Дыхание Глава1... 13

 Конец

Неверие, неверие покрыло землю. День не проходил без боли и несчастья. Люди привыкли страдать и не верить. Каждое новое страдание человек принимал как само собой разумеющиеся. Как кару за грехи. Какие грехи? Никто толком не задумывался. А если задумывался, то не понимал и запутывался. Запутывался в себе и других. Свое мнение тяжело было отличить от чужого. Никто не знал ответа. Никто не мог сказать, где белое, а где черное. Что есть добро, а что есть зло? Все перепуталось и смешалось. Хаос покорил землю.
Люди говорили: Я люблю тебя, и не верили своим словам. Чувства стали выражать в цифрах. Цифры стали словами. Слова означали только одно – статистика. Статистика качества, количества, мера боли, счастья и несчастья. Кто кого, и где больше и круче. Люди боялись происходящего. Очень боялись. От страха они кричали друг другу в лицо, но от оглушающего крика не слышали друг друга. Крик боли, переросший в ярость ненависти, поглотил сердца и умы людей. Человек перестал понимать человека. Человек перестал понимать себя, как Человека. Человека с большой буквы – Человек. Каждый, чтобы не увидеть свою боль и боль другого, стал обращать внимание на различия в другом, но только не в себе. Замечая мелкое различие в другом человеке человек не видел того ОГРОМНОГО сходства с собой в другом себе подобном человеке. Человеке рожденным едиными и родными: одной матерью и одним отцом – прекрасной и хрупкой планетой Земля и могучим бескрайним вечным Космосом. Все позабылось. Злость, обида, ненависть, непонимание, искажение реальности поглотило человека. Человек, боясь себя самого, стал убивать себе подобного - Человека, не понимая, что он такой же. С каждым убийством человек становился все ненасытнее и безрассуднее. Страх и Стыд гнали убийцу-человека в капкан безысходности, из которого не было выхода. Человек понимал что, убивая других, он убивает себя, но с каждым сделанным им убийством приходит понимание, что таким образом он не может убить себя. Убить себя руками другого человека – что может быть легче. Эта не решаемая делима, сводила человека с ума.
 Что же могло спасти человека?
 Вера?
 Вера стала разной и многогранной. Каждая ее грань, отбрасывая отблески своего величия и своей правоты, привлекала к себе и ослепляла, лишая возможности видеть отличия в себе. Она как реклама боролась за спасение человека, каждая из разновидностей веры зазывала к себе в лоно. Борясь за спасение человека, вера стала сталкивать людей, пытаясь соединить свои грани, те грани, что люди сами развели по разные стороны света, увидев в себе отличия, но, не увидев одного простого единого целого. Грани Веры сшибались друг об друга, разбивая ослепших людей в клочья.
Кровавые брызги упали на глаза человека и ослепили его. Ослепнув человек, стал слушать всех, но только не свое сердце и не свою душу. Человек перестал чувствовать свою мать – Природу и перестал слышать своего отца – Космос. Ослепший и глухой на что он мог надеяться?
Вера была неистинной. Человек это понимал и метался по миру в поисках истины. Слепая вера преподносила человеку много разных надежд и многоликую любовь.
Пришло время абсурда и хаоса.
 Пришел двадцать первый век.

Надежда…
Надежда во все времена была и будет тем единственным, что заставляло Человека жить и Верить, Верить и Любить.
 
 Человек, сколько он себя не запутывал, знал – истинная надежда есть, и с каждой секундой отчаяния в мире хаоса она становиться все реальнее и ощутимей. Она рядом. И ближе чем ты думаешь читатель. С Надеждой идет Вера и Любовь. Эти три прекрасных спутницы ведут за собой то, что ждет каждый – Добро.
Добро…
- Ты чувствуешь?! Ты слышишь?!
 Отсчет пошел...
 
Эта история закончилась сегодня. Почувствуй это мой читатель. Почувствуй в стуке своего сердца, почувствуй, как с каждым его ударом энергия жизни теплом растекается по твоим ладоням – это …

Ты участник этой истории, ты главный герой. Почему? Ты это поймешь, когда дойдешь до Начала.

... Глава 13
 
Холодный осенний ветер задувал с севера, закручивая пожелтевшие листья в маленькие смерчи. Полуобнаженные деревья посыпали асфальт умершей листвой. Асфальтированная дорожка городского парка начиналась у края города там, где были центральные ворота в парк, и заканчивалась почему-то в кустах посреди густо растущих деревьев. В этом месте парк переходил в лес. Широкие дорожки становились узкими тропинками и, петляя, терялись в листве.
В месте, где асфальтированная дорожка рассыпалась на трещинки и становилась земляной тропинкой из лесной чащи, раздвинув ветки кустов, вышел молодой человек среднего роста.
Он был одет в длинный серый плащ. Вокруг горла был обернут белый шарф. На ногах у него были надеты черные ботинки и поношенные джинсы. Головного убора не было.

Старый дворник Иван Федорович Сусекин подметал парковую аллею, периодически останавливаясь, чтобы поплотнее закутаться в старое дырявое пальто. Осенний утренний ветер навевал на него тоску и желание выпить. Он посмотрел на темное дождливое небо и тяжело вздохнул. Судя по черному цвету неба, оно было готово излиться очередным дождем. Дождь в этом году лил, не переставая уже неделю. Более мерзкой осени Иван Федорович еще не видел. Он посмотрел на длинную одинокую аллею, ведущую к главному входу в парк и, в который уже раз за это раннее утро, тяжело вздохнул. Листья падали с деревьев, засыпая парковую дорожку плотным слоем увядших листьев. Иван Федорович посмотрел себе за спину, туда, где он только что подмел и покачал головой. Ветер накидал новых листьев, словно издевался над старым дворником. Иван Федорович обижено посмотрел на шумящие деревья, с которых слетала листва.
- Жизнь - дерьмо, – сделал безутешный вывод старик и достал из кармана рваного поношенного пальто измятую пачку сигарет без фильтра. Он с грустью посмотрел на одиноко лежащую в пачке сигарету. Денег на новую пачку у него не было, так как все его гроши закончились вчера. На последние свои сбережения он купил бутылку портвейна, пачку сигарет и пару свежемороженых килек коту Ваське. Вечером сидя на кухне у окна в своей старой полуторке они с котом Васькой коротали одинокие осенние вечера. Иван Федорович предавался тоске за бутылкой портвейна, а такой же старый, как и его хозяин, кот Васька за свежемороженой килькой. Детей у Ивана Федоровича не было, жена умерла три года назад. Он был одинок, как и пустынная аллея, посреди которой он сейчас стоял.
 Закурив свою единственную сигарету, Иван Федорович услышал позади себя како-то шум. Он повернулся и увидел, как из кустов вышел молодой парень лет тридцати. В нем было все обычно и повседневно. Это на первый взгляд. Одет он был, как и все в этом городе просто и серо. Правда, выделялся своей яркой чистотой белый шарф.
Иван Федорович не обратил бы на мужчину никакого внимания, если бы не его лицо. Оно было красивое и как показалось старику, оно светилось. Нет, не светилось в лучах солнца или еще как-то. Отнюдь. Лицо молодого человека было вполне обычным и человечным. Его глаза, мимика лица – все излучало искренность и доверие. Лицо молодого человека просто светилось добротой и нежностью.
Два человека, стоя на одинокой пустынной аллеи осеннего парка посмотрели друг на друга. Взгляд парня были очень добрыми и, что больше всего поразило Ивана Федоровича – этот взгляд был понимающими. Казалось, что он все знает о нелегкой жизни Ивана Федоровича. Знает и сочувствует. Сочувствует и жалеет. Жалеет и подбадривает. Подбадривает и ….
Ивана Федорович от неожиданности широко раскрыл глаза и глубоко всей грудью вздохнул. Он медленно поднял руку и помахал стоящему напротив него незнакомцу, почему-то показавшемуся ему очень знаком. Словно Иван Федорович встретил своего старого и очень хорошего знакомого, но Иван Федорович твердо знал, что он никогда прежде не видел этого парня. И все же …
 Молодой человек в ответ только улыбнулся. В этот миг - миг улыбки, который длился всего секунду, Иван Федорович ощутил себя снова молодым и полным сил. Парень развернулся и зашагал по алле к выходу из парка, медленно удаляясь от одиноко стоящего старика. Ивану Федоровичу вдруг захотелось побежать за ним следом и остановить его. Остановить хотя бы еще на секундочку. Он даже сделал несколько шагов следом.
В этот момент из-за туч выглянуло солнце и осветило аллею в парке. В лучах солнца темные волосы молодого человека стали вдруг неожиданно яркими и золотистыми. Иван Федорович смотрел на удаляющегося от него молодого человека и широко заулыбался. Он улыбнулся впервые за долгие месяцы своего одиночества. На душе вдруг стало хорошо и спокойно. Тревога и грусть прошла, уступив место радости. Иван Федорович перевел взгляд незнакомца на аллею и с восхищением стал разглядывать переливающиеся в лучах солнца осенние листья. До чего же они были прекрасны!!
Иван Федорович увидел в нескольких метрах от себя на аллее какой-то блестящий предмет. Всего минуту назад там ничего не было. Это он помнил точно. Видимо незнакомец обронил его. Он подошел поближе и поднял его. К удивлению старика это было обыкновенное зернышко. Правда, в отличие от обычных зерен, это зерно было крупного размера. Оно было теплым. Иван Федорович понюхал его и ощутил вкусный запах хлеба. Этот запах погрузил его в воспоминания о детстве. В те времена, когда он был маленьким мальчиком и жил с родителями в деревне. Он вспомнил запах материнских рук, которые он любил гладить. Они, как и это зернышко были теплыми и пахли только что испеченным хлебом. Он вспомнил улыбку матери, так похожую на улыбку его жены. Иван Федорович вдруг почувствовал, как по его щекам потекли слезы. Он не плакал с тех пор, как умерла его жена. Но в отличие от тех слез – слез утраты и печали, это были слезы приобретенного счастья. Его ноги вдруг налились слабостью, и он упал на колени. Сквозь слезы старик смотрел на зернышко в руках и счастливо улыбался. Он чувствовал, как его жизнь неспешно наполняется давно позабытым смыслом.
Солнце скрыло тучами, погрузив парк в обычный полумрак дождливого осеннего дня. Но Ивану Федоровичу от этого не стало грустно и тоскливо. Зернышко в ладонях согревало его, наполняя все тело теплом и спокойствием. Старик посмотрел на удалившегося, уже на приличное расстояние незнакомца и тихо произнес:
- Спасибо.
Мужчина вдруг остановился, словно услышал плачущего от счастья старика и, не оглядываясь, помахал рукой. Помахал так же, как несколько минут назад его приветствовал Иван Федорович. Старик улыбнулся еще шире. И хотя расстояние было большим, и он не мог видеть лица мужчина, Иван Федорович знал, что мужчина ему улыбнулся в ответ.
Он это почувствовал. Зернышко в его ладонях стало теплее.
Незнакомец опустил руку и спустя минуту скрылся за поворотом.
Иван Федорович поднялся с колен. Слабость в ногах прошла. Прошла вообще, какая либо усталость и хандра. Старик бережно убрал в карман рубашки зернышко, чувствуя на своем сердце его тепло. Он посмотрел на осеннюю листву, покрывшую оранжевым ковром, алею, которая совсем недавно приводила его в уныние, и широко улыбнулся. Улыбаясь, Иван Федорович взмахнул метлой, подняв на воздух разноцветные листья, которые словно почувствовав радостное настроение дворника, весело закрутились, показывая ему всю свою осеннею красоту.
Метла дворника и золотистые листья, составив друг другу пару, весело завертелись в волшебном танце осеннего вальса.
 
Николай шел по до невозможности надоевшей ему асфальтированной дорожке, всей избитой трещинами и ямами. Он весь скукожился, опустив руки в карманы старой драной куртки. На протяжении всего своего пути от дома до завода он предпринимал безуспешные попытки подбородком зацепиться за ворот куртки и тем самым прикрыть свое голое горло от холодного осеннего ветра. Но оттого, что куртке было уже семь лет и она ему была мала, у него ничего не получалось. Николай зло пнул попавшейся ему по дороге камень и проследил за его полетом. Камень пролетел несколько метров над дорогой и упал в лужу, расплескав в разные стороны брызги воды. Люди, шедшие вместе с Николаем по одной дороге на секунду подняли головы и недоуменно посмотрели на Николая. Затем опустили голову и продолжили путь на работу, погрузившись в свои утренние мысли. Судя по их серым лицам настроение у них было такое же, как и у Николая. В любой другой день эта мысль бы развеселила Николая, но не сегодня. В любой другой день он бы подумал – у них, так же как и у меня, а может и похуже. Но не сегодня. Причиной стал вчерашний фильм, показанный вечером по телевизору. Фильм назывался «Форест Гамп» по имени главного героя. Это был фильм про обыкновенного парня Фореста, про его жизнь. Николая поразило в нем то, что Форест, несмотря на все трудности, которые он пережил, остался простым и добрым парнем, верящем в чудо и в людей. Николая даже прослезился в конце фильма. Когда-то и он был таким же – верещим в чудо и ждущим от будущего только хорошего. Когда-то - это четыре года назад. Кто-то скажет, что четыре года это мало. Надо не уставая ждать больше и не отчаиваться. Но Николай не просто устал ждать, он потерял всякую надежду. Точнее даже сказать он забыл, что это такое надежда.
На заводе не выплачивали зарплату второй месяц. Мало того, что зарплата была мизерной – хватало только на скудную еду, так ее еще и платили с постоянной задержкой. Если бы не помощь его родителей пенсионеров, которые помогали ему со своей маленькой пенсии, то Николаю было бы очень туго. Он не жил – он выживал. Ему тридцати летнему мужику с высшим техническим образованием приходилось жить на деньги своих стариков. Николаю было стыдно и обидно. Он был обижен на весь мир и на себя. Когда он учился в институте, то он верил в свое будущее, он верил, что найдет себе работу. Когда он выпустился из института и стал работать инженером на химзаводе, единственным крупным предприятии в городе, то еще продолжал верить в хорошее и перспективное будущее. Но, шли годы, а жизнь так и не продвинулась в лучшею сторону. Он продолжал жить со своими родителями в двухкомнатной квартире старого дома, построенного лет пятьдесят назад. С каждым годом огонь оптимизма в его глазах утихал. Все чаще накатывала волна отчаяния и безысходности.
Николай понимал, что что-то необходимо предпринять, необходимо как-то сдвинуться с мертвой точки в своей жизни. Но что предпринять? Он пробовал найти новую работу, но в их маленьком городке завод был единственным работающем предприятием. Хоть и платили мало, да редко, но все-таки платили. Было одно время, когда Николай хотел уехать в крупный город. Он даже собрал чемодан. Но, посмотрев на своих старых и постоянно болеющих родителей, остался. Его жизнь, как и у большинства жителей городка, была наполнена серыми и монотонными тонами. Днем ненавистная работа, вечером просмотр телевизора, где показывают только разнообразные убийства – убийства в сериалах, убийства в новостях, убийство в передачах, убийство в кино и рекламе - везде убийства. Ночью просыпаешься то от кошмаров, то от пьяной ругани соседей. И так каждый день и ночь. На выходных беспробудная пьянка с друзьями. И так каждую неделю. И хочется вырваться из этого замкнутого круга, но не можешь. Есть только один способ вырваться. Год назад им воспользовался его друг. Когда-то большой оптимист. На этих выходных были его поминки. Николай в последнее время все чаще стал задумываться об применение этого единственного способа. И только тревожный взгляд мамы его останавливал от этого единственного на его взгляд оптимистичного шага.

Николай подошел к главной проходной завода. Это было старое небольшое здание, стоящее посреди высокой облезлой желто-серой стены. Когда-то, лет тридцать назад, это была ярко желтая стена, радующая глаз. Сегодня же стена, за которой находилось территория завода, представляла собой жалкое зрелище, вызывающее на нее смотрящего уныние и безволие. В это угрюмое утро сюда со всего города стекалось много серого народа. Серого в одежде и серого в лице. Очередные тяжелые будни. И что самое страшное каждый знал, что завтра будет такое же угрюмое серое утро. Николай влился в общий поток людской очереди и, медленно ступая, стал продвигаться к входной двери поста пропусков. С каждым шагом его раздражение становилось сильнее и нетерпимее. Он бросал злые взгляды на соседей в очереди, глубоко в душе понимая, что они ни в чем не виноваты в его плохом настроение, но непонятная ему неудовлетворенность продолжала вскипать в нем, зудеть в нем словно заноза. У соседей по очереди были свои причины быть раздраженными в это утро и потому они отвечали Николаю такими же взаимными злыми взглядами.
Начинался рабочий день на крупном заводе в мелком городке.
Неожиданно, на несколько секунд, из-за пасмурных туч вышло солнце. Все лица как по команде повернулись в его сторону. На некоторых лицах промелькнула тень улыбки, но с заходом солнца за тучи, слабые признаки улыбки испарились, как мираж.
За то время что выглянуло солнце, Николай смотрел не как все на небо. Он был отвлечен солнечным бликом, отраженным от маленькой десятикопеечной монетки. Ее свет на миг ослепил его, и он сбавил шаг, ступив в сторону. Очередь живо среагировала на этот отступ. Он сбил равномерное движение к кабинке контроля. Люди зашумели, громко ругаясь и кривясь в лице от своей же ругани. Николая вытолкнули из движущейся шеренги рабочих. Он растеряно провел ладонью по ослепленным глазам и посмотрел в ту сторону, откуда был солнечный блик. Не смотря на то, что смотреть приходилось сквозь медленно идущею очередь Николай смог разглядеть причину, которая ослепила его.
В метрах пяти от главной проходной и общего потока людей стояли в ряд три скамейки. Они были такие же старые, как и завод, серые и облезлые. На одной из скамеек, та, что находилась посередине, сидел молодой человек. Он закинул ногу за ногу и смотрел на монетку, которую крутил в своей руке. Ветерок гонял вокруг него упавшие со стоящих рядом тополей желтые листья. Николай растеряно стоял и смотрел сквозь людской поток на этого парня и не мог понять, что так в нем его заинтересовало. Заинтересовало на столько, что он остался стоять на месте, а не вернулся на автомате по привычке назад в вытолкнувшую его очередь. Парень вдруг перестал играть монеткой и посмотрел прямо на Николая. Глаза Николая широко раскрылись от неожиданности, и он сделал шаг назад. Парень смотрел ему прямо в глаза и было в этом взгляде все то, что он чувствовал и переживал за последние несколько дней – боль, досада, страх и отчаяние. Словно в зеркале Николай увидел себя. Но увидел не внешний облик, а внутреннее состояние души. У Николая перехватило дыхание. Он завороженный замер, на месте не сводя глаз с глаз парня.
Резкий удар по плечу вывел его из ступора. Николай часто заморгал, как будто только что проснулся и посмотрел, растеряно на стоящего рядом друга Ивана, который работал вместе с ним в центре автоматизированного управления – сердце завода. Сокращенно – ЦАУ. Этот центр контролировал работу автоматов, осуществляющих химическое смешивание растворов, большая часть которых были очень ядовиты и опасны для жизни людей. Поэтому процессом смешивания химии занимались автоматы, а не люди.
- Привет, Колян! Ты что тут встал как вкопанный! На работу опоздаешь! – Громко прокричал басом Иван. Иван был крупного телосложения и высокого роста. Потому люди со злостью на него смотря, обходили его стороной, как вода обтекает огромный камень, лежащий на ее пути. Одна лишь старушка в затертом от старости желтом пальто хлопнула Ивана по руке: - Что встал окаянный? Вымахал детиной здоровой и проходу на даешь людям.
Иван удивлено посмотрел на наглую бабушку и, широко улыбнувшись, развел руки в стороны, сделав полупоклон: - «Извините, бабуля у вас не спросили, каким вырастать и где стоять». Старая женщина возмущено посмотрела на кривляющегося парня и, фыркнув, проскользнула мимо него в дверь.
Николай все это время не обращал на них никакого внимания. Он пытался из-за спорящих и идущего потока людей увидеть загадочного молодого человека. По всем законам жанра он должен был исчезнуть, но только не сегодня. Николай увидел его снова. Парень сидел на том же месте на старой скамейке и продолжал смотреть на Николая. Увидев парня заново, Николай почему-то испытал чувство радости, как будто он увидел хорошего старого знакомого. Молодой человек улыбнулся Николаю. Эта улыбка окатила Николая волной счастья и облегчения. На миг стало спокойно и беззаботно, как маленькому ребенку, у которого все есть. Но толчок в плечо оттолкнул его в сторону и все то радужное настроение, что образовалось за считанные секунды зрительного контакта с незнакомцем, слетело с наболевшей души как испуганные птицы при приближенье человека. Николай, широко раскрытыми от возмущения и неожиданности глазами, уставился на потревожившего его Ивана, который, перестав ругаться с бабушкой, обратил свое внимание на, почему-то ставшим рассеянным, друга.
- Колян, твою мать, проснись! – прокричал Иван. Потерянное состояние друга удивляло Ивана. Поведение Николая ни как не походило на его обычное поведение – пусть и спокойное, но рассудительное и непоколебимое. Николай растерянно посмотрел в лицо друга, пугая того еще больше, своим невидящим взглядом, смотрящим сквозь. Он стал судорожно водить головой, выискивая из-за идущего потока рабочих незнакомого парня на скамейки. Иван удивленный проследил за взглядом Николая. Но второй раз чуда не произошло – скамейка была пуста.
Николай, смотря на пустую скамейку, чувствовал себя обманутым и несчастным. У него возникло чувство, что ему на миг подарили радость, а затем забрали. Николай провел ладонью по лицу и посмотрел на Ивана, встревоженного странным поведением товарища.
- С тобой все в порядке? – участливо спросил Иван, наклонившись к лицу Николая.
- Я в порядке – охрипшем голосом ответил Николай и, не глядя в глаза Ивану, двинулся к проходной. Иван ничего, не понимая, посмотрел вслед своему товарищу, затем на пустынные скамейки и недоуменно пожав плечами, поспешил следом.
Сильный порыв ветра налетел на опавшие осенние листья у скамьи, на которой несколько минут назад сидел незнакомец и, подхватив лежащий там золотистый листочек тополя, поднял его высоко в воздух. Десяти копеечная монетка, лежащая до этого на этом листочке, от сильного ветра встала на ребро и закрутилась на месте, словно выполняя прощальный танец улетающему от нее листочку. Ветер, качая листочек тополя, словно мать ребенка, понес его по воздуху через ограду завода, мимо идущих к цехам людей и далее к огромному пятиэтажному зданию заводоуправления, затем вверх вдоль серо-желтой стены к окнам дирекции.

Небольшого роста, грузного телосложения с лысиной на макушке лет пятидесяти мужчина стоял у окна и словно стеклянными глазами, не мигая, смотрел на медленно втекающий в здание проходной завода людской поток. Он держал руки за спиной, крепко их стиснув в замок и выгнув пальцы ладонями от себя. При этом, оставив свободными большие пальцы, которыми он совершал медленные в такт движения людского потока вращающие движения к себе. Каждое утро он стоял вот так у окна и «заряжался». Если бы кто-нибудь сейчас увидел этого человека, то его бы пробрал мороз по коже от холодной как скала фигуры и словно мертвого холодного взгляда. Но никто не мог сюда зайти, так как, во-первых, кабинет был закрыт изнутри на ключ и, во-вторых, что было важнее – никто по собственной воле не отважится зайти сюда. Этот кабинет и его хозяин пользовались дурной славой у заводчан. Его боялись. Очень боялись.
Мужчина молча смотрел на людей внизу. Его лицо искривилось в презрительной высокомерной улыбке. Эти копошащиеся внизу людишки и на секунду не могли предположить, что их в скором времени ждет. А он знал. На столе лежал только что им прочтенный сценарий. Сценарий, в котором не было вымышленных лиц. Только настоящие и живые. При этой мысли лицо мужчины еще больше искривилось в подобие улыбки. Его большие пальцы задвигались быстрее. Ноздри носа широко раздулись. Мужчина, смотрел сквозь оконное стекло на устало идущих на работу рабочих, так если бы они проработали всю ночь и теперь идут во вторую смену. Он жадным взглядом пожирал эту картину, и ему было хорошо.
Неожиданно к окну на уровне глаз мужчины подлетел желтый лист тополя и прилип к стеклу. Он возник из ниоткуда и возник настолько неожиданно, что вынудил мужчину вздрогнуть. Мужчина, широко раскрытыми от неожиданности глазами, удивленно смотрел на невесть откуда взявшейся тополиный листочек, который своим появлением прервал его приятные мысли. Приятные мысли, правда, только для него одного.
Мужчина перестал делать вращающие движения пальцами и, не отрываясь, уставился на наглого нарушителя, разрушившего его контакт с людским потоком «доноров» на улице. Листок же словно прилип к стеклу, ни сколько не собираясь покидать облюбовавшее им место. Края листочка трепетали на ветру, но какая-та сила продолжала держать его на окне, с каждой секундой все больше раздражая мужчину. Мужчине было почему-то не приятно смотреть на это маленький кусочек природы, оторвавшейся от своей матери и отправившийся в свой свободный полет. Он его раздражал. Мужчина разорвал ладони и медленно приблизил указательный палец к тому месту стекла, где назойливо прилип тополиный листок. Он стукнул пальцем по стеклу, в надежде, что это как-то повлияет на листочек, но тщетно – тот продолжал оставаться на месте, трепета на ветру. Мужчина нахмурился и стукнул пальцем по стеклу посильнее. Ничего. Тогда мужчина стукнул сразу несколько раз, злобным взглядом дырявя вдруг ставшим ему ненавистным кусочек осенней природы. Листочек же в свою очередь, словно издеваясь над хозяином самого лучшего кабинета на заводе, сдвинулся на пару сантиметров вверх и опять замер. Мужчина чуть слышно замычал, злобно закипая, и стал очень быстро долбить пальцем по стеклу.
Резкий звук звонка телефона отвлек мужчину от увлекшего его занятия. Он резко повернул голову к своему большому рабочему письменному столу, на котором стояло в ряд три телефона. Со всех трех аппаратов тут же слетели телефонные трубки, словно их кто-то смахнул рукой или их сдуло сильным ветром. Но не одного ни второго не было в комнате. Одна из трубок телефона, расположенного у края стола, описав дугу на натянутом проводе, с глухим стуком ударилась об край стола и повисла. Две других трубки слетели на стол. Из одной трубки послышался женский голос:
- Павел Павлович, к вам пришел режиссер Крысовский. Вы можете его принять?
Мужчина с вытаращенными от злости глазами нелюдимо уставился на говорившую трубку телефона. Он тяжело дышал и не отвечал. Через несколько секунд тишины из трубки послышался встревоженный женский голос:
- Павел Павлович, вы меня слышите? С вами все в порядки?
Мужчина провел пальцем, которым он долбил по стеклу, по пересохшим губам и, кивнув головой, громким сильным голосом ответил:
- Да, Элла, я тебя слышу. Пусть режиссер Крысовский зайдет.
- Хорошо Павел Павлович, – проговорила женщина и положила трубку. Из трубки, лежащей на столе Павла Павловича пошли гудки. Павел Павлович задумчиво посмотрел на гудящую телефонную трубку и, щелкнув языком, повернулся к окну. Выведшего из душевного равновесия, если так можно сказать о Павле Павловиче, тополиного листка не было. Видимо он отправился дальше в свое воздушное путешествие. Павел Павлович недовольно искривился в лице и повернулся к входящему в кабинет человеку.
Это был среднего роста, очень худой мужчина, лет сорока, весь седой и одетый во все черное. Судя по уверенной, немного по-кошачьи плавной походке он нисколько не боялся хозяина этого кабинета, скорее даже наоборот.
 Худощавый мужчина хищным взглядом быстро обвел комнату, задержался секунду на скинутых телефонах и посмотрел в глаза хозяину кабинета.
– Вы никак нервничаете, любезный Павел Павлович, – спросил он, подойдя к столу, сложив при этом руки на животе. На безымянном пальце его левой руки был одет перстень с огромным темно-красным камнем. Павел Павлович моргнул, не выдерживая тяжелый взгляд собеседника.
- Нет Лаурий Руенович со мной все в порядке. Просто немного размялся. Утренняя зарядка знаете ли. – Ответил Павел Павлович. Он опустил взгляд и подошел к своему утреннему визитеру. Затем, склонившись, поцеловал протянутый ему перстень и добавил. – Я готов к выполнению назначенной на меня почетной миссии.
Знаменитый на весь мир режиссер фильмов ужасов и трагедий, лауреат многочисленных кинофестивалей Лаурий Руенович Крысовский выдержав несколько секундную паузу, которая показалась Павлу Павловичу часом, наконец, отвел свой сканирующий взгляд от склонившегося в почтение генерального директора завода химической продукции.
- Я рад это слышать Павел Павлович. – Не спеша, проговорил Крысовский и подошел к окну, где минуту назад стоял хозяин кабинета. Он посмотрел вниз на бегущих по дорожкам, ведущим от проходной к различным зданьям завода, опоздавших на работу людей. Не поворачиваясь к собеседнику, Красовский продолжил свою речь, медленно, но четко выговаривая каждое слово. – Скоро мы вступим в финальную фазу нашего великого проекта, разработанного мной лично. А на сколько вы знаете еще не один разработанный мною проект не провалился. – Павел Павлович почувствовал, как по его лбу потекли капельки пота. Он чуть заметно кивнул головой, целиком соглашаясь со словами Мэтра. Действительно все проекты, проводимые в жизнь режиссером Крысовским, осуществлялись в точно расписанный для них срок. И это были великие проекты, ни чуть не хуже снимаемых им фильмов. Они несли в себе огромную энергетику, способную питать месяцами, а то и годами. На свете мало было Режиссеров способных на разработку таких грандиозных сюжетов. Их было четыре. Четыре на весь мир. Остальные были их подмастерьями не больше. Потому-то Павел Павлович и испытал чувство блаженства и страха одновременно, когда ему позвонили и сказали, что к ним в город на его завод приезжает режиссер Крысовский со своей съемочной бригадой. Блаженство оттого, что ему – Павлу Павловичу Замлякину, обыкновенному генеральному директору - отвели одну из ролей в сценарии величайшего из величайших, и он будет в центре всех событий и насытится всласть. Страх оттого, что слишком велика ответственность каждого участвующего в проекте. Неудача грозит страшной карой.
- И любая оплошность, на сколько бы она была не мала, может все испортить. – Продолжал говорить Крысовский. - Любая мелочь может стать большой проблемой и все погубить.
Крысовский повернулся лицом к Замлякину, который под его взглядом весь сжался словно нашкодивший школьник. Мэтр сел по-хозяйски в широкое кожаное кресло Павла Павловича и закинул ногу на ногу. – Вы как никто другой, любезный Павел Павлович должны понимать, что мелочь правит миром. То, что люди называют случайностью и совпадением является совсем не тем. - Лаурий Руенович поднял перед собой правую кисть и, шевеля пальцами, произнес:
- Умение управлять мелочами, расставляя их в нужном порядке как тебе это необходимо, вот верх искусства. Вы меня поняли, Павел Павлович?
- Да, Мэтр я вас очень хорошо понял. Я буду контролировать каждую мелочь, я …
- Вы не сможете контролировать каждую мелочь! – резко прервал его Крысовский, - Вы даже одну мелочь проконтролировать не сможете, не говоря уж о том, чтобы понять ее смысл. Поэтому прошу вас – будьте собраны и выполняйте все мои поручения, ничего не добавляя от себя. Хорошо. – На последнем слове мэтр смягчил тон и внимательно посмотрел на побледневшего от страха директора химзавода.
- Да, Лаурий Руенович, как вы скажете ни больше, ни меньше, – промямлил перепуганный Павел Павлович.
Здесь надо сказать, что напугать Павла Павловича практически не возможно. Вернее сказать, что до приезда в город бригады режиссера Крысовского напугать его никто ни то, что не пытался или не хотел, а просто и не думал даже. Потому как он и еще несколько влиятельных людей в городе сами наводили ужас на его жителей. Поэтому вы можете себе представить, что это был за человек – Лаурий Руенович Крысовский, настолько внушающий страх и трепет человеку, который сам наводил на людей неприятные чувства.
Крысовский довольный проведенным уроком кивнул на стул, стоящий недалеко от стола, который, судя по его скромности и потертости был предназначен для гостей. Директор Замлякин тут же присел на него, напряженно смотря на развалившегося в его кресле режиссера. Крысовский взял со стола тонкую в несколько листков кипу бумаги, с напечатанным на них текстом и быстренько пробежался по ним пальцами.
- Вы все прочли? – спросил он, бросив быстрый и пристальный взгляд на Замлякина.
- Да, все, – выдохнул тот, сильно кивнув всем телом.
- Хорошо, – похвалил его режиссер, от чего-то вдруг став задумчивым. – Это очень важная часть сценария, здесь не должно быть никаких сбоев.
- Я понимаю, – еще больше сделал кивок Павел Павлович.
- Хорошо, – тихо произнес Крысовский, уйдя целиком в свои мысли. Павел Павлович осмелился посмотреть на мэтра. Величайший из величайших задумчиво смотрел на скинутые с телефонов трубки и о чем-то думал.
- Скажите, любезный Павел Павлович, а что это вас заставило с самого утра растрачивать энергию на телефоны? – спросил мэтр, продолжая рассматривать эти самые телефонные аппараты. Замлякин посмотрел на телефон и, пожав плечами, ответил: - листочек.
Крассовский удивленно поднял брови и с интересом посмотрел на директора.
- Какой листочек? – уточнил он.
Павел Павлович смущено пожал плечами, посмотрел на окно кабинета и тихо произнес:
- Тополиный листочек.
Крысовский с нескрываемым интересом посмотрел на сидящего перед ним с видом провинившегося малыша пятидесятилетнего мужчину и, проследив за его взглядом, посмотрел на окно. Хмыкнув, Лаурий Руенович встал со стула и подошел к окну.
- Здесь нет ни какого тополиного листочка, – констатировал он результат своего осмотра окна.
- Он улетел, – тихо виноватым голосом проговорил Замлякин, словно он был виноват, что не поймал тот надоедливый, выведший его из себя листочек тополя.
Стороннему наблюдателю, если бы он присутствовал при этом разговоре, могло бы показаться, что идет разговор двух сумасшедших. Да и самому Павлу Павловичу так казалось, но он помнил только что прочитанную ему Крысовским речь и отвечал на все вопросы честно. Режиссер задумчиво посмотрел за окно на видневшиеся за забором огромные тополя. Было хорошо видно, как сильный ветер срывает с деревьев пожелтевшую листву и несет их прочь вдоль улицы. На улице заморосил дождь. Крысовский почесал подбородок, и что-то тихо пробормотал себе под нос.

Дождь от мелко-моросящего перешел в сплошной ливень. У входа, на южной проходной завода стояла семилетняя темно-русая девочка Катя. Ее волосы были заплетены в две симпатичных косички. Она стояла внутри помещения недалеко от пропускной кабины рядом с открытой дверью на улицу. Девочка завороженным взглядом смотрела на то, как в лужу падают капли дождя. На поверхности лужи плавали большие пузыри, которые, надуваясь, лопались. Катя ждала свою бабушку, которая работала на заводе технологом и подрабатывала там же техничкой. Девочка с восхищением наблюдала за тем как в лужу, грациозно покачиваясь, стал опускаться ярко желтый листочек тополя. Капли дождя не попадали по нему! Он словно юркий истребитель, уворачивался от них не забывая при этом делать потрясающие по красоте пируэты. Опустившись на водную поверхность лужи, он превратился в восхитительный кораблик, который стал гордо покачиваться на волнах. Девочка широко раскрыв глаза восхищенно смотрела на листочек, медленно проплывающий между наполнившимися изнутри воздухом дождевыми пузырями. Он был словно сказочный кораблик, плывущий посреди хрустальных гор зачарованной страны. При этом листочек словно знал, что за ним наблюдают и им восхищаются, он позировал, крутясь на месте, и плавно огибал водяные пузыри. Взрослые люди проходили мимо и не замечали этой красоты. Для них это была обыкновенная лужа в противный дождь в тяжелые временна.
Со стороны завода на проходную зашла пожилая седая женщина. Ее возраст уже как три года перевалил за пенсионный, но женщина продолжала самоотверженно ходить на работу и зарабатывать деньги. Она была единственным кормильцем в своей маленькой семьи, которая состояла из двух человек – бабушки и внучки. В руках женщина держала листы бумаги с напечатанным на них текстом и пропуск на завод. Показав пропуск, она отдала посмотреть на листы в кабинку охраны. Охрана, убедившись, что это не секретные документы, отдала их назад женщине. Она что-то проговорила и улыбнулась, посмотрев в сторону девочки.
Женщину звали Анастасия Павловна, она была бабушкой Кати и, единственным кто заботился о ней. Мать девочки, дочь Анастасии Павловны все свое время проводила в компании таки же, как она алкоголиков. Смерть отца девочки подорвал душевное состояние матери девочки, и она запила. Она стала пить, потеряв интерес к окружающему миру и в том числе к своей дочери. И вскоре съехала с квартиры, оставив дочь и бабушку одних. Она уехала, не сказав, куда и больше Анастасия Павловна и Катя ее не видели. Правда городок не большой и потому Анастасия Павловна слышала, что мать девочки где-то живет на квартире у анонимных алкоголиков.
 Подойдя к девочке, которая была увлечена разглядыванием листочка в луже, бабушка закрыла свободной ладонью глаза Кати. Девочка вздрогнула, но, узнав знакомый запах и любимые теплые морщинистые ладони, подпрыгнула от радости. Она обрадовано улыбнулась и повернулась к бабушке. Бабушка улыбнулась внучке, и на миг ее лицо из усталого преобразилось в молодое и задорное. Образовавшиеся морщинки только придавали ее лицу мягкость, а улыбка на лице, словно живая вода смыла все заботы с ее лица.
- Я принесла тебе твой рассказ, – с нежностью гладя на внучку, произнесла Анастасия Павловна и протянула девочке бумагу.
- Ой! Спасибо! – радостно воскликнула девочка и жадно схватила протянутые ей листочки бумаги с напечатанным текстом.
Анастасия Павловна улыбаясь, смотрела на свою любимую внучку, которая быстро просматривала напечатанный текст. Женщина в этот миг позабыла обо всех своих проблемах и с радостью наблюдала за своей умной внучкой.
На бумаге был напечатан текст рассказа, который был написан Катей. Рассказ был не большим – пять страниц печатного текста, но его содержание было великолепным. Анастасия Павловна никогда еще не читала рассказа, в котором было бы столько добра и нежности. В окружающей хмурой реальности это был лучик света. Света душевного и искреннего. Когда Анастасия Павловна первый раз прочитала этот рассказ, то она не поверила своим глазам. У нее не произвольно выступили слезы радости. Настолько сильно затронул ее написанный внучкой рассказ. Это был рассказ о маленькой пчелке, летающей от цветка к цветку и переносящей пыльцу от одного красивого цветка к другому цветку. Пчелка не забирала эту пыльцу себе, как другие пчелки. Она брала пыльцу у красивого цветка и относила ее к другому красивому цветку. Отдавала пыльцу новому цветку и брала у него его пыльцу. От получения новой пыльцы цветок становился еще более красивым. И так пчелка летала по всей поляне и разносила пыльцу. Когда ей встречался какой-нибудь невзрачный цветок без ярких красок, то пчелка добросовестно садилась на него и отдавала ему всю собранную ею пыльцу. И цветок становился самым прекрасным на поляне, переливаясь, красками всех цветов на поляне. Рассказ был написан грамотным языком и что самое главное он был написан добрым сердцем. Каждое предложение несло тепло и жизнерадостность. По прочтению рассказа хотелось расправить плечи, широко улыбнутся и радостно, расправив руки взлететь, словно птица и устремится к теплым лучам солнца. Хотелось жить! Жить и любить все живое вокруг.
После прочтения Катиного рассказа, бабушке было вдвойне тяжелее возвращаться в мрачную действительность тусклых и унылых дней небольшого городка, каких в России было много. А возникающие ежечасно проблемы старались выбить из человека все возникшее тепло, остудить его душу и не дать чувствовать себя человеком, живущим ради Жизни.

Вышедшая из проходной группа молодых людей громко ругающихся матом, вернули женщину к существующим проблемам и грубой реальности. Ее ждал завод и хмурые лица рабочих, не видавших зарплату два месяца.
 - Ты кушала? – спросила бабушка у внучки, заботливо смотря на девочку. Катя оторвалась от листков, от которых еще шел запах свежей краски и своими светлыми с большими ресницами глазами посмотрела на бабушку. Ее открытый и чистый взгляд и длинные ресницы придавали девочке удивленный вид невинного ребенка. От этого взгляда таяло самое холодное сердце.
- Да, я кушала. Кашу и два вареных яйца, – ответила девочка бабушки, а затем обняла ее, уткнувшись лицом в живот. Катя обняла самую любимую на свете бабушку и добавила – Спасибо, бабушка. Ты самая лучшая на свете бабушка. Я очень, очень тебя люблю.
Лицо Анастасии Павловны осветилось радостной улыбкой. Она погладила девочку по маленькой головке, заботливо поправив одну из косичек.
- Я тоже тебя люблю, моя милая. – Тихо прошептала бабушка, так чтобы внучка ее услышала.
Тополиный листочек, перестав кружиться посреди лужи, остановился, и, казалось, с нескрываемым интересом стал наблюдать за двумя любящими друг друга людьми.

 

А в это время в здание заводоуправления на пятом этаже в кабинете директора, где совсем недавно режиссер Крассовский вел поучительную беседу с владельцем этого кабинета генеральным директором хим.завода Павел Павлович Замлякиным, шло запланированное утреннее заседание. На заседание присутствовали начальники всех отделов и цехов. Сейчас в кабинете стояла гнетущая тишина. Атмосфера, царившая в кабинете в данную минуту, была не из приятных. Начальники и начальницы, вжавшись в свои кресла, напряженно смотрели кто в пол, кто в стол, но только не на двух человек участвующих сейчас в «беседе», так как «беседа» могла сместиться на любого, а это очень не приятное чувство. Беседой это было назвать сложно, так как шел односторонний диалог на повышенных тонах. Вел этот диалог не так давно сам трясущийся от страха, а ныне яростно сотрясающий воздух и интенсивно размахивая руками, Павел Павлович Замлякин. На правах самого главного на заводе и человека, которого мог запросто уволить человека Павел Павлович, что говориться рвал и метал, изливая весь свой гнев и пережитый час назад страх, вызванный у него «беседой» с режиссером Крассовским. Поток негативной и разрушающей любую психику человека информации обрушивался на сидящего, на стуле начальника Центра Автоматизированного Управления – Хрюпина Эрнеста Геннадиевича. В данную минуту это был самый несчастный человек не только на заводе, но и наверное во всем городе, а может и стране. Сидящие по бокам от Эрнеста Геннадиевича начальники цехов «3» и «6», Фалзуев Рустам Русимович и Прохин Андрей Васильевич вжались в свои кресла с такой силой, словно хотели слиться с кожаной обивкой и на время стать неотъемлемой частью кресла. Оба симметрично отодвинулись от получающего по полной программе Эрнеста Геннадиевича, как от больного чумой и старались не производить не каких движений и не дышать. Мысли у обоих, как сейчас и у всех в этом кабинете были только об одном: не оказаться на месте Эрнеста Геннадиевича и постараться уйти с совещания целым и невредимым.
Тот, кому сейчас не мог позавидовать ни один человек во всем городе, сидел с бледным от ужаса лицом в кресле мученика и с нечастным видом смотрел на возвышающегося над ним разъяренного директора. Эрнест Геннадиевич держал руки под коленями, вцепившись в сидение посиневшими от напряжения руками, и смиренно ожидал окончания проводимого над ним публичного процесса унижения и морального издевательства. Видимо, сегодня была его очередь быть на эшафоте учиненной генеральным директором ежедневной инквизиции. Единственное, что не мог понять Эрнест Геннадиевич, это за что его так сильно сейчас истязали. Он лично ничего не сделал. Его отсчитывали за то, что он дает поблажки своим подчиненным, смотрит на их провинности сквозь руки. Но так делало большинство. Как еще можно себя вести с подчиненными не получавшими зарплату несколько месяцев. Только так, не иначе. Просто Эрнесту Геннадиевичу крупно не повезло. Суть всех обрушившихся сейчас на него гневных криков была в том, что генеральный директор, не понятно зачем, пришел ночью на завод и зашел в комнату ЦУ – центрального управления, где осуществлялось круглосуточное наблюдение за всей работой завода, а именно за химическими процессами в огромных резервуарах, расположенных в цехах «3» и «6». Дежурство велось одним сменным инженером при помощи центрального компьютера, на который от датчиков установленных в этих цехах приходила информация о состояние химикатов в резервуарах. Эти датчики собирали и сообщали всю информацию необходимую для непрерывного и безопасного процесса смешивания различных химических веществ. Эрнест Геннадиевич не мог найти ни одной причины объяснявшей, что побудило генерального директора придти в три часа ночи на завод. Ни одной! Но факт оставался фактом – он пришел. Когда генеральный директор вошел в комнату Центрального управления, то увидел картину, мягко скажем его не обрадовавшую. Дежурный инженер крепко спал на своем рабочем месте, положив ноги на панель управления центральным компьютером. Разбудив инженера, он устроил тому взбучку, а после так же неожиданно, как и появился, удалился. Причем, здесь поражало еще одно обстоятельство, в ту ночь дежурил Иван, лоботряс еще тот. Нашкодит и никому ничего не скажет. И повезло ведь Эрнест Геннадиевичу, что именно в смену Ивана нагрянул с неожиданным ночным визитом генеральный директор. Словно генеральный знал, что Иван толи испугавшись, то ли наплевав, а, скорее всего и то и другое, ничего наутро не скажет и, промолчав, уйдет, как ни в чем не бывало домой. И третий момент во всей этой темной истории был не понятен Эрнест Геннадиевичу: почему его отсчитывают сейчас, когда прошло трое суток? Что Замлякин забыл, а сейчас вспомнил? На него это не похоже. Он всегда переходил к крикам не задумываясь и не откладывая на потом. А может, чего-то ждал, словно скорпион, ожидая момента, когда можно смертельно ужалить? Непонятно.
Последняя догадка Эрнест Геннадиевича была как никогда верна. Павел Павлович, покрасневший и вспотевший от громогласных оскорблений в адрес своего подчиненного, кроме морального удовлетворения и «подпитки», также выполнял распоряжение Крассовского. Одним из эпизодов в сценарии Крассовского был эпизод, происходивший сейчас в кабинете генерального директора Замлякина. Павел Павлович мельком взглянул на часы, согласно сценарию пора было закругляться, и переходить к следующему этапу сценария.
- Я надеюсь, Эрнест Геннадиевич ты все хорошо усвоил и такого впредь не повторится? – неожиданно перестав кричать, тихим, но не ставшим от этого менее зловещим голосом больше утвердил, чем спросил Замлякин у своего подчиненного. Эрнест Геннадиевич судорожно утвердительно закивал головой, сбрасывая при этом со лба и носа холодные капли пота, градом стекающее по всему его телу с головы до пяток.
- Я так же надеюсь, что больше НИКТО НИКОГО ПОДСТАВЛЯТЬ НЕ БУДЕТ! – в голосе Замлякина к железным ноткам добавилось еще что-то, в мгновение, вызвавшее у всех присутствующих в кабинете приступ панического страха и дискомфорта.
Взгляд Замлякина, словно присоска прилип к глазам Эрнеста Геннадиевича и приковал их к своим глазам. Этот секундный контакт глаз, показавшейся вечностью, запомнится Эрнест Геннадиевичу на долго, как и последние слова: НИКТО НИКОГО ПОДСТАВЛЯТЬ НЕ БУДЕТ. Здесь, что-то щелкнуло в голове у Эрнеста Геннадиевича, словно перезарядили ружье, и он медленно кивнул головой, давая понять, что начинает все понимать.
Замлякин убедившись, что его слова достигли намеченной цели и, вконец насытившись за сегодня, отвел свой взгляд от начальника ЦАУ, вконец выжитого и опустошенного. Замлякин расслаблено откинулся в кресле и обвел остальных своих подчиненных презрительным высокомерным взглядом. Слизняки, целиком и полностью зависящие от него. Даже и не предполагают, при каком событье сейчас присутствуют. И потом ведь тоже не догадаются. Настолько тонким и ужасающим был план мэтра, который полным ходом шел к своему финалу. А то что план достигнет финала Павел Павлович ни сколько не сомневался. У мэтра все было рассчитано до минуты и ничто и уж тем более никто не могло помешать исполнению его грандиозного замысла. И он Замлякин играл в этом не последнею роль, исполнение которой принесет ему повышение в ранге и новые привилегии. От таких сладостных мыслей, его лицо исказила блаженная улыбка человека довольного собой.
Замлякин взглянул на неподвижно сидевшего Эрнеста Геннадиевича, целиком погруженного в свои не веселые мысли и словно хлыстом, подстегнув, громко на весь кабинет гаркнул, заставив всех подпрыгнуть на своих местах:
- Хватит здесь рассиживать Эрнест Геннадиевич! Ступайте к своим подчиненным и разберитесь там! – затем Замлякин обвел всех недобрым колючим взглядом и уже обращаясь ко всем остальным рявкнул – Сегодняшняя беседа касается всех! У нас НИКТО НИКОГО НЕ ПОДСТАВЛЯЕТ! Совещание окончено, все свободны!

Послышалось быстрое отодвигание кресел. Счастливые подчиненные Павла Павловича Замлякина, радуясь, что им сегодня не досталось, так как бедному Эрнесту Геннадиевичу, поспешили удалиться из кабинета в свои кабинеты, где они выступали в роли инквизитора для своих подчиненных. На заводе пришло время местных планерок в каждом цехе и отделе, где начальники высказывали волю главного начальника завода, а воля ЕГО была сегодня такова: Разобраться с подчиненными, чтобы НИКТО НИКОГО НЕ ПОДСТАВЛЯЛ.

Стас бежал по большому пшеничному полю. Поле было освещено яркими лучами солнца и играло блесками, которые, отражаясь от оранжевых колосьев, переливались радужными цветами. Стасу было легко и хорошо, он испытывал приятное чувство радости и умиротворения. Ему было настолько легко, что он, подпрыгивая, взлетал над землей, голыми пятками задевая теплые верхушки пшеничных колосков. Небо было безоблачным и голубым. В центре поля Стас увидел одиноко стоящею фигуру молодого человека. Он был одет во все белое, а вокруг шеи был обернут светящийся на солнце позолотой шарф. Стас растеряно остановился, насторожено разглядывая неожиданно из неоткуда возникшего человека. Стас сделал несколько осторожных шагов по направлению к незнакомцу, ожидая самого худшего. Но ничего плохого не происходило. Наоборот, белое одеяние в ярких лучах солнца вызывали у Стаса только теплые чувства. Вся фигура незнакомца словно дышала безопасностью и заботой. Незнакомец улыбнулся, и от этой улыбки все внутри Стаса наполнилось счастьем и беззаботностью. Стаса окатила волна любви и счастья. Стас радостно засмеялся и в припрыжку побежал навстречу к незнакомцу. Незнакомец, увидев радость на лице Стаса, улыбнулся ему еще шире и взмахнул рукой, указав на что-то за собой. Стас, не смог разглядеть что это, так как был еще далеко. Подпрыгнув в очередной раз и воспарив над землей как птица, Стас расправил руки в стороны, и, подставив под теплые лучи солнца, свое, по мальчишески детское и беззаботное лицо, полетел навстречу к своему другу.
Приземлившись, он увидел, что незнакомец исчез, так же неожиданно, как и появился. Волна счастья в миг ушла, уступив место грусти. Стас печально посмотрел на то место где секунду назад стоял незнакомец, от которого исходили лучи добра и принятия. Сейчас там стоял столбик с прибитой к нему небольшой табличкой, на которой было что-то написано. Стас, осторожно разводя колосья в стороны, подошел к этому столбику и посмотрел на надпись на табличке: «г. Надеждинск». Стас не понимающе уставился на эту надпись. Исчезновение незнакомца, который Стасу показался родным и близким человеком, удручающе повлияло на него. Стас почувствовал, как у него по щекам потекли слезы. Накатившая волна слабости опустила его на колени. Стас уперся лбом о деревянный столбик и горестно заплакал.
- Вставай! – неожиданно разорвал тишину громкий голос. Стас почувствовал, как чья-то рука легла на его плечо и стала его трясти. Он удивлено поднял голову, перестав плакать, и … проснулся.
 Стас увидел склонившееся над ним заботливое лицо женщины. Она озабочено смотрела на него.
- Встань парень, пройдись, а то вид у тебя плоховат. Кошмар что ль приснился? – Женщина озабочено смотрела на Стаса, который еще все еще находился под впечатлением сна и не понимающим взглядом осматривался вокруг. Он находился в автобусе. Это был рейсовый автобус, следующий из Челябинска в Новосибирск. По проходу проходили люди, направляясь к выходу. Автобус не двигался. Судя по всему, была остановка. Стас посмотрел в окно автобуса. Они стояли посреди небольшой привокзальной площади, какого-то городка. Стас перевел взгляд на разбудившую его женщину. Рядом с ней, прижавшись к ее огромному телу, стоял маленький мальчик и с интересом разглядывал Стаса. Мальчик непрерывно сосал леденец, видимо только что купленный на вокзале.
- Остановка? – не отошедшим еще ото сна глухим голосом спросил Стас женщину. Она кивнула головой, подтверждая догадку парня, и уточнила. – Еще десять минут будем стоять, так что можешь пройтись подышать свежим воздухом. – Затем мягким голосом, словно маленькому ребенку добавила - Сходи, освежись. Вид у тебя бледный, да и стонал ты во сне. Приснилось что плохое?
Стас провел ладонью по глазам, зажмурив их, что есть силы, тем самым окончательно просыпаясь. Затем, улыбнувшись, он с благодарностью, посмотрел на стоящую рядом с ним женщину. – Спасибо, все хорошо.
Женщина, соглашаясь со Стасом, кивнула головой и, положив руку на плечо мальчика, пошла с ним дальше в глубь автобуса.
Стас почувствовал, что его одна ладонь влажная и посмотрел на нее. Это были его слезы. Протирая глаза, он вытер слезы с лица. Видимо он плакал во сне. Чувство грусти и одиночества, возникшее во сне, не проходило. Чувствуя в горле комок, Стас решил последовать совету женщины и выйти на свежий воздух.
Выйдя из автобуса, Стас огляделся. Он стоял на небольшой платформе, к которой могли подъехать сразу шесть автобусов. Сейчас платформа пустовала. Только автобус, на котором Стас ехал в Новосибирск, одиноко стоял посреди огромной лужи. Через дорогу стояли одноэтажные дома. Видимо, какая-та деревня – подумал Стас. Небо было пасмурным и не приветливым. Налетевший порыв ветра обдал парня холодом, прогнав последние остатки сна. Он прошелся вдоль платформы, предусмотрительно обходя лужи и разминая затекшие от долгого сидения мышцы. Стас посмотрел на часы: половина пятого. Он уже едет почти четыре часа. Стас тяжело вздохнул. Впечатления ото сна были сильными и не отпускали его. К тому же сон на удивление повторился. Несколько дней назад, ему приснился сон, который в точности повторял только что приснившийся сон. Это было поразительно. Единственное отличие сна сегодняшнего это надпись на табличке. В первый раз он не разглядел надпись. А сейчас разглядел и хорошо запомнил: г. Надеждинск. Чтобы это значило?

Стас ехал в Новосибирск, чтобы постараться изменить свою жизнь к лучшему. Вот уже тридцать лет как он пытается изменить свою жизнь к лучшему. С самого рождения он не сознавая этого боролся со все возможными напастями и неприятностями, которые липли к нему, как пчелы на мед. С первого дня своего рождения он тяжело заболел. Его вылечили, но он заболел по новой. И так все его детство, врачи постоянно вели борьбу за его жизнь, несколько раз возвращая его с того света. В школе его постоянно били и унижали. Стас всякий раз старался давать сдачи, но у него это плохо получалось, потому что он не мог ударить человека по лицу. Это было его проклятием. Стас ходил на секцию бокса и с удовольствием мутузил грушу, но как только дело доходило до спаррингов, его руки опускались вниз и он, не нанося ни одного удара по противнику, стиснув зубы, сам получал по полной программе. Это была его первая беда, но не такая страшная как вторая. С первой бедой еще можно было хоть как-то жить. Вторая же его беда заключалась в том, что он попадал во всякого рода неприятности. Он в них попадал стабильно раз в неделю, и бывало что чаще. Попадал же он в неприятности по одной простой причине – он был очень доверчивым и открытым человеком. Стас доверял всем без разбора и от этого страдал. Его обманывали цыгане, вытаскивая у него последние деньги, его обманывали мошенники, вовлекая в свои криминальные махинации, его неоднократно подставляли сослуживцы на работе. И Стас, по обижавшись день, два прощал обидчиков, а на третий день он снова наступал на те же самые грабли. У него не ладилось с девушками. Была у него одна девушка, которая встречалась с ним, только из-за того, что ее бросили, и ей нужен был кто-то, на ком она могла бы выместить всю свою обиду и злость. Стас под эту роль подходил как никто другой: добродушный, честный и с открытым сердцем. Поизмывавшись над ним полгода, девушка бросила Стаса, изменив ему с его другом. Несчастная любовь превратилась в кошмар, который вскоре сменился тусклой повседневной жизнью.
От этой своей второй беды он страдал больше всего. Он не знал, как от этого избавиться и обращался ко всем на свете. Он вместе со своей старенькой мамой дважды в месяц ходил в церковь – не помогало. Он ходил к экстрасенсу и колдуну, но все тщетно – неприятности не покидали его. Два дня назад его маме приснился сон, в котором она увидела Стаса с чемоданом в руках в чужом городе и счастливым. Полистав сонник, его мама сделала вывод, что в другом городе ее сын обретет свое счастье. Посовещавшись с мамой и соседкой тетей Нюрой, являющейся большим специалистам по толкованию сна, Стас решил поехать к своему дядьке в Новосибирск и пожить там с месяц. А вдруг действительно неприятности его оставят, и он заживет счастливой жизнью. Стас взял на работе отпуск, на этот раз без всяких осложнений и сел в автобус до Новосибирска.
 
Шум со стороны автовокзала отвлек Стаса от размышлений. Он увидел выходящую из здания вокзала веселую группу молодых ребят. Две девушки и два парня. У каждого было в руке по баночки пива и по пакетику чипсов. Урчание в желудки напомнило Стасу, что с утра он еще ничего не ел. Он посмотрел на часы. До отправления автобуса еще семь минут, он еще успеет себе что-нибудь купить поживать. Стас быстрым шагом направился к зданию автовокзала. Автовокзал представлял сбой старое здание, чьи стены были такими же серыми, как и тучи над головой Стаса.

Купив у женщины два горячих пирожка, обжигающих руку даже через бумагу, в которую они были завернуты, Стас довольный покупкой поспешил к выходу. До отправления его автобуса оставалась одна минута. У самого выхода он столкнулся высоким парнем, заходившим с улицы внутрь вокзала. Не глядя на парня, Стас произнес извинения и попытался проскочить мимо него на улицу, так как уже подошло время отправления автобуса, но парень, схватив за рукав, остановил его. Стас недоуменно посмотрел на стоящего перед ним парня, который железной хваткой обхватил его руку свой и не отпускал. Парень был ростом под два метра и широкоплечим. Судя по хватке, он был еще и очень сильным. На парне был надет длинный черный плащ, его руки были в перчатках, а глаза скрывали темные очки, хотя на улице и без темных очков было темно от закрывших все небо туч.
- Не хотите ли извинится сударь? – холодным тоном произнес парень, с высоты своего роста смотрящий на Стаса сверху вниз, при этом его лицо не выражало ни каких чувств: ни гнева, ни злости. Лицо парня было неподвижным, словно вылитым из холодного мрамора или высеченное изо льда. Стас почувствовал, как всего его тело окатило холодом, волосы на коже встали дыбом, сама же кожа покрылась не приятными мурашками. Сердце Стаса громко и быстро застучало. Стас понял, что ему вдруг стало очень страшно. Это было не объяснимо и странно, так как пред ним стоял обыкновенный человек, хоть и одетый во все черное, словно какой-нибудь секретный агент, но факт был на лицо – этот парень вызывал у Стаса паническое чувство страха.
- И-извени-те – сам не понимая, почему начав заикаться, извинился Стас. Он перепугано смотрел в черные очки парня, загипнотизированный их черным блеском, словно кролик, смотрящий в глаза удава.
Парень молча смотрел на Стаса, продолжая держать его за руку. Стас не знал, сколько они так простояли, в дверном проходе при открытой двери, но из оцепенения его вывел автомобильный гудок. Стас повернул голову на звук и увидел, как водитель автобуса машет ему рукой, чтобы он поторапливался – автобус отходит. Стас посмотрел на парня. Тот тоже смотрел в сторону автобуса.
- У м-меня а-автобус отхо-дит. – Продолжая с заминкой говорить, произнес Стас и умоляюще посмотрел в темные очки. Парень секунду ничего не говорил, сделав мучтительно долгую паузу, а затем произнес все так же без каких-либо эмоций:
- Это ваш автобус?
Стас чувствуя, что он весь взмок, разом пропотев холодным потом, закивал головой:
- Д-да. Это м-мой а-авто-бус.
Возникла еще одна томительная пауза. Стасу казалось, что парень просто наслаждается его беспомощностью и бессилием. Наконец мраморные губы произнесли:
- Ваш автобус, как я вижу, уезжает?
Стас утвердительно закивал головой, в глубине души проклиная себя за то, что решил зайти на вокзал и купить пирожков. Он ведь знал, что, учитывая его фатальное невезение такое обязательно должно было произойти. А сейчас плюс еще ко всему его автобус уедет без него. Неожиданно парень отпустил его руку.
- Вам надо поторопиться на автобус. Извините, что задержал вас, – продолжая удивлять Стаса, произнес парень и, сняв с правой ладони перчатку, протянул Стасу руку для рукопожатия. Его голос был все также ничего не выражающим и поэтому было не понятно действительно ли он сожалеет или нет. Но Стасу сейчас было не до того чтобы разбираться в том, какие к нему испытывает чувства этот странный, перепугавший его до смерти, парень. Стас протянул ему свою руку и их ладони сжались в крепком рукопожатье. Ладонь Стаса обжог резкий ледяной жгучий холод. Его словно пронзил импульс тока. Парень не отпускал руку Стаса, продолжая пристально смотреть ему в глаза. Стас почувствовал сильную слабость во всем теле и прислонился к стене. У него вдруг потемнело в глазах и стало не чем дышать. Словно из него в один миг выкачали всю его жизненную энергию.
Повторный гудок автобуса встряхнул Стаса и он, собрав в себе последние силы, выдернул свою руку из холодной ладони незнакомца и выскочил на спасительную улицу.
Парень в черных очках, словно испытывая горечь расставания, протянул вслед убегающему Стасу свою ладонь и медленно опустил ее.
Холодный ветер ударил в лицо Стаса и тем немного взбодрил его, рассеяв перед глазами темноту. Слабость стала быстро уходить, голова прояснилась. Стас подбежал к автобусу и заскочил внутрь. Затем, слушая ворчание водителя про график и не хватку времени, он, пошатываясь, добрался до своего места и обессилено упал в кресло. Все его тело сотрясла сильная дрожь. Мышцы тела отреагировали на внезапно пережитое напряжение и теперь старались расслабиться. В этот момент Стасу хотелось громко плакать от бессилия и безысходности. Стас посмотрел на пирожки, которые из горячих в миг стали холодными. Злой рок продолжал его преследовать. Стас с несчастным видом посмотрел в окно. За окном стал накапывать дождь. Сквозь покрытое каплями дождя стекло Стас, сидя в отъезжающем автобусе, увидел, как парень сделавший ему плохо, садится в белую волгу с шашечками такси наверху.
Спустя двадцать минут Стасу стало легче. Его тело снова наполнилось жизнью. Он молча жевал холодные пирожки и задумчиво смотрел через стекло на проносящийся мимо пейзаж осеннего леса. Дождь полил немного и прекратился.
 Неожиданно автобус остановился. Стас посмотрел в проход. Водитель решил подработать и подобрал попутчиков. Пока водитель и два попутчика договаривались о цене, Стас равнодушным взглядом взглянул в окно. Они стояли у развилки двух дорог. От главной трассы вправо отходила второстепенная узкая дорога, уходящая через поле в лесную чащу. Дорога была заасфальтирована, что говорило о том, что ведет она в какой-то населенный пункт. Большая деревня или небольшой городок. Стас увидел около поворота дороги столбик, с прикрепленной к нему указательной табличкой. Его взгляд лениво прошелся по надписи на табличке и замер, пораженный прочитанным на табличке. Он в оцепенение удивленно смотрел сквозь мокрое от капель дождя стекло на указатель, на котором было написано: «г. Надеждинск, 3 км.». Толчок по руке вывел Стаса из оцепенения. Он растеряно посмотрел на протискавшихся мимо него по проходу двух мужчин с большими рюкзаками. Послышалось урчание двигателя. Водитель договорился о цене с вновь прибывшими пассажирами и собирался трогаться дальше в путь.
Тут, что-то внутри Стаса ударило ему в голову, и он сделал свой самый не обдуманный поступок в жизни. Стас вскочил со своего места и крикнул водителю:
- Остановись, я сойду!
Автобус, только тронувшись с места, резко затормозил. Находившиеся в автобусе люди разом удивленно посмотрели на вскочившего парня, пожелавшего вдруг сойти. Стас сам пораженный своим поступком провел языком по пересохшим от волнения губам. Водитель посмотрел на него со своего места и громко выкрикнул:
- Сходишь, так сходи! Что встал как вкопанный! То его ждать приходиться, чтобы он зашел в автобус, теперь его ждешь, чтобы он вышел из автобуса. Что за люди пошли! Раньше такого не было. Все знали, что им делать и когда. Разбаловало вас правительство, разбаловало.
Выкрики водителя подстегнули Стаса к дальнейшим не продуманным действиям. Находясь под впечатлениями сразу нескольких событий: волшебного сна, неприятной встречей с «холодным» незнакомцем и увиденным в реальной жизни указателю из сна, Стас быстро схватил свою единственную большую спортивную сумку и стал пробираться по проходу к выходу из автобуса. Под ворчание водителя Стас подошел к выходу и стал спускаться по ступенькам. На ступеньках он остановился и посмотрел вглубь автобуса, словно не осознано прощаясь с прошлой жизнью. Его взгляд встретился с взглядом женщины, разбудившей его сегодня. Она сочувственно смотрела на него, словно понимая, что сейчас двигает Стасом. Стас зачем-то ей чуть заметно кивнул. Женщина ему улыбнулась в ответ, и Стас вышел из автобуса на улицу под сильный проливной дождь. С шумом закрылась дверь, и автобус, взревев двигателем, рванулся с места, оставив своего бывшего пассажира одиноко стоять на перекрестке двух дорог.

Стас стоял у обочины дороги и смотрел на дорожный указатель, так сильно повлиявший на него. Непрекращающийся ливень в миг намочил всю одежду Стаса, заставив того содрогнуться от холода. Стас подошел к указателю с надписью «г. Надеждинск, 3 км.» и провел ладонью по столбу, к которому был он прикреплен, словно проверяя его реальность. Столб был очень реальным, мокрым и холодным. Стас прислонился лбом к холодному столбу и закрыл глаза. Что-то происходило в его жизни. Он это чувствовал, но не мог понять что именно.
- Возможно, я просто схожу с ума, – пробормотал сам себе Стас и горько усмехнулся. Ситуация была не естественна и смешна. Из-за приснившегося сна сойти с автобуса дальнего рейса в самом начале пути – было очень глупо и смешно. Оставалось только промокнуть до нитки, заболеть и затем, поймав попутку, отправится назад домой к маме. – Родился неудачником, неудачником и помрешь, – горестно обратился Стас сам к себе и услышал позади себя шум подъезжающей машины.
Он повернулся и прикрыл глаза от ослепившего его света фар автомобиля. Подъехавший автомобиль остановился и погасил фары. Стас увидел перед собой небольшую газель с фургоном. Открылась дверь кабины, и оттуда выглянул сухощавый парень лет двадцати пяти – двадцати восьми.
- Куда подвезти, уважаемый! – с небольшим восточным акцентом обратился к Стасу водитель газели. Стас подошел к машине и взглянул в открытую дверь на сидящего за рулем молодого человека, который видимо был по национальности татарином. Парень сидел облокотившись на руль и радостно улыбался Стасу, показывая ровный ряд белоснежных зубов.
Стас по привычки осторожно, чтобы не нарваться на неприятности спросил тихим голосом:
- А куда Вы едете?
- В Надеждинск, уважаемый! Вот продуктов закупил на оптовке для бара и теперь еду домой! – все таким же жизнерадостным голосом прокричал парень, не переставая улыбаться и наклонившись к своему собеседнику, добавил – А тебе куда надо? Если в Барановку или Ольховку, то я могу и туда подбросить, не так далеко. Что мокнуть под дождем то, так и заболеть не долго!
Стас, не веря происходящему, растеряно смотрел на жизнерадостного парня, улыбающегося во все тридцать три зуба и с добродушием его разглядывающего.
- В Надеждинск я еду, – тихо ответил Стас и жалостливо посмотрел на парня. Тот радостно фыркнул и открыл противоположную от себя дверцу кабины.
- Садись уважаемый вмиг домчу! – радостно воскликнул парень и зачем-то надавил на сигнал, издав громкий гудок.
Стас забрался в кабину машины и паренек тут же вдавил педаль газа в пол. Машина, вмиг набрав обороты, рванулась и помчалась вперед по дороге уходящей в лес.
Стас с замиранием сердца смотрел на пролетающие мимо него в окне кабины сосны и размышлял над изменчивостью судьбы. Что-то начинало меняться в его жизни – он хорошо это чувствовал. Ему было страшно и в то же время очень весело. Неужели ему начнет везти! Стас с осторожностью посмотрел на сидящего рядом с ним парня, с лица которого не сходила жизнерадостная улыбка. Парень посмотрел на Стаса и протянул ему руку.
- Рафик.
Стас, чтобы не обидеть человека поспешил пожать ему руку.
- Стас.
Улыбка Рафика стала еще шире, и он радостно кивнул, давая понять, что он очень рад знакомству, а затем его рука стремительно переместилась к радио-магнитоле. Рафик нажал на кнопку «пуск» и из колонок полилась восточная мелодия с ритмичной обработкой, какого-то ди-джея. А затем Стас услышал чарующий голос девушки, поющей на татарском языке.
Рафик, увидев, что Стасу понравилось, хлопнул его по плечу и, показав на магнитолу, произнес:
 - Моя сестра.
Стас, пораженный еще больше, посмотрел на Рафика, а затем на магнитолу, воспроизводящую чарующую песню, голосом, затрагивающим душу.
Стас откинулся в кресле и впервые за свою поездку расслабился. Как ему казалось, а ему очень хотелось, чтобы это было правдой, он принял правильное решенье. В городе, где живет девушка с таким чудесным голосом, не может быть плохо. К тому же, название у этого города было подобающее настроению Стаса - Надеждинск, город его надежд на лучшее.