Воробьёво горе

Пашка мало чем отличался от миллионов таких же, как и он беспризорников. Так же ночевал на теплотрассе, также бегал от ментов, так же воровал ещё зелёные недозрелые яблоки на подмосковных дачах, так же получал втык от "мамок", ребят постарше, которые руководили общаком малолеток, когда, он, Пашка, утаивал лишнюю сигарету или конфетину от них. Его прозвали Воробьём, что очень явно подходило ему. Всклоченные пегие волосы, выгоревшие на солнце, курносый, усыпанный веснушками нос, по-птичьи озорные и вместе с этим настороженные чёрно-карие глазёнки. Среди тощих синюшных собратьев Пашка выделялся коренастостью и крепким сложением. У него даже был свой некий шарм. Он легко очаровывал женщин своим наглым и одновременно кокетливым поведением. Например, перед тем как спереть яблоко или завалящий леденец из палатки на рынке, он широко улыбался продавщице и как удав на кролика полминуты смотрел в глаза, затем хватал какую-нибудь мелочь и смывался за угол.
По ночам, когда старшие ребята смотрели мультики после "Момента", а те, что помладше в это время тоже пользовались моментом и выворачивали в поисках мелочи их карманы, Воробей мечтал. А фантазёром он был хорошим. Вот видит себя Пашка уважаемым человеком, бывшим "сиделым" авторитетным карманником, а теперь президентом банка. Он, красивый и солидный, в очках с тонкой золотой оправой и шёлковым галстуком в крапинку сидит на кожаном кресле и до отвала ест зефир в шоколаде. А потом он садится в свой личный самолёт и облетает вокруг всего земного шара. Он увидит тёмно-синий океан, стаю газелей, несущихся через африканскую саванну, пингвинов в ослепительно белых манишках и чёрных фраках, смешно семенящих по льду... И в итоге на всём свете не останется ни одного неизведанного Пашкой, а вернее господином Павлом Петровичем, уголка планеты.
А в итоге он найдёт свою маму... И никогда не бросит и не обидит её, никогда... И ни в чём не будет ей отказывать. Эх, мать...
"Мать-перемать, вставай Воробей, хорош, воронкой подушку рыхлить... Сёдня пойдёшь на электронах кататься с банкой".
Пашка не любил попрошайничать. Но, в принципе, доход от этой творческой по-своему работы у него был больше, чем у других.
Нет, он не хватал людей за рукава, не размазывал сопли по лицу и не просил жалостливым голосом: "Дядь, а дядь, ну дай рупь, а?!". Просто, он опять включал своё природное обаяние.
Пашка с достоинством вошёл в вагон электрички, подтянул сползающие, не по размеру штаны, достал быстрым движением из-за спины жестяную банку с надписью "Nescafe" и, прокашлявшись, громко сказал: "Господа! Желаю вам приятной поездки за город. Возможно, вы едете на свои дачи или на пикник с целью как можно лучше провести время с близкими людьми за развлечениями и необременительными заботами. Вас ждёт свой дом и вкусная еда. А у меня всё это отнято судьбой! Поделитесь же с бедным сиротой кусочком своего счастья и тепла" После этого Воробей кланялся и пронзительно смотрел в глаза каждому пассажиру, кто претендовал, по его мнению, на "отдавание кусочка тепла".
Сегодня день не задался изначально. На улице стояла дождливая погода, пассажиров было крайне мало, и ко всему прочему, вместе с ним на остановке сел контроль, чего на Пашкином веку не было ни разу (а бежать не было никакой возможности, так как вагон был последним). Естественно, ему досталась затрещина от танкообразной контролёрши и далее, с электрички сначала вылетела его банка, а вслед за ней – и Воробей.
К вечеру пацаны подсчитывали дневную прибыль. Больше всех повезло Красавцу, косому беспризорнику с рахитичными кривыми ногами. Он весело шуршал веером мелких купюр и приговаривал: "Учитесь малорики, покуда я жив!".
 Полусонные дети тихо разговаривали. За лохмотьями стекловаты на трубе шуршала мышь, поджидая, когда все уснут, чтобы пробраться к крошкам возле трёхногого стола, которые остались после еды.
 У Пашки же ещё с утра целый день было плохое предчувствие. Он, как и все беспризорники жил одним днём и не поддавался сиюминутным эмоциям. А смены настроения здесь объяснялись ёмким определением, которое дал губастый Чечен – "магалитная буря".
В полночь ввалился пьяный Костька, самый бешеный среди мамок. "Слышь, Гортань, кто сёдня ни хрена в общак не занёс?", - спросил он у пацана с огромным уродливым шрамом на горле, который был сегодня за надзирателя.
Бил Костька Пашку впервые, но так, чтобы это запомнилось на всю жизнь. Вообще практика профилактического избиения Костькой использовалась только среди злостных неплательщиков в общак. Пашка был на хорошем счету, но видно попал под горячую руку мамки, у которого по пьяни случались агрессивные выпады. Так Воробей понял, что и здесь он уязвим для ударов судьбы и в буквальном, и в переносном смысле...
10 лет - возраст для "уличного ребёнка" серьёзный. Многие к этому времени становятся профессиональными попрошайками и ворами-карманниками, многие становятся успешными наркодилерами, а многие – просто не доживают по известным причинам.
Воробей минут пять смотрел в осколок зеркала. Сегодня у него день рождения. В запотевшем осколке отражались курносый нос, да глазки-угольки. Пашка пытался найти хоть малейшее изменение во внешности. Может уже пора усам вырасти что ли? А то, как же, будущий президент банка и ещё без усов?! Пашка возмущённо кинул зеркало на пол. Сплошные веснушки и ни каких усов...
"Пашок, а Пашок, слышь, у меня для тебя сюрпрайз! Пойдём, мы с пацанами мать твою разыскали. У тебя ж сегодня типа праздник... Ты только глаза закрой, мы приведём к ней... тут недалеко она...", - запыхавшись, завопил Чечен, который с визгом ворвался в комнатку с другими пацанами.

Воробей разинул рот и оцепенел. А Гортань в это время, хихикая, завязывал ему кусок какой-то тряпки на глаза. Через минуту тряпка была уже мокрой. "Только пацаны не заметили, а то, ей-богу как девка...", - на миг подумалось Пашке. Он бежал быстро, спотыкался, мальчишки держали его под руки, чтобы он не упал. Вот... ещё чуть-чуть... и мама увидит его.
Пашка не видел её года полтора. С тех пор, как их деревянный дом сгорел и она попала в больницу. Мать стала пить ещё давно, на пару с отчемом, который частенько выгонял Воробья на улицу, когда к нему приходили собутыльники. Есть дома было нечего, да и на глаза пьяной компании попадаться не хотелось. Оставалось только искать себе другое пристанище. В промежутках, когда мать ещё не напивалась до бессознательного состояния, она жалела его, угощала какой-нибудь конфеткой и плача говорила, что он – её надежда на лучшее. А потом, когда случился пожар, мать, единственную, кого успели спасти, увезли куда-то на "скорой"... Пашка убежал к своим приятелям с теплотрассы в тот же день.
Пашка, задыхаясь, резко остановился. Ну, где же, где? "Ща, Воробей, ты только в штаны от радости не надуй!", - загоготал Костька под ухом своим прокурено-ломающимся голосом подростка. Повязка слетела с глаз. Пашка на секунду зажмурился от яркого света. Первое, что он увидел, были кладбищенские ограды на погосте, который находился неподалёку от его "теплотрассного дома". А второе, на чём остановился недоумённый взгляд Воробья – начинающая ржаветь надгробная табличка на грубом деревянном кресте. "Антонина Алексеевна Воробьёва (1970-2005)".