Наступает час пик. Ван-Страатен

I

Наступает час пик.
Ночь не имеет значенья.
Всех преступления злых
Ждёт снежное очищенье.

Пророчество:

Близится час пик и червей,
Бубны рокочут глухо.
Небу вспороли брюхо.
Близится час пик и червей,
Ночь не имеет значенья.
Грядёт от крови и дохлых тел
Вьюгой огненной омовенье.



«Эй! Придурок! Заткни свой рот!» –
И тяжёлым китовым гарпуном
В одночасье сражён, за борт пал идиот,
Что недавно поднялся на судно.


В Зурбаган он пришёл в самый полденный зной:
Спали люди и дрыхли собаки.
И за горсть самоцветов, что дал он в пивной,
Он на фрахт поднял пьяный корабль.
Капюшона с лица он в таверне не снял,
Лишь потом показал свою морду
И команда увидела жуткий оскал
Ядом вытравленного бога.
«Вышли мы! Так сновайте же, дряни, скорей!
Капитан, откупорь-ка бочонок,
Наливай! И пусть будет вам всем веселей.
В самый ад держим путь, прямо к чёрту!»
Ван-Страатен в унынии хмурит лицо,
Недоволен он фрахтом опасным:
Заведёт сумасшедший в такой переплёт –
Безопаснее в пламени адском.
А меж тем из воды вырастают хмельной
За утёсом утёс и гора за горой.
Это пьяные волны на пьяных людей
Ополчились своею игрой.
Восемь молний по всем сторонам земли
Воду вспенили диким скачком.
И взобрался на самый бушприт проводник,
И по ветру поставил лицо.
И волна, мановения слушаясь рук,
Так высоко корабль швырнула,
Что объял капитана великий испуг,
А посудина – всё не тонула,
А летела над морем на бури крылах,
Не касаясь килём даже воду.
А безумец свой плащ распластал, как крыла
И понёс несусветную бороду.
И когда был стальным остриём прободён,
Полетевши в солёную воду,
Распрощался Ван-Страатен с своим бытиём
И обрёл внеземную свободу.

II

Время мир, как хотело, вертело
И швыряло солнечный меч.
Лет немало с тех пор пролетело,
И сошелся снова расклад.
Жалкие черви под чёрным бичом,
Сдиравшим пергамент кожи,
По снегу волочились и мёрзли над льдом,
И дохли по воле вельможи.
И служил матерьялом рубленный лёд,
Кровь служила в мороз цементом.
И холодных огней синеискристый лёд
Там казался гноем Вселенной.
Повелитель червей и властитель мечей,
Собирая шаманские бубны,
Он под гору холодных, истощенных тел
Ткнул голодным факелом в зубы
Представлявшей лицо человека горы
И клыки ледяные скалившей.
И маяк полыхать стал огнём ледяным,
Бывшим, и в тоже время – не бывшим.
И, покорный заклятью, в тот миг капитан
Парусов поднимает обрывки,
Чтобы звёздный вновь пересечь океан.
Вспомнил он в тот момент злую глыбу.
И так точно. Стоит на балконе давешний урод,
Тот, за борт полетевший безумный пророк.
Мачта стала клинком из боли.
Боги! Небу брюхо вспороли.
Неба кровь льётся огненным золотом,
Неба бедного брюхо вспорото…

И как будто по теста живого комку
Кто-то стукнул гигантской рукою:
Визг и треск, издыхающий дух на духу,
Стала плоской Земля камбалою.
Море рвётся к пропоротой ране небес,
И вода стала пламем прозрачным,
И земля разразилась кровью чудес,
Ох, недобрых. В чертоге брачном
Вот венчанье стихий, вот их гибель.
И к влюблённой идёт невесте,
Опозоренной прутом ивы,
 Святотатственный вопль инцеста.
И насилует воду безбожный огонь,
И земля расплылась туманом….