Покровитель

В журнале “Вестник Знания”, в номере 14 за 1927 год Мария прочитала:
В горах Ханхая путешественники нашли высеченные на скалах письмена. Их сфотографировали, и одну надпись расшифровал ученый секретарь Монгольской Академии Наук Жамцарано. Надпись содержит поэтические философские размышления о человеческом бытии некоего Цокто-Тайгжи, борца религиозной секты “красношапочников”.

“Охотясь в горах Хангая в год белой курицы, первой осенней луны, 21 числа, Цокто-Тайджи, поднявшись на вершину, посмотрел на восток, опечалился, тоскуя о своей сестре Галаготе, произнес сии слова и заплакал”.

Мария Павловна Преображенская усмехнулась: какие же слова произнес мудрец, были ли они достойны кропотливого труда резчика?

Она победила Казбек, совершив опасное восхождение. Ученый-климатолог и альпинист, она преследовала и другие цели. На вершине Мария произнесла слова, эхом отозвавшиеся среди ущелий. Сопровождающие горцы содрогнулись от ужаса. Не совсем понимая смысла русской речи, они уловили недоброе. Преображенская ворожила, выкрикивая заклятия.

Русское Общество Любителей Мироведения гордилось маленькой седой женщиной с здоровым горным загаром лица и живыми глазами. Она всю свою долгую трудовую жизнь посвятила героически тяжелой работе по раскрытию тайн атмосферы на одной из высочайших вершин Кавказа. Она основала на вершине Казбека самую высокую в Европе научную метеорологическую станцию и в течение четверти века вела на этой станции систематические наблюдения, поднимаясь ежегодно без дорог по вечным льдам и крутым обрывам в заоблачную высь, к алмазной вершине Казбека.

... В первый раз увидела блестящую, как грань алмаза, белоснежную вершину в 1895 году. И сказала себе, что буду работать на ней. Кавказцы относятся ко мне с уважением, потому что я учительница. Но никто не верит, что я осилю восхождение. Во-первых, женщина, во-вторых, немолодая. Мне далеко за пятьдесят. Но та цель, к которой я стремлюсь уже тридцать лет, тот обет, который я дала себе, не дают мне права не верить в себя. Опасностей можно избежать, рассчитав маршрут и подготовив снаряжение. Страх перед погодой уже стал профессиональной привычкой. Отношения с горцами поддаются моему контролю. Я буду главной в группе. Надо показать диким людям мое превосходство над стихией. “Брокенское привидение”, столь пугающее горцев, должно сыграть мне на пользу. Все мои “гадания” должны быть в четком соответствии с расчетом. Полагаться на удачу в горах можно только исходя из науки, которую носильщики не знают.

Мы вышли с Военно-грузинской дороги 26-июля, на следующий день уже миновали Девдоракскую хижину и вступили в область ледников. Сначала шли по тропинке, ведущей к краю ледника, потом его перешли и начали подниматься на хребет Барт-корт. Шли по скалам, образующим гигантские уступы. Делали привалы на 5-10 минут каждый раз, когда поднимались на уступ.

Вверху на безоблачном небе сиял Казбек, внизу волновавшиеся облака густым вуалем то совсем скрывали от нас скалы и белевший вдали покинутый нами Девдоракский домик, то прикрывали их легкой дымкой. Облака играли, по лицам моих спутников проносилась тень озабоченности. Облака шли из Дарьяльского ущелья, по словам местных, оттуда трудно ожидать добра. Проводник пугал меня, испытывая характер. Я командовала идти вперед. К шести вечера мы достигли вершины хребта. Здесь нужно перебраться через скалу, почти отвесно обрывающуюся с двух сторон к ледникам. Опять почувствовала давление горца, он просил идти хоть десять верст кругом, только не через эту скалу. Я же знала, за ней будет площадка, где я планировала ночлег. Настал мой черед посмеяться над опасениями мужчин. У меня был на поясе ремешок с нанизанными на нем девятью китайскими монетами, “чохами”. По обычаю древних монголов, прежде, чем отправиться на охоту, охотник снимает эти чохи. Берет один из них, дует в его отверстие, прижимает ко лбу, затем зажимает все чохи между ладонями, несколько раз встряхивает их так, чтобы они легли столбиком. Я проделала этот шулерский номер перед изумленными носильщиками. Раскрыв ладони, рассыпала монеты в ряд и провозгласила, что “хозяин” пропускает нас дальше. И действительно, мы благополучно достигли безопасного места за скалой. Правда, воды там не оказалось, пришлось наполнить чайник снегом. Он более часа таял на керосинке, сильно коптившей из-за слабого давления воздуха. Пили теплую, грязную от примеси сланцев воду, с жадностью.

Облака не были густыми, но несколько раз мелькнули отдаленные молнии. Я не подала виду, что волнуюсь. Рассказывала горцам о жизни древних монголов, о палящем зное среди песчаной пустыни Гоби. От раскаленных песков и камней там спасают только толстые подошвы охотничьих сапог. Один из участников русской экспедиции однажды рискнул в такую жару пробежать к ключу в обычных ботинках, но смог добежать только до воды. Зачерпнув ее в ведро, в лагерь не принес: она пошла на примочку моментально появившихся на ногах волдырей – горячий песок буквально жег ноги сквозь тонкие башмаки. Горцы качали головами и радовались, что я не повела их в пустыню.

Встали в четыре утра. Солнце только что показалось из-за горизонта. Скалистые горы, закутанные синим туманом, были еще полны дремоты, но белоснежные великаны вершин уже сияли пурпуром первых лучей восходящего солнца. Я хорошо себя чувствовала от сознания, что нахожусь у цели. Мне показалось, что я сильна и молода. Только я так подумала, как с юга потянулись зловещие облака и быстро скрыли солнце. Видимо, моя былая уверенность произвела впечатление на проводника, и он тоже не унывал: к полудню все очистится, мы идем дальше. Но погода становилась все хуже и хуже. Пошла крупа, затем ледяные иголки, коловшие лицо. Около одиннадцати часов мы миновали выветревшуюся скалу, опасную тем, что с нее постоянно летят камни. А ведь мы пробираемся под ней и каждую минуту рискуем попасть в скрытую трещину. Наконец мы вышли на поле, покрытое снегом и льдом. Метель усиливалась. Казалось, наступила зима! Все молчали, поглядывая на исчезающую в тумане скалу, единственную, по которой можно определить обратный путь.

Обратный путь! Отступление? В нескольких часах от цели. Я должна принять решение. Чохи не помогут, в моих руках судьбы людей. Тогда я не знала, что слова монгольского мудреца, высеченные на скале, гласили о разнице между законами и порядком добрых тушемилов – министров великих ханов на земле, и судилищем Эрлик-хана в преисподней, но в суждении о правде и неправде они одинаковы. В чем же высший смысл? Отступление ради спасения жизни людей, которые все равно попадут на судилище к Эрлик-хану или другому своему богу? Я струсила, скомандовала отбой. Лица горцев оживились, они дали мне слово, что пойдут второй раз.

Подойдя почти к самому конусу Казбека, мы снова спустились к концу ледника в Девдоракскую будку. Три дня без перерыва бушевала буря, рев которой доносился до нашей хижины, и только 1 августа я опять предприняла восхождение. На этот раз Казбек смилостивился, погода была отличная. Не надо было растапливать снег, под палящими лучами южного солнца на высоте 3520 метров он таял, как весной.
Я взобралась на скалу, составлявшую стену нашего ночлега, и долго любовалась горами. Когда же солнце начало склоняться к западу, из Девдоракского ущелья потянулся легкий туман, я заметила, в средине его образовались два радужных кольца, в центре которых была моя тень. Подошли горцы. На меня нашло веселье, и я решила их разыграть. Стала рассказывать о волке, бродящем вокруг нас и высматривающем добычу. По ходу рассказа лицо мое преображалось, и я представляла себя голодной волчицей. Солнце медленно пряталось за горы, кольца подымались выше, и от искривленного силуэта – моей скорченной тени – образовался конус, разделивший кольца. Мужчины стояли ниже меня, зачарованно глядя на небо. На нем рисовалась огромная фигура зверя, приготовившегося к прыжку.

Проводник Исак рассказал, что его отец Иосиф был искусным охотником и часто поднимался на горные вершины, в том числе и на вершину Казбека, охотясь на туров и в надежде найти клад, якобы спрятанный на одной из вершин Казбека.

Под влиянием природного чуда, Брокенского привидения, мы совсем обезумели и стали фантазировать, что найдем этот клад. Но Исак заволновался: клад достанется только одному! Мы спросили, почему. И как наивно мне показалось объяснение – потому что если мы все найдем клад, кто-то его выкрадет и разгневает Казбека, начнется обвал. Ведь причиной многочисленных обвалов является алчность человека. Тогда я рассмеялась, ведь еще не знала о мудрости монгола. Он учил: хотя и есть внешняя разница между человеком, ворующим чужое вблизи и вдали, и волком, бродящим вокруг двора и высматривающим добычу, но в своем стремлении к еде – они одинаковы.

2 августа опять было солнечно. Лучи солнца отражались миллионами радуг в каждой крупинке льда. Казалось, весь наш путь был усеян бриллиантами, блеск которых ослепил бы нас, если бы глаза не были защищены темными очками. Вчерашняя эйфория еще кружила голову, и я верила в возможность существования клада.

К началу конуса пришли в 8 часов 30 минут утра и начали подниматься по нему к вершине, сияющей над нашими головами на фоне темно-синего неба. Снег покрывал ледяную поверхность конуса. Идти было легко, ноги проваливались не глубоко. Подъем крут, мы делали частые минутные остановки. С каждым шагом вырастали все новые великаны. Вдруг показался Эльборус и вся цепь, лежавшая между ним и Казбеком.

Воздух был очень разрежен, бывшие у меня в флаконе гофманские капли все улетучились. На половине конуса мы наткнулись на открытый лед, а мы шли без кошек и ледоруба. Я выписала их из-за границы, груз не пришел вовремя.

В 11.50 поднялись на вершину Казбека. Она представляет из себя площадку с вогнутостью посредине и неровными краями. Здесь я решила заложить научную метеорологическую станцию.

Подо мною к западу тянулась цепь снежных великанов. На север, толпой скалистых гор расстилалась бесконечная равнина Владикавказа, пестревшая аулами и станицами. Текущие реки казались голубыми ленточками. Юг и восток заполнены клубившимися облаками, которые закрывали Тифлис.

Здесь, на вершине, было минус три по Цельсию. Горцы не хотели задерживаться, они настойчиво спешили в Девдоракскую будку. Странные чувства переполняли меня. Глядя на величественную картину, я испугалась. Ощущения неудовлетворенности и покинутости не оставляли меня. Нет, это не было опустошением. Какой-то магический страх сковал меня.

Дала команду спускаться, а сама чуть задержалась. То, что со мной произошло на вершине, вероятно, длилось несколько минут, но мне показалось целой жизнью.

... В узкой пади уже совсем стемнело. Стадо овец и коз давно толпится около юрты. Все семейство плотно пообедало мясом, и каждый расстилает постель. Отец подходит к ящичку, на котором расставлены металлические изображения богов и зажигает перед ними лампадку – металлическую рюмку с салом и горящим в нем фитилем.

Правой рукой он вынимает из гаснущего костра тлеющий уголь и сыплет на него особый благовонный порошок, который начинает дымиться. Неторопливо окуривает монгол прежде всего богов, бурханов, ящики со священными книгами, все закоулки юрты, а потом и самого себя. Он подносит к лицу дымящийся порошок и, склонив голову, нюхает дым. Затем он становится на колени и справа налево замыкает около себя круг этим же ароматным дымом.

Слышу отчетливые звуки “ом-ма-хум”, “ом-ма-хум”, “ом-ма-хум”. Неведомая сила заставляет их повторять вслух, почти кричать.

Спускаюсь по старому следу и понимаю, меня привязали невидимой нитью к вершине. Отныне я не принадлежу себе, старый монгол играет со мной. Весь обратный путь вижу его, сидящего с поджатыми ногами, лицом к бурханам. Вот он берет четки в обе руки, прижимает их к глазам, ко лбу и долго сидит неподвижно. Зажав четки в ладонях рук, он трясет ими, дует на них и затем начинает правой рукой делать какие-то таинственные движения. Как будто он обращается ко мне.

Снег стал мелким, Исак положил свою палку на лед, сел вдоль нее и предложил нам последовать его примеру. Усевшись таким образом, мы сняли шапки, вежливо поклонились Казбеку и с быстротою курьерского поезда полетели вниз.

Спится тревожно, один и тот же сон преследует меня после восхождения.
Юрта. Таинство ритуала. Щипцы с углем переходят к матери, потом к детям. Я окуриваю себя вместе с ними. Глава семьи низким басом и слегка нараспев повторяет священную формулу: “ом-ма-хум”, “ом-ма-хум”, “ом-ма-хум”. Перед бурханами зажигаются две тибетские свечки. Хозяйка молится одновременно с мужем, а когда он ложится спать, она выходит из юрты и начинает ходить вокруг, бормоча молитвы.

Лежу совершенно голая, покрытая шубой. Еще с вечера натоплено сухим пометом домашних животных. Юрта наглухо закрыта на ночь. Воздух нагревается дыханием людей и молодых ягнят, телят и маленьких яков, не выносящих сильных холодов и ночующих внутри. Однако сильный ветер пронизывает помещение насквозь, срывая мое меховое покрывало. Тогда меня обхватывают сильные руки отца, и я засыпаю в его объятиях.

“Ты для меня и жена, и дочь, и сестра. Ты моя Галагота” - в холодном поту очнулась. Чувствую себя в общем не плохо. Несмотря на слезавшую с лица и ушей кожу, обожженную невидимыми ультрафиолетовыми лучами, да кошмарные сны.

Тогда я считала, что перенесла душевное потрясение, психика нарушилась из-за невероятной нагрузки. Сейчас, когда пишу воспоминания, уже знаю – ничего не было случайным! Последующие события дали мне убедиться, что меня спасал великий монгол, мой отец.



Полную версию цикла «Ом-ма-хум», три историии из жизни
Марии Павловны Преображенской, читайте и смотрите:
http://elkipalki.net/author/1milla/2009-02-25/