Спасибо тебе, Мама!

   
                Бесшумной чёрной птицей
                Кружится ночь за окном.
                Что ж тебе, мама, не спится?
                О чём ты думаешь? О чём?

                Сонная тишь в комнатке,
                В кране вода уснула.
                Пёстренький твой халатик
                Дремлет на краешке стула.

                Руки, такие знакомые,
                Знакомые, хоть кричи! –
                Стали совсем невесомые,
                Гладят меня в ночи.

                Касаюсь тебя, чуть дыша.
                О Господи, как похудела!
                Уже не осталось тела,
                Осталась одна душа.

                А ты ещё улыбаешься
                И в страхе, чтоб я не грустил,
                Меня ж ободрить стараешься,
                Шепчешь, что поправляешься
                И чувствуешь массу сил.

                Но я-то ведь знаю, знаю,
                Сколько тут ни хитри,
                Что боль твоя, гидра злая,
                Грызёт тебя изнутри.

                Гоню твою боль. Заклинаю,
                И каждый твой вздох ловлю.
                Мама, моя святая,
                Прекрасная, золотая,
                Как же тебя я люблю!

                Дай потеплей укрою
                Крошечную мою,
                Поглажу тебя, успокою
                И песню тебе пропою.

                Вот так же, как ни устала,
                При светлой, большой луне
                В детстве моём, бывало,
                Ты пела когда-то мне…

                Пусть трижды болезнь упряма,
                Ты выдержишь этот бой.
                Спи, моя милая мама,
                Я буду всегда с тобой.

                Как в мае всё распускается,
                И зреет завязь в цветах,
                Так жизнь твоя продолжается
                В прекрасных твоих делах.

                И будут смеяться дети,
                И будет гореть звезда,
                И будешь ты жить на свете
                И радостно, и всегда!

                Э. Асадов...
                ===============

О людях её поколения можно написать книгу. Добрую, светлую и поучительную, однако которая будет состоять и из многих драматических страниц. Судьба человека, которому Богом даётся многое, а реализуется так мало.

 У себя на родине, в тверской деревушке Пашково, Евдокия не была почти тридцать лет. И вот оказалась в родных, до боли знакомых с детских лет местах проездом. Странное, наверное, она испытывала в тот момент ощущение - быть на милой, малой родине проездом. Где в её жизни проходило столько памятных событий. Многое она видела, пережила, выстрадала, многое выпало на её женскую долю. Её родной деревни не было, лишь на месте домика продолжали расти несколько деревьев, которые они когда-то посадили. Сначала родители в дни памятных событий, потом они со старшим братом. Деревца разрослись в небольшую берёзовую рощицу... И огромный валун сохранился...Они, как памятник из детства, о многом напомнили.
 
Вечная семейная нужда, смерть близких, голод и раннее сиротство, годы войны... Лишь много позже из рассказов мамы я понял, сколько силы и мужества надо было иметь, чтобы всё это вынести и пережить, как надо любить и беречь жизнь. Что, сколько бы ни прошло лет, а пережитая боль и страдания в глубинах её души остались всё такими же. Не могли пройти со временем.

 "Мы - поколенье унесённых ветром. Куда не кинь - разлуки и распад. Мир не в себе, и только Небу ведом всех передряг конечный результат... ".

 И всё-таки высшая справедливость, наверное, существует: часто лихолетье бросало Евдокию из огня да в полымя, но она всё выдержала и перенесла. Наперекор всему! Словно кто-то свыше каждый раз наделял её силой воли и жаждой жизни. Чтобы было кому рассказать, что происходило с ней и её поколением, чтобы не гасла память о тех днях.

...Саша, Нюра, Паша, Лена, Евдокия, двойняшки Маша и Катя, Захар и Василий. Семь дочерей и два сына были у Зинаиды Алексеевны и Ивана Игнатьевича. На деревне Ивановых уважали, это были настоящие крестьяне-хлеборобы. Честные, старательные. Сами умели трудиться, нравилось им и у других наблюдать такое же рвение к любой работе. Добросовестное, без хитринки и обмана.

 Невысокого роста, глава семьи, тем не менее, был вынослив, физически крепким. Он охотно подставлял спину под самые тяжёлые мешки с зерном или мукой, легко справлялся с самым большим плугом.

 Богатым Пашково никогда не было, крестьянским трудом тамошний люд кормился. Жили дружно, в ладу, умели радоваться своим и чужим удачам. Этим и были счастливы. Но сколько бед и страданий приносили войны, революции, политические переворы и экономические эксперименты! В округе установилась советская власть, но местные банды ещё долго продолжали наводить страх на жителей деревень и сёл.

 Но и после того, как окончательно укрепилась мирная жизнь, пашковцев в покое не оставляли.

 Весть о революции в деревне встретили степенно, с крестьянской прикидкой на себя. Ленинский Декрет о земле - с надеждой. Новая экономическая политика многим открыла путь в предпринимательство: во многих семьях умели валять валенки и изготовлять разную обувку. Ивановы тоже открыли свою мастерскую по выделке кожи и пошиву из неё верхней одежды. Шубы, полушубки, дублёнки и прочие нужные вещи. Они отличались высоким качеством и доступной ценой и поэтому раскупались с большой охотой. На бедных землях удавалось получать невысокие урожаи, и мастерская служила доброй подмогой, чтобы прокормить большую семью. Однако грянула коллективизация, которой долго сопротивлялись, и умение делать многое своим трудом и руками обернулось для людей большой бедой.

Ивановы свели мерина на колхозную конюшню, который выручал на разных сельхозработах. А история с мастерской обрела едва ли не трагический поворот.

 "Кулаки в Пашково есть?" - хмуро спросили у соседа люди из райцентра в кожаных куртках. - "Да какие у нас кулаки!" - удивился мужчина.

 "А эти хозяева мастерской, мироеды?" - указали те на Ивановых.

 "Да какие ж они кулаки! У них детей полон дом, хозяина недавно схоронили", продолжал Герасим Савельев, большой друг обездоленной семьи.

 Ивановых оставили в покое, однако всё же тоже раскулачили, изъяв у них "орудия производства и эксплуатации".

 И следом пришла беда, которой на деревне так опасались: 1932 год снова выдался во многих местах неурожайным. Прежде у крестьян на этот случай хранился запас. Теперь его не было. Дусе едва исполнилось десять лет, но она уже хорошо понимала, о чём с тревогой говорят мать и соседские женщины. О неминуемом голоде.

 Власти принудили всех свести коров и лошадей на общий двор, затем была урезана земля, которую получила каждая семья после революции. Но и после этого деревню продолжали строго контролировать. Изымали "излишки", рылись и переворачивали даже сундуки.

 Сколько лет прошло, а слово "голод" останется в маминой памяти навсегда. Суп из лебеды и крапивы, забелённый горстью муки, длительное время оставался едва ли не единственным источником питания для многих семей. Колхозный скот перевели на солому, раскрывая крыши построек. Начался массовый падёж скота. Корову, которая ещё помогала выдержать голод, у Ивановых забили в счёт многочисленных налогов.

 Однажды Зинаида Алексеевна достала с чердака старую, сухую коровью шкуру, чтобы сварить из неё суп. Обдала её кипятком, чтобы вылезла шерсть. Пока куски жёсткой, как дерево, кожи уваривались, к ним добавляли немного зерна или муки, и суп приобретал ароматный запах. Правда, он отдавал гнилым мясом, но и этой похлёбки были рады.

 Местная власть бездействовала, не в силах переломить ситуацию. Те, у кого ещё имелись хотя бы какие-то вещи, спешили на базар.

 Опустели полки в сельских магазинах, в городе ввели продуктовые карточки. Деревня была лишена и этой малости.

 Замечая, как мать слабеет с каждым днём, Евдокия представляла страшную картину, вспоминая, как от голода умирала соседка тётя Груня. Она уже несколько дней не выходила на улицу, никто не видел, какими были её последние часы и сколько времени пролежала у двери на холодном земляном полу...Женщина так и не дождалась возвращения мужа из города. Сначала ушла из жизни дочь, теперь сама мать. А следом не стало и последнего члена семьи.

 "Ну вот и всё...Один остался. Мне теперь ничего не надо...", - твердил у могилы вдовец.

 Зинаида Алексеевна обошла дворы, но никто не отозвался на её просьбу. И лишь к вечеру приехали из сельсовета и перерезали верёвку, на которой висел удавленник.

 Никто не плакал, люди спокойно смотрели на очередную жертву голода, который убивал не только физически.

 В тот страшный год Зинаида Алексеевна тоже похоронила троих детей, сама так же не набрала силы и медленно сгорела от болезней.

 Всего две зимы проходила в школу Дуся, смерть отца лишила её многих детских радостей. Малолетней няней она служила у людей, присматривая за чужими детьми. А потом её к себе в Торопец забрал двоюродный брат Андрей, чтобы устроить на военный склад. Выносливая и крепкая физически, ей приписали несколько лет, чтобы сделать старше, и Евдокия стала выполнять трудную, далеко не женскую работу. А вечерами училась.

 В 38-ом по комсомольской путёвке мама попала в Ленинград на стройку. Работала помощником каменщика. А по вечерам снова училась. Жажда знаний всегда жила в ней. Окончив специальные курсы, мама перешла на работу в детский сад медсестрой-воспитательницей. Всё у неё получалось легко и быстро, в трудовой коллектив вживалась она без проблем.

 Бог дал Евдокии много умения и сноровки, за любое дело она бралась с большим желанием и энтузиазмом. Если бы не война!
 Как и все ленинградцы мама верила в победу над врагом. А пока вместе со всеми выходила на дежурства, помогала раненым в госпиталях, грузила на трамваи песок для мешков, из которых потом строили оборонительные укрепления.

 В июле 41-го было принято решение их сад-ясли вывезти в глубокий тыл. Так мама оказалась в Карабаше Челябинской области, где и приняла решение добровольно идти на фронт. В Ленинграде её заявление отклонили, а теперь был получен утвердительный ответ.
 "Девочки, я повестку получила, - объявила она однажды своим подругам. - Буду, кажется, работать в офицерской столовой в Москве". - "Счастливая ты, Дуся, - отозвались те. - В тепле будешь и всегда сытая. А как за тобой молодые офицеры ухаживать будут!"

 Лишь Софья Гавриловна, заведующая их детским садом, которая заменила девушке мать, и они очень привязались друг у другу, не спешила с поздравлениями. Женщина хорошо понимала, что умение и сноровка Евдокии понадобятся в другом месте. Она помнила, с каким усердием посещала та в Ленинграде вечерние занятия на курсах ОСОВИАХИМа. Метко стреляла, в совершенстве знала устройство винтовки и пулемёта, за что была награждена Знаком "Ворошиловский стрелок". Могла оказать помощь раненым, не боясь крови и любой раны.

 В ноябре Евдокия была уже в Москве, а месяц спустя её зачислили в стрелковый батальон действующей армии наводчиком пулемёта.

 "У войны не женское лицо"... Афоризм последних лет звучит красиво. Девушка - командир при пулемёте, девушка из стрелкового батальона... Как-то в беседе со мной один знакомый ветеран признался: "Вспоминаю и удивляюсь, неужели всё это было с нами?! Неужели всё это можно было выдержать?!" И это говорил мужчина, которому самой природой уготовано быть воином-защитником. А каково тогда было им, молодым девушкам в их 18-20 лет!
 Большую часть времени они вместе с другими проводили в окопах, землянках или просто под деревом. Нередко в любой мороз ночевали прямо в снегу, подстелив под себя еловые ветки. Горячая пища не каждый день, а чаще всего в сухомятку. В любое время - в бой. А после него кровь, страдания, смерть, убитые товарищи-однополчане.

 Слушая воспоминания ветеранов-москвичей, сам проезжая часто памятными местами Волоколамского направления, я всегда с тревогой и слезами всматриваюсь в памятники той тяжёлой поры. Здесь когда-то мама много раз смотрела в глаза смерти. Сколько таких моментов выпало на долю сержанта Ивановой на её трудном солдатском пути от Москвы до Кенигсберга, куда их 3-й Белорусский фронт вошёл с Победой. И в тот же день, 9 мая, они с отцом, с которым познакомились на фронте, стали мужем и женой. По этому торжественному случаю по стрелковому полку вышел даже специальный приказ, и молодой супружеской паре устроили небольшой памятный вечер.

 Я часто думаю и о своих родителях, и о той встрече на фронте, в госпитале после ранения мамы и отца... И нахожу, что такая судьба даётся человеку свыше. Мама из Тверскрй области, папа - калужанин. Оба ушли на фронт почти одновременно, воевали на разных фронтах, а в конце войны встретились.

...Моменты войны, как кадры на киноленте. Однажды их стрелковый батальон подняли среди ночи и приказали срочно двигаться к крупному селу Каменка под Демидовом. Отступая со Смоленщины, гитлеровские нацисты всё уничтожали на своём пути. Вешали, расстреливали, угоняли в лагеря и на каторжные работы. Что не горело, взрывали. А на этот раз в здание средней школы они согнали сотни мирных жителей. Стариков, женщин, детей. Уцелели единицы. Евдокия рыдала, как в день похорон своей матери...

 Пройдёт много лет, и нам на пути в Крым, где я лечился в санатории, повстречается одна из женщин., которая окажется той самой девочкой Татьяной, которую удалось спасти из горящего здания. Я смотрел на эту встречу в поезде и тоже не мог сдержать слёз.
 Провожая маму на фронт, заведующая детским садом сходила в церковь и заказала молебен во спасение Евдокии. А потому, по словам мамы, она всегда ощущала, что есть какая-то сила, которая хранит и оберегает её. Пулемётный расчёт представлял для живой силы врага всегда большую опасность, и эти точки подавлялись огнём в первую очередь. Мама тоже была ранена много раз, но быстро излечивалась и снова уходила на фронт.

 Под знаком привитого милосердия мама жила и все послевоенные годы. К нам всегда и везде шли люди. Особенно часто нуждались в маминой помощи наши соседи, когда мы однажды оказались на бывшей прусской земле и несколько лет жили на отдалённом хуторе в несколько домиков.

 Отец работал один, а её Божий дар был направлен на борьбу с нуждой. Особенно трудными были первые послевоенные годы, когда отец привёз маму к себе на родину в Думиничский район Калужской области. Его родители отнесли к невестке с недоверием, и прежде всего свекровь. Но и тут мама не растерялась, показала, что умеет практически всё. Шить, лечить, готовить, вести хозяйство, работать на земле... И отношение стариков к Евдокии изменилось.

 Свою жизнь мои родители устраивали долго и трудно. Что было у обоих? По шинели, сапогам, солдатскому белью. Несколько банок тушёнки. Ни кола, ни двора.
 Пройдёт не один месяц, прежде чем Евдокия избавится от солдатского комплекса, почувствует, что, наконец-то, наступила мирная жизнь, научится носить платья и туфли.
 Матерью она станет поздно, и на свет появится дочь Светлана. Но малышка не выжила, начав уже ходить и выговаривать первые слова. А потом беда произойдёт и с моим старшим братом.

 Николай рос начитанным, вдумчивым и не по годам серьёзным. Увлекался военной историей, всегда что-то изобретал-констриуровал. Интересовался историей православия и христианства. Однажды мы нашли с ним в лесу в бывшем солдатском окопе небольшую иконку-образок. Брат её сам отреставрировал, поместил в вырезанную из дерева рамочку, и вдруг неожиданно для всех заговорил о желании окреститься в православном храме. Было это в мае, а в первых числах сентября его уже не стало. Брату было около 16 лет, он учился в школе в соседнем селе, где они жили в интернате, приезжая домой по выходным. Последний день мы провели с ним в лесу, ходили по нашим любимым местам. Стоял день бабьего лета. Он мне запомнился удивительной погодой, светлостью и покоем. Воздух был наполнен родниковой чистотой и какой-то необъяснимой грустью. Брат молчал, а я чувствовал, что у него на душе какая-то тревога. Лишь много позже я пойму, что брат каким-то внутренним чувством понимал, что ему суждено прожить такую короткую жизнь. Они в тот трагический день работали в колхозе на уборке картофеля. Ребята из младшего класса подняли из-под картофелекопалки снаряд и ушли с ним в лес. Узнав об этом, Николай бросился следом, вырвал из рук мальчишки смертоносный груз, с которым тот уже что-то проделывал. Брат успел крикнуть, чтобы разбегались, а сам так и не уберёгся, накрыв снаряд своим телом.
 Просьба перекреститься была знаком важного, и брат к этому должен был приготовиться.

А потом маме надолго пришлось стать моим врачом, сиделкой, психологом, когда я после тяжёлой травмы оказался лежачим больным. Госпитали, больницы, московские институты и специальные центры. Операции. Поездки по санаториям. Везде и всегда со мной была мама.

...Мама. Она всегда была для меня больше, чем мать. Даже в самые трудные минуты её не покидало чувство мужества и самообладания. Я никогда не видел на её лице следов усталости и раздражения, она всегда оставалась великим жизнелюбом и оптимистом, не говоря уже о слезах или упрёках в мой адрес. Даже в дни, когда сама слегла от инсульта.

Несколько суток мама пролежала в коме. После такого удара остаются навсегда тяжёлыми инвалидами в коляске, но чаще всего умирают. А мама и на этот раз всех удивила, встав на ноги через месяц. Она и на этот раз больше думала обо мне, знала своим материнским сердцем, что мне так необходима её помощь. Как это было всегда.

... Жизнь как лотерея. Или русская рулетка, если хотите. Повезёт - не повезёт. Годы растянулись на десятилетия, жизнь поманила, но так мало дала. Но мама всегда подчёркивала, что и она была счастлива. И я ей верю! Хотя бы потому, что судьба одарила её таким удивительным человеком, каким был мой отец. С которым они прожили почти полвека. В мире и согласии, оберегая друг друга и нас, детей, от грубых слов и поступков. Даже в такие моменты, когда в семью врывалась беда. Это была настоящая любовь, проверенная временем и общей бедой. Хотя мои родители никогда не произносили громких и высоких слов. Они выражали свои чувства поступками.

... За несколько дней до Дня Победы, в самый канун светлого праздника Пасхи, мамы не стало. Она уходила из жизни тихо, в полном сознании, со светлым лицом, глядя на меня своими молодыми карими глазами. Она хотела что-то сказать мне, но уже не смогла.
А я не могу смириться с такой потерей и продолжаю верить, что она по-прежнему со мной. Слышит меня в часы молитвы, помогает и придаёт уверенности. Как умела это делать всегда. А я порой был эгоистом и не в полной мере ценил всё то, что она для меня сделала.
 Спасибо тебе, Мама! Спасибо и прости!

На фото: Богородское кладбище ( г. Ногинск), где ушла на вечный покой Мама! Мне бывает так трудно без её голоса! Никто уже меня так не поймёт, как понимала Мама! Мы скоро будем вместе!!!