Трактат о пользе курения и бухалова. Мой путь в литературу

Все говорят, что курить, пить алкоголь и пыхать ганжу - вредно для здоровья и личности. Но существуют и альтернативные мнения. Одно из них было высказано в моем школьном сочинении по литературе в девятом классе.
Я приведу его здесь без купюр, с сохранением орфографии и пунктуации оригинала.

«Ессь такой харошый анек пра Вовачку™, кагда сначало чирвика суваютъ ф банку с тобоком ис сегарет и он сцуко дохнит, патом ф стапаррь с вадярой и он абратна сцуко дохнит, а патом ф стокан с яиццом, и он сцуко живьйот и тасчицца, как Жакомо Казаноффо ф гореме Бухарскава Имира. И типо вывадъ: есле, мля, нипитть и никурить, то в яиццах завидуцца черффи.

Но эта канешна аникдотъ, хатя смишной сцуко, а так любой граматный кексъ з тримя классыми абразаваня знаит, што питть и куритть – здарофью вридить. Аднака этим тезесом них ни исчервываицца глубина траблемы.

Патамушто этот миръ вилик и многагранин и гаразда слажнее чем мы превыкли думать што фсё знаим пра ниво, а видь даже самые башкавитые галавастики ат науки них пра ниво низнаютъ, как сказал Вильям Шикспёр своему другу Хоратио (первыйнах).

Более таво, этот миръ так обширян, причем по самое ни балуйся и па фсем трубам, што мы в ньом явно Ниаднинах. Это ясно как божий день, каторый рискует привратицца в аццкую ночч для нас, если мы не осознаем этот фактъ.

И не надо думать, будто в этай голактеке кроми нас ессь толька богаизбранные лыцыри жыдаи, да имперские пиндасы ф ухоснах шлемах из пиндосавсково футбола, да Жаба Хатчъ, как ашибачна счеталась в семидесятые годы.

Как риальна осведомленный ф теме рулевой контрагентъ Нашенской Абаронной Хунты (сокрасчонно – НАХ), я мог бы засвитить тысичи других цывылизацый, каторые время ат времени вылизают на прасторы голактеки. Но я этаво делать не буду, патомушта это сачэненее, а ни инциклапедея фсякой инапланетной флоры и шушеры.

Зато я паведаю праввду пра самых лютыхх ахтунгофф из всехъ – интрудеров-брейнфаккеров. Эта жжжуткие мрази бес вкуса бес цвета бес запаха, б/п, и бес тела вааще. Типа, инергитические ссучности, леветируюсчие ф семи измирениях сразу, так што фиг засичош, с какой стараны эти аццкие ахтунги на тибя набросяцца. А когда набросяцца – они сразу присасываюцца к мозгу и бирут под кантроль центр, атветственный за обнаружение интрудеров-брейнфаккеров. Поэтому они ваще ни абнаруживаюцца, и чилавек ходит и ни знает, што у ниго в башке окопалась инапланетная контра, каторая канкретно факает ево мозгъ и рулит каждым ево шагом, заведома неверным. Ужоснах!

Тут надо сделать адно нифигова важное уточнение. Интрудеры уважают только здаровое тело и мазги бесшызы, типо, деффственна чистые. Как у Майка Таиссана, скажем, у каторого под ево лабковыми валасами афро-пиндосовскова бразера-ниггера давно живьот интрудер. И дает подлые саветы, типо «давай ейо тово» или «давай сожрьом это ухо». А устоять – невазможно, млин. Абыдна. Главнае – такая пичальная судьба можит пастигнуть па каждаму из нас, а ни только афра-пиндософскихъ бразерофф-ниггерафф.

И вот штобы не случилось такой жжжуткай фигни, лучший выбар абороны сваей крыши – самому уфигачить свой аргонизм олкоголем, некотином, фсякой онашой и ганжубасой, а есчо лучше – штоп сапсем крышу сорвало нах и унесло фдаль и штоп интрудер ее ваще искать запарилсо. Тагда ему некуда будит пускать свои острые кохти и остральные корне. И он, сцуко, сдохнит с таски, как тот чирффяк ф водовке з тобаком.

Паэтаму хотя питть и куритть пративно и вредно, но нада. Как гавариццо, ис двух злофф выберают то, каторое оставляит выбар. Эта как ф старину травили блудную трипанему сифелеса прививкой с малерией, и это было лютайа жжесть, но оно памогало, и даже хтота отхватил Ноблиновскую премею за эту палезную иннавацею мидитцины.

Канецъ»

Эту фишку, про потраву сифона малярией – я вычитал в энциклопедиях, которыми меня с детства обкладывала матушка, доктор-«педофил». И решил заюзать эту научную истину в своем сочинении, для большей убедительности и литературности.

Сдав тетрадку, я ждал реакции с замиранием сердца, запотеванием яиц и едва сдерживая ржач. Это сочинение на вольную тему – было вроде как знакомство с «электоратом». Это был первый урок лит-ры с новой маэстрой Екатериной Николаевной, которая была такая же «Николаевна», как я «Святославович», потому что она только-только сиганула в наш пафосный Лицей из пед-питомника и было ей немного за двадцатник.

И ее грациозная фигурка дышала такой утонченной женственностью, что, конечно, я, как и любой другой нормальный мучачо класса, был преисполнен естественного и страстного желания: нипадецки выебать новую училку. Или хотя бы - падецки заебать ее до полного «низведения и курощения», если она окажется занудой и сама пойдет выябываться.

Екатерина Николаева шла по проходу меж рядов парт и раздавала тетради в том же порядке, в каком собрала вчера. Из этого можно было сделать вывод, что она нефигово уверена в своей педантичности. И раздавала – молча, без комментариев. Из чего вообще нельзя было сделать никаких выводов.

Когда она поравнялась со мной, все замерли в таком напряжении, что искровыми разрядами из навостренных ушей посшибало последних осенних мух и установилась полная тишина. Все были, в общих чертах, в курсе моего «откровения галактического масштаба» - и все предвкушали сцену моей моральной кастрации прямо в классе.

Екатерина Николаевна сверилась еще раз с именем на обложке тетради, потом внимательно просканировала меня сквозь свои «хамелеоны» (бывает, что тётку нисколько не портят очки, а скорее украшают) и буднично молвила:

- Александр Пушистый, значит? Да, не без того…

И протянула тетрадь. Я не сразу и не совсем просек смысл ее глубокого комментса, и потому, прикрывшись от навалившихся со всех сторон завидущих глаз, заценил ее «рецку». Буквально там значилось такое:

Летиротура – зачот, пятьнах
Рускиязык – сайдет, четыренах
Олбанцкий – низачот, колнах. Вокаблинбуляр не ф тему, многга ни тех букаф. Учи ысчо.

Обсчий выват: креатифф нормаль, б/п, но – А/М :)))

Дальше было приписано уже по-человечески:

«Оценка – 5/4.
P-s.: Настоятельно желала бы узнать уважаемого автора поближе. С этой целью – свести знакомство с кем-либо из старших представителей фамилии. Сегодня. До 19-00 в этом кабинете»

Я мысленно хмыкнул. Я предполагал, что со мной возжелают познакомиться поближе. В том числе – через старших представителей фамилии. И у меня был на примете такой представитель. Братец Лёша. Как раз тот кекс, чтобы самая строгая маэстра сходу уверилась: я – просто паинька, и это надо ценить.

Но вот чего я никак не мог предполагать: Екатерина Николаевна уже имела счастье пересекаться с Братцем Лёшей лет так шесть назад, потому что Москва, оказывается, не такой уж большой город.

Они с Лёхой примерно одного возраста, и в той отвязной тинейджерской тусе Екатерину Николаевну уж точно никто не величал Екатериной Николаевной. Замечу, знакомство с Братцем Лешей обычно оставляет глубокий след в нежной женской душе. Такое не изгладится за шесть лет, и даже за шесть юрских периодов.

Вечером, ближе к полуночи, Лёха, вернувшись со стрелки в Лицее, где была раскрыта тема моего креатива и ряд других тем, попросил меня: «Саш, принеси, пожалуйста, из пыточного подвала нашу плаху-колобаху».

Я послушно спустился в пыточный подвал и приволок нашу плаху-колобаху. Взгромоздил ее на гранитное надгробье моего детства, и возложил свою покаянную голову на предназначенную для это выемку. Лёха, как всегда нетопропливо, но сноровисто, в пару тройку ударов молотка приколотил полусотеннными гвоздями мочки моих ушей. Потом взял меня за подбородок, с нежностью автопогрузчика, и проникновенно заглянул в глаза. Взор его был задумчивый и чуточку томный, изобличающий основательность и плодотворность их, с Екатериной Николаевной, общения.

- Прогон, чыста, реальный. Заценил, - похвалил мой хранитель и наставник на тернистом жизненном пути. – Но упаси тебя бог почуять, блин, безнаказанность, или того, блин, хуже – вседозволенность. И начать доставать Катюх… Екатерину Николаевну. А тем более - трындеть перед своей пацанвой про что не надо, что там тебе приглючилось, в силу твоей, блин, извращенности, про нашу с ней беседу …

Тут я попытался возразить, что ничего такого даже не подумал, про то как у них там с Лехой было, а потому…
 – тут Лёха поймал мой язык, немилосердно вытянул, сделав из меня подобие хамелеона – и тоже прибил кончик языка к осиновой чурке. Обычно для этой цели он использовал гвозди-сороковки, но сейчас, кажется, он был настроен особенно сурово и потому загнал аж сотку.

Замечу, все это Леха делал морально и астрально, одною лишь силой мысли, явленной в его турбо-лазерном взоре. Потому что он – реально лыцарь жыдай, по совместительству - криминальный авторитет и мощный годфазер Леша Белый (чтобы понять эту шутку – надо его видеть; а чтобы понять, что это не шутка – знать). :))
 И вот, приколотив к осине все мои возражения, он продолжил воспитательную беседу:

- Будешь обижать Екатерину Николаевну – и клянусь Кецолькоатлем, ты этот свой трактат, блин, выведешь брюхом по песку Люберецкого карьера, слово в слово, буква за буквой. Как, чыста, рисунки инков в долине Наска. На страх интрудерам-брэйнфаккерам, чтоб сверху смотрели и содрогались, нах!

Лёха рас****яй экстраординарный, но в делах, затрагивающих честь дамы, он слов на ветер не бросает. Он, скорее, прах обидчиков на ветер бросает.

Поэтому я вострепетал – и с тех пор стал дружить с литературой.