Карты

Мы маршируем вдвоем, в парадной форме - красные трикотажные брючки и белая рубашка. Тротуар из маленьких каменных плиток. Она берет меня за руку - пойдем, хватит. Узкие глаза, вкрадчивые движения – я из Токио, живу в Лондоне, ты знаешь. Она гладит меня по руке.
- Не смотри на меня.
- Пойдем в кафе. Ты знаешь, где здесь хорошее кафе?
Я оглядываюсь по сторонам – пустые улицы.
- Какой это город?
Кажется, она тоже растерялась.
- Москва, может быть?
- Нет, не Москва. Или Лондон, или Токио. Я не знаю здесь никаких кафе.

Я звоню в квартиру – открывает бабушка. Из квартиры не доносится ни звука. А где все, умерли? Все умерли. На бабушку падает солнечный свет из подъездного окна, она блаженно щурится. Да, пойди, сама посмотри. Я захожу в дом, где полно комнат. Иду на кухню, очень хочется пить. «Просто в одночасье, - говорит бабушка, - Что со всем этим делать, интересно?» Улыбка от солнца еще не сошла с ее лица.

Звонит телефон, это японка. Я уже устроилась в гостиницу, говорит она, прогуляемся? Мы же, наконец, в твоем городе, да? С трубкой на плече я открываю дверь холодильника, достаю воду. Да, в моем городе. Для прогулки это не имеет значения.

У нас большая кухня, 12 квадратных метров. Возле окна стоит большой аквариум и диван для гостей. Сейчас на диване сидит мой двоюродный брат, Борис. Он рисует черной шариковой ручкой на последней странице школьной тетради. Я подхожу и смотрю. Он рисует голые женские фигурки и их отдельные части.

- Какая тебе больше всех нравится?
- Они убиты. Все они. Расчлененные, препарированные.

Я открываю холодильник и достаю литровую бутылку «Бон Аква». Кидаю в стакан ломтик лимона и заливаю водой. Лимон мечется в стакане, покрываясь пузырьками. Борис откладывает тетрадь, берет с подоконника колоду карт, улыбается. Давай поиграем? Я смущаюсь. Соглашаюсь скорее из-за странности самого предложения. Борис спрашивает, на что будем играть, не знаешь? Хорошо, сыграем, потом решим.

Откуда она вообще взялась, эта японка? Я не помню, как ее зовут. По-моему, я даже не спрашивала. Сон, забытый в момент просыпания, или образ из кинофильма, которых я смотрю так много, что ленты врезались друг в друга. Или проекция в целое всех прохожих, марширующих по тротуарам. В любом случае, это она тогда сказала «хватит».

- У тебя отвратительные красные брючки.

Борис тасует колоду и раздает. Я залезаю на диван, скрещиваю ноги «по-турецки», беру свои карты.
- Почему ты так села?
Борис смотрит на мои ноги.
- Как «так»?
Рыбы в аквариуме мечутся у стекла, как цветные пятна на дискотеке. Сквозь воду зеленеет дневное солнце.
- Что тебя…
- Посмотри на свою правую руку.
Моя правая рука лежит на правом бедре, ладонью вниз. Где ей еще быть. Левая держит стопку карт. Я – левша.

Когда мы встречаемся с японкой, начинается дождь. Настолько мелкий, что никто из прохожих не достает зонтов. Справа на улице строят новое здание. Между зданием и улицей – немного строительного мусора и черная ограда из вертикальных металлических стержней.
- Пойдем, посмотрим, - говорит она.
- Там совершенно пусто, я видела таких десятки.
- Все-таки зайдем, - она заходит в калитку.

Я иду дальше. Дождь усиливается. Мой прекрасный лондонский зонт опять забыт дома. Рубашка и брюки промокают, холодным прикосновением липнут к телу. Я дрожу, раздражаюсь, поворачиваюсь и захожу в дом, где скрылась японка.

- Борис? Что здесь случилось?
- Я покажу тебе. Ты не все еще видела.
Я смотрю на брата и думаю о том же, о чем и он. Борис бросает карты и тащит меня за локоть в родительскую спальню. Я успеваю захватить стакан с минералкой.

Из коридора мне видно большую комнату. На полу лежит зеркало в темной раме. По стеклу расходятся крупные и мелкие трещины. На зеркале головой - женщина в перламутровом платье. Глаза полуприкрыты. Изо рта ее свешивается яркий язык, как будто она облизывает стекло. Узкое лицо - полуприкрытые глаза, яркий язык - сливается с отражением. Зеркало блестит на солнце. Мне страшно.

В спальне, на кровати лежит мама. Борис останавливается, отпускает мою руку.
- Как она тебе?
Хорошая. Лицо заплаканное, но улыбающееся. Как будто проблема вдруг разрешилась самым замечательным образом. Ночная рубашка смялась у груди, открывая пупок, лобковые волосы и ноги. Борис смотрит на нее с нежностью.
- Я бы ей всунул. Когда я вижу твою мать, мне хочется это сделать. Так как она тебе?

Сейчас – да, мне очень нравится. Такая чистая постель, мягкое освещение сквозь занавески, даже лужица потемневшей крови между ног аккуратна, изящна. Голубое покрывало, черные волосы, белая ночная рубашка. Лицо мертвое, как умытое.
- Я не знаю, что делать в таких случаях.

Я захожу в дом через выход. Так я скорее найду ее. Внутри оказывается, что дом не строят, а разрушают. Стены в коридорах сложены из непрозрачных стеклянных плиток, какие-то умывальники в нишах, огромные металлические шкафы с навесными замками. Полумрак, въевшаяся грязь, ржавые подтеки на кафеле. Слышатся отзвуки голосов, в основном, высокие ноты женского смеха.

Я заглядываю в одну из комнат. Здесь было что-то вроде склада, теперь остались только большие пыльные стеллажи, в качестве полок – ряды ржавых железных прутьев. В комнате несколько детей играют в «Море волнуется, раз». Маленького мальчика загоняют на самый верх, заставляют плясать, а сами внизу хором кричат считалочку. На слове «замри!» мальчик застывает на одной ноге, но не может удержать равновесие. Его ноги проваливаются сквозь прутья, он врезается пахом в металлический стержень. Кричит. Дети с воплями пытаются стащить его вниз. Кто-то дергает за рубашку, двое тянут за ноги по обе стороны от прута. Ботинки мальчика падают, ступни беспомощно болтаются в полосатых носках. Дети крепче хватают его ноги и повисают на них. Крики боли и веселья перемешиваются в общий гвалт.

Опять звонок. Теперь звонят в дверь. Я иду через все комнаты, за мной следом – Борис. В дверях стоит полный высокий мужчина в костюме, строгий галстук болтается на выпяченном животе.
- У меня вопрос к женщине, - кивает он Борису.
Борис говорит – ага, обнимает меня за плечо.

- Вы когда-нибудь подвергались насилию?
- Ваш муж, родители, родственники?
- Вы участвовали в насильственных актах?
- Если вы столкнетесь с насилием на улице, каковы ваши действия?

В подъездное окно залетает большая муха и кружится у лица мужчины, между носом и ртом. Ему приходится то и дело взмахивать рукой. На коротком пальце правой руки в солнечных лучах вспыхивает золотое кольцо.

- Да! – кричу я. – Мой двоюродный брат изнасиловал и убил мою мать. И еще кого-то. Мне страшно. Мне нужно позвонить. Если я сталкиваюсь с этим, то звоню по телефону.

Борис крепче прижимает меня к себе. Мужчина довольно кивает. Он запускает руку в карман пиджака (кольцо вспыхивает) и достает мелочь.
- Вот, это вам.

- Ну что вы, - отвечает Борис, - не надо. Купите себе бутерброд.
- Причем здесь бутерброд? Это мелкие монеты! – рука мужчины сжимается в пухлый волосатый кулак. – Неужели я должен объяснять вам связь между мелочью и насилием?
- А какая связь? – спрашиваю я.
- Женщина.

Бородач со звоном опускает мелочь в карман, разворачивается, спускается по лестнице. На середине пролета он останавливается и закуривает сигарету. Сквозь подъездное окно слышно, как во дворе орут дети.

Я наконец нашла японку. Она стоит на площадке лестницы, перила сломаны, и смотрит вниз. Я тихо подхожу сзади и шепчу на ухо: «Эй, где ты была?» Ее волосы щекочут мне нос.
- Смотри, - она показывает пальцем.

Лестница уходит на один пролет ниже первого этажа и образует большую площадку. Там горит небольшой костер. Возле него сидят два подростка, едят арбуз. Тот, что поменьше, полноват, в нелепом джинсовом костюме, куртка ему мала. Он держит кусок обеими руками, с заискивающей улыбкой снизу вверх смотрит другому в глаза. В этой улыбке отражается его участь. Одноклассники его бьют, вытряхивают в лужу учебники и тетради из портфеля, колют ножиком толстый зад. Он никогда не смотрит на девочек.

Другой парень лет пятнадцати, худой и несколько развязный, с рассыпающимися светлыми волосами, обнимает младшего друга за плечи, что-то рассказывает. Оба радостно улыбаются. Старший вдруг останавливается, в порыве прижимает к себе мальчишку вместе с арбузом и целует в губы. После поцелуя младший смущенно растирает по животу арбузный сок.

- Какие милашки! – говорю я с умилением. – Пойдем к ним, мне нужно согреться. Я до сих пор не высохла.
- Не хочу, мерзость, - узкоглазая щурится и вдруг заливается хохотом так, что эхо гудит по всем этажам. – Пидоры, кретины, вонючая мразь!

Мы с Борисом возвращаемся на кухню. Я хватаю телефонную трубку. Борис садится на прежнее место и поднимает свои карты.
- Играем.
Я набираю номер телефона.
- Если ты выиграешь, я дам тебе тысячу рублей.

Я перестаю жать кнопки и смотрю на него.
- Да? А если я проиграю?
- Ты же играешь лучше меня.
- Так что, если я проиграю?
- Ты снимешь трусы, нагнешься, и я коснусь членом твоей задницы. Только коснусь пару раз и все.

Я снова берусь за телефон.
- Карты мне совершенно не интересны, с самого детства. Позови бабушку.
В трубке раздается голос японки: «Hello?»

Мы идем по тротуару из маленьких каменных плиток, и сознание проваливается. Как будто ты спишь, и осознаешь, что меду двумя фрагментами сна появилась дыра, ничем не занятый промежуток. Как будто ты смотришь на часы и не знаешь, прочему прошло так много времени, слишком много. Японка идет рядом в красных брюках и рассказывает о Москве, но теперь я не совсем доверяю ощущениям. Как там дома? Попала ли я сюда сейчас до того момента, когда я была здесь впервые, или после?

Мне удается прочитать табличку на углу – Rassell-square. В парке парень лет тридцати пускает мыльные пузыри. У него ведро с раствором и большая лопатка с дыркой. Он окунает лопатку в ведро и машет ей в воздухе. Рядом на траве сидят его жена и пятилетняя дочь. Они занимаются чем-то другим, папаша их не интересует. Каждый сам по себе. Мы с японкой останавливаемся и смотрим на пузыри.
- Вон, здесь есть кафе. Самое обычное.
- Тебе что, плохо?

Я не отвечаю. Жуткий звон в ушах, оболочки мыльных пузырей застилают глаза едкой радугой. Японка опять берет меня за руку, засовывает свои пальцы между моими – идем. Мы выходим из сквера, переходим дорогу на зеленый свет. Мне хочется пить. Я почти ничего не вижу. Я говорю, что нужно купить воды. Быстрее. Она крепко сжимает мои пальцы, слишком крепко. Быстрее. Идем, идем.