Песни на набережной

Песни на набережной

Она поёт, как богиня. Сильный, чарующий голос, на который сходятся отдыхающие со всей набережной. В заведении, где мы поём, всегда аншлаг, столики заказываются заранее и администратор хорошо зарабатывает, продавая несколько резервных мест. В этом кабаке самые высокие цены на набережной, но людей это не останавливает, они готовы заплатить, чтобы послушать нас. Мы с ней чередуемся, пара песен за ней, пара за мной, потом инструменталка. Под занавес мы поём одну-две песни дуэтом и это настоящее чудо. Лучшего дуэта вам не сыскать по всему Крыму. Я чувствую это, я так выкладываюсь, когда пою, что зрители начинают плакать и вздыхать от избытка чувств. Особенно зрительницы, мой баритон действует на них чарующе, каждый вечер несколько женщин ждут, когда я закончу петь, чтобы встретиться со мной. Я могу выбирать и я выбираю, хотя думаю не о них. Я думаю о ней, моей прекрасной Оксане о её голосе, похожем на вечернее море, спокойное, теплоё, влекущее. Я люблю её, люблю по настоящему, поэтому мой голос в дуэте приобретает такую силу и страсть. Когда мы поём, я практически овладеваю ей и она вовсе не против, мы соединяемся с ней в порыве страсти, но лишь на несколько мгновений. Как только песня заканчивается, она становится далёкой и чужой.
Оксанка, за её голос мужчины готовы отдать многое, у неё кучи поклонников, но она не обращает внимания на них. После выступления она идёт на набережную, к этому ничтожеству. Я даже не знаю, как его зовут. Какое-то чмо, неспособное ни на что иное, кроме как собирать деньги за пользование телескопом. Он зазывает всех желающих посмотреть на звёзды, без конца повторяет какие-то астрологические глупости, обещает показать невиданное, путается в созвездиях и внимательно следит за временем. Три рубля минута. С трех рублей ему достается едва ли пятая часть, всё остальное идёт хозяину телескопа. Он зарабатывает мало, но смотрит на Оксану по-хозяйски. И она сидит рядом с ним, терпеливо ждёт, пока набережная опустеет. Тогда чмо уносит телескоп, они идут в ночной магазин, где покупают варёной колбасы и водки. Это чмо плохо настолько, что крымской ночью пьёт водку. И Оксана пьёт с ним.
Не знаю, что она в нём нашла. Это загадка женской души. Ладно, что он не имеет ни голоса, ни слуха. Пусть он не слишком красив и редко моет голову. Но он даже в постели слаб, я видел их занимающимися любовью прямо на пляже и я могу сказать, что он не продержался и трёх минут. Слабак. Но она ходит за ним, подкармливает его в облачные вечера, когда неба не видно сквозь тучи и телескоп никому не интересен. Неужели она не видит, кто он и какова его цена? Неужели она не понимает, отчего я так хорошо пою с ней? Так может петь только влюблённый человек. в каждом повороте моего голоса звучит любовь к ней и она, когда поёт, вроде бы чувствует это и отвечает мне. Но едва песня заканчивается, как Оксана делается равнодушной, поглядывает на часы, нетерпеливо ожидая, когда же можно пойти к своему звездочету.
Я злюсь, я нервничаю, я не понимаю её выбор. Потом что я красивее его, умнее, чувственнее, я прекрасно пою и я люблю её! Он нет, он не любит её, это видно по всему. Он просто рад, что так хорошо устроился этим летом. А Оксана, будто не замечает этого. Неужели она ослеплена? Чем? Этим ничтожеством? Странный мир, непонятный мир. Чтобы забыться, я ухожу с одной из своих поклонниц. После моего пения они ждут меня, разомлевшие и осоловевшие. Они хотят меня, желают меня и отдаются мне с такой страстью, какую вряд ли кто ещё будил в них. Обычно это женщины между тридцатью и сорока, уже повидавшие жизнь и разбирающиеся в ней. Те, кто помоложе, они ещё не понимают магии моего голоса, которая проходит мимо них. Хотя бывают и исключения. Эти курортные романы быстры, чаще всего дело ограничивается одной ночью, я даю этим женщинам самое яркое воспоминание отдыха, а они помогают мне забыть неприятные мысли об Оксане.
Я никогда не остаюсь ночевать в чужом номере, всегда возвращаюсь к себе и засыпаю уже под утро. Просыпаюсь после обеда, в самую жару. Принимаю холодный душ, иду поесть, потом прихожу на площадку для репетиции. Обычно час-два мы повторяем репертуар, после чего я иду на пляж. Немного загораю, плаваю. К шести мы начинаем играть, я выхожу на сцену свежим и полным сил. Я смотрю на Оксану и зажигаюсь страстью, я начинаю петь и посетители слетаются на мой голос словно пчёлы на мёд. С той поры, как мы начали петь, наш хозяин повысил цены в два раза, но от желающих нет отбоя. Хозяин гребёт деньги лопатой и хорошо платит нам. Понимает, что если мы уедем, то его кабак враз потеряет клиентов. Ходит вокруг нас на мягких лапках, убеждает остаться и на осень. Я не хочу оставаться, осенний Крым похож на площадь после праздника – много мусора и мало людей. Самое позднее в сентябре я уеду. Уеду с ней. Пусть она об этом ещё не знает.
Я серьёзный человек. И я не только хорошо пою, я ещё и привык добиваться поставленных целей. Она не смотрит на меня, не замечает мёд моего голоса во время песен, не слышит как бьётся моё сердце. Пусть. Но все меняется и люди меняются. Однажды после выступления я иду на причал. Там меня ждёт человек, я даю ему деньги, немного, свой дневной заработок, включая песни по заказу.
- Пусть он просто исчезнет и никогда больше не появляется здесь.
- Ты хочешь, чтобы я замочил его?
- Я хочу, чтобы его тут не было, а там уж твоё дело.
- Я его припугну.
- Чтобы завтра вечером его не было на набережной.
- Не будет.
Следующим вечером я пою, как бог. Не знаю, какое каменное сердце нужно иметь, чтобы не услышать мою страсть, не растаять от моей нежности, не задрожать от моей любви. Оксана смотрит на набережную. Телескоп уже стоит там, но возле телескопа другой человек. Он куда лучше работает с публикой, к нему стоит очередь, молодец. Я уважаю людей, которые хорошо делают своё дело. Однажды в Ивано-Франковске я дал пятьдесят рублей дворнику. За то, что тот подметал улицу с усердием и знанием дела, а на его лице светилось счастье от хорошо исполняемой работы.
Её голос начинает чуть дрожать. Она предчувствует недоброе, но ещё надеется. Эта её надежда растекается в песнях, задевает и тревожит. Я вижу мужские взгляды, устремлённые на неё. И вижу их мечту, о том, чтобы её надежда был кто-то из них. Это волшебство голоса. Если глянуть в зал, то можно увидеть там женщин куда красивее, чем она, но вызывает ли хоть кто-то из них такое желание? Нет. Она богиня, она волнует сердца, она заставляет нервно сглатывать слюну. Она прекрасна, я чувствую себя так, будто на спине у меня выросли крылья. Моя очередь петь и я пою, стремлюсь достучаться до её сердца, открыть её глаза, разбередить душу. Услышь меня, услышь мою любовь и страсть, забудь о том ничтожестве, думай о том, кто изливает тебе в песне всю свою душу!
За столиком слышны всхлипы, женщины растоплены моим голосом, весь зал срывается бурными аплодисментами, когда я заканчиваю. Вот подходит мужчина, крупный загорелый, видимо еврей. Я видел его на нудистком пляже, он обрезан. Здесь он с молодой любовницей. И он заказывает песню для нею. Конечно же Ободзинский, кто ещё мог так петь о любви! Человек суёт мне свёрнутую купюру, я не смотрю сколько там денег, я выше этого да и не было ещё случая, чтобы люди давали мне денег меньше, чем я рассчитывал.
Смотрю на Оксану, напитываюсь чувствами, про любовь нужно петь любя, тогда получается, так как надо. Пусть Оксана смотрит на набережную, пусть тревожиться, скоро я успокою её, заставлю забыть об этом несчастном звездочете, которые не стоил даже её взгляда. Я говорю музыкантам песню, барабанщик начинает отсчёт, понеслась.
И я пою, возможно, это моя лучшая песня в этом сезоне. Лучшая не потому, что слушатель хорошо заплатил мне, лучшая потому, что я люблю Оксану. Она стоит у меня перед глазами, она делает мой голос таким медоточивым и волнующим, она даёт мне тот накал чувств, который я выплёскиваю на своих слушателей. Волна моего голоса накрывает людей, окутывает их, переносит в другую реальность. Благодаря моему голосу мужчины говорят своим женщинам о любви так, как никогда не могли бы сказать сами. Конечно, я немного преувеличиваю, потому что в летнем Крыму немного любви, здесь царит похоть, но и она становится чище и краше благодаря моим песням.
Снова бурные аплодисменты, мне кричать браво, мне дарят цветы, дарят цветы!, а ведь это не принято для ресторанных музыкантов. Оркестр начинает играть рок-н-ролл, чтобы сменить настроение, я ухожу со сцены в гримёрку, чтобы поменять рубашку. Всё ещё душно, я вспотел, хочется принять душ, но максимум что я могу себе позволить – это свежая рубашка. Одеваю её, слышу, как приоткрывается дверь. Я не оборачиваюсь, я знаю, что это кто-то из самых нетерпеливых поклонниц. Смотрю в зеркало, поправляю свою причёску – у меня роскошные каштановые волосы с казацким чубом, видимо доставшимся по наследству от прадедушки, бывшего одним из атаманов Всевеликого войска Донского. Слышу, как ловкие пальцы расстёгивают пуговицы на ширинке, как сильные губы принимаются за работу. Я смотрю в зеркало, одной рукой держусь за столик, а другой глажу волосы прекрасной незнакомки. Которая знает своё дела, то будоражит, то успокаивает, не гонит лошадей, растягивая удовольствие. И случайно выходит так, что оргазм у меня случается в тот момент, когда на сцене поёт Оксанка. Я скрежещу зубами, чтобы не закричать и чувствую стон внизу. Ей там тоже хорошо. Я остаюсь, поклонница выходит, протираю салфеткой член, застёгиваю брюки и возвращаюсь на сцену. Успел уже вспотеть, но не возвращаться же второй раз.
Притом моя очередь петь, я выхожу к микрофону, пою "Вечер трудного дня", смотрю в зал, пытаюсь определить, кто приходил ко мне в гримёрку. У неё короткие волосы и чувственный рот, есть несколько кандидаток, но так вот, с налёту, определить трудно. Я улыбаюсь им всем, я пою им всем, но главное я пою ей, царице ночи, райскому голосу, морю моей любви, Оксане, которая так встревожена, которая побежала бы на набережную, если бы не трудовая дисциплина. Я вижу её смятение и оно только усиливает мои чувства. Едва не сбиваюсь на кошачьи интонации, в данном случае не совсем уместные. Это всё-таки "Битлз", группа эмоциональная, но достаточно чопорная.
Куда лучше Серов, "Выдумать, хочу тебя я выдумать"! Все понимают что глагол здесь другой и эта прямота в высказывании желаний подкупает, тем более, что я выхожу на такие тембра, при которых у дам практически нет возможности отказаться. Я томно прикрываю глаза, вижу мою певицу и повторяю "Выдумать, хочу тебя я выдумать", я действительно хочу, я вкладываю в песню всю свою нерастраченную нежность, которую храню для моей принцессы. Зал будто замирает, после этой песни несколько парочек уйдёт, обязательно уйдёт, не в силах больше терпеть свои желания. А ведь здесь серьёзная публика, всё-таки военный санаторий, по большей части начальники из силовых структур, люди сдержанные и спокойные, но как говорил мне один восторженный критик: "Твой голос может даже из камня высечь слезу, а из дерева пламень!". Люблю, когда люди красиво выражаются. "Выдумать, хочу тебя я выдумать!", я так думаю тебя моя принцесса, очень сильно думаю, ты стоишь у меня перед глазами, я раздеваю тебя, ласкаю, а потом думаю, думаю, думаю, думаю!
Кажется, я кончил. Хорошо, что у меня чёрные штаны и рубашка на выпуск. Что же делает с людьми любовь! Милая моя, не смотри на набережную, забудь о ней, сбрось пелену с глаз и ушей, открой своё сердце моим чувствам! Посмотри на глаза публики! Посмотри на этот лихорадочный блеск, а ведь я пел не для них, я пел для тебя! Но она всё смотрит на набережную, потом начинает выдумывать про головную боль. Я настаиваю на продолжении выступления. Мы же профессионалы. И она остается, она поёт, гораздо хуже, чем может, но публика ошеломлена моим триумфом, под впечатлением не видит особой разницы. Две песни Оксаны, потом интрументалки, за это время я успеваю сменить брюки и вернуться к нашему дуэту. Она начинает плохо, она мыслями на набережной, она думает о своём звездочете, но я не так прост, чтобы опустить руки. Я обступаю её своим голосом, я начинаю предварительные ласки, я наращиваю темп и она не может этого не замечать, она откликается, она начинает петь иначе и наши голоса начинают сливаться в борьбе-страсти, растекаться по тёмной и томной набережной, туманом расходиться на осоловевшим морем. Зрители замерли, они ничего не едят и не пьют, они только слушают, тонут в наших чувствах захлёбываются в моей любви. Оксана играет, но ведь каждая игра на определённом этапе может перестать быть игрой. Я знаю, что когда-нибудь, очень скоро, она поймёт, что у нас всё по-настоящему, я займу место звездочёта в её сердце, займу!
Я преисполнен радости и предвкушения счастья, я пою так, что сам себе удивляюсь и когда песня заканчивается, то настаёт тишина, несколько секунд оглушительной тишины, пока зрители приходят в себя и подымают руки для овации. Они хлопают несколько минут. К сцене подходит растроганный мужчина, крупный, с волевым лицом, явно большой начальник, суёт мне деньги, хлопает по плечу и говорит, что ничего подобного не слышал, что…. Ему трудно говорить, не находит нужных слов, просто жмёт мою руку и говорит "Спасибо, брат!". Мы должны были петь ещё пятнадцать минут, но понимаем, что выдали пик и дальше петь сегодня не имеет смысла. Публика хлопает, метаются официанты, принимая заказы, после такого шторма чувств, люди хотят выпить и закусить, музыканты собирают аппаратуру, я ухожу в гримёрку, сажусь на стул и отдыхаю. Устал, я выдавил из себя практически всё и чувствую большую эмоциональную опустошенность. Собираю вещи и иду в своей номер. Хозяин ресторана снимает мне и Оксане отдельные номера. Все остальные музыканты вынуждены снимать жильё самостоятельно, где-то в Партените, этом странном посёлке, состоящем исключительно из многоэтажен. Мне не надо долго идти. Аллея, громада Медведь-горы, нависающая слева. Медленно подымаюсь от набережной, подхожу к корпусу, вызываю лифт, еду. В коридоре мелькает какая-то тень, я так устал, что даже не пугаюсь.
- Поехали со мной.
- Куда?
- Я хочу, чтобы ты мне спел.
- Я устал.
- Я оживлю тебя.
Кажется это она, та, что приходила сегодня в гримерку. В коридоре плохое освещение, я вижу только ее тень, я отрицательно качаю головой, потому что устал и не в моих правилах пускаться в рискованные приключения. Она прижимается ко мне и целует. Эта девочка умеет оживлять мужчин. Берёт меня за руку и я иду с ней. Выходим из корпуса, идём на набережную, сворачиваем к причалу.
- Я не буду петь на причале.
С владельцем ресторана у нас договор, что я не могу петь в людных местах.
- Ты будешь петь в море.
Замечаю небольшую яхту. Спускаемся по трапу.
- Капитан, отчаливаем!
Она говорит команду голосом, привыкшим к беспрекословному подчинению. Сама ведёт меня в каюту. Предлагает выпить, я отказываюсь.
- Алкоголь губителен для моих связок.
Рассматриваю её. Очаровательная блондинка, прекрасный зад, а какие груди. Слышу как шумит мотор яхты.
- Когда ты сегодня пел, я кончила.
- Я тоже.
- Я давно уже не кончала.
- Тебе нравится мой голос?
- Я хочу, чтобы ты трахал меня и пел.
- Хорошо, королева. Только мое пение не должны слышать с набережной.
Она улыбается и наливает себе в стакан виски, выпивает одним махом.
- Никто не услышит твоего пения, кроме меня. Сейчас мы выплывем за Медведь-гору и станем на якорь в безлюдной бухте.
- Мне будет трудно ждать этой бухты, ты слишком красива.
- Напой мне что-нибудь. Тихонько.
Я начинаю петь и вижу, как она млеет. Мы не дожидаемся бухты, мы ложимся на шикарную кровать, девушка сверху, она пляшет на мне, а я пою. Мне хорошо, но то, что делается с ней, не поддаётся описанию. Женщины со мной часто кончают, но боюсь, что так хорошо, как этой, не было никому. Она падает с меня, едва не теряя сознания, несколько минут лежит молча, потом говорит, что у неё ничего подобного не было. Она берёт в руку мой член.
- Большой.
- Это знак.
- Что?
- Знак. Большой член знак таланта. Человек пишет отличные картины или стихи, финансист от Бога или прекрасный футболист. Большой член свидетельство неординарности человека. У всех посредственных людей маленький член. Они может и неплохие люди, но они ничтожества.
- Спой мне ещё.
- Да, милая.
Что такое любовь? Прежде всего, щедрость. Любви не может быть щедрости, щедрости, граничащей с расточительностью. Ты даришь себя всего, без остатка, без оглядки, без прошлого и без будущего, без причины и резона, ты открываешь своё сердце, ты распахиваешь душу. Если ты начинаешь опасаться, боишься довериться и быть обманутым, ты скуп и любовь тебе не по плечу. Что там любовь, просто случайные отношения с женщиной. Я никогда не платил за любовь, потому что знал, что за неё невозможно заплатить. Любовь дарят, любовь только дарят. И я дарил этой женщине самого себя, дарил от всей души, дарил без оглядки. Я пел и я любил её, возможно, я подарил ей лучшую ночь в жизни, потому что, когда яхта уже плыла к причалу, женщина заплакала и сказала, что я открыл ей счастье. Она не стала удерживать меня, просить остаться, она знала, что сердце моё принадлежит другой, тебе, моя певица, моя Оксана, с пшеничным волосами до пояса, с глазами лани, с улыбкой восходящего солнца. Как жаль, что я не умею сочинять стихи, иначе я непременно бы сочинил тебе песнь, цветок моей жизни.
Я едва дошёл до номера, заставил себя принять душ и упал в постель. спал долго, пропустил репетицию и едва поднялся к выступлению. Оксана была грустна и задумчива, я о чём-то заговорил с ней, потом сказал, что видел на набережной милицию.
- Ищут какого-то парня.
- Парня?
- Да, ты вроде бы его знаешь, он собирал деньги за телескоп.
- Что с ним?
- Милиция считает, что он исчез с деньгами. Около пятисот гривен, выручка за несколько дней.
- Это неправда!
- Я тоже так думаю. Надеюсь, что он скоро появится и всё объяснит.
Нет, она не верила в это. Она с жаром стала бы разубеждать меня, настаивай я на том, что он вор, но убедить себя, что он вернётся, уже не могла. Смотрела в сторону моря с такой грустью, что сердце кровью обливалось. Я даже за беспокоился, уже не задумала ли она глупостей, подобных тем, что случаются с девочками при несчастной любви. Но нет, она была взрослая девочка, умная девочка, ответственная девочка. Даже сейчас она пришла на репетицию, поработала с музыкантами, теперь готовилась к выступлению. Я подумал, что сегодня хороший момент. Она грустна, а это хорошее состояние для меня, собравшегося проникнуть в твердыню её сердца. Милая моя Оксанка, заплетай свои косы, скоро я буду расплетать их, крась свои губы, скоро я буду целовать их, пудри шею, скоро я буду нежить её. Сегодняшняя ночь, она необычна, этим вечером, ты услышишь меня, услышишь голос моей любви и увидишь мои чувства. Я буду великолепен. Я чувствую силы, любовь ведь даёт силу лучше всего, я превзойду сегодня себя, Оксанка, ради тебя, моя певица, ради тебя.
Я попросил музыкантов немного сменить программу. Нарастание чувств должно идти постепенно, а кульминация наступит во время нашего дуэта. После него, я думал подхватить мою Оксанку на руки и отнести её к морю. Я хотел любить её возле моря, под луной, на скромном деревянном лежаке ещё советских времён. Всё так и будет, детка, всё так и будет. Я пою первым, я не показываю силы своей страсти, я приберегаю чувства на потом, но даже то, что я позволял себе показать, поражало зал, заводило его. Я видел, как глаза бессильных старцев наполняются блеском отчаянной страсти, как женщины начинали ёрзать на стульях, а мужчины утирать пот, которого не было. Готовьтесь, вы запомните это вечер на всю жизнь, вы будете тратить много денег и времени, гоняясь за тем, что будет хотя бы отдалённо похоже на этот вечер. Но вы никогда даже не приблизитесь к сегодняшнему вечеру, вы будете тосковать по нему, вы не сможете рассказать о нём кому-нибудь, потому что слова не вместят этот вечер. Я дарю его вам всем, дарю ради неё, дарю ей, дарю всего себя, а вам же достаются лишь крохи моего голоса, но эти крохи так обильны, что вам хватит их на многие годы воспоминаний!
Когда уходил со сцены, то увидел Оксану, увидел её взгляд, совсем другой, не такой, как было раньше. Я понял, что всё идёт по плану, что она начинает слышать меня. Я улыбнулся ей, что-то шепнул, вдохнул её запах и понял, что опьянен сильнее, чем после алкоголя. Едва дошёл до гримёрки и упал на стул. Впервые за весь этот сезон в Крыму мне хотелось петь. Петь для зрителей. Мне хотелось петь для неё, петь и видеть её, мою певицу. Я будут петь только для неё, несмотря на сотни глаз из зала, на стук вилок и хлопки открывавшегося шампанского. Моя Оксанка, я подарю тебе всего себя в песне. Паду к твоим ногам, как жаждущий к роднику, как алчущий к сундуку с сокровищами, как хворающий к сосуду с лекарством.
Я заставил себя подняться и пойти на сцену, стоял за барабанщиком и слушал, как она пела. Совсем иначе, теперь это уже было не голое мастерство, теперь я слышал чувства, настоящие чувства, а не ту карикатуру, о которых она пела, пока звездочёт побирался на набережной. Настоящая любовь может быть лишь к настоящему человеку, всё остальное - наваждение. Я разбудил её, я открыл ей глаза, разжёг огонь в её сердце. Вот она обернулась и сразу же нашла взглядом меня. Я увидел её глаза, полные слёз и я понял, что сейчас буду петь так, как не пел никогда.
- Дуэт делаем.
Я нарушил программу, которую же сам и составил. Но я не мог ждать, я видел, как просыпается моя певица, как между нами вспыхивает свечение, как мы начинаем ощущать друг друга. Господи, как мы пели! Не знаю, услаждались ли когда-нибудь чьи-то уши таким пением. Уши, какое грубое слово, несовершенное, какое-то неотёсанное. Уши и уста, какая огромная разница! Уста, мы сплелись устами прямо на сцене, наши голоса связались в огромный букет, чей бередящий аромат разошёлся по набережной, заставляя сердца тревожно биться, а руки сжимать руки любимых. Когда мы закончили, над площадкой нависла тишина, тишина, будто мы были сами, пели друг для друга и никого вокруг. Потом кто-то всхлипнул, первый хлопок и настоящий девятый вал аплодисментов. Нас засыпали овациями и цветами, мне жали руки и совали деньги в карманы, мы едва стояли на ногах и ушли со сцены. Музыканты заиграли что-то бодрое, чтобы сбить настроение, но их никто не слышал, люди переглядывались, точно хотели убедиться друг у друга, точно ли они слышали, то что слышали.
Мы начали целоваться ещё на лесенке, зашли в мою гримёрку, я хотел включить свет, но вместо этого меня покрыла тьма.
Они действовали очень быстро и сноровисто. Повалили певца на пол, заткнули рот его даме, закрыли дверь в гримёрную изнутри. Певца выбросили в окошко, там его подобрали и потащили куда-то в только начинавшиеся сумерки. Бросили в машину, везли до пустынного места на побережье, где ждал крупный мужчина, босс всех этих людей. Мужчина был зол, он с размаху ударил певца, едва только того привели в чувство.
- Привет, сладкоголосый. Узнаёшь меня?
Певец, выплюнул на гальку кровь и выбитые зубы. Его крепко держали за руки, выкручивая, чтобы удобнее было бить по лицу.
- Не узнаёшь? Помнишь, вчера я заказал тебе песню. Я хорошо заплатил тебе, сто долларов за пару минут работы твоим чудесным ротиком! Ведь правда неплохо? А как ты мне отплатил? Ты целую ночь трахал мою женщину! Разве я заказывал тебе трахать мою женщину? Я просил тебя об этом? Или может давал тебе повод так подумать? Нет! Я просто дал тебе сто долларов, чтобы ты спел! А ты полез туда, куда мог лезть только я! В ****ёнку моей жены! Понимаешь!
Человек снова бьёт певца, тот теряет сознание, его приводят в чувство холодной минеральной водой из пластиковых бутылок. Человек подумает голову певца, чтобы видеть его лицо.
- Тебе сейчас больно и страшно, но поверь, что это только безобидное начало. Ты узнаешь, что такое боль и страх чуть позже, через несколько минут. А ведь я не жестокий. Я не какой-то маньяк, который любит кровь. Просто ты сам виноват! Если бы ты просто переспал с ней, я бы ничего тебе не сделал. Ну, разве что подпортил твоё самодовольное личико. Я всегда так поступал, когда она мне изменяла. Но теперь она ушла от меня. Понимаешь! Сразу после ночи с тобой, она пришла и сказала, что уходит от меня! а я ведь люблю её. Люблю. Очень люблю. И сейчас я ощущаю, как кто-то огромным и ржавым ножом отрезал кусок моего сердца. Ты знаешь, что чувствует человек у которого отрезают тупым и ржавым ножом кусок сердца! Знаешь? Ни *** ты не знаешь, но ты узнаешь!
Человек бьёт певца, бьёт сильно, не жалея своих кулаков, бьёт, пока не запыхивается. Только тогда отходит, держась за сердце.
- Не знаю, что ты там ей сделал, урод. И мне плевать! Только я решил отомстить. Отдать тебе хотя бы чуточку своей боли, хотя бы искорку того огня, который теперь жжёт меня, не давая ни секунды покоя! Она ушла и я чувствую, что мне не вернуть её! Мне остается теперь только выть и подыхать от боли, чувствовать, как сердце разрывается от ревности и от тоски! Я ведь любил её! Понимаешь, голосистое животное, любил! Да ни *** ты не понимаешь, потому что ты скот, существо наделённое лишь голосом! Тварь!
Он снова бьёт, потом вдруг резко останавливается. Даёт команду и на певца льют воду, чтобы привести его в чувство. Человек снова подумает лицо певца к себе.
- Сперва я думал тебя убить. Отрезать тебе член, засунуть в рот и сбросить в таком виде со скалы. Но потом подумал, разве это будет справедливо? Что мне теперь придётся жить без неё, пожизненно мучиться, умирать каждую минуту, каждый час, каждый день, каждый месяц, год за годом! А тебе придётся пострадать лишь несколько минут. Нет! Это не правильно! И я подумал, что тебя нужно заставить страдать до конца жизни. Я хотел отрезать тебе член, но потом понял, что это не заставить тебя страдать по-настоящему. Ты не ебака, нет, ты другой. Для тебя куда главнее твоё пение, твой голос. И я придумал отрезать твой язык. Слышишь? Язык!
Певец вдруг вскидывается, пытается вырваться, но его легко прижимают к камням.
- Ага! Ты услышал! Ты всё понял! И ты испугался! Ты знаешь, что без своего голоса ты никто! Ты никому не нужен! В том числе и той бабе, которую ты охмурил сегодня на сцене! Никому! И тебе стало страшно! Тебе стало тошно! Тебе не хочется жить! вот примерно тоже самое испытываю и я. Так что мы квиты, мой сладкоголосый приятель. Отрежьте ему язык, заберите с собой, я скормлю его собакам.
- А что делать с телом?
- Тело пусть живёт, пусть прочувствует всё, что должно прочувствовать. Тело пусть живёт.
Человек уходит, певца хватают, он пытается стиснуть рот, его разжимают отверткой, достают плоскогубцами язык, певец истошно воет, быстрое движение острым ножом и кусочек мяса падает на камни. Кусочек подбирают в пакет у уходят, оставив на гальке конвульсирующее и воющее тело. Луна большим немигающим оком смотрит на агонию певца, а море так спокойно, будто ничего страшного не случилось.