Не хватило

Внимание: Рассказ содержит ненормативную лексику. Если вы по моральным или каким-либо другим соображениям не приемлете использование подобных слов и выражений в художественной литературе или бытовой речи, просьба не читать данный текст. Спасибо.

Мне снилось, что Он пил вино в подъезде со шпаной…
(В. Кормильцев. «Наутилус Помпилиус»)

Я сидел на крыльце школы и ждал Андрея. Было около трёх часов дня, и на школьном дворе было пусто – все разошлись по домам. Только тётя Глаша пару раз выходила наружу, чтобы вылить грязно-мыльную воду из ведра на клумбу под директорским окном. На клумбе ничего не росло. Наверное, сочетание порошка «Лотос», хлорки и смытых тётей Глашей ученических плевков убивало всё живое, даже сорняки.
– Чего сидишь? – спросила она после очередного полива.
– Да так…
Она смотрела на меня, склонив голову и прищурившись. В одной её руке было пустое ведро, другую она вальяжно вытирала о серый халат.
– А чего не на работе? – спросила она, склонив голову на другой бок. – Или ты учишься где?
– Не-а.
– И не работаешь?
– Нет.
– А чего ж ты тут делаешь?
– Да так… Сижу.
– Вижу. Год, как школу кончил – ни работаешь, ни учишься. Чего в армию не забрали?
– Неохота.
– Ишь ты! Неохота! – возмутилась тётя Глаша.
– Я там никого не знаю. Что мне там делать?
– Ой, балбес! Ох, и балбес…
Тётя Глаша развернулась и пошла к дверям, повторяя на ходу сакраментальную фразу про мою балбесистость. Я закурил.
Было очень жарко, не по-сентябрьски. Я курил и чувствовал, как на моём лбу и груди медленно созревают капельки пота. Капелька сорвалась, покатилась по лбу вниз и застряла в брови. Я вытер её ладонью.
Пришла смска: «Щас буду». Я докурил, выбросил бычок на клумбу и подошёл к перилам. Вскоре из-за угла показалась огненно-рыжая башка Андрюхи. Он подошёл ко мне и протянул всю в веснушках руку, которую я пожал.
– Чё так долго?
– Та ну, бля, задержался.
Можно подумать, он что-то другое мог сказать.
– Чё делаешь?
– Тебя жду, – раздражённо ответил я. – Не видно, чё ли?
– А где Пархом?
– А я гребу, где Пархом? Чё звал-то?
Андрюха почесал репу.
– Да я спросить хотел…
– Ну?
Потом почесал подбородок.
– Хочешь сигарету?
– У меня есть, – ответил я.
– Хотел спросить кое-что про мотоцикл…
Ну, всё ясно… Я всё-таки взял у него сигарету и приготовился слушать.
– Короче, не заводится.
– А где вопрос?
Андрюха присел рядышком со мной на крыльцо.
– Не знаешь, в чём дело? А то я уже и зажигание проверил, и проводки чтоб не отходили…
– В общем, ты хочешь, чтобы я посмотрел…
– Ну, да, в общем.
– И починил.
– Не, ну… – опять почесал репу. Я последовал его примеру. Жарко. – Я ж не просто так.
– Ах, вот как! – удивился я. Это что-то новенькое! У Андрюхи что-то есть.
– Ну, чё, пойдём?
– Ну, пошли.
Честное слово, аж интересно стало.

* * *

– У тебя аккумулятор сел, дебил!
Андрюха, мать его так, опять почесал башку.
– Вот оно как…
– У тебя что, вши завелись?
Он сидел на полу перед мотоциклом и смотрел на меня снизу вверх – обиженный такой, смиренный.
– Нет, конечно.
– А чё ты всё время чешешься?
Он перестал чесаться.
– Ну, жарко.
Я закончил вытирать руки и бросил тряпку в угол.
– Неси своё «кое-что». И заодно аккумулятор забери, зарядишь дома.
– А чего ты хочешь?
– Тю, бля! Ты ж говорил, у тебя «кое-что» есть.
– Нет, – возразил Андрюха. – Я сказал, «не просто так». Я куплю тебе чего-нибудь.
– Ну, так и купи «что-нибудь». Но лучше «кое-что».
– Пива?
Я сел на пол возле Андрюхи.
– Можно и пива.
Андрюха убежал, а я расположился подле мотоцикла в позе турецкого султана. Жалко, что только пиво. Хотя я ничего и не чинил, просто увидел, что искры нет, и всё понял. Всё равно дома не хер было делать. Хоть пива выпью. Конечно, компания убогая – Андрюха и его старенький «Днепр». Но слово «халява» перевешивала все личностные недостатки Андрюхи. Даже то, что он дебил.
Аккумулятор, блин! Как можно было не догадаться?! Де-бил. Де-би-ли-ще!
Мы с «Днепром» находились в гараже папы Андрюхи, двери были открыты, и моему взору открывался прелестный вид андрюхиного двора, а также его окно на втором этаже. Под переполненными мусорными баками, среди обрывков использованной туалетной бумаги грелся на солнышке кот, а его шаромыжного вида сородич шлялся по мусору, торчавшему из бака и искал, чего пожрать. Вот в дверях подъезда появился прелестный мальчуган с помповой «воздушкой» и сразу же, с бедра зарядил шариком по котяре. Выстрел был неудачным, но котяра резво начал улепётывать на ближайшее дерево. Мальчуган с милым криком «Падла, застрелю на фиг!» принялся палить по листве.
А ведь кое-где листья начали желтеть… Скоро осень. Хотя по нынешней погоде этого не скажешь – глобальное потепление. Апокалипсис! Вернулся Андрюха.
– Чё так долго?
– Да так, задержался…
– А чё ты взял?
Андрюха вручил мне запотевшую бутылку «Жигуля».
– Жлоб.
– Да ладно! Пиво хорошее, сам хвалил недавно.
– Всё равно жлоб, – ответил я. – Мог бы и «Гинесс» взять.
– Ага, найду я тебе щас «Гинесс». Может, сразу – «Шато Марго»?
Мы позвенели бутылками и выпили по глотку. Пацан под деревом всё так же палил из воздушки, хотя кота там давно уже не было.
– Семён! – крикнул Андрюха. И тихо добавил. – ****ь… Прекрати орать!
Семён скромно удалился на поиски новой жертвы.
– Знаешь, что будет, если сделать коту клизму?
– ****ец будет, – ответил Андрюха.
– Будет катаклизма.
– Шутник, – покачал головой Андрюха.
Мы посидели немного молча, думая каждый о своём. Я – о том, какой Андрюха дебил, и как же, мать его так, жарко. Андрюха думал, наверное, о том же. Если он вообще по жизни иногда думает. Хотя, чем дальше, тем больше я в этом разубеждаюсь. Он вообще не думает, и сейчас, по видимому, у него в голове ни одной мысли. Хотя смотрит куда-то, пиво даже не пьёт.
– О чём думаешь, Дрон?
– Да так… Кое о чём.
– А-а-а, ясно… И где это кое-что?
– В кармане.
Я сел и уставился на Андрюху.
– Чего-чего?
– В кармане, говорю.
– Кое-что?
– Ну, да.
– Чего ж ты молчал?! Ну-ка, покажи.
Андрюха молча достал из кармана пакетик, показал мне. Натуральный корабль, сейчас поднимем паруса.
– Где взял? Только что ж не было.
– Да встретил во дворе одного малого, он мне по жизни должен был. Отдал.
– А это не хрень какая-то? – поинтересовался я. – Больно подозрительно…
– Не думаю, – ответил Андрюха. – Он, видать, у старшего брата с****ил.
– А кто у него старший брат?
Андрюха изобразил рогатое чудовище.
– На себе не показывай… Тогда всё, должно быть, настоящее. Только здесь на двоих многовато будет.
– Так я уже позвонил пацанам.
– Кому?
– Пархому там, Мишке…
– Лысому?
– Лысому, – кивнул Андрюха.
– Ну, так щас позажигаем! Дуй за минералкой!
– Так пиво ж есть.
Я обречённо вздохнул, давая понять Андрюхе, что он, как ни крути, всё-таки дебил.
– Бутылка, идиот.
– Пацаны принесут.
Ну, может, не совсем дебил…

* * *

Всё остальное случилось вечером.
Мы шли по улице – там, где уже закончились пятиэтажки, и начинался сквер, примыкающий к шахте. Нас было шестеро, и нам было весело. Пацаны взяли ещё литру водки, чтобы подкрепить одно удовольствие вторым. Да, ещё с нами были две тёлки – как зовут, не помню. Одна, кажется, была светленькая, другая – чёрненькая, обе – крашеные. Одна смеялась, как лошадь – это светленькая. Вторая… Ира. Точно – Ира! У Иры была татуировка на копчике, как у каждой второй девки – какая-то хрень с завитушками. Кельтская, что ли…
Мы шли, шли и нашли бревно – старое, иссохшееся. Вокруг него – бычки и смятые пивные банки. Девочки, то есть – тёлки, сели с Андрюхой и Пархомом на бревно. Я и Миша устроились перед бревном на корточках.
– Опа! – сказал, усаживаясь, Пархом. И все заржали.
– Жопа! – сказала светленькая.
Миша покатился по земле. У меня из глаз пошли слёзы, я подумал, что тону и встал, вытягивая шею кверху.
Я не тонул.
Пархом разлил водку по стаканам – посуды хватило на четыре порции. Сам решил пить из горла. Я, чтобы не отставать, тоже отказался от стакана. Он меня всегда немного раздражал, этот Пархом. Всегда весёлый, разговорчивый, со всеми сходится, душа компании. Рубаха-парень. А я всегда был в тени. Особенно в обществе таких, как он. Но я же тоже остроумный и рубаха и вообще. Просто с незнакомыми как-то не очень.
И мы выпили водку и запили какой-то гадостью. Девочки, конечно, прикончили всю запивку в момент.
– Ты дурной, – вдруг сказала мне Ира.
– Чего это? – спросил я.
– Просто дурной, – сказала она. – Посмотри мне в глаза.
Я и так смотрел ей в глаза. Очень красивые глаза, цвета кофе с молоком.
– Ты видишь в них свой ***?
– Нет, – ответил я.
– Ты не видишь в них свой ***? Разве?
Я опять посмотрел ей в глаза. Зрачки просто огромные, как две бездны, в которые выливается всё кофе с молоком из радужной оболочки. Бешеные глаза…
– Иди в ****у! – сказал я.
Глаза не изменились. Я захотел прокричать, что-то в оправдание, забрать свои слова обратно. Но она просто рассмеялась.
– Ты дурной! Ха-ха-ха-ха… Ты дурной страус. У тебя страус в кармане!
Она ещё долго смеялась, а мы пили водку. Запивали водкой. Светленькую стошнило прямо под ноги. Мишка вовремя отскочил.
Пархом уложил её рядом, прямо на землю, и мы продолжили.
Мы – пацаны – понемножку отходили. Только пьянели от водки, но это не страшно. Иру рубило по-чёрному.
Она вцепилась Пархому в волосы, тот никак не мог её отцепить, потом ударил в живот. Она упала и согнулась, но вскоре поднялась, как ни в чём не бывало.
– А нас не загребут менты? – спросила она. И переспросила ещё раз сорок.
Пархом тихо сказал что-то Мише, тот кивнул и наклонился ко мне.
– Пора с этим кончать.
– В смысле? – не понял я.
– Съёбывать давай.
– А девки как же? Им же торба.
– Ну и *** с ними.
– Давай подождём. Может, у них деньги есть.
– А у нас больше нету? – спросил Миша, приподняв брови.
Риторический вопрос.
Становилось совсем темно. Я с трудом различал силуэты машин на дороге, видел только проплывающие фары. Влажный и тягучий воздух постепенно пропитывался металлическим холодом. У меня замёрз нос и уши. Нестерпимо хотелось жрать. Ел бы жёлуди, да только здесь кругом клёны.
Ира решила рассказать другую свою мысль про ментов.
– А меня мент лапал, – и обвела взглядом всех, даже отрубившуюся светленькую.
Мы молчали. Только Пархом засмеялся. Но и он как-то нормально хохотал, по-пьяному.
– Хочешь, покажу? – спросила она почему-то меня.
Я не знал, что ответить. Она деловито расстегнула кофточку, под ней был чёрный кружевной лиф. Большая грудь.
– Видишь, гы-гы, рука мента осталась? – она тыкала пальцем в свою грудь. – Видишь, рука? Видишь?... Видишь – рука… видишь… рука… видишь – рука… рука… видишь…
– Спрячь сиськи, дура! – сказал Пархом.
– Ты сам мент! – закричала Ира. – Это ты меня лапал.
– Каждого рубит по-своему, – сказал Пархом мне и Мише.
А Андрюха с восторгом на лице вытаращился на женскую грудь, словно пытался запомнить её во всех деталях, чтобы потом лучше дрочить было. Я поднял с земли ирыну кофту и попытался накинуть ей на плечи.
– Сука, выеби меня мент! – Ира бесновалась под моими руками. Даже с самыми большими натяжками я бы не сказал, что она сейчас прикумаренная, что ей сейчас легко и весело. Если бы я её не держал, она, наверное, попыталась бы убить Пархома. Если бы держал не так крепко, попыталась бы убить меня.
– Сука! Пидор ментовский! Выеби меня! Давай, чего зыришь, уебан конченый!
Пархом молча смотрел на неё исподлобья, я молча держал её, Андрюха тихо бормотал:
– Ну ни *** себе…
Мишка просто курил, и ему было на всех нас насрать.
Потом очнулась светленькая и стала требовать, чтобы я прекратил насиловать Иру. Ира орала на весь парк «Мент, выеби меня». Это хорошо, что у нас здесь менты по ночам из дому не выходят. А то пришли бы и...
– Мне это всё надоело, – сказал я. – Андрюха, уводи их на хер!
– А чё я?
– А чьи это, ****ь, подрыги? – спросил Пархом.
Андрей с обиженным видом стал уговаривать тёлок свалить.
– Выеби, мент… рука мента… менты кругом, выебите меня… рука здесь… руками... отстой… отстой… отстой… – бормотала Ира. Светленькая была менее подвижна, но более адекватна. Андрей попрощался и утащил их обеих практически на своём горбу.

* * *
Водка, как и положено водке скоро кончилась. Денег ни у кого не было.
– Надо достать лавандос, – сказал Пархом.
Мы с Мишкой молчали. Пархом долго смотрел на нас, потом повторил:
– Надо достать, вашу мать, лавандос.
И мы пошли.
Сами не знали, куда идём. Так, просто гуляли под деревьями, пинали пустые бутылки. Был глубокий вечер.
Вдруг Пархом увидел невдалеке что-то и начал показывать нам. Я тоже увидел – тусклый сигаретный огонёк, чуть подрагивающий. Значит, кто-то идёт к нам.
– Пошли, – скомандовал нам Пархом.
И мы с Мишей, как бараны, пошли за ним. А что было ещё делать? Идти домой полупьяным и полуукуренным?
На тропинке по мере приближения вырисовывался силуэт человека. Вскоре стало понятно, что это обыкновенный шахтёр, возвращающийся со смены. Таких – сотни тут ходят. В руке, как всегда, истёртый до белизны пакет «Springfield», в зубах сигарета. Сам, понятно, слегка навеселе, что в переводе с шахтёрского – добряче вмазанный. Домой идёт, к семье.
Мы сблизились и перегородили ему дорогу. На руке, в которой была сигарета, я заметил толстое, ещё совковое обручальное кольцо.
– Дядя, дай закурить, – сказал Пархом.
Не попросил, а именно сказал. Это такая традиция начинать переговоры по вытребованию денег.
Дядя удивлённо посмотрел на нас, нащупывая осоловевшими глазами фокус, полез в карман.
– На, – сказал он, протягивая Пархому пачку чего-то красного.
Пархом прикурил, затянулся, выпустил дым и пару колечек – одно в другое. Так я тоже не умел.
– Дядя, а ты добрый? – спросил Пархом.
– А тебе какое дело? – поинтересовался дядя.
– Дашь денег, дядя?
Дядя промолчал. Потом двинулся вперёд, выставив плечо, и пытаясь протиснуться мимо нас. Не получилось – Пархом подставил под его плечо свою грудь.
– Дай пройти, – сказал шахтёр.
– А денег дашь? – спросил Пархом. – Нам много не надо. Всего пятёрик.
– Пошёл ты, сопляк! – сказал дядя.
– Не хами, – подключился Миша.
– И ты пошёл! – дядя за словом в карман не лез. – Ходют тут мудаки всякие, делать им не хер.
Пархом начал сердиться.
– Ты за базаром-то следи! Мы к тебе по-хорошему подошли.
– А пошли вы в жопу, уроды! И не таких ломал!
– Чё ты с ним?.. – удивился Миша.
И ударил шахтёра в живот. Дальше всё было очень быстро.
Тот согнулся, но не упал. Сильный был, хоть и пьяный. Шагнул назад и, выпрямляясь, двинул пакетом Мишу по подбородку, снизу вверх. В пакете, видимо, была пустая банка, в которую утром жена шахтёра укладывала макароны с яичницей. Зазвенело стекло, и по мишиной груди и шее заструилась кровь.
Пархом, наконец-то, очухался и зарядил со всей своей дури дяде в лицо. Тот зашатался и, загребая воздух руками, упал навзничь.
Озверевший от вида своей крови, Миша подскочил к шахтёру и начал бить его ногами – в живот, спину, по голове. Дядя отчаянно пытался закрываться от тяжелых ботинок руками, потом руки повисли как тряпки и легли на землю.
И тогда, среди глухого чавканья ударов я услышал страшные звуки. Я услышал, как шахтёр плачет. Я, сидя на земле и наблюдая бойню, не попытался предотвратить драку, а просто думал: «О чём он сейчас думает?». Мне было интересно именно это. Он плакал – наверное, думал о детях. Или о жене. Или о матери. Судя по годам, ему сорок пять или около того, значит, должна быть мать.
В это время Пархом поднял пакет, нашёл там осколки банки и быстро со всем покончил. Схватив здоровенный кусок стекла, он упал перед шахтёром на колени и ударил его осколком в шею. Что-то забулькало. Потом ещё раз, и ещё, и ещё, и ещё, и ещё… И бил, бил, бил, бил, бил…
Потом всё прекратилось. Они сидели на траве и тяжело дышали, у обоих руки были в крови. В влажном воздухе висела свинцом тишина. Я встал, подошёл к шахтёру – он лежал лицом вниз, мёртвый. Мёртвый. У меня закружилась голова.
– Фух, бля! Устал.
Это подал голос Пархом. Миша вытирал носовым платком кровь с рук. Пархом встал, подошёл к трупу и начал рыться в карманах.
– ****ь! Сука! Пидарас ****ый, на ***! Уебище конченое!
– Что там? – спросил Миша.
Пархом поднял руку с бумажками.
– Всего три рубля!
– Три гривны? – спросил Миша. – Ну, ладно. Пошли на рынок. Может, кого встретим, дозаймем.
И мы просто встали и просто пошли на рынок. Но на водку не хватило и все разошлись по домам.
А через день пришла милиция.