в России без этого не получается. Не одна революция, так другая.
Бабка как в воду глядела. Вскоре действительно начались серьезные перемены. Лешины родители, вполне благополучные чиновники, вдруг остались не у дел. Партийный аппарат развалился, а отец с матерью трудились именно в одном из райкомов. Мать бросилась искать работу, но как-то это плохо получалось, а отец с горя начал пить. Лешке пришлось оставить учебу и пойти, как и предрекала Ирочкина бабка, бухгалтером в кооператив. Ирочку, к счастью, перемены не коснулись. Парикмахеры были нужны всегда, во все времена и при любой власти. Тем более что мастером она была хорошим, уже имеющим свою клиентуру.
Начав работать, Лешка чуть было не проглядел, как его ненаглядная подруга едва не выскочила замуж. В парикмахерской всегда хватало ухажеров, а Вадик оказывал ей самые шикарные знаки внимания. Он приезжал на красивой машине, увозил ее в ресторан, дарил цветы и подарки. Девушка совсем растаяла и уже видела себя молодой женой состоятельного владельца кооператива. Она собралась даже познакомить друга с бабулей. Но в назначенный день он почему-то не явился. Бабка хоть и жалела внучку, но на самом деле была рада. Она не доверяла всем этим новоявленным бизнесменам, а на месте Ирочкиного мужа хотела видеть только верного Лешку.
Два дня Ирочка ходила сама не своя и в задумчивости даже порезала клиенту ухо, чего с ней никогда не случалось. А потом ей рассказали, что Вадика застрелили в бандитской разборке. Ирочка погоревала, да и успокоилась вскоре. «Сколько их еще будет, Вадиков этих», -- думала она.
То, что случилось с Вадиком, оказалось, было только началом, неприятности посыпались на нее словно из мешка. Внезапно заболела бабка, у нее обнаружили рак. Теперь постоянно нужны были деньги на то, чтобы облегчить последние дни старушки. Лекарства стоили страшно дорого. Ира начала продавать ценные вещи. Лешка тоже приносил, сколько мог. Но все равно не хватало. А тут еще выяснилось, что Ирочка беременна – встречи с Вадиком не прошли даром. И на все нужны деньги: и на лекарства, и на аборт, и на жизнь…
Бабка умерла раньше, чем предполагали. Она словно хотела помочь внучке избавиться от непомерной ноши. И снова встал вопрос: на что организовывать похороны? Ирочка достала последнюю заначку – бабкино старинное кольцо с бриллиантом. Она отдала его Лешке и попросила продать как можно выгодней.
Леша отправился к скупщику, но тот его огорошил. Бриллиант-то оказался фальшивым! Но не смог он этого сказать замученной проблемами девушке. Парень побежал по знакомым, отчаянно пытаясь собрать хоть какую-то сумму, позволяющую достойно проводить бабушку в последний путь. Наскреб он гораздо меньше, чем мог стоить старинный бриллиант. Ирочка ничего и спрашивать не стала, а молча взяла деньги. Бабушку похоронили скромно.
После ее смерти выяснилось, что Ирочка совершенно неприспособленная к жизни. Ей постоянно требовалась помощь: то по хозяйству, то просто выслушать и дать совет – в общем, скоро Лешка с вещами перебрался к ней насовсем. Кроме того, девушка была беременна. Лешка уговорил ее все-таки оставить ребенка. Ему было все равно, что этот ребенок не его. Он любил ее так, что этой любви хватило бы на десятерых ее малышей, чьи бы они не были.
Поженились они буднично, свадьбу устраивать было не на что, тем более что на Лешке висели долги, о чем Иришка, конечно же, не знала. И с тех пор супруги жили довольно счастливо, если бы не вспышки ревности молодой жены. Удивительно, но ей никогда не приходило в голову, что у мужа было гораздо больше поводов ревновать, но он-то как раз никогда не позволял себе оскорбить ее недоверием. В глубине души Ирина понимала, что просто пользуется своей безнаказанностью, и с упоением окуналась в новый скандал, совершенно не стесняясь в выражениях.
Вслед за сыном появилась дочка, все со временем наладилось... «И что мне еще надо было? Вот ведь дура, довела мужика!» -- в отчаянье думала Ирина Владимировна, набирая дрожащими пальцами телефон «скорой помощи».
Спасти Алексея Петровича не удалось. Сердце оказалось давно и серьезно больным. На похоронах Ирина Владимировна рыдала словно ребенок. Никто, кроме соседки, не знал, что послужило толчком для того последнего скандала. А соседка в чужую жизнь не лезла. Ирина Владимировна не могла понять, из каких глубин памяти всплыло то воспоминание о бабкином кольце. Ведь лишь тогда шевельнулось сомнение об истинной его стоимости и больше не напоминало о себе. Что за черт управлял ей, когда она выкрикивала жуткие обвинения в адрес человека, преданно любившего ее все жизнь?
…Ночью ей приснилась бабка.
- Зря ты так, внученька. Бриллиант-то фальшивый был. Его еще твой дед продал, когда твои родители погибли. Богатыми-то мы никогда не были. Ты сходи в церковь-то, попроси прощения. Может, легче тебе станет.
Наутро Ирина Владимировна пошла в церковь. А после ходила туда постоянно, молясь так истово, что старушки шептались: «Никак смертный грех замаливает!» Она и замаливала, не чувствуя, правда, что ей это удается, и желая лишь одного: скорее встретиться с верным Лешкой, чтобы попросить у него прощения и уже никогда не расставаться.
Ольга ГОСТЮХИНА