Врач. гл 2, продолжение

2.
У каждого человека своя скорость жизни, прямо зависящая от количества событий за определенный период, и хотя количество это способно растянуть отдельные дни почти до бесконечности, оно же – комкает подчас целые годы в величину недостойную внимания.
Первые месяцы самостоятельности пролетели незаметно. Я довольно быстро привыкла к новому статусу, поначалу копируя учивших меня врачей и постепенно вырабатывая свою собственную манеру. Люди, меня окружавшие были старше на тысячи осмотренных детей, и одно это заставляло прислушиваться к любому их мнению, касавшемуся непосредственной работы. В иных областях человеческого общения отстаивание своей позиции требовало твердости, иногда граничащей с грубостью. До последней, впрочем, доходило достаточно редко.
Арникей на станции не любили. Нина Арсеньевна в советские времена занимала должность председателя профсоюзной ячейки, распределяющего скудные социальные подачки. От нее зависело, кто будет все лето работать или сидеть на даче, а кто поедет в Сочи, а если повезет, то и в дружественную Болгарию. Многие годы мелкой, но реальной власти бесповоротно испортили и без того склочный и надменный характер. Когда же профсоюз окончательно перестал представлять чьи-либо интересы, кроме своих собственных, Арникей превратилась в кобру, пережившую свой яд, но не злость. Больше всего ее бесило любое проявление чужого благополучия, и носитель оного должен был иметь в словарном запасе индивидуальные средства защиты, чтобы не стать объектом постоянных придирок и нравоучений. Поэтому никто не радовался, лицезрев в свою смену седую морщинистую женщину с фигурой растолстевшей палки и взглядом, липнущим к любому движению.

Утро одного из последних дней октября началось с привычного разминочного скандала, поводом к которому послужил график на следующий месяц.
- Нет, какое мне дело, что Кушакова на больничном?! Я предупреждала, что больше, чем на ставку работать не буду, снимайте теперь лишние дежурства!
- Да, но ставить вместо вас некого, - заведующая раздраженно оборонялась, склонившись над графиком, в который Арникей тыкала так рьяно, будто пыталась проткнуть пальцем лишние сутки.
- Ничего не знаю… Пусть Женя работает, она молодая и здоровая.
Молодая и здоровая, в целях сохранения за собой этих несомненных преимуществ, решила не вмешиваться.
- Женя, - просительно обратилась ко мне начальница, заглянув из коридорчика, - возьмете?.. Пожалуйста.
Я готова была уже согласиться, когда, приговором моей покладистости, Нина Арсеньевна бросила фразу:
- Мы в свое время пахали, теперь ее очередь!
- Нет, Валентина Ивановна, извините, у меня тоже не получится. Вы же знаете, я на двух работах. Мне хватает.
- Ну, тогда, может быть, я вам переставлю смены…
- Переставить можно… вот, например, тут… - подойдя к врачам, я показала приемлемый вариант.
- Да, но тогда я одна на смене останусь! – возмутилась Арникей.
- Ничего не знаю, - парировала я, - вам пахать – не привыкать, а на мой век еще хватит.
Та чуть не зашипела, невидимый клобук раскрылся, а глаза стали неподвижными.
Диспетчер Лариса появилась как нельзя более вовремя.
- Так, Валентина Ивановна, извините, конечно, что вмешиваюсь, но поступило два вызова: Один – семнадцать лет, боли в животе после аборта и другой: годовалый – температура… Кто первый, кто второй по очереди?
Мне достались боли в животе, и я пошла за водителем.
Саша сосредоточенно, как будто от этого зависела его жизнь, раскладывал пасьянс домино. Почти все кости были сняты, неперевернутыми остались всего три, и успех зависел от того, угадает он или нет.
- Поехали. Дорога нам казенная. И Игорю скажи, ему тоже вызов.
- Ну, Лариса, разошлась с утреца, - задумчиво проговорил Саша, не отрываясь от своего занятия.
- Раз… Два… Три! – сосчитала я и перевернула одну из пластинок под протестующий вскрик шофера, - Сошлось. Поехали!
Дворник ушел в очередной запой, и, никем не убираемые, листья шуршали под ногами. Солнце собиралась с силами, чтобы хоть несколько часов побаловать землю, пользуясь отсутствием облаков. Город, только что переживший часы пик, успокаивался, поглотив бесчисленных обитателей в офисах, заводах, школах, и прочих помещениях, предназначенных для соковыжимания во благо человечества. Счастливчики, по каким-то причинам выпавшие из системы еще спали, и только редкие старушки сновали от магазина к магазину, в надежде урвать что-нибудь посвежее и подешевле.
Дверь открыл одетый по-домашнему молодой человек лет двадцати. На руках его сидел довольный ребенок месяцев десяти с телевизионным пультом вместо погремушки.
Я недоуменно перепроверила жалобы. Семнадцать лет. Боли в животе. После аборта. В стоящей передо мной паре никто не подходил.
- Где больная?
- А, да, пойдемте… Жанна! Это к тебе.
Мы прошли в комнату.
- Здравствуйте, доктор, это я больная.
Девушка сидела на краю тахты возле детской кроватки. Пол был завален игрушками, частью разломанными или порванными, частью целыми.
- Здравствуйте, здравствуйте…. Ну, и что случилось?
- Да вот, неделю назад прерывание беременности, и с тех пор живот болит, а сегодня еще и температура поднялась.
- А к врачу сходить было недосуг?
- Да я ходила, - простодушно ответила Жанна, - Она говорит, надо в больницу. А с кем мне сына оставить?
Все становилось на свои места. Непонятным оставалось только одно – как обращаться к пациентке. Девочка и мамочка одновременно встретилась мне впервые.
- Тэкс… Вот, что… - осмотрев живот, распорядилась я, - В больницу надо, а то ребенка сиротой сделаете.
- Может быть, завтра… - затянула та одинаковую для всех песню.
- Может быть, может быть… Только вот какое дело. Вызвали вы нас сегодня, и расписка о снятии с меня ответственности за ваши капризы мне тоже сегодня нужна.
- Я напишу, - с готовностью вскинулась несовершеннолетняя мама.
- Ну, уж нет. Писать должен кто-то из родителей. Отец или мать.
- А муж не подойдет? – предложил молодой человек, перехватив мальчишку поудобней, - У нас все официально.
- Нет, не подойдет… э… папочка… Вот, когда восемнадцать благоверной исполнится…
- Ладно, поеду, - обреченно согласилась Жанна, - только вы отцу про аборт не говорите, пожалуйста.
- Хорошо, не буду, если поедете, - пообещала я, совершенно неуверенная в правильности таких действий.
Девушка начала собираться, на удивление быстро и толково, а я села оформлять необходимые бумаги.
В это время со стороны прихожей раздался звук открываемого замка, короткий диалог и в комнату вошел пожилой мужчина с осанкой и повадками бывшего военного, ушедшего в отставку в чине, эдак, подполковника. В небольшом свободном пространстве он выглядел громоздко, неуклюже и чувствовал себя приблизительно также.
- Папа, мне придется поехать к врачу, - осведомила его Жанна.
- Да, мне Алексей уже сказал. Здравствуйте, доктор. Что-то серьезное?
- Ну, в больнице решат. Надо, чтобы … э… специалисты осмотрели, анализы взяли. Если ничего страшного, сегодня же и отпустят.
- А кто с ребенком останется? – поинтересовался мужчина с опаской ожидая ответа.
- Я его с собой возьму, - молодая мамочка уже засовывала в сумку рожок и памперсы.
- Вот вечно у вас все, не как у людей, - с явным облегчением проворчал дедушка и поспешно отступил, смущенно кашляя. Вместо него снова появился молодой человек и робко предложил:
- А может, я сам ее отвезу?
- Ладно, везите, - согласилась я, и написав на бумажке адрес больницы протянула вместе с направлением папочке, - Точно доберетесь? Не передумаете?
- Нет, что вы, доктор.
Минут через десять малыш стал выглядеть основательно упакованной частью багажа мамочки и вчетвером мы потихоньку спустились на улицу. Уже у потертой «копейки» нас нагнал запыхавшийся дед, он тащил сверток, судя по промасленной обертке – с бутербродами.
- Доча, а если тебя там оставят? Давай я с вами поеду, Леша же не сможет держать ребенка и вести одновременно.
- Папа, иди домой, с мамой кто-то должен остаться, - нежно отмахнулась девушка, - Я не надолго…
Только когда «жигуленок» четы скрылся за поворотом, я, почувствовав, как озябли пальцы державшие позабытую истлевшую сигарету, нырнула в машину.
Звук заводящегося мотора заставил вздрогнуть старика. Как будто очнувшись, он повернулся и побрел к подъезду, держа так и не отданный сверток.
Мне захотелось окликнуть его, сказать, что-то утешающее, например, что бывают вещи и похуже, и что все обойдется, но, не найдя правильных слов, я повернулась к Саше и продиктовала следующий адрес.