Малахитовая Шкатулка

 … Коротко уральское лето; только расцветет душистая черемуха, освободится ото льда Исеть, заалееет по склонам земляника; а вот уж и грибы пошли, и первый желтый лист вплелся в густую крону деревьев; и снова пора думать о долгой угрюмой зиме… Уже земля холодит босые ноги, да лишней обувки нету; единственные сапоги следует сохранить до зимы, когда придет пора идти в школу. Мальчик идет по лесу, изредка оскальзываясь на росной траве, внимательно смотрит по сторонам: никто не должен знать тайну далекой горы, к которой строго-настрого запрещают ходить своим детям уральцы. И башкиры, и татары, и русские, и вогулы, и манси, и марийцы – все пугают детишек рассказами про «Хозяйку», «Саму», живущую внутри Медной горы.
 Мальчик белокур, с большими серыми умными глазами; его худенькое лицо бледно и замкнуто. Ему не нравится играть с детьми заводчан: шумные прятки, погонялки, бабки не привлекают Павлика Бажова. Да и не больно поиграешь, ведь все хозяйство заводских ложится на плечи детишек да баб. Мужик робит в заводе, в забое, мокром и холодном, либо за прокатным станом, плавильной печью по 14-16 часов. А зарабатывает сущие гроши, ведь взамен ему разрешают пользоваться «своим местом» - клочком земли, огородиком да небольшим полем, которых едва хватает, чтобы вырастить скудный северный урожай. Да живет работяга не в казарме, а в своей утлой избенке, своим домом, за что еще нужно работать на жадного хозяина… Пашин отец, правда, горных дел мастер, а не простой рабочий, но и ему небогато живется в Сысертском заводе. Однако отец – странный, непохожий на вечно пьяных, сквернословящих старателей, моющих золото и самоцветы. Отец тих, трезв, часто рассказывает Павлику удивительные истории про Уральский край, про своих родителей, про бабушку, «знавшую слово» для лечения и предвещания будущего. И то сказать – сама фамилия Павлика происходит от старинного уральского слова «бажить» - ворожить, предвещать…
 Сысертский завод и прилегающая к нему деревенька населены людьми странными и иногда – ужасными. Здесь и ссыльные, и бывшие каторжане, и беглый люд без паспортов, и старообрядцы, ищущие укрытия от царского гнева… Вой и стон стоит в праздничные дни у многочисленных костров, где высказывают свои обиды и вымещают друг на друге свое безденежье и невзгоды старатели и заводчане. Мать не выпускает Павлика на улицу, боясь на жизнь сына, когда наступают долгожданные праздники. А Павлик читает Некрасова и слушает рассказы отца, ясно представляя себе удивительные события и сказочно красивых существ, обитающих в дремучих лесах.
 … Павлик подходит к заросшей лесом горе и отыскивает только ему ведомый ход. Протискивается между замшелых камней, чувствуя сырость и холод камня; спускается в подземную трещину, оказывается в небольшой пещерке, чуть освещенной проникающим сквозь щели солнцем. Вот они: две ящерки изумрудного цвета, почти слитые с каменной поверхностью! Павлик счастливо вздыхает, гладит оцепенелую ящерку и принимается ждать.
 Ждать нужно долго; глаза мальчика слипаются, он присаживается в уголке и сжимается в комочек: в пещерке всегда прохладно, сыро… Белокурая головка клонится на плечо, дыхание становится ровным и глубоким. Павлик слышит сквозь сон любимый голос, мелодичный, волшебный:
- Пришел, миленькой? Я уж заждалась тебя!
 Ласковые прохладные пальцы касаются щеки мальчика. Он открывает глаза и прямо перед собой видит удивительной красоты лицо: нежный овал, тонкий нос, огромные зеленые глаза, в которых таится огромная печаль, вековая мука одиночества…
- Я к тебе хочу! – просится Павлик, а женщина нежно улыбается и мановением белой узкой руки открывает, отмыкает сплошной каменный монолит… Павлик идет за прекрасной женщиной, зачарованный открывающейся ему красотой: в огромной, такой, что не видать сводов, палате все украшено великолепным ярко-зеленым малахитом и сияющим золотом. Синий туман колеблется по углам; на стенах тут и там чудные ящерки с золотыми глазками в коронках, от которых исходит слабый свет… Мальчик смотрит и смотрит, а женщина гладит его по белокурым волосам и тихо рассказывает:
 - Ты не верь тому, что про меня бают. Дескать, ведьма я, людей гублю ни за что, ни про что… Приказной ли утопнет в болоте, купец ли с пути собьется – все на меня валят. Я от людей хочу как можно дале быть, страшны мне они, холодны. Зовут меня Каменной девкой, а у самих сердца каменны, железом опоясаны. Не видят, не чувствуют красоты и любви. Тебе по наследству достался взгляд необыкновенный, способность проницать красоту и тайну Медной горы. Еще твой прадедушка, Данила, ко мне хаживал, глядел на Каменный Цветок. Пойдем, и тебе покажу!
 Мальчик и Хозяйка Медной горы идут все дальше и дальше. Наконец, перед ними возникает чудесный по красоте цветок из малахита самой необыкновенной сине-изумрудной расцветки. Словно маленькими подземными существами сработан этот прекрасный цветок. Хочется глядеть и глядеть на изящество и строгость совершенных форм, на соразмерность лепестков и тычинок, созданных рукой гениального мастера из холодного камня… Павлик замирает, созерцая красоту…
 - Хочешь, покажу тебе твою судьбу? – спрашивает вдруг Хозяйка, указывая в сердцевину цветка, где переливается хрустально-прозрачная вода. Мальчик переводит взгляд туда и видит удивительные движущиеся картинки: светлая комната с иконами и лампадкой, множество детских голов над Псалтирью; большой город и дома с колоннами; извозчиков на легких пролетках; дым и пожарище, жаркую страну Туркменистан; серебряный клинок сабли, кровь, множество книг… И все люди, люди, бесшумно разе-вающие рты то в военном кличе, то в плаче, то в призыве… И худой человек с горящими глазами фанатика, красные знамена, толпы дурно одетых людей… Снова – война, рвущиеся снаряды… Мальчик отшатывается в ужасе, а женщина грустно говорит:
- Судьба человека всегда такая. Оставайся со мной здесь, проживешь жизнь длинную, а то и вечную; вечно будешь любоваться красотой, не будешь ни голодать, ни болеть.
- Да, да! – молит мальчик, обнимая Хозяйку, но та только печально улыбается:
- Только лучше тебе прожить жизнь, побороть судьбу, дожить до старости среди людей. Будут тебя предавать, обманывать, стараться погубить – но ты помни, что я тебе всегда помогу! В самый тяжкий час вспомни про меня, позови в душе – я приду, незримая для других, успокою тебя и утешу, возьму к себе в Гору, будем вечно любоваться на красоту мира, на каменное соцветие счастья. Будет ведь и хорошее у тебя. Ты – чистый, светлый, словно голубь небесный…
 Павлик слушает и словно засыпает, а когда открывает глаза – видит вновь замшелые камни пещерки, чуть освещенные заходящими лучами… Да ящерка кивает ему крошечной головой, увенчанной золотой коронкой…
 … А в поселке вечером – крик и драки. У дальней околицы валяется окровавленный, с выбитыми зубами приказной, что без меры лютовал над рабочими. «Поучили маненько», - ухмыляется страшный, с провалившимся носом мужик в поддевке, а Павлик бежит к избе, стараясь не слышать стонов избитого. Сам виноват – скажут наутро мастеровые; знай меру и в лютости! Пусть еще спасибо скажет, что всего лишь «учь» учинили, а не сбросили в шурф, которых несметное множество в округе. Сбросят да скажут: Синюшка, мол, утащила! Заграбастала длинными синими руками, заманула, завертела, да и сгноила в болотной жиже – хошь, проверяй, хошь – так верь…
 … А дома – новое дело. Мать, Августа Стефановна, степенная, строгая женщина, велит сыну собираться в Екатеринбург. Надо мальчику поступать в Епархиальное училище; надо сыну мастера вырваться из страшного рабочего поселка, где только непосильный труд да водка ждут его впереди. Учитель настоял на приеме мальчика в училище, доказал его успехи и таланты. Шутка ли – в 9 лет всего Некрасова наизусть знает малец! Павлик растерян, испуган, но в глубине души чувствует, что впереди – иная, новая жизнь.
 Ганька да Савка, Ванька да Акулька, детишки лет восьми-семи бьют шурф, ищут камень аметист – его полно в щедрой уральской земле. Найдут, поменяют на конфеты драгоценный самородок, будут лизать копеечных петушков на палочке. Павлик прощается с ребятами, те равнодушно машут в ответ. Каждому – свой путь.
 - Ты, Павлуша, про город-то запомни, - поучает старая бабушка, провожая внука в дорогу. – Город тот на железе родился, железом опоясался, железом кормится. Страховитое место – Екатеринбург.
 И правда – «тут были свои законы, свой суд, свое войско, и совершеннейший произвол», - пишет Мамин-Сибиряк. Основанный Татищевым город сверкал огнями особняков, лаком извозчичьих пролеток, плитами настоящей мостовой перед театром. И оглушал, повергал в страх и ужас железным молохом заводов, нищетой городских окраин, застроенных такими кособокими избушками, землянками, что бажовская изба в Сысерти казалась дворцом. Мальчик глядел во все глаза, запоминал, впитывал, сравнивал… И стоило ему смежить веки, как перед внутренним взором вставало прекрасное лицо Медной горы Хозяйки, каменный цветок, ящерка в коронке…
 … В училище тихий, но способный мальчик моментально стал одним из первых по всем предметам. Учителя отмечали только излишнюю мечтательность и скромность Павлика. Впрочем, для дальнейшего обучения в Пермском духовном училище это было как раз то, что нужно. Учитель либо священник – вот два пути для умненького и усердного воспитанника. Никто и не догадывался о тайных мечтах и воспоминаниях Павлуши, которые он берег от всех как тайное сокровище…
 … Ночами, в холодной общей комнате, при свете лампадки, мальчик плакал и вспоминал близких. Но чаще всего он воображал до боли знакомое зеленоглазое лицо, черную косу, платье из странной холодной на ощупь материи… Он звал в душе, но она не появлялась; только тени, похожие на крошечных ящерок, бежали по стене, блестя при-зрачным золотом коронок. Мальчик прижимал ручки к сердцу, которое разрывалось от любви и одиночества. «Ей-то каково одной…- думал он. – Я уехал, даже попрощаться не успел. Одна, в медной горе, в холодных палатах.. Я вырасту, выучусь, приду к ней и спасу ее!», - Павлик и сам не знал, от чего собрался спасать Хозяйку, но горячая жалость к ней резала его душу. Человек ли она, дух ли, призванный очаровывать, - неважно. Павлик жил надеждой на встречу, вспоминая все истории и картинки, которые видел в каменном Цветке: олень с серебряными копытцами, девушку Золотой Волос, огромного Полоза, оставляющего за собою золотые жилы… Он видел все так ясно, как наяву. Но никому не рассказывал об увиденном – он рано понял, что мир жесток, а окружающие люди часто неспособны понять мечты и сновидения одинокой души…
 Шли годы. Несколько раз Павлик ездил домой, в Сысертский завод. Там ничего не менялось: пьянка и непосильный труд, матерные частушки, сплетающиеся с протяжными грустными песнями, пироги с толченой черемухой, постаревшее лицо матери… Он мчался во знакомой тайной тропке в лес, к горе – но никак не мог найти вход в пещеру. Он искал, раздирая в кровь руки об острые камни, обжигаясь крапивой, но вход словно исчез! Раз только мелькнула перед глазами изумрудная ящерка с золотыми глазками, юркнула под рукой и скрылась в высокой траве… Словно тайный привет от далекого друга.
 А у старательских костров травил вечные байки полупьяный дедушка Слышко – так прозвали старика за привычку привлекать внимание собеседников: «Слышь-ка!». Старик рассказывал о замурованных в горную породу приказчиках, о проученных жадных старателях, и – о золоте, о золоте, о золоте… О чем же еще можно рассказывать десятилетия с неизменным успехом перед гаснущим костром жадно внимающим бродягами и каторжникам, ссыльным и работягам, на несколько кратких часов покинувшим забои и страшные железные цеха? При одном слове «золото» появлялся блеск в запавших глазах, хищная улыбка на изможденном лице, пальцы царапали землю, словно добывая из недр вожделенную россыпь и самородки…
 - И вот, слышь-ка, как возле костра закрутится, завертится Огневушка-Поскакушка, так и иди за ней, куда она манит… Там тебе и жила будет золотая, Великим Полозом проложенная. Где ползет Полоз – под землею, слышь-ка, золото копится, наслаивается…
 Павел слушал рассказы дедушки Слышко, в надежде услыхать, поймать хотя бы тень упоминания о Хозяйке, но даже пьяный дедушка-старатель боялся вслух упоминать Каменную девку, охраняющую Медную гору. Слишком много людишек сгинуло в недрах той горы…
 Павел Петрович закончил Пермскую семинарию и уехал преподавать в деревенскую школу, в Шайдурку, сплошь населенную старообрядцами с длинными бородами. Деревня разительно отличалась от заводского поселка; чистые ухоженные дома, тихие непьющие жители… Одна беда: инспектор все ругал учителя Бажова за неумение отвадить старообрядцев от их веры. А Павел Петрович доказывал, что принуждением ничего не достигнешь. Только знанием и любовью… Идеалистом стал Павел Петрович Бажов; а под подушкой хранил он социалистические брошюрки и вредную книжонку про власть капитала…
 Старообрядцы полюбили молодого доброго учителя; нравилось им, что он не от мира сего. Тих, скромен, честен по-старообрядчески; не пьет, не курит, уважение имеет, в душу не лезет. Живет одиноко, хоть уже под тридцать ему – верно, все не найдет себе девицу по сердцу. А учитель гулял в одиночестве по глухим лесам, вспоминая прекрасную женщину из Медной горы, шептал что-то, мечтал… И инспектор согнал учителя с места; неровен час, тихий умник и сам подастся в старую веру! Лучше пусть уезжает подобру-поздорову!
 Павел Петрович хотел счастья простому народу; ведь на его глазах в нищете и страхе проходила жизнь людей. Он увлекся революционными идеями и познакомился с Валечкой Иваницкой, ученицей епархиального Екатеринбуржского училища. Валечка растрогала его до слез своим свободолюбивым сочинением о предназначении человеческой жизни. Лучше сгинуть в борьбе, чем бессмысленно жить! Павел Петрович был согласен с ученицей, будущей сельской учительницей… Он предложил Валечке руку и сердце, надеясь в семейной гармонии обрести счастье.
 Грянула революция. Митинг; толпа в рваной одежде; крики и флаги, кровь и вой… Он уже видел это где-то; он знал, что это придет! Павла Петровича, идеалиста и социалиста, учителя, представляют худому чахоточному человеку с острой бороденкой и сумасшедшими глазами фанатика. Это – товарищ Свердлов!
 - Революция победила! – кашляет товарищ, кутаясь в чахлое пальтецо, - Будем делать всемирную революцию, освобождать рабочий класс от гнета проклятого капитала! Надо только опереться на революционные силы, искать поддержку у пролетария…
 - Лучше всего положиться на старообрядчество, - высказывает давно затаенную мысль Павел Петрович. – Знаете, старообрядцы – удивительные люди, исключительно добрые, душевные… Я был близко знаком со многими. Можно такой выдвинуть девиз революционный: «Борода и крест!»…
 Фанатик революции задыхается и глаза его лезут на лоб от изумления. Доброе лицо Бажова, его мягкий тон, светлые честные глаза – все это гасит порыв ярости товарища Свердлова, и он разражается диким лошадиным смехом… Забавная фигура! Такого даже расстреливать жалко! Пусть отдохнет ЧК, пусть живет смешной русский интеллигент с его комичными идеями!
 В толпе Павел Петрович вдруг видит дорогое лицо с зелеными насмешливыми глазами. Она укоризненно качает головой и машет на прощание. Бажов пытается растолкать людское спрессованное месиво, ухватить за рукав из холодной материи… Все напрасно, все исчезло, словно и не было ничего…
 Дальше события развиваются с невиданной скоростью. Бажов организует в жарком Туркменистане …театральную труппу для мусульманского драматического театра. 23 едва лепечущих по-русски смуглых дочерна туркмена разыгрывают драмы Островского… Идут бои, мелькают серебряные клинки шашек, люди в буденновках рубятся с белобандитами и баями… Идет 1920 год.
 Все утихает, начинается новая жизнь при советской власти. Рабочие начинают жить лучше, становятся хозяевами жизни; Екатеринбург хорошеет и расцветает на глазах. Строятся новые здания, заводы и фабрики; по улицам пустили автобус и троллейбус, заработал центральный телефон и телеграф. С барабанным боем идут пионеры, с ними – сын Алеша, который трагически погибнет в 1935 году… Как будет убиваться постарев-шая Валечка, как поседеет за один день Павел Петрович! Но жизнь с ее трагедиями и горестями продолжается, не скрыться от нее в прохладных недрах Медной горы… Да и полно – не сон ли это был? Не виденье ли? Столько крови, переворотов, горестей и драм перенесено, что само воспоминание стало, словно тень на стене… Дорогая, любимая, но – тень, слабый отсвет реальности, не более того. Да еще – яркие, цветные сны, с ароматом черемухи да густых уральских трав, с прохладой камней и вкусом ледяной прозрачной воды, с милым, незабвенным лицом Хозяйки, чуть насмешливо глядящей в глаза мальчика…
 В 1936 году отмечали серебряную свадьбу Павла Петровича и Валечки. И пожилой уже писатель, учитель, решил прочитать гостям «сказ» про Малахитницу. Схитрил – сказал, что это – старательские рассказы, фольклор рабочего класса, записанный слово в слово. Ошеломленные гости были поражены великолепным рассказом; просили еще и еще. А после предложили Бажову напечатать написанное в сборнике уральского фольклора, там, где и «Песнь о Сталине», и былина о Ленине… Для правдоподобия сборника.
 Сразу после публикации «сказов» пришла слава. И пусть осторожный Павел Петрович, видевший, как пустеют кресла в Союзе писателей, как исчезают неведомо куда друзья и ученики, подписал творения свои так: «записал П.Б.»; по силе воздействия таково было написанное, что всколыхнуло всю страну. Ведь сами сказки считались вредной демоноло-гией; запрещались и не приветствовались ни в школах, ни в детских садах. А тут – велико-лепное творение мастера! И в столице пролетарский поэт, переживший всех и вся, Демьян Бедный, решил переписать стихотворным слогом «Горнозаводскую поэму», чтобы прославиться в веках. Давно бросила Муза бедного Демьяна; а тут – золотой самородок! Ведь написано – фольклор, народное, значит – ничье. Можно и прибрать к рукам! По 169 строк в день выдавал великий мастер поэтического слова, только вскоре весь его труд рухнул, как пустая порода – автор объявился у сказов! Старый, никчемный уральский мужик с длинной седой бородой и умными серыми глазами! Да и по ночам ящерицы поганые стали подушивать да попихивать пролетарского поэта: «Не пиши» да «не пиши», а то, мол, худо будет! Демьян подумал-подумал да и бросил поэму, разрекламированную уже во всех центральных газетах. Но обиды не забыл; постращал наивного автора разгромной статьей в «Красной Нови»…
 Стали и местные писатели доискиваться правды. Такая зависть их обуяла, что ничем не проймешь. Напрасно пожилой Павел Петрович указал во всех предисловиях целой уже книжки, что автором является старатель дедушка Слышко; стали анализировать, сравнивать, да и не нашли ничего подобного в фольклоре Урала. Нет нигде про Малахитницу! Значит, сам придумал, сочинил вредные сказки для растления умов. Недаром сказочник закончил духовную семинарию! Все вспомнили, никакой дедушка Слышко не помог; вспомнили, и написали навет «куда надо».
 В самом страшном 1937 году Бажова исключили из партии. Тогда это значило только одно – гибель в лагерях. 25 января исключили, а 27 в пустой квартире, куда боялись теперь приходить гости, Павел Петрович и Валечка отметили его день рождения. Валечка словно закаменела, не плакала, не стонала, молча сидела за бедным столом. А Павел Петрович писал заявления и опровержения во все инстанции. Он кое-что вспомнил и твердо знал, что его час еще не пробил. На письменном столе красовалась подаренная горняками малахитовая ящерка в коронке, усмехалась золотыми глазками, ободряла. А в душе звучал прекрасный голос, незабытый и незабвенный, утешая и наставляя, гневаясь на завистников и предателей, обещая поддержку и помощь.
 И чудо произошло – в 1938 году, ровно через год, Бажова восстанавливают в партии и снимают опалу. И он по-прежнему учит, поддерживает, продвигает, просвещает, и пишет, пишет, пишет то, что всю жизнь и хотел писать – свои знаменитые сказы.
 И когда началась война, многие бойцы уходили на передовую, имея в вещмешке томик «Малахитовой шкатулки» с портретом дедушки Бажова, который и сам стал походить на сказочного персонажа с длинной и пышной седой бородой, с проницательными, магическими глазами, полными доброты и ума… Что-то такое теплое, родное было в этих немудрящих рассказах, что грело и поддерживало даже в смертный час. Мир полон чудес; разве можно навек умереть, кончиться в мире, где астральные духи и маленькие ураль-ские демоны являются в ночи, где олень бьет копытцем на крыше избушки, высекая разноцветные хризолиты, где Малахитница любит простого земного парня каменной любовью, делясь с ним извечной загадкой мировой красоты? И солдаты в перерыве между боями жадно вчитывались в затверженные уже наизусть строки простого повествования…
 А Павел Петрович со всей страной ждал победы; он верил в нее, он знал, что страна освободится от фашистской нечисти. И победа пришла.
 … Старик идет по дремучему уральскому лесу. Он не чувствует усталости; он рвется вперед, сквозь заросли багульника, через густую траву. Ах, как сладко пахнет черемухой, словно и не прошло шестидесяти с лишком лет, словно и не было того странного сновидения по имени жизнь… Белые зонтики болиголова, желтые соцветия одуванчиков, белые изящные колокольцы ветреницы; огромные черные ели и светлые радостные березки; расцвела вся природа, весь мир. Он подходит к замшелым камням, прикрывающим вход в подземелье; на миг ощущает укол тревоги – протиснется ли в щель между валунами? Как странно, что он не мог отыскать этот тайный вход в Медную гору! Вещее сердце привело его тайному месту свиданий с Хозяйкой… Он протискивается в щель, чувствуя вечный холод камня, который не меняется в отличие от бренного челове-ческого тела. Вот пещерка, прохладная и полутемная; а вот и две ящерки, густого изумрудного цвета, с блестящими золотыми глазками и коронками! Слезы катятся по усталому бородатому лицу старика… Ящерки взбираются на руку, вьются, играют, юрко бегают друг за другом. Он поднимает глаза и видит лицо, дороже которого нет на свете. Зеленые глаза, черная коса, нежный овал… Он протягивает руки и обнимает, как маленький мальчик, холодную Малахитницу. И слышит ее прекрасный нежный голос:
 - Вот и встретились, Павлуша, мой мальчик… Вот и встретились… Прожил жизнь-то, всего навидался, и плохого, и хорошего. И сделал много. Не зря, выходит, на каменный цветок-то глядел? Запомнил его в сердце, привел на землю красоту. Пойдешь на палаты глядеть?
 И рука об руку они уходят в туман и прохладу подземных покоев уральского духа земли и природы, где ждет их вечная радость бессмертия…

 Анна Кирьянова
 Август 2003 г.