Звонок

Утро началось в обед. Я бы даже сказала ближе к вечеру. Часов в пять.
Из сладкой дремы после ночи, полной страсти и любви, нас жестоко выдернул телефонный звонок. Ники лениво потянулся и с сожалением выбрался из моих объятий.
— Алло? — хрипло буркнул он в трубку.
От одеяла и подушки восхитительно пахло нашей любовью: слегка терпко и немного сладко. Живот приятно потягивало от недавнего возбуждения. Губы побаливали от страстных поцелуев. Руки хранили ощущения от прикосновений к бархату его кожи. Я, жмурясь от удовольствия, провела ладошкой по тому месту, где только что лежала его голова. Пальцы наткнулись на перышко. Таким же перышком он щекотал меня всего час назад. «Ненасытная» — мурлыкнул он, коснулся языком мочки, нежно провел рукой по шее, а потом невесть откуда взявшимся перышком по груди… Кожа покрылась мурашками от наслаждения…
Я поежилась и принялась любоваться его фигурой. Это дивное тело я изучила до мельчайших подробностей: сколько раз мои губы целовали белые линии застаревших шрамов, я знала каждую родинку, каждую шероховатость. Широкие плечи, доведенные до совершенства… На них так удобно спать. Лучше всякой подушки. Нежнее и мягче…
— А вы кто? — каким-то отвратительным голосом рыкнул любимый.
От плеч к лопаткам и ниже тянутся длинные царапины, оставленные моими ногтями — я совсем перестала контролировать себя, когда мы терзали друг друга в объятиях. Изящные, сильные руки. Я целовала и ласкала каждый пальчик…
— Чего? — возмутился он.
Аккуратные подтянутые ягодицы. Сколько раз мои подружки вздыхали по этому поводу. Странно, я никогда не замечала, какие милые ямочки образуются на крестце, когда он стоит вот так, отставив одну ногу в сторону. Надо будет их расцеловать при случае…
— У вас все в порядке с головой?! — воскликнул Ники.
Сколько раз я вдыхала его запах — такой спокойный и мужественный. От этого запаха я сходила с ума, улетала на небо. Иногда было достаточно ткнуться лицом в его волнистые волосы, чтобы потерять над собой контроль. Боже, как же ты хорош! Как же я тебя люблю!
— Пошел ты …! — весьма неприлично отправил собеседника по известному адресу мой приличный мужчина и бросил трубку.
— Кто это? — удивленно спросила я. Заставить любимого выразиться нецензурно могло только что-то очень плохое.
Ники повернулся ко мне и спокойным будничным голосом произнес:
— Пошла вон из моей постели.
Приподнявшись на локтях, я ошеломленно уставилась на милого, не в силах произнести ни слова.
— Пошла вон из моей постели, — повторил он медленно и раздельно, почти по слогам.
В самом центре груди взорвалась боль. Волнами раскатилась по телу, ушла в ноги и руки, сделав их отвратительно холодными. Меня затрясло. Я хотела ответить, но от неожиданности так и застыла с открытым ртом и округлившимися глазами. Стало невыносимо обидно. Только бы не зареветь!
— Ты чего? — все-таки пробормотала я дрожащим голосом. С ума он что ли сошел?
— Пошла вон из моей постели! — зло заорал Ники.
Он подлетел к кровати и сорвал одеяло, прихватив прядь моих длинных волос. Я вскрикнула от боли. Не удержалась: слезы все-таки брызнули крупными каплями. Закапали на грудь, защекотали, стекая.
— Только не надо истерик! — окрысился любимый. — Ты прекрасно знаешь, я ненавижу, когда женщины рыдают!
Я села и сжалась в комок, кое-как прикрывая наготу руками, пряча лицо в коленях. Плечи вздрагивали от беззвучных рыданий.
— Убирайся!
— Что случилось? Объясни хотя бы, что случилось? — молила я.
Он не стал ничего объяснять. Сгреб в охапку одежду с кресла и бросил на кровать.
— Не хочу тебя больше видеть. Будь добра, покинь мой дом до того, как я докурю сигарету.
Никита накинул халат и ушел на балкон, закуривая на ходу.
Я прожила в этом доме два года. И мне не в чем было себя упрекнуть. Я вложила в него душу, вдохнула любовь. Я окружила любимого мужчину заботой и вниманием, сделала все, чтобы ему хотелось возвращаться домой. Мы прожили эти два года душа в душу, даже друзья и посторонние люди считали нас идеальной парой. И мы на самом деле как нельзя лучше подходили друг другу, так много общего в нас было. Порой мне казалось, что у нас на двоих одно дыхание. Я за несколько секунд начинала чувствовать, что сейчас он позвонит. Я знала, какой дорогой он выйдет меня встречать, что он скажет или ответит. Я улавливала его мысли с полу-взгляда, определяла настроение с полу-жеста. Да и в сексе у меня никогда не было более гармоничного партнера. И сейчас мне было странно слышать такие слова. Тем более я не понимала, чем вызвано подобное поведение. И пока он все не объяснит понятным языком, я никуда отсюда не уйду.
Я взяла одежду и отправилась в ванну.
В зеркале на меня смотрело взлохмаченное существо с жуткими опухшими глазами: шутка ли заниматься любовью всю ночь и добрую половину дня, а потом еще безутешно рыдать — опухнешь тут. Холодная вода немного сняла красноту, щеки перестали быть пятнистыми. Я собрала шоколадные волосы в хвост. Натянула джинсы и водолазку. Ники, котик, сегодня был особенно страстным — на шее красовались синяки от его укусов, которые показывать обществу не хотелось. «Вампиреныш», — ласково подумала я, морщась при болезненных поворотах головы. Да, мы сегодня превзошли сами себя: у него спина разодрана, у меня шея съедена, то-то я так кричала, бедные соседи. И чего он взъелся?
Я поставила турку на огонь и начала готовить тосты. Руки дрожали. Хлеб крошился. Нож все время соскакивал, норовя порезать пальцы. Я сдерживала себя из последних сил. Он не должен видеть моих слез. Не должен знать, как мне больно и обидно. Я сильная и справлюсь с любой неприятностью. Мы поговорим, и все встанет на свои места. Никита хороший, с ним всегда можно решить все проблемы, посоветоваться, попросить помощи. Это какое-то досадное недоразумение! Мне на самом деле не в чем себя упрекнуть, у меня нет ни одного «скелета», о котором бы он не знал. И от этого становилось еще обиднее.
Я закурила. Вообще-то я почти не курю, только в исключительных случаях, но сейчас хотелось не только уничтожить сигаретку-другую, но и выпить чего-нибудь покрепче, чем кофе. За окном суетились люди и воробьи. С высоты третьего этажа я наблюдала, как первые куда-то бегут по делам или неспешно прогуливаются, а вторые прыгают по веткам раскидистой липы и отчаянно дерутся. У всех своя жизнь… Даже у воробьев случаются конфликты. Что уж тут говорить о людях? Подаренный Ником месяц назад бамбук выпустил новый листик. Ему так понравилось на солнечном кухонном подоконнике, что едва ли не каждый день он радовал меня новым листиком. Я долила воды в тонкую хрустальную вазу, зачем-то принялась натирать и без того чистый зеркальный гранит подоконника, размазывая по нему постоянно капающие слезы. За что он так со мной?
Кофе зашипел, залив плиту пенистой массой. Тостер резко выплюнул золотистый хлеб. Я вздрогнула и задела вазочку. Она покачнулась, упала и разбилась. Именно так разбилось мое счастье. От одного неосторожного движения. Убрать осколки не было сил. Не хочу. Ничего не хочу. Я налила Нику кофе. В свою чашку плеснула воды и поставила ветку бамбука… Так смешно: теперь в моей чашке будет жить растение. А меня здесь не будет. Ибо не заслужила я такого почета. Нет для меня здесь места. Пошла вон, паршивая шавка.
— Давай поговорим, — предложила я, ставя перед любимым на журнальный столик поднос с кофе и тостами.
— Я все сказал! — подскочил он, отпихивая стол. Кофе выплеснулся на тарелку с тостами. — Убирайся!
Я закусила губу. Боль пульсировала в душе. Было трудно думать и говорить.
— Объясни… — кое-как выдавила я.
— Ты и так все знаешь!
— Если бы знала, то встала бы и ушла. Если я осталась, то хочу хотя бы узнать, почему столь резко впала в немилость.
— Нам надо расстаться. Это мое последнее слово. Я так решил.
— Но почему?
— Потому что я так хочу!
Он нахмурился и скрестил руки на груди. Взгляд гневно уперся куда-то в пол, губы сжались в нитку. Я никогда не видела его таким злым.
— Ники, милый… — ласково произнесла я, потянувшись, чтобы его погладить. Но он с силой отбросил мою руку в сторону.
Словно тяжеленная гиря упала внутри тела, разрывая душу в клочья.
— Хорошо, — пробормотала я, срывающимся голосом. — Я уйду. И больше никогда не попадусь тебе на пути. Но прежде чем за мной закроется дверь, хочу, чтобы ты знал. Эти два года я была только твоей и ничьей больше, все мои мысли принадлежали только тебе. С твоим именем я просыпалась утром и засыпала по ночам. Все мои разговоры с друзьями и подругами были только о тебе. Только тобой я бредила, тобой жила, ради мимолетного взгляда твоих глаз, ради твоей улыбки, твоего прикосновения. Я не знаю, что сделала. Не знаю, чем обидела тебя. И мне кажется, я имею право это знать. Но если твоя обида на меня столь сильна, а моя вина столь очевидна, я сделаю так, как ты просишь — уйду. Жаль, что для того, чтобы выгнать меня из своей жизни как паршивую шавку, ты не нашел более приличного предлога, чем обвинить неизвестно в чем.
— Лицемерка! — бросил он в ответ. И это слово прозвучало как плевок. Так плюют на опустившуюся женщину, цепляющуюся за ноги прохожих и умаляющую дать рубль на бутылку водки…
Если он хотел раздавить меня, то у него это здорово получилось. Всего одним словом опустил, уничтожил, убил. Я торопливо, чтобы он не увидел слез, повернулась и пошла к дверям. Как же больно! Хотелось кричать, выть, бессильно бить кулаками по стене. В прихожей бросила взгляд в зеркало и с ужасом обнаружила, что выгляжу до безобразия жалко. Растерянные воспаленные глаза, дерганые движения, щеки в красных пятнах, подбородок и руки дрожат. Я на самом деле сейчас походила на ничтожную шавку, которую пнула нога прикормившего ее человека. И главное не понятно – за что?
Обливаясь слезами, я нервно засовывала ноги в кроссовки. Сломала задник, выдернула шнурок из верхних дырочек. Заново принялась лихорадочно шнуровать обувь. Пальцы не слушались. Я схватилась зубами за коленку, когда поняла, что сейчас и вправду буду рыдать в голос. Сосчитала до десяти. Теперь еще узел не завязывается, концы путаются в руках. Я торопилась. Не хотелось оставаться здесь ни на мгновение!
— Прощай дом, — шепнула я, нежно погладив пол. Так я гладила его хозяина. До того, как он выгнал меня отсюда.
Резко встала и нос к носу столкнулась с Никитой. Его дурацкая манера беззвучно подходить сзади раздражала меня еще во время совместного проживания.
— Кто такой Александр? — гневно буравя меня черными глазами, процедил он сквозь зубы.
— Какой Александр? — отшатнулась я.
— Тебе лучше знать! Ведь это к нему ты сейчас уходишь?
— Ты спятил?
— Не прикидывайся дурой!
— Да я не понимаю…
— Все ты прекрасно понимаешь!
— Но…
— Дожил! Мне еще будут звонить твои любовники и рассказывать, как вы любите друг друга!
— Ники, какие любовники?! Неужели ты думаешь, что я настолько глупа, чтобы дать наш… то есть твой домашний телефон чужому мужчине? Ты что? Да и не нужны мне любовники! Мне тебя с лихвой хватает!
— А кто тогда звонил?
Я посмотрела на него как на дауна.
— Откуда же я знаю, кто звонил. Это ты с ним разговаривал, а не я.
— Там был какой-то мужик, который представился Александром, и сказал, что у него с тобой бурный роман. Ты боишься мне об этом сказать. И он просил тебя отпустить к нему.
Сказать по-честному был у меня на работе один воздыхатель по имени Александр, который не давал мне проходу. Но он был женат и вряд ли станет звонить домой, чтобы уговорить Ника оставить меня в покое. Нет, Шурик на такое не способен по определению. Да и общества его я всегда старательно избегала. Никаких поводов ему не давала.
— Он называл меня по имени? — спросила я.
Вопрос загнал Никиту в тупик. Он тревожно посмотрел на меня и недоуменно ответил:
— Нет, он называл тебя «твоя жена»… Ну то есть… «моя жена»… Твоя…
Я решительно подошла к телефону и нажала автодозвон. На дисплее замигали цифры последнего входящего звонка. Включила громкую связь, чтобы Ник слышал наш разговор.
— Алё, — раздался незнакомый мужской голос. Нет, это точно не Шурик.
— Вы Александр?
— Ну я.
— Скажите, по какому номеру вы звонили час назад?
— А тебе что за дело?
— Слушай ты, урод! — зашипела я на мерзавца. — Только что муж выгнал меня из дома. Это случилось после твоего звонка и твоей просьбы оставить меня в покое. Ты своим поганым языком разрушил мою жизнь. И сейчас я приду к тебе и убью, потому что без моего мужчины я не умею жить! И именно ты виноват в том, что мы расстались!
— Да я Танькиному мужику звонил! Скажи, чтобы успокоился…
Я бросила на Ника тяжелый взгляд. Как же мне было плохо. Из-за какого-то гаденыша…
Он схватил трубку и начал что-то говорить мужику. Я не слышала… Обида переполнила меня, полилась через край, мешая здраво думать и рассуждать. Я рванула к дверям, гонимая только одной мыслью — вон, вон отсюда! Как можно дальше! Навсегда!
Никита все понял за считанные мгновения. В два прыжка настиг меня около входной двери, перегородил дорогу. Попробовал обнять, но я отпрянула.
«Как шавку выгнал… Даже слушать не стал…» — стучалось в голове.
— Тасенька, милая, ну прости, — улыбался он своей самой обворожительной улыбкой.
Всё так просто… Только что человек выгнал меня из дома из-за того, что кто-то ошибся номером. Он не стал слушать, не соизволил пояснить причину своего неадекватного поведения, даже не потрудился немного подумать. Просто выставил вон… Как шавку…
— Ты же понимаешь, что это недоразумение…
— А как же твое решение?
— Какое решение?
— Что «нам надо расстаться»?
— Но ведь все выяснилось! — нежно ответил он, вновь пытаясь обнять меня. — Я извинился. Это недоразумение. Я вел себя как последний кретин. Таська, родная моя, прости.
Я вырвалась и с ужасом уставилась на него. То есть, если он извинился, то теперь я обязана разрыдаться от счастья и сказать: «О’Кей, все принято и забыто!» Не слишком ли просто? Я испытала жесточайшее разочарование и огромный дискомфорт. Выходит, что я, как любой порядочный человек, обязана оценить этот первый шаг к примирению, вычеркнуть целый час кошмара и унижений из своей жизни и опять стать с ним ласковой и нежной? Никита, которому за двадцать шесть месяцев совместной жизни не в чем было меня упрекнуть, который никогда и ни в чем не знал отказа, который баловал меня и носил на руках, вдруг в одночасье, из-за ошибочного звонка, не разобравшись, ничего не объяснив, перечеркнул всё, а потом сказал: «Извини, я ошибся!» И теперь он ждет, что я скажу: «Все в порядке». Я не смогла себя заставить сказать это. Есть вещи, которые невозможно стереть словами «извини-прости». Иногда мне кажется, что извинения нужны только извиняющемуся. Потому что для него это автоматическое аннулирование того, что он натворил. После этого он имеет полное право говорить: «Я же извинился!» Всё, проблемы нет. Для него. Он поступил как честный человек! Вот только что мне от этих извинений? То, что сказано и сделано, этим не исправить. Не эквивалентно. Это словно вылить на горящий дом ведро воды и после этого считать, что дело сделано, пожар потушен.
Ник пристально смотрел на меня. Глаза больше не смеялись. На устах не было улыбки. Я видела, что он растерян. Он все понял. И мое решение ему не нравилось.
— Не уходи… — прошептал он.
И стало ясно, он знает, что меня уже невозможно остановить.
Я едва заметно покачала головой. Говорить не могла. Горло сдавила обида.
— Я… как… — он замолчал.
— Вот ключи, — промямлила я, кладя связку на полку около зеркала. Слезы текли в два ручья. Я больше не скрывала их. Мне было больно. Мне было чертовски больно и очень обидно! — Бамбук не забывай поливать. Вещи…
— Не уходи…
— Я…
— Не уходи!
— …не могу.
— Что мне сделать? Как загладить свою вину?
— Можешь застрелиться, — нервно бросила я, истерично рассмеявшись. — Что еще тебе посоветовать? Дай я выйду.
— Ты не можешь перечеркнуть всё, что у нас было!
— Никита, ты в своем уме? Ты слышишь, что говоришь? Ты прогнал меня! Прогнал как какую-то дешевую шлюху, выкинул на улицу! Ты отказался со мной разговаривать, ты не стал ничего объяснять. А если тебе еще кто-нибудь позвонит среди ночи, ты также не задумываясь выкинешь меня в чем мать родила? Спасибо. Я все поняла.
— Но я же извинился!
— И что? Я здесь причем? Извинился ты. Но я не могу тебя простить. Твои извинения не эквивалентны моему унижению.
— Если ты уйдешь, я последую твоему совету!
— Слушай, не строй из себя истеричную бабу! Тебе это не идет. И давай обойдемся без шантажа. Не надо изображать из себя подростка в период гормонального и психического созревания. Мы взрослые люди и должны отвечать за свои слова и поступки. Дай мне пройти.
Он поспешно закрыл дверь на нижний замок. Спрятал связку в кармане. Схватил с тумбочки мои ключи.
— Я не отпущу тебя.
— Никита, представление затянулось.
— Я не шучу! Если ты уйдешь, я…
Он метнулся на кухню и запрыгнул на подоконник босыми ногами.
— Осторожно!!! — завизжала я.
Как и следовало ожидать, Ник поскользнулся на неубранной луже, поранил ступни о битый хрусталь и, неловко растопырив руки, вывалился в окно. Бьющееся стекло красиво запереливалось в солнечных лучах, зазвенело, разлетелось сверкающими искрами.
Я потрясенно смотрела на пустой подоконник, медленно соображая, что из квартиры выйти не могу — ключи у Никиты. Кухню заполнял шум машин, людской визиг и воробьиная ругань. Листики бамбука нежно колыхались под налетевшими порывами легкого ветерка. Большой стеклянный осколок не удержался в раме и медленно соскользнул на гранит, засыпав пол мелкими блестящими стекляшками, сбив чашку с растением.
— На счастье… — почему-то ляпнула я.

***
Я закрыла за друзьями дверь и посмотрела на часы. Половина шестого вечера. Нет, не буду сегодня разбирать вещи. Тяжелый, суетный день был. Даже посуду мыть не буду. Не хочу. Составив тарелки в раковину, я долила воды в вазочку с бамбуком. Довольно улыбнулась. Растение очень пострадало в той ссоре, сильно болело. Мне казалось, что бамбук вообще умрет. Но сейчас я обнаружила на чахлом стволике новый росточек. Маленький и беззащитный листик боязливо тянулся вверх. Это был хороший знак. Это значит, что все наладится и наша любовь, как это робкое растение, вновь наберет силы.
Наполненная счастьем я вернулась в комнату.
— Тебе удобно? — промурлыкала я.
Ник засветился, поправил одеяло, потянулся и игриво посмотрел на меня:
— После полутора месяцев в больнице мне везде удобно. Иди ко мне. Я так по тебе соскучился. Как же хорошо дома. Ты даже не представляешь, как я соскучился по нашему дому! Неужели сегодня я буду спать как человек? Рядом с тобой, обнявшись, прижавшись к тебе всем телом. Готовься, сегодня я просто так от тебя не отстану.
— Не думаю, что это понравится твоему врачу, — улыбнулась я в ответ. — Он рекомендовал покой...
— К черту покой! Я голодный! Полтора месяца без тебя! Тасенька, ну иди же ко мне! Дай поцеловать и обнять по-человечески, а не украдкой.
Раздевшись, я нырнула под одеяло, стараясь не задеть ноги. Это была наша первая ночь. После падения, Никита три недели пролежал на вытяжке с правой ногой. Потом врачи сделали операцию, изувечив бедро жутким шрамом и посадив кость на металлическую пластину. На левую ногу надели аппарат Елизарова: кошмарное устройство, проткнувшее голень в нескольких местах спицами. На состав спиц у него началась сильнейшая аллергия. Раны воспалились. Я носилась по больнице и требовала сделать хоть что-нибудь, пока все это не загноилось. Врачи ухмылялись, кололи его какой-то гадостью, а израненная кожа становилась все чернее и чернее. Потом я договорилась о переводе в другую клинику. Сегодня любимого выписали. Теперь два месяца он проведет в постели, потому что доктор категорически запретил подвергать ноги нагрузке. Черт бы побрал того Александра с его любовью! Никита чуть не погиб!
Он целовал и ласкал меня. Терся носом о шею, грудь. Покусывал соски. Я млела от удовольствия, предоставив любимому возможность выпить себя всю, без остатка. Мои пальцы путались в его длинных волосах. Мои губы с вожделением впивались в его губы. Я тонула в его глазах, растворялась в его руках. Легким дыханием щекотала его уши, слегка касаясь мочек языком…
От неожиданного телефонного звонка мы оба вздрогнули. Я поднялась, чтобы взять трубку. Ники придержал меня за руку, состроил просительную рожицу. Я поцеловала его и с сожалением выбралась из объятий.
— Алло? — недовольно буркнула я.
— Мне надо с вами поговорить! — затараторил взволнованный женский голос. — Это касается вас и вашего мужа! Пожалуйста, выслушайте меня!
— А вы кто? — опешила я.
— Меня зовут Лена. Мы встречаемся с вашим мужем уже год. Мы любим друг друга. Я жду от него ребенка. Он хочет быть рядом со мной, но говорит, что вы не дадите ему жизни. Пожалуйста! У вас же нет детей! Зачем он вам? Отпустите, не сиротите невинное дитя!
— Чего? — возмутилась я.
— Ну что вам стоит? — срывающимся от страха голосом трещала девица. — Вы же все равно его не любите! Вам нужны только его деньги! А у меня будет маленький! Я поговорю с ним, он вам оставит приличное содержание! Ну сколько денег вы хотите? Он вам даст!
— У вас все в порядке с головой?! — воскликнула я.
— Я серьезно говорю! Я сама буду следить, чтобы вы ни в чем не нуждались! Только отпустите его! Умаляю вас, отпустите его!
— Пошла ты …! — весьма неприлично отправила я собеседницу по известному адресу и бросила трубку.
— Кто это? — удивленно спросил Никита. Он прекрасно знал, что матом я практически не ругаюсь.
Я повернулась к нему и как разъяренная кошка зашипела:
— А кто такая Лена?