Шиворот навыворот

Пока меня били, он молча стоял на балконе, курил свой любимый синий «Галуаз» и смотрел с высоты третьего этажа и своего немаленького роста на то, как мягкие облака похожи на белый пух вверху, и кровь хлестала из моего разбитого носа тут – внизу. Ему ничего не стоило тихо сказать: «хватит» или вообще ничего не говорить, а просто подать им знак носком своего недешёвого ботинка, и всё бы прекратилось, не успев начаться. Но он курил.
…и смотрел. Лениво и неумело отбиваясь от ударов, я видел, как он бросил вниз дымящийся окурок, сплюнул сквозь зубы ноту до, попал и утопил его. Тот безразлично зашипел, а мне вместо безразличия послышался минор умирающего бычка. Мимо прошла стройная молодая женщина в туфлях на высоких чёрных шпильках для волос, оставляя на раскалённом асфальте четыре мягких укола вместо двух острых вмятин. Она несла ребёнка. Как автомат. Наперевес. Дитя весело висело на её красивых и сильных руках. На её холёных длинных пальцах плавились золотые и медные напёрстки, и бабочки заходили в пике на её высокой груди без бюстгальтера, для того чтобы больше никогда не проснуться. Я пожалел, что я не бабочка. Умереть на таком бюсте – счастье. На загорелом обнажённом животе женщины красовался третий глаз. Вместо пупка. Но, поскольку глаз почти всегда спал и открывался только в кромешной тьме, похож он был на аккуратную татуировку и не вызывал у окружающих недоверия.
Звали женщину София Краммер. Полгода тому она купила дом на берегу Темзы, чем заставила почти всех мужчин Одессы считать себя мелкими поцами.
- Это не критерий, - возразил я, сплёвывая и размазывая левой рукой кровь из носа по своей трёхдневной небритости.
- Деньги – это универсальное мерило успеха, - он мог бы подать мне свой носовой платок, но не сделал этого.
- А как же тогда Гоген, Гагарин и иже с ними, те, кто умерли в райской нищете, а сейчас…
- Я же не сказал: честный, - сказал он и закурил свой любимый «Галуаз», - но то, что универсальный – это точно. Что будешь пить?
- Чай.
- В этот час?
- А чем тебе не нравится время?
- Время-то мне нравится, а вот чай в это время – не очень. Предпочитаю коньячок с лимончиком.
- А я по чаёчку пройдусь. Без сахара и лимона.
Он налил себе конины, предоставив мне манипуляции с чаем. Пока я возился с заваркой из татарчая, до моего уникального, всё слышащего левого уха донеслись сначала приглушённые стоны, а затем и глухие звуки, похожие на биение сердца или удары ног по человеческому телу.
Я встал и вышел на балкон. По небу неспешно прогуливались белые облака. Внизу трое подонков без признаков совести, возраста и одышки методично избивали ногами четвёртого. Он неумело и как-то лениво пытался защитить себя от ударов. Мимо них прошёл взвод омоновцев с шевронами в виде закрытого глаза на пятнистых рукавах. Служивые нежно прижимали к груди свои автоматы, словно те были грудными детьми. Вокруг них летало много, очень много бабочек. Бабочки были красивы, словно перед смертью. Скукотища. Я сплюнул сквозь зубы, попав в ноту до. В очередной раз нежно одарил взглядом свои недешёвые ботинки и отправился к заждавшимся меня коньяку и лимону.
Соскучились, поди.

12.08.2006 г. Ялта.