Полукруг 15

Утро встретило меня будильником, который я поставил на час раньше. Надо ведь было пристраивать куда-то Юлю. Я посмотрел на нее – как будто ничего нового: так же сидит, так же в центр смотрит, даже пакетики на глазах не совсем высохли. А чего, времени-то прошло совсем ничего! Но пакетики я поменял – у меня, их в чашке еще аж четыре было – не жалко!
Однако – нет. Поменялось в ней что-то. Я стоял и гадал, что же могло измениться у кататонички. Ах, ну вот же оно – рука с пальцем опустилась сантиметров на шесть. «Юлек, прогресс! Если так пойдет дальше, в туалет сама сходишь года через два!» Блин! Да мне жалко ее было до полусмерти! А чего я мог сделать?! Оставить у себя, ну, вроде черепашки, а не в ровен час командировка. Что я соседям скажу? Правильно: «Посмотрите там, у меня девочка на табуретке сидит, смотрите, чтобы лоток всегда был сухой, а два раза в день она съедает два капустных листа с мелко, я сказал С МЕЛКО порубленным гуляшом.» Меня даже слегка позабавило – в разных мы окажемся палатах, или, может, в одной. А чего – она ко мне привыкла. Мне также не хотелось отдавать ее в руки психиатров и даже «Скорой помощи» - заколят ее сейчас всяким разным, будет овощем. А мне ее жалко.
Так, ладно, это все сопли! Налью-ка я поначалу себе кофе, а там посмотрим. На втором глотке растворимого «Нескафе», мне пришла в голову если и не гениальная мысль, то близкая к этому – точно. Я позвонил Ане. Ее сонный голос, который не предвещал «ничего хорошего, тому, кто осмелился…!» - я нивелировал мягким: «У нас хорошие сдвиги в деле. Приезжай – будешь в гуще событий.» Это сработало, поскольку она оказалась у меня меньше, чем сорок пять минут, причем одетая с иголочки. Слава Богу, что вчерашний коньяк я допил, а рюмки вымыл.
До этого она у меня не была, а, судя по тому, как одевалась – она НИКОГДА не была в таких квартирах таких спальных районов.
- Привет, долго же до тебя добираться! – с порога начала она и, брезгливо наморщив в мою сторону нос, продолжила, - я думала ты вчера позвонишь, расскажешь, как первый рабочий день.
- Привет, - она ловко увернулась от моей попытки чмокнуть ее в щеку, - да времени вчера не было.
- Понятно, где уж нам, деловым людям!
- Да, но поэтому ты здесь! Не, не, не – не разувайся!
- Так чего стряслось в такую рань, - она лениво зевнула. Я провел ее в комнату, предварительно прикрыв ванную, где болтались Юлины колготки. В комнате, лицом к музыкальному центру, сидела Юля. Для меня – ничего нового, но посетители могли бы и удивиться.
- И чего она делает?
- А ничего – у нее кататония, - пояснил я.
- Что это такое?
- Не помню, что-то из психиатрии. Вроде комы.
- Хорошо, но почему именно у тебя в квартире, ей приспичило коматозить без колготок? Почему не у каких-то своих любовников, а именно у тебя?! – она стала расходиться не на шутку, поэтому я, уведя ее из комнаты на кухню, принялся за пересказ своего рабочего дня со всеми вытекающими. А точнее «втекающими». Пришлось рассказать про работу, о которой она спрашивала меня дотошно (в смысле – до тошноты), про корпоративную вечеринку после работы. Почему-то она не заострилась на забавных моментах группового писания в кустах. Потом про то, как мы добирались домой («Кстати, почему к тебе, а не к Шурику твоему?»), наконец я добрался до эпизода с девочкой и порадовался, копируя ее тоном вопросы девочки, типа «Почему в ванной…?», «Почему пьяный с девкой…?»
По внешнему виду, Аня намеков не поняла.
- Меня это, по идее, не должно интересовать. Дело это твое, но пускать абсолютно незнакомую девку в дом?! Не знаю, - она оглядела кухню так, как будто Юля нагадила где-то в углу.
- Ты чего меня ревнуешь что ли? Брось. Я - ж не собирался с ней спать.
- Перестань оправдываться. Какая мне разница – собирался, не собирался! Просто странно мне все это. Ладно, чего делать-то с ней будем?.
- А вот это я и хотел спросить. В психушку – жалко. Дом у нее – у черта на рогах. У меня оставить…, - по Аниному взгляду было видно, что хоть крокодила, но не коматозную девку без колготок., - вот видишь?
- Короче, в дурдом ее надо. Там таких много – ей будет не скучно. Так что давай, вызывай «Скорую», а как увезут – возьмем такси и на работу.
- Чего, вместе, что ли?
- А как же! У нас с тобой договор, помнишь? – про договор я помнил, конечно, но мне так хотелось купить пива по дороге туда! – чего сидишь-то, «Скорую» вызывай? Соврешь чего-нибудь. Впервой, что ли?
Я набрал номер, поднес к уху трубку, чтобы услышать в ней женское щебетание о том, что все операторы сейчас заняты, так что ждите ответа. Хорошо хоть, что в начале сказала: «Скорая помощь». Так я и сидел с трубкой, прижатой к уху, и наблюдал, как Аня перемещается по моему жилью, присматриваясь. Конечно и колготки…
- Поговорите с доктором, - в трубке защелкало, застучало, и мужской голос спросил чего мне надо. Я объяснил случай.
- А симптомы какие?
- Ну как, сидит, молчит, руку одну вверх тянет.
- А зачем тянет-то? - вкрадчиво спросил у меня доктор.
- Наверное, голосует, - в тон доктору ответил я.
- Так! Ну ладно, - можно подумать, по-дурацки шутить можно только ему, - давление, сердцебиение как у нее?
- Н-не знаю – я спал всю ночь.
- Так. Вы спали, а рядом на табуретке, по Вашим словам, бодрствовала шизофреничка с манифестным приступом?
- Ну да. Я ж выпивши был. Посадил ее, как удобно, и уснул.
- Так, а Вы, значит, были выпивши. Т-а-ак. Скажите, а больше в квартире, кроме Вас с ней никого не было?
- Нет. Не было. Если Вы думаете…
- Думать будем на месте. А…сейчас она все еще сидит там?
- А куда ж она денется, с кататонией-то?
- Не знаю. Проверьте, чтобы зря не ездить.
- Нет, сидит, я проверил.
- Ладно, Ваш адрес, - я продиктовал, - минут через пятнадцать будем. Я повесил трубку.
- Ну что? – спросила Аня.
- Да через пятнадцать минут обещали, приняли за психа, но обещали быть.
- Немудрено, - процедила Аня.
«Скорая» приехала где-то минут через двадцать – немыслимый педантизм. Я за это время, правда, сбегал себе за пивом. Так что эскулап, оказавшийся пышущим мужчиной в расцвете лет, застал меня на кухне, пьющим пиво.
- Это Вы нас вызывали? – я молча кивнул – во рту просто пиво не проглотилось до конца.
- А пациентка где? – я проглотил-таки пиво и, больше жестами, чем словами провел его в комнату, где в углу сидела Юля.
- Как это началось? – вопрос сложный, если говорить правду, но ее-то мне говорить и не хотелось.
- Да быстро как-то…
- Как быстро?
- Ну, я на часы не смотрел. Сидела на кухне, потом в окне что-то увидела, пальцем на это показала – и все, - главное, когда врешь, чтобы правды было процентов на семьдесят – тогда поверят.
- Но сейчас-то она в комнате.
- Так я ее туда перенес, так уютней ей все-таки, - доктор смотрел на меня с сомнением, с ба-альшим сомнением.
- А нас почему сразу не вызвали? – этого вопроса я ждал.
- А зачем? – я сделал удивленное лицо.
- Ну-у…Вы понимаете, - сомнение в докторе увеличивалось уже ощутимо, - понимаете, с человеком творится не пойми чего. Вы, кстати, кто по специальности? – этого вопроса я тоже ждал, поэтому незамедлительно протянул ему удостоверение. Я ожидал от него большего эффекта, а может – доктор был непробиваемый, - Ну, может Вы и поняли. Так вот, творится, не пойми что, а Вы вместо того, чтобы нас вызывать сразу же тащите ее на табурете в комнату, потом табурет падает, у него ломается ножка, Вы тащите ее по полу, в чем мать родила, а почему она, кстати, в таком виде?
- Мылась, - бросил я неохотно, под убийственным Аниным взглядом.
- А-а-а, ну да, чистота – залог здоровья. Урогенитальные инфекции, правда, подобным способом не лечатся, но для антуража – можно.
- Спасибо, - горячо согласился я. Он пропустил мою остроту мимо ушей, равно, как и Аня.
- Ну вот, тащите, значит по полу, потом снова сажаете на не сломанный табурет, уперев ее лицом к стене, в музыкальный центр, положив ей на глаза пакетики из-под чая. Что у нас за чай, кстати? «Беседа». Побеседуем про здоровье. И ее, и Ваше. С ее состоянием все и так понятно – кататония, - он попробовал опустить Юлину руку, поморщился – вот это, называется симптом зубчатого колеса, глядя на нас с Аней, рассказывал он так, как будто это нам еще поможет и не раз, - Рука за ночь опускалась?
- Сантиметров на шесть.
- Ну и ладушки. То, что делали Вы этой ночью, визави с больной, - он подмигнул Ане – она отвернулась, называется юридически «Преступная халатность», но я не юрист – это больше по Вашей части – я доктор. И, как оный, могу твердо заявить, что Ваше поведение, как то: перетаскивание неадекватной пациентки на мебели и без нее, усаживание ее лицом в угол…
- У меня окна восточные – ей бы свет бил… - промямлил я.
- …напротив музыкального центра, положив ей на глаза пакетики из-под чая, - он еще раз сверился, - «Беседа».
-Это чтобы роговица, - он махнул рукой.
- … вместо того, чтобы просто закрыть их…
- Но так только покойникам делают! – он внимательно и долго на меня посмотрел, - все это указывает мне, доктору, на то, что поведение Ваше носит бредовой характер. Фабулы бреда я не знаю, да и копаться не буду – само потом где-нибудь выплывет, но фабула есть. И сформировалась она, возможно, под влиянием постоянной алкоголизации, - он повернулся к Ане, - пьет-то много ведь, правда? Так, ребята, носилочки давайте. Оформим, как «кататонический приступ неясной этиологии», хотя чего неясного – шиза, она и в Африке шиза, а там пусть психиатры разбираются.
- А, Вы ее в нашу, в городскую? – он опять посмотрел на меня долго, - ну, там, апельсинчиков и все такое…, - я тушевался с утра, с бодуна, под суровым эскулапьим взором.
- А альтернатив больше нет – в нашу. Ну, счастливо, - он мне подмигнул, может там и увидимся. Скоро, - и вышел. Следом за ним на носилках спустили сидящую Юлю, которая приветствовала наступившее утро взмахом и указующим перстом. Машина отъехала и я опустился на оставшийся табурет, откупорил вторую бутылку пива и сделал порядочный глоток.
- Ну и что вся эта хрень значит?! – видно мучения мои за это утро не закончились. Я вздохнул и принялся пересказывать Ане все еще раз. Сказать, что она мне верила, это значит признать, что мы проиграли Бородино. Нет, некоторые аспекты даже смаковались ею, но сути она явно не ухватывала. Или я, может, плохой оратор? Не знаю. Рассказывая одно и то же за сегодня уже в третий раз, я чувствовал, как мой рабочий пыл стремительно падает. А потом, вспомнил, что это же придется объяснять шефу! Меня чуть не стошнило, хотя пиво было хорошим и прохладным.
Пока я рассказывал, Аня слушала, записывала что-то в блокнот, перекладывала ногу с другой ноги, что, между прочим, отвлекало.
- Ты чего писала-то? – спросил я, когда закончил.
- Да так…Собирайся, тебе на работу пора, - она закрыла блокнот, убрала его в сумочку и встала, - и…спасибо за материал, хотя ты и поднял меня невесть во сколько.
- Да, не за что. У нас вроде как договор.
- И купи жвачку какую-нибудь, а то разит от тебя, как…, - и вышла.
Я вздохнул, посмотрел на часы и принялся нехотя одеваться. Под руку попалось вчерашнее, потому что лежало сверху, а, поскольку, думать в отношении обновления своего гардероба не было сил, я все это и надел. «Интересно, как там Юлька сейчас, в приемном покое-то?», вдруг вспомнилось мне, но тут же покинуло пределы разума. Самое приятное в похмелье, это то, что мысли не задерживаются в голове надолго, сообщая разуму приятную расслабленность.
Когда я вышел, весь город, казалось, был залит красноватым светом восходящего солнца. Я мысленно поздоровался с ним и, направляясь к палатке – надо же было чего-нибудь в дорогу, бодрящего, я представлял себя одиноким самураем, бредущим по Стране Восходящего Солнца, под восходящим Солнцем. Он брел через каменистую местность, взбивая фонтанчики пыли сандалиями, или, как там у них это называлось, и его верный меч при каждом шаге бил его по левому колену. В колене отдавалось тупой болью. А-а, ну да, я ж вчера упал, пока мы с Шуриком Юльку волокли до машины. Вспомнилось-забылось. Похмелье! Чертово колено отвлекло от таких красивых размышлений. О самураях, о Японии, о пыльной дороге, по которой шел самурай. Теперь уже безвозвратно. А жаль! «Вот интересно, - подумал я, - а наш городишко, когда полностью рассыплется в прах, станет похож на Японию, или нет. Будут ли по его камням бродить, прикрывая наготу тряпьем, монахи?» Но. Я подходил к палатке, значит, мысли мои в очередной раз поменяли направление. Я взял пива. Поймал такси, которое повезло меня с пивом на работу. Должно быть, выглядел я и впрямь неважнец, поскольку таксист согласился меня везти только тогда, когда я увеличил цену проезда – мне-то все равно, контора оплатит. Пока садился в машину, вновь заболело колено. Может, я его как-нибудь сильно повредил? Да Бог с ним.
В машине, а ехала она дольше из-за пробок, мне, в связи с коленом, вспомнился свой сегодняшний сон. Тот, что проходил под боком кататонической Юльки, которая сидела возле центра, лицом в угол и, неизвестно, спала, или нет. Сон вспомнился с того момента, что во сне болело колено. Я, помню, стоял и смотрел на него сверху вниз, раздумывая, чего там внутри могло поломаться. Ну и соответственно, Юльку, которая в коматозе, спрашиваю, мол, с чего бы это. А она отвечает, вперив палец в угол: «А на что похожа боль?»
- Ну, как на что? Как будто штырь железный в колене торчит, и оно от этого плохо гнется, - отвечаю я.
- Так достань штырь-то, - говорит мне Юлька.
Смотрю вниз, а в колене и вправду торчит черный штырь с белым набалдашником. И, как только я его достал, боль почти прошла. Стою я, вниз смотрю, а внизу вместо линолеума в моей квартире булыжная мостовая, которая мягкими изгибами убегает вниз, туда, где расстилается какой-то, явно южный, город. Причем я знаю, что город этот – мой. Что я в нем живу, что где-то там, внизу мой дом. А сейчас, я почему-то стою один на дороге, довольно далеко от города, опираюсь на трость, и передо мной восходит Солнце. Сзади раздался грохот копыт и мимо меня, к городу проехал экипаж. По-моему, это называется двуколка, точнее, во сне я был убежден, что это так и называется. Задник экипажа был поднят и его нехотя волокли за собой две лошади, причем явно утратившие форму. В заднем окошке экипажа мелькает женский профиль, который я знаю, причем знаю очень хорошо. И, вдруг, невыносимая боль, какой-то утраты, проткнула меня от макушки до булыжников, новым штырем, который, наверное, было не достать. Так я и стоял, глядя на экипаж, который увозил от меня нечто дорогое и безвозвратно потерянное. Каким-то внутренним чутьем, я понимал, что мне просто необходимо следовать за экипажем и я, прихрамывая и опираясь на трость, двинулся пешком к городу.
А потом часть дороги выпала из памяти, и я оказался в городе. Я стоял перед каким-то деревом, которое мысленно назвал «кипарис», хотя, похоже оно было больше на пирамидальный тополь. Я стоял перед ним, все так же опираясь на трость, а вокруг цвели большими белыми цветами какие то кусты, получившие от меня кодовое название «магнолия». Вдруг, неподалеку, я заметил тот же экипаж. Дверца его раскрылась, и Она выпорхнула наружу. Пересекла узкую дорожку между кустами и скрылась в них. Я последовал за нею, шмыгнув в ту же щель среди кустов, и оказался…на кладбище.
Кладбище было старым и уютным. Под ногами у меня были влажные, мшистые камни, по которым я ступал неслышно, даже для себя. Зачем-то сбоку от дороги соорудили фонтан, который, правда не функционировал, но и смысла его нахождения среди могил я не понимал. По обе стороны от дороги, утопая в зелени, находились чьи-то фамильные склепы. Было как-то просторно, не то, что на нашем городском кладбище, которое находилось в поле и могилы на нем лепились одна к другой, как ласточкины гнезда. От фонтана, в котором была зацветшая давно вода, поднимался запах уютной сырости, как возле старого пруда, что ли. Не того, сырого запаха погреба, который бывает, если после дождя заглянуть под корни деревьев, а какой-то спокойный и умиротворяющий запах, который проникал, казалось, во все сферы этого уютного и замкнутого в себе мира, в который я, не пойми зачем, затесался. Аллея тянулась вдаль и была пустынна. Я пошел по ней, утопая по щиколотку во мху, который обильно рос на дорожных камнях. Куда и зачем я шел – я не знал, но во сне, это казалось необходимым.
Я шел все дальше, пока не понял, что аллея и кладбище закончились и я стою посреди какого-то восточного базара. Кругом, пестро одетые люди, что-то быстро говорили и изредка, закинув бородатые лица в голубые небеса, хрипло хохотали. Толчея стояла невыразимая. От пестроты продаваемых товаров рябило в глазах. Иногда в толпе мелькал пробковый колониальный шлем. Я откуда-то знал, что так и должно быть, что этот базар есть в моем городе. Если позади меня город был похож на цветущий оазис, то базар с прилегающей территорией был, скорее всего, в пустыне. Под ногами сухой красноватый песок змеился от порывов горячего ветра. Белую стену, вероятно крепостную, нещадно палило солнце. Воздух был жарким и подвижным, как некий гигантский змей, оплетал тело и рождал ощущения то там, то здесь. НУЖНО было пройти через базар и я, расталкивая дурно пахнущую толпу, продвигался вперед, пока вновь не ступил на территорию оазиса. По обеим сторонам вполне европейской улицы, вымощенной все тем же серым камнем, стояли утопающие в зелени особняки в два, три этажа. С колоннами, эркерами, кариатидами, если я чего не путаю. Огорожены они были коваными оградами, на которых причудливо свивались листья неведомых растений. Я почувствовал, что боль в колене усилилась, и нашел ее на воротах одной из оград, в виде извивающегося вверх острого стального прута, призванного изображать растущий стебель. Ворота были чуть приоткрыты, как бы приглашая меня войти. Я заглянул за них. С одной стороны тянулась высокая каменная ограда, от нее, через дорожку, стеной росли стриженые кусты, за которыми просматривалась большая лужайка с тщательно постриженным газоном. Я всматривался в глубину этого коридора, и меня охватывало чувство тревоги. Тревоги острой, грозившей всем своим шевелением в груди, чем-то непоправимым. Но идти туда было нужно.
Я осторожно пробирался по дорожке вперед, оглядываясь по сторонам, чуть ли не принюхиваясь, вглядываясь в лужайку сквозь заросли кустов. Услышав заливистый женский смех, я повернул голову по направлению к нему и увидел ее в окружении, одетых так же, как она, юных дам. Они играли во что-то подвижное, по-моему, в мяч. Дальнейшие события сна смешались в бессмысленный круговорот. Я ступил на лужайку, двигаясь по направлению к ним. Они приветливо машут мне руками. Я иду к ним, точнее к Ней, быстрее. Наконец, мы стоим друг перед другом, и весь мир принадлежит только нам. Мои глаза утопают в ее глазах. Мы общаемся, не говоря ни слова. Потом что-то случилось… и я вижу, как в центре ее живота по ярко белому платью расползается большое красное пятно. Оно делается все больше, как и удивление у нее в глазах. Во мне не шевелится ничего, кроме любопытства. Я, не отрывая глаз, смотрю, как она медленно оседает на стриженую траву, как удивленный взгляд делается все более затуманенным и, хотя она и глядит на меня, но видит она уже совсем другое. То, что лежит вне пределов этого мира. Краем глаза я замечаю, как ее подруги в ужасе разбегаются, но во мне даже не брезжит желания присоединиться к ним. Она совсем осела на траву, и ее тело распростерлось на ней, все так же удивленно разглядывая небо. Из-за ближайшей купы кустов на меня несутся три черных дога. Я знаю каждого из них по именам. Они бегут ко мне, перепрыгивая через Ее труп, топча грязными лапами ее платье, оставляя на Ней собачьи следы. Первый из них сбивает меня с ног, затем подбегают остальные и челюсти первого смыкаются на моей шее. Я еще вижу, как собачьи зубы рвут мое тело, а из глаз у собак катятся слезы.
А дальше беспросветная чернота, в которой я лечу куда-то вверх к невероятно яркой звезде, которая делается все больше и больше, пока не захватывает всего пространства передо мной. Я влетаю в это сияние, на какую-то долю секунды кажется, что я перестал существовать и оказываюсь… Перед домом моих родителей. Мне года два – три и надо мной стоит, сбивший меня с ног соседский боксер. Оскаленная морда – прямо перед моим лицом. На лицо мне тянутся отвратительные нити слюны из ее пасти. Боксер рычит все громче и громче. Настолько громко, что становится звуком моего будильника, и я просыпаюсь.
В углу сидит Юлька в кататонии и тычет пальцем куда то в угол. На глазах пакетики от чая «Беседа».
Таксист толкнул меня локтем вбок, давая понять, что мы приехали, и пора расплатиться и выматываться из машины. Так я, собственно, и сделал – вылез из машины, поставил пустую бутылку на землю, поднял глаза. Передо мной стоял «Полукруг», очень удобно построенный, с очень тонкими стенами, через которые так удобно проходить.