уже не...

«Прежде, чем душа научится любить, ей необходимо умереть и воскреснуть, обуглиться по краям и снова вырастить на себе новые побеги. Прежде чем я научусь любить и беречь, мне нужно много ночей плакать от обиды, тысячу поездов проводить в неизвестность, бессчетно писем отправить в безадресье, склеить не один десяток античных ваз…
Я слушаю музыку, но она не рождает во мне ничего нового. Гитарные переборы выступают в качестве моря; такие же ненавязчивые – они, скорее, усыпляют, чем побуждают творить что-то или разрушать.
…Раньше я любила громкие звуки. Мне нравился шум, меня не смущала пыль, и я с удовольствием не оставляла камня на камне, круша чьи-то стены, жизни, семьи и мечты. Я стояла, попирая ногой руины, и гордо оглядывала поле боя. «Ну, кто тут еще живой? Да и есть ли кто?»… Если кому-то удавалось выжить, он предпочитал не отзываться. Если никто не отзывался, я автоматически зачисляла на свой счет полную победу. Полная тишина означала для меня отсутствие живых.
Я включала музыку на 90% возможной ее громкости, и наблюдала, как красиво выгибаются стекла прежде, чем лопнуть и рассыпаться миллионом тонко звучащих нот.
Я говорила слова, чью громкость можно было сравнить разве что с громкостью взлетающего Челленджера… Слова были пусты, но, как и положено всему пустому, звучали веско и дорого. Их звук пронзал слушающих насквозь и разрушал мозг, оставляя в нем неизлечимые следы. Я никогда не запутывала, не прятала своих следов, напротив – старалась оставить их как можно больше. Оставив след в чьей-то душе, ты добавляешь себе жизни, увеличиваешь возможность бессмертия. Оставив след в чьей-то душе, ты можешь приникнуть к пробоине и пить эмоции, насыщаться ими, наслаждаться, запасаться на будущее.
Но я больше не лью елея слов, не грохочу красивыми фразами, не пью эмоции и волнение.
Я молчу.
Я не разрушитель больше.
***

Прежде, чем глаза мои научатся видеть истину, мне нужно научиться видеть сердцем. Я с детства верила книгам, и одна – самая любимая и мудрая из них – сказала, что «зорко одно лишь сердце». И я учусь видеть сердцем. Ночью, садясь за руль своей любимой машины и выезжая на скоростную магистраль, я позволяю педали газа мягко уйти в пол. Ветер врывается во все четыре широко открытых окна, и очень скоро я перестаю слышать что-то еще кроме его свиста. Он стегает меня по ушам, но в этом есть какая-то своя, изощренно жесткая нежность. Когда стрелка спидометра переваливает за отметку 75 миль, я перестаю уделять ей внимание. Наступает самый важный момент поездки – я закрываю глаза. Я закрываю глаза, и в первые несколько секунд бешеным усилием воли заставляю себя не открывать их. Сердце бешено колотится о грудную клетку и, кажется, руль… Я слышу только рев ветра и двигателя. Их дуэт звучит так величественно и…фатально. Я слышу только ветер и машину. Веки уже не подергиваются в судорожном желании вздернуться вверх, глазные яблоки успокоились и перестали всматриваться вникуда, вперед выступает сердце.
- Спокойно, спокойно, малыш, - говорю я машинке, и рев двигателя превращается в довольное урчание.
- Тише, братишка, - прошу я ветер, и он перестает терзать мои перепонки.
- Смотри лучше! – доверяюсь я сердцу и…вижу.
***
«Нужда заставит, и не такое научишься делать», - чьи-то слова….Человек давно забыт, а слова – помнятся и даже служат побуждением к действию.
Я научилась смотреть сердцем, когда поняла, что при помощи глаз мне не найти тебя. Ты, никогда не существовавшая в реальности, моя любовь… Любовь, которая настолько светла и чиста, что повседневным взглядом ее не рассмотреть, рядовым слухом не расслышать ее шагов; то бомж заслонит, то тетка-торговка громогласно будет выкрикивать «налетай!!!!» в тот самый момент, когда Любовь на цыпочках будет проходить мимо… На цыпочках – вовсе не потому, что прячется или скрывается! Это шаг у нее такой – легкий и как бы танцующий… Шаги Любви…
Прежде я слышала их даже во сне, даже в шуме подземки, даже когда Любовь еще не начинала свое движения. Я предвкушала. Теперь же все иначе. Жизнь, просыпания и отбои, кино и веселье, работа и отдых – происходит по графику. И мне кажется, что изменить что-то я не в силах. Привыкла….
- Ау? – зову я шепотом, потому что мне страшно подать голос.
А в ответ – тихо-тихо.
- Есть кто живой? – еще тише спрашиваю я, потому что уже заранее знаю ответ и не хочу ему верить.
А в ответ – пусто-пусто.
- Куда же мне… - произношу одними губами, потому что если я услышу ответ, он будет однозначным и вряд ли мне понравится.
Ответа – нет.

Ни ответа. Ни желания включить музыку громко-громко…ни самой музыки…

Наверное, и меня тоже нет - разрушена.
Оболочка.
Тень от тени прежней меня.
А тень, как известно, не может отбрасывать тени.
Так что если что-то и есть рядом со мной, так это пустота. Отсутствие тени предоставляет полное одиночество, описания которому я еще не придумала… Ни плоти, ни крови, ни тени…
Разрушать больше нечего.