шутка Парафраз

ПАРАФРАЗ

 В длинных по километражу блиц – командировках кроется своя прелесть, то усиливаясь, если, как в нашем случае, к морю на денек–другой, – ну кто не мечтал? То оскомно и досадно перевариваясь в вялотекущую хандру по поводу разрыва на n дней супружеских отношений и приснопамятного - с добрых инженерских времен (130 рэ плюс командировочные), из раблезианской эпохи мокрого плацкартного белья, – запрещенного в номерах… ах, что за слово такое: номера! Память старорежимно вворачивает экзальтированные гомерики Кисы Воробьянинова , - забыл, сердешной, что с барышней на пролетке не выйдет уж – номеров нет, как и мест, а есть главсоцобщежит …кипятильника, при том, что гостиничный буфет до восьми, а хилая свобода поесть когда хочу заключается в вечернем чревобесии, в аккурат до 24 нуль – нуль.
 Но мы рады! Мы едем машиной в ночь с тем, что к утру должны размять застывший тыл в районе бывшей пивной «Бабочка» на 10-й станции Большого Фонтана.
 
 Отьездные маневры, в женском варианте – хлопоты, мужскому сознанию приятны в той мере, в коей пивом и коньяком комплектован баул. Затем следует непременный и мучительный атрибут – повальный обыск в гардеробе: - Маня, Маня, а где мой спортивный костюм? … А какую надеть рубаху?
«- Одеколон возьми тот, что я дарила!», - из прищура сомнение потянуло холодком: «правда, в командировку едет, или завел на стороне?»
- Надолго?
- Да дня три. - Через секунду, подумав. - Ориентировочно…
 Дочка более конструктивна: а что ты мне привезешь? Им, видимо, прагматизм прививают еще в роддоме, вместе с оспой. Растет жен-щи-на. Провожает до дверей и, вспомнив что–то из известного только ей и мне, наша несовершеннолетняя котеночным голоском хитрит, спрашивает: « - Что значит оранжевый цвет? Это, наверное, когда нужна помощь?» Утверждаю. « - А черный?» – А это значит, что уже не нужна. На лестнице медленно доходит кладбищенский смысл, и настроение портится. Я-то отвечал ассоциативно, уже настроившись на дорогу, для которой и оранж, и тьма суть последовательные явления одного печального происшествия. С весьма незначительным диалектическим различием: оранжевый – цвет спасения – и ты пока на земле, черный – увы, на небе. Словом, мерси, милое дитя, за веселое напутствие.
 
 Привычка к обязательности трактует точность как приход много заранее: за полчаса до уговоренного времени нахожу описанное трубкой место по ориентирам – стены, полузатертая хулиганская буква «Х», длиннейше вытягивается клумба с торчками роз, робкими настурциями, изжеванными и анемичными после зимы, в доме нерушимо восседает Володя Дубровский – тоже ориентир. Всегда лучше подождать, благо время тикает быстро, - рядом готовят День металлурга, кадры меняются, носят трубы и ностальгические фабричные косыночки, ставят палатки, витиевато и забористо матерятся и красят, красят, красят. Мимо меня, шатаясь, фланирует квартет славных ветеранов канализации, и тонкий цветочный флер накрепко забивается ядреным самогонным гужбаном. На стекле объявление… Тэ-экс, ну и… Ярмарка, и чего там, к празднику? Ага, свинья… куры… крупа … живым весом … торопитесь! Не интересно, но я читаю весь этот гастрономический балаган подслеповатой сухонькой старушке по ее просьбе.

 Стрелки на часах вытягиваются. Пора бы. Сейчас вот–вот должно что–то подъехать, или как? Днем голос в телефоне назначил на шесть; слушаю шумы и смотрю машину, на которой и должен прикатить голос. «Форд – Мондео»… да, да, вспомнил, да, видел нечто такое на Артема: толстомясая, с вялым дельфиньим задом и огромными, как внешний долг, фонарями, едино слившими в углах три плоскости кузова. Мягкая форма клюва - есть что–то едва уловимое от сакраментального римского гуся.
 Однако, половина. Одиночничаю, как тополь на Плющихе, неловко. Голова смотрит в асфальт, но край глаза точно фиксирует причаливший к клумбе гробоподобный серый коробок. Внутри ничего не видать, машина другая, но это определенно он.
 Я давно заметил, что интуиция, издерганная ожиданием, ошибается редко: из коробка выбрался дюжий широкоскулый русак, отвел в мою сторону шкиперскую бородку и, узурпировав лапищей, сродной кистеню, но никак не мобильному телефону, связку ключей, захромал.

 При ближайшем рассмотрении он оказался однофамильцем славного сталинградского генерала и тем сердитым дядькой из телевизора, коего я и ждал. Представляемся: он – сноб, бумажник, телевизионный куратор и журнальный главред, я – Валера; мою пятерню – в обхват, в улыбке начальственное неудовольствие: никуда не едем. Что–то там не связалось у одесситов, дождемся оператора – он, дескать, пребывает в счастливом неведении. Подъезжает Андрей. Знакомимся, говорим, пристреливаемся, общие фразы, рафинированный язык. Андрею желательно респектироваться, он – мой главный пишущий претендент и воплощение серьезной творческой конкуренции. Ребята курят, определенно сближаются, а я без ревности шарахаюсь, так как не курю. Вдруг мимо нас голенасто проскакивает колоритное создание а–ля Женя Осин. Это и есть оператор – лицо неприкосновенное. Как выяснилось, милейший парняга, правда, видать, малость без царя в голове, но данное обстоятельство не портит, а лишь выгодно оттеняет эстетскую необязательность, свойственную чистым и самоуглубленным натурам. Витязь, усовещивая, коротко выговаривает созданию за опоздание, после чего натужно, как и всегда бывает при знакомстве, полагаем распить припасенное в дорогу холодное пиво, присовокупив к этому facons de parler (сиречь пустые разговоры). Не судьба, видимо, вторичному его продукту оросить молдаванскую траву

 В Одессу, как и на Берлин, - на Запад, о, сколько музыки для русской души! По большому счету дело это непростое, но завсегда полезное и освежающее, будь то война со вхождением в сверкающие столицы, или эмиграция с рикошетом от Вены на Тель – Авив. Там, за Бугом мы оставили долгий целинный след, глубоко введя Европе (плуг – прим. авт.) при Александре Великолепном; его вихрастые уланы основательно разбавили (при восторженном согласии разбавляемых) стылую лягушачью кровь, в результате чего позднейшие наблюдатели из наших бывших с удивлением находили в парижанках рязанско – костромския черты. Пути же сегодня кургузому «Форду» сложились бы куда скромнее – в место, разделенное семьюстами сорока километрами лучшего чернозема - в город Дюка и котлет из всех близлежащих языков. Задайте там вопрос: «Где можно найти старую Одессу?» – На кладбище! «Беня, я имею Вам сказать…», - где еще весь Жванецкий? А конармеец Исаак ибн Бабель?

 Отбой, в общем, меня не удивил: Одесса - экстремум уже по определению, всегда что–то неожиданное, несвойственное другим городам - была выбрана местом проведения византийских игр мотоциклетного люда. И все бы хорошо, но мезальянс организаторов – не шарман, значит, написать о мероприятии натурно и обьемно не удалось по причине банального отсутствия натуры, – Донецк не смог, Одесса не дала. Мы же тем временем, обнаружив парк, смиренно помещаем тела в дырявых креслах захудалого кафе и, истребовав себе орехов, предаемся любимому делу всего прогрессивного человечества – элоквенциям, пиву и честному вранью.
 
19.07.2002. Донецк