Газ без цены

Торпеда угодила точно в тот отсек, где находилась радиорубка. Вода мгновенно залила этот сегмент нашей лодки, навеки разделив корму и нос, подлодку и мир. Ни о каком управлении не могло идти и речи, наше судно опустилось на темное тихое дно, не в состоянии даже подать сигнал тревоги. И теперь мы лежим на дне, ожидая конца. Как жаль, что подлодка не может всплыть кверху брюхом, как рыба!

К счастью, люк между отсеками вовремя успели задраить… оставив в затопляемом отсеке нескольких членов экипажа. Меня пробирает дрожь, когда я представляю себе этих несчастных. Я представляю, как ледяная вода подымается, парализуя бедняг своим холодом, представляю их бледные лица, искаженные ужасом и отчаянием. Вода прибила их к потолку, лишила последних капель воздуха, выдавила из легких остатки их последних вздохов… Их окоченевшие тела до сих пор висят под потолком, вглядываясь стеклянными глазами в темноту. В глазах – немой вопрос: почему? За что их оставили здесь?

Просто другого выбора не было. Пока эти бедняги выбирались бы из отсека, вода успела бы залить всю подлодку, и тогда погибли бы все. Такова инструкция. Однако теперь обречен весь экипаж, и нет особой разницы в том, кто умер раньше, а кто позже. Я даже не знаю, живы ли те, кто находился в машинном отделении. Успели ли они задраить люк, отделяющий их отсек от затопленного, или же они теперь покачиваются под потолком точно так же, как и первые жертвы?

Но смерть последних не сравнить с той, что ждет меня и всех, выживших после торпедирования: медленная гибель от удушья в темноте и безвыходности. Я стараюсь не думать об этом. Но как можно не думать о смерти, когда лежишь на холодном полу (лежащий потребляет меньше воздуха) в обесточенной и обезглавленной подлодке, и знаешь, что никто не придет тебе на помощь. Лежишь… И слушаешь удары своего сердца. И пытаешься уловить малейшую разницу в каждом новом вздохе. Вдох… Выдох… Вдох… Выдох… Надежды нет. Есть даже такая поговорка: «Куда убежишь с подводной лодки?»

Время идет незаметно. Непонятно, сколько прошло времени – десять минут или два часа, сердце – не часы, оно замедляет свои темпы. Я не чувствую этого, но знаю: каждый новый мой вдох, хотя я вдыхаю один и тот же объем воздуха, приносит клеткам все меньше и меньше кислорода. А каждый выдох испускает все больше и больше влаги, холода, мертвого углекислого газа. Пока изменение процентного состава незаметно, но скоро мы вдохнем весь воздух, оставшийся в этой проклятой стальной бочке, похоронившей нас на дне моря.
Раньше я командовал этой лодкой. Теперь лодка стала немым властелином надо мной, словно в отместку за мои приказы погрузив меня и весь экипаж в замкнутое пространство тьмы и удушья. Мы не в силах что-либо сделать. Мы лишь продлеваем свой конец, ложась на пол и стараясь дышать реже. Кто-нибудь, это точно, наденет или уже надел индивидуальный дыхательный аппарат. Но те, кто воспользуется этими аппаратами, лишь умрут на десять-двадцать минут позже. В этом нет особой радости, и я не буду надевать эту резиновую маску с баллоном. Она лишь удлинит мучения.

Какой необычный рок для моряка: утонуть вместе с судном и еще долго оставаться живым. Лежать в темноте и вспоминать, вспоминать, как жилось в том далеком счастливом мире до войны. Вспоминать свою семью, оставшуюся неизмеримо далеко на берегу, свою безвозвратно прошедшую жизнь. И стараться поменьше думать о том, что ждет тебя через десять минут. Это, должно быть, один из самых страшных способов уйти в мир иной: лежать под сотнями метров воды и задохнуться, как крыса в коробке.

Перед моими глазами поплыли образы из полузабытого детства, светлые и яркие расплывчатые образы, как смешавшаяся акварель. Какие-то далекие голоса, звучащие в тишине, какие-то непонятные, но до боли знакомые детали – подсознательная память принесла эти воспоминания перед верной смертью. Этих воспоминаний мне не хватало всю жизнь, и они всплыли только теперь, и будут одними из последних моих воспоминаний. Школа, незаконченный институт, разрушенные надежды, мореходка, война – это было недавно, но теперь отделено от меня миллионами лет, сжатыми в минутах, проведенных здесь, и сотнями метров глубины, навеки отрезавшей меня от всего того, что осталось в мире ином – на поверхности.
На той поверхности, о которой мне лучше забыть… Ее для меня уже не существует. Я никогда туда не вернусь.

Остался для меня лишь этот маленький кошмарный мирок, в котором вот-вот кончится кислород. Неизвестно, сколько я лежу в этой ужасной темноте, но скоро весь кошмар кончится. А конец кошмара не менее страшен: это смерть, неизвестность. Я не знаю, что будет потом, не знаю, как я буду жить после смерти и будет ли там что-то вообще, и от этого становится еще страшней.

Я не вижу остальных членов экипажа, но услышал, как один из них что-то громко простонал. Другой тихо произнес:
- Нам нельзя говорить. Много воздуха тратим.
Он так же негромко, и, должно быть, слабо, вздохнул.

Несчастные моряки! Я совсем забыл о них, погрузившись в воспоминания… Зачем, за что вы здесь, моряки? В чем вы виноваты? Виноват я: я был капитаном подлодки, я повел их в последний бой, и лишь я виноват в их смерти! Это я был ответственен за риск, это я заслуживаю всех страданий, которые сейчас обрушились на нас всех! Муки каждого члена экипажа надо обрушить на меня одного, ведь все случилось по моему просчету! Почему из-за меня погибнут они все?

Просто нашим властелином стало судно. С самого отплытия мы были его рабами. Как древний вождь, умерев, подлодка забрала в могилу и всех своих невольников. Конечно, здесь есть изрядная доля моей вины, вины тех, кто отправил нас в это море, вины тех, кто начал войну. Не будь лодки, не будь меня, не будь всех адмиралов и президентов, были бы живы все те, кто сейчас задыхается вместе со мной. И не только они. Скольких потерь можно было бы избежать, если бы не было ни государств, ни техники, ни политики! Я думал об этом очень долго, вслушивался в стоны и вздохи моряков, пока не пришло начало конца. Очень скоро мои мысли забились, как птицы в клетке, стали лихорадочными. Вместе с ними забилось и сердце.

Должно быть, все, что мы делаем, неправильно! У меня уже все кружится в голове, мое тело уже дрожит от холода, я выдыхаю клубы пара, испарина пропитала мою одежду, перед глазами мечутся петушиные хвосты. Дышу полной грудью, но кислорода так мало, что кажется, будто где-то в горле образовалась закупорка, мешающая дышать. Здесь душно, душно, душно!!! Но я продолжаю мыслить, потому что знаю – это последние мысли. И я схожу с ума от мысли о последних мыслях.

Мне хочется закричать на всю незатопленную часть лодки, что эта стальная тварь поглотила нас всех, и теперь погребла на дне морском, что это только я достоин находиться в этом аду, что война будет проклята навеки. Вот бы вынырнуть из лодки, чтобы тонны давления прорвали барабанные перепонки и раздавили мозг! Мне хочется забиться на этом холодном полу, разодрать ногтями горло, пообкусывать пальцы, но постепенно сумасшествие уступило место успокоению. Как от хлороформа…

Мне хочется дышать меньше и меньше, мне хочется оставить воздуха остальным людям, ни в чем не виновным, но я ощущаю, что они уже давно мертвы и покинули эту лодку, эту пучину, этот мир. Несчастные, погубленные в цвете лет войной, никто уже не разберет, кто из вас матрос, кто мичман, кто штурман, кто капитан, в конце концов… Вы уже мертвы и одинаково холодны. Ошибки и война погубили вас…

А я – последний живой на подлодке. Капитан всегда последним уходит с тонущего корабля. И я вдыхаю последние молекулы кислорода – того газа, который не имеет никакой цены на поверхности и так бесценен здесь, на дне… Это газ без цены, отнятый у меня. Страшно подумать, что будет, если чувство вины будет терзать меня и после смерти.
И я думаю, что однажды так погибнет и человечество – без надежды, в стальном гробу, во тьме, из-за просчетов и неудач, из-за войны, лишившись даже воздуха…

Да будет проклято все наше жалкое существование, если нас ждет такой конец! Никто не должен так умирать! Нет, этого не должно повториться, никогда!!! Наши жизни слишком хрупки, чтобы допускать такие вещи!

Должно быть, этот прескудный глоток воздуха – последний. Я зеваю, как рыба на берегу, а затем все исчезает… Капитан всегда уходит последним…

12-16 июня 2001г.