Эпизоды из истории и предыстории совершенно неизвестные и почти

 Ю.А. Савостицкий, бывший заместитель
 генерального директора

На руководящую должность в Институте я был определен совместным постановлением ГКНТ и АН СССР через полторы недели после рождения института в 1982-ом и моего собственного дня рождения. Месяца за два до этого генерал-майор из кремлевской администрации, активно помогавший в организации нового института, а позднее и по заказу на НИР, укорял меня:
- Что же вы, черти, дурите своего директора Гвишиани? Что вы ему устраиваете?
- Да Джермен Михайлович даже доволен, и я думаю рад: мы же помогаем ему выполнить норму райкома на сокращение штатов ВНИИСИ.
(До этого мы года два морочили высокие райкомовские головы лукавыми отчетами о виртуальном перевыполнении директивно предписанного сокращения за счет мифического недоприема новых сотрудников – на фоне детально обоснованной потребной численности для выполнения важных государственных заданий).
-Это, знаете, «радость со слезами на глазах», - укоризненно съюморил генерал-майор.
С будущим генеральным директором Смирновым я познакомился за 15 – 20 лет до того. При конфузных для меня обстоятельствах.
На нашей ракетно-космической кафедре большинство преподавателей были чрезвычайно занятые начальники из ближайшего окружения сугубо секретного тогда С.П. Королева и не особенно баловали студентов присутствием на экзаменах и приеме их лабораторок – эта нагрузка ложилась на молодых специалистов кафедры. В тот день мне полагалось принимать лабораторки по конструкции установленных в нашем корпусе советской копии ФАУ-2, ее дальнейшему развитию 8K51 и первой ракете подводного старта Р-11. В назначенный час спускаюсь в лабораторию, а на почетном преподавательском месте сидит розовощекий здоровяк-студент.
- Не хотите пересесть на студенческое место?
- Я пришел не сдавать, а принимать лабораторки.
Оказалось, это однофамилец молодого преподавателя А.Я. Смирнова, с кем я должен был в этот день работать со студентами. О существовании аспиранта кафедры О.Л. Смирнова я и понятия не имел. Олег Леонидович меня, растерявшегося, успокоил:
- В Москве 50 тысяч Смирновых.
Позднее Олег Леонидович создавал лабораторию САПР в том же Московском авиационном институте, что оказалось совсем непросто. Дело было настолько новое, что аббревиатура САПР еще не вошла в русский язык (неуклюжий перевод американского computer-aided-design). Тогда это называлось «машинное проектирование», что кстати ближе к оригиналу. Я работал в НИИ автоматических систем, создавал в Крыму полигон, формировал коллектив по морской авиации, разгонял разгильдяев и бездельников, по поводу чего два года доказывал в парткомах и райкомах, что я не верблюд. Когда признался начальнику отделения, что те, кого я прогнал, пристроились в лабораторию Смирнова, нарвался на саркастическую укоризну:
- Ты совершенно не прав. Убивать надо до конца.
Летом 1976 г. мы со Смирновым решили переходить в новый институт Гвишиани – ВНИИСИ. Считалось, что это первый в Союзе системный институт, хотя директор НИАС академик Федосов сказал как-то на ученом совете:
- Системные исследования возможны только на конкретных приложениях (понимай – только при анализе вооружений – Ю.С.). Иначе ничего хорошего кроме марксистской философии не получится.
В июле-августе 1976 г. на песчаном пляже ЮБК (Южного Берега Крыма) мы со Смирновым, подражая Пифагору, рисовали пятилетний план развития нашего будущего подразделения ВНИИСИ, прохлаждаясь редким в то время пивом Staropramen, да не калужского, а натурального чешского производства. Нового Иститута и в замысле не было, но когда в начале 80-х я разыскал наши выкладки, уточненные в Москве после возвращения из Крыма, - поразила точность пятилетнего прогноза.
Из Крыма возвращались на новом «жигуле» О.Л. Смирнова – переходной модели от «3» к «6» с улучшенным двигателем, так не попавшей в серию. Ехали с немыслимой в 70-е скоростью – 180.
С самого начала деятельности Института намечался крен в сторону операторской деятельности, и доминирующий упор делался на ЦСАО (первоначально ЦСАД) *). По началу продвигалось со скрипом. Серьезные возражения – со стороны режимщиков: какой-нибудь дурак направит в Америку такой вопрос, что разгласит все советские секреты, и никакие административные нормы неразглашения не помогут.
Здорово помог режимщик ГКНТ, который всегда ходил Централизованная система о б м е н а информацией
с зарубежными банками данных (первоначально – д о с т у п а)


комитету в нестандартной красной бабочке, а не в черном галстуке, как положено. Видимо, довлела личная предыстория: в 1936 году он в Лондоне занял призовое второе место на конкурсе чечеточников. Так вот этот человек в бабочке заявил на совещании тормозящих нас генералов:
- Сама угроза возможного наказания отвратит от неправоправных деяний.
Вопрос был решен.
Еще в 1979 году, когда мы налаживали трансграничный обмен совместно с Болгарией, и особенно с ЧССР, мне довелось посетить США и, в частности, RAND Corporation (Менро-Парк, Калифорния). Американцы начали рассекречивать историю Internet только в этом веке, и я не знал тогда, что авторство идеи компьютерной сети принадлежит именно РЭНДу, чей директор г-н Барран с 59-го года обивал пороги АТ и ВВС США в течение пяти лет, и только в 1969 Минобороны начало финансировать проект объединения оборонных и университетских компьютеров в сеть ARPANET, где вначале было всего четыре узла, а через три года уже 37.
RAND – бесприбыльная организация, «фабрика мысли». Слегка модернизируя расшифровку аббревиатуры – Research ANd Development (Исследования И Разработки), завистники в Штатах дразнили их Research And No Development (Исследования без Разработок).
Глобальное сообщество мировых сетей базируется на идее предложений именно «мозгового треста» - RAND где и родилась идея корпорации, стратегическая идея надежного компьютерного обмена данными на случай разрушения части сети во время ядерной войны: сеть должна состоять из отдельных сегментов и не быть централизованной, а любое сообщение должно разделяться на фрагменты (пакеты) и передаваться в виде «датаграмм» по разным ветвям сети, собираясь в единое целое у абонента-получателя, чтобы красные шпионы не могли перехватить сообщение. Для этого каждый пакет снабжается адресом, и в случае, если он не дошел до получателя или был искажен в процессе передачи, то передается повторно.
Главным пунктом моего техзадания на поездку было выяснение, насколько активно используют госорганы США компьютеры и сетевую технологию. Так вот, в белом Доме в руководстве отдела экономических советников Президента развязные техасские парни, опираясь башмаками на журнальный столик, за который нас усадили, пояснили, что компьютеры и тем более компьютерные сети им пока ни к чему:
- Пусть сначала в Министерстве обороны попробуют, а мы потом посмотрим. Мы и без этого неплохо соображаем.
Напомню, что эпоха персоналок тогда не наступила – должно было пройти еще несколько лет.
В РЭНДе я похвастался, что мы начали заниматься сетями и трансграничной передачей информации.
- А когда начали?
- Да в этом году.
- И когда надеетесь создать сеть?
- К концу года.
- Для этого лет пять нужно.
К концу года наша линия Москва – Прага – Вена задышала. И через Радио- Австрию – доступ в Калифорнию – к крупнейшему хранилищу информации Lockheed-Dialog (позднее – просто Dialog).
Начались практические эксперименты по теледоступу отечественных ученых к зарубежным банкам данных. Терминальный узел, созданный в академическом Институте системного анализа РАН (в то время – ВНИИ системных исследований ГКНТ и АН СССР) использовали специалисты разных отраслей для связи с европейскими и североамериканскими сетями и банками данных через венский Международный институт прикладного системного анализа.
Этот узел и создавший его коллектив стал основой Национального центра автоматизированного обмена информацией и образованного для реализации этих функций Института. Поездка в Штаты через два года после моих полигонов – это особая песня: сбежит и разгласит все, невозвращенец, потенциальному противнику. Никто из высших функционеров не отваживался поручиться за меня. И вот как-то в Кремле, где я был по делам моего научного секретарства в Межведомственном совете по эффективности, куратор Совета, генерал-лейтенант морской авиации Б.А. Киясов, спрашивает:
- Чего опечалился-то?
Я рассказал о своих трудностях. Нужно разрешение не меньше, чем министра авиапрома.
- Так нет проблем.
Борис Александрович подходит к белому телефону с гербом на наборном диске:
- Иван Степанович, здесь такая проблема… (Меня удивило, что Силаев сразу отреагировал на мою фамилию. Ю.С.) Да брось ты, Иван Степанович, американцы про твои самолеты уже все знают.
Хотя поразиться его памяти, решительности и напористости у меня была возможность еще несколько лет назад, когда он только приехал из Нижнего Новгорода, из главных инженеров авиазавода – сразу на должность замминистра. Первое совещание в его кабинете, где полукругом выстроились человек 12 – руководители предприятий отрасли, причастных к разработке практически первого советского авианосца (кажется «Киев». Сегодня он и последний – «Адмирал Кузнецов»). И.С. Силаев в своем традиционном коричневом костюме обходит строй полукруга с вопросом к каждому: «А что у Вас? Что задерживает?» Задача моего присутствия – ассистировать своему начальнику института. Обойдя полукруг, Силаев возвращается к его началу и, не запутавшись в именах-отчествах присутствующих и в профилях их специализации, начинает в резких выражениях, с ненормативными эпитетами и междометиями, развешивать «всем сестрам по серьгам».
Позднее, в самом начале 90-х премьер-министр РСФСР И.С. Силаев в прямом ТВ-эфире представлял кандидатуры министров парламенту. Уже в начале вопросов по третьей кандидатуре, утомившись грубым тоталитарным нахрапом депутатов, Иван Степанович, резко бросив: «не буду больше отвечать!», повернулся спиной и ушел за кулисы на глазах телезрителей всего мира.
Снятие клейма «не выездной» - еще не полное решение проблемы. Нужно было полгода выколачивать десяток согласующих виз на документах загранкомандирования у столоначальников ГКНТ.
Один деятель мне прямо заявил:
- Все это нереально – в Штаты и на три недели.
- Так Ливьен, директор ИИАСА в Вене обещал Джермену Михайловичу полную поддержку.
- Чтобы это обещать, он должен быть, как минимум, полковником ЦРУ.
- А может он и генерал…
Д.М. Гвишиани в посмертно изданных мемуарах решительно отметает «утку» журнала Time, ходившем во ВНИИСИ по рукам, что сам он генерал разведки.
Еще год задержки – из-за ареста и посадки у нас одного из первых диссидентов Щаранского, который сразу после отсидки и высылки стал министром в израильском правительстве.
Хорошо еще успели до Афганистана и высылки Сахарова.
Как-то привез в Кремль план работы упоминавшегося выше Совета по эффективности на следующий год – на согласование председателю Совета академику В.М. Глушкову. Просмотрев мельком, Виктор Михайлович сразу ткнул в пункт «создание банка компьютерных моделей по эффективности»:
- Эту проблему я уже давно решил…
- Каким образом, Виктор Михайлович?
 - Да еще в 1957 я опубликовал брошюру на эту тему…
Пользуясь редкой возможностью прообщаться tet-a-tet с гениальным автором и неутомимым энтузиастом идеи «безбумажных технологий», я рассказал о наших подготовительных телодвижениях к запуску ЦСАД и о режимных проблемах. Мы разослали анкеты в 600 организаций, чтобы понять нужность и требуемую тематику направленности трансграничного выхода на заграничные банки данных.
- Глупость делаете. Вот если бы в Москве сегодня не было телефона и вы разослали по министерствам и ведомствам предложение о замене курьеров прогрессивной телефонной связью, оказалось бы, что на весь город нужно 15 – 16 телефонных аппаратов. Будут пользователи, не сомневайтесь. А чтобы закрыться по режиму, нужен большой, заметный, желательно золотой рубильник: мол, мы мгновенно отключаем каждого, кто задаст неправильный вопрос. Вот и все.
В общем, у гениев все гениальное – просто.
Совсем незадолго до организации Института О.Л. Смирнов делегировал меня в совершенно несекретный Межведомственный совет по разоружению. Представительство в Совете – самое высокое и широкое: академик Е.М. Примаков, шеф разведки и директор института по проблемам Востока, вещавший на заседаниях Совета лозунги-призывы к мирному сосуществованию, один из первых пользователей из дома нашей трансграничной электронной почты академик Е.П. Велихов, пугавший на заседаниях слушателей результатами компьютерного моделирования «ядерной зимы» с черным снегом, и конечно В.М. Глушков, по-моему член всех звучных Советов в стране Советов. Вспоминается выступление Виктора Михайловича:
- Самая большая опасность для мира – американские крылатые ракеты «Томагавк» (более позднее название – «Круз» - Ю.С.), представляете, китайские террористы привозят на джонках пяток таких ракет в Ламанш и запускают их на СССР, никто не поймет – кто.
Я-то знал, сила дешевых крылатых ракет – только в массовом (не менее 25 – 30 штук) пуске, где 5 – 6 ракет несут по одному 200-килотонному заряду, и перехватить их гораздо дороже, чем создать противнику угрозу аналогичного удара. Не говоря даже о трудностях выхода в Ламанш, даже на радионезаметных гребных джонках, на которых нужно еще дойти из Китая, например, до Исландии, где их точно утопит авиаудар из Рейкьявика. Да и достать китайцам американские «крузы» не очень реально (вспомните недавний голливудский фильм «Undersage» - «Захват»).
В начале 80-х годов Институт был определен головным в стране по созданию компьютерной сети Академии наук СССР и академий наук союзных республик – АКАДЕМСЕТИ. Сеть базировалась на сетевом программном обеспечении типа Х.25, разработанном в латвийском академическом Институте электроники и вычислительной техники для реализации на малых универсальных ЭВМ типа СМ-4 (аналог PDP 11/40). Когда актив Института в кабинете директора демократично обсуждал, браться ли за это хлопотное дело, у меня мелькнула мысль:
- Если мы действительно сделаем общесоюзную сеть и каждый взрослый гражданин СССР отчислит за ее использование по одной копейке в день (на сегодняшние деньги – около 70 копеек), это превысит необходимый годовой бюджет института.
Просуществовавшая почти десятилетие, сеть едва ли способствовала действительному росту научных коммуникаций в академической среде: в стране не хватало вычислительной техники, особенно на окраинах страны, и после экспериментов по ежегодной демонстрации работоспособности сети в целом (по всем полутора десяткам узлов одновременно) институты отключали абонентские компьютеры от сети для использования их при плановых научных исследованиях, расчетах и моделировании.
Некоторую организационную дисциплину удалось навести, когда руководство Академии стало принимать заявки на загранкомандирования только в компьютерной форме – через АКАДЕМСЕТЬ.
Средства на эксперименты по компьютерному теледоступу можно было получить, включаясь в предложения по утверждаемым потом руководством института и далее государственным ведомством ежегодным планам НИР. Один из крупных советских физиков-ядерщиков в 50-е годы сказал великую фразу: «Занятие наукой – лучший способ удовлетворения собственного любопытства за счет государства». Создание компьютерной сети – нечто большее и дорогостоящее, чем реализация экспериментального терминального трансграничного доступа к удаленному банку данных, финансирование которого получить было достаточно просто при убедительном обосновании внутри института.
Выход был найден. Научно-техническая революция входила в число главных партийных приоритетов. Поэтому высшие руководители в странах соцлагеря, ответственные за решения о финансировании развития новых технологий, были либо учеными (например, национальными академиками), либо курировали и поддерживали какое-то научное направление как наиболее актуальное с их точки зрения, например, вирусологию, как Ф. Кастро. Поэтому достаточно было пригласить в институт властных VIP на демонстрацию новинки – теледоступа к нескольким крупнейшим онлайновым информационным центрам в Европе и США, запросить в них список трудов by the VIP либо подборку кратких рефератов по вирусологии, как следовала необходимая реакция: «Я и не знал, что эти мои статьи (монографии) они перевели на английский (немецкий, французский)» - реакция председателя ГКНТ СССР, «Я два года просил, чтобы мне подобрали литературу по быстрым нейтронам, а она вон где – в DIALOG и DATA STAR» - это министр высшего образования Северного Вьетнама – и т.д. Главное было в заключительной фразе VIP, обращенной к властным сопровождающим лицам: «Очень интересное, нужное для страны дело. Надо поддержать»
Так было в СССР, на Кубе, во Вьетнаме….
Был другой прием. Энтузиасты из ВНИИСИ, уже нынешние и бывшие сотрудники Института пробивали идею НЦАО. Шло туго. Слишком необычно. Идея не сверху, а снизу, от научных сотрудников. Поделились идеей с партнерами по экспериментальному трансграничному онлайну из Чехословакии и Болгарии. Тем легче, они могли докладывать руководству: « В СССР уже создают НЦАО, не отстать бы нам, технически реализуемость подтверждена, требуется государственное решение». После этого в Москве можно было ссылаться на готовящиеся решения в Праге и в Софии: «Не отстать бы!»
Рекрутирование пользователей в 70-е – начале 80-х (при социализме – бесплатно: платил НЦАО, отчитываясь потом за «народнохозяйственную эффективность» перед финансирующим ведомством) шло также «снизу»: пытались заинтересовать, в первую очередь, научных сотрудников разных областей знаний, те докладывали руководству института и т.д.
В начале 80-х Институт поставил это дело на конвейер. В частности, в рамках активности кафедры О.Л. Смирнова на ракетно-космическом факультете (сегодня это самая престижная кафедра , на которую стремятся попасть по конкурсу большинство первокурсников ) организовали годичную переподготовку самых разных специалистов – от биологов до политиков-международников. Выпускники курсов получали Минвузовский диплом о втором высшем образовании и становились энтузиастами-пользователями нашей Сети.
Начали возникать пользовательские терминальные пункты Сети в Москве и области и региональные узлы в республиках.
Позднее, в начале 90-х, когда начался бум создания компьютерных сетей в России и на российский рынок вышли западные сетевые монстры Sprint, AT, IBM, DEC, etc., коллективы их московских представительств и совместных предприятий рекрутировались уже из числа сотрудников НЦАО – других в Москве было взять негде.
О сетевых коммуникациях в 80-е годы. Естественным образом наша Сеть и АКАДЕМСЕТЬ включились в государственную программу создания единой Государственной автоматизированной системы НТИ (ГАСНТИ), предназначенной для обеспечения онлайнового доступа пользователей к хостам центров – генераторов научной информации.
Как уже упоминалось, с конца 70-х – начала 80-х годов прорабатывались возможности организации двустороннего трансграничного онлайнового обмена научной информацией из Москвы с восточноевропейскими столицами, в первую очередь, с Прагой и Софией, менее успешно – с Будапештом. По инициативе снизу затевался трехсторонний союз НЦАО: Москва-Прага-София.
Как нельзя кстати в середине 80-х была объявлена «Комплексная программа научно-технического прогресса стран – членов СЭВ» (КП НТП), охватывавшая 90 конкретных научно-технических проблем – от ядерной энергетики до систем управления воздушным движением.
План работ по КП НТП (создание СЭВовской сети) был составлен за полчаса и не был скорректирован в течение всех шести лет совместной работы девяти соцстран. Через полчаса после передачи плана на согласование в ГКНТ стало известно, что его лукаво подписал как автор директор МЦНТИ Л.Н. Сумароков, вставив свой институт в качестве головного. Правду удалось восстановить оперативно, а О.Л. Смирнов написал Сумарокову достаточно гневное письмо. Леонид Николаевич собрал своих ближайших сподвижников (в их числе С.Н. Флоренцева, который позднее мне и пересказал подробности), которые три дня выполняли поручение по написанию язвительного, но протокольно-вежливого ответа. О.Л. Смирнов показал мне полученный ответ.
- Да он же над тобой просто издевается!
- Нет, письмо вежливое.
Недавно (уже при написании этой статьи) я обменялся с Флоренцевым впечатлениями по этому поводу.
- Жалко, не стрельнуло. А мы так старались! – хохотнул Флоренцев.
- Видимо, перестарались.
Институт стал головной организацией по созданию компьютерной сети соцстран, получал от государства ежегодно выделявшиеся средства на финансирование развития не только своего центрального коммутационного узла этой звездообразной сети девяти стран, но и создание и функционирование узлов у братьев по лагерю.
СЭВовская сеть заработала. Основными информационными хостами, подключенными к ней, стали московские ВИНИТИ, Государственная публичная научно-техническая библиотека, а также центр по социальным и политическим наукам – Институт научной информации по общественным наукам (ИНИОН). Важное место в этой системе занимал московский СЭВовский Международный центр научно-технической информации.
До последнего момента существования СЭВовской сети бурно набирали темп только Куба и Северная Корея – последние оплоты социализма.
В рамках программы КП НТП совместными усилиями участников были реализованы: система электронной почты, автоматизированная система обмена файлами, система компьютерных телеконференций, интеллектуальные интерфейсы. Были начаты работы по созданию и внедрению средств сопряжения с национальными сетями передачи данных, по автоматизированной системе посреднику (intermediary system), созданы и отработаны системы сбора статистики (прообраз реализованных позднее рекомендаций МСЭ Х.121), сделаны первые шаги в системах разграничения доступа и защиты информации. Уже во второй половине 80-х проявился казавшийся тогда неожиданным феномен: системы создавались для онлайнового доступа к удаленным банкам данных НТИ, а в общем объеме информационного трафика лавинообразно росла доля электронной почты (E-mail) и передачи файлов (file transfer).
В самом начале создания ЦСАО геофизики из мировых центров данных Москвы и Колорадо обменивались файлами геофизических данных, в результате чего был подготовлен совместный справочник восьми мировых центров данных по наукам о Земле. В начале 80-х ЦСАО использовался для обмена данными наблюдения за ядерными испытаниями в рамках советско-американского проекта «Невада – Семипалатинск».
Позднее, в 1991 г., после землетрясения в Армении, канал Москва – Ереван на- шей Сети использовался советской госкомиссией и американскими группами гуманитарной помощи – другие каналы связи с районом бедствия были перегружены либо выведены из строя.
Первые 15 лет жизни Института поражали удивительным социальным спокойствием и отсутствием склок. Если не считать того, что все 25 – 30 человек, переведенные из ВНИИСИ и получившие автоматом увеличение зарплаты не меньше, чем на 25%, поголовной и единодушной радости не проявили: столько женских слез в кабинете директора мне не пришлось наблюдать, как в первый год. Причины? Типовая такая:
- Мне прибавили на 20 руб. меньше, чем Машке. Я что – хуже?
Впрочем, первый заговор о свержении директора возник в самом начале. Заговорщики проводили тайные заседания около женского туалета в кабинете Ученого секретаря. Это было локализовано быстро и без шума.
Более серьезный эпизод относится уже к концу 80-х – анонимка на Смирнова О.Л. в комиссию Госпартконтроля. Ни один Юлиан Семенов не мог выдумать такую интригу. Анонимщик имитировал мой стиль написания и мою осведомленность. Но самозваный Штирлиц не учел, что по сюжету где-то рядом с ним должен действовать Мюллер, которому все равно, кого разгонять – красных демонстрантов или коричневых.
Первое дело – выявить автора. Была применена, как оказалось, беспроигрышная схема поиска. По классике, в основе доноса лежат факты, желательно малоизвестные. Дальше им придается характер жареного и даются пасквильные интерпретации.
Один мой однокашник, будучи секретарем партячейки управления Минмаша, в течение 15-ти лет занимался жалобами трудящихся ведомства на имя Хрущева и Брежнева. В беседе с ним я заметил:
- Гена, ведь именно такие гады, как ты, плодят анонимщиков.
- Ребенок, ты просто не знаешь: после того, как Хрущев подрезал крылья КГБ, вся информация – только из анонимок. Не понял, что ли, почему раз в полгода в «Правде» печатается передовица «О внимательном отношении к письмам и заявлениям трудящихся». Только в анонимках – правдивая информация. С подписями – заявления сумасшедших борцов за правду или шкурников, выколачивающих себе лично привилегии. Вот пример:…
Первым этапом нашего расследования было составить список людей по Москве, которым была доступна информация о базовых «фактах». Таких набралось человек 20. Второе – определить заведомо устаревшую информацию в анонимке и вычленить людей из 20-ти кандидатов, кто в самое последнее время не имел доступа. Осталось 5 – 7 сотрудников института. Предпоследнее: у каждого автора есть навязчивые стилистические обороты, как устные, так и письменные. Анонимка кончалась эффектной формулировкой: «И назначать такого человека на должность генерального директора было бы ошибкой!».
- У нас только один человек злоупотребляет этим безвкусным стилистическим бзиком…
- Ладно, прервемся, сейчас Ученый совет.
Последний этап – идентификация пишущей машинки, где изготовлена кляуза. Простые дедуктивные рассуждения выводили нас на ГПНТБ, где жена кляузника работала референтом, а директором была дружелюбная к нам бывшая узница фашистских концлагерей г-жа Т.А. Харина, которая весной 2005 г. ездила в Германию с делегацией Президента Путина на годовщину холохоста. Так что получить оттиск с той машинки – никаких проблем.
На Совете что-то жарко обсуждали, в конце выступил определенный нами кандидат в анонимщики и, рубанув рукой воздух, эмоционально завершил: «Это было бы ошибкой!»- и гордо сел. Мне показалось, что лицо Олега Леонидовича дважды изменилось по цвету.
- Зайди ко мне. Я ж его буду убивать!
- Ни в коем случае: партийные бонзы сочтут это «расправой за критику»! Эффективнее тактика АСи – дважды героя соцтруда генерального конструктора А.С. Яковлева: он перестает приглашать на свои совещания нежелательную персону, и persona non grata через два месяца сам уходит.
Наш анонимщик действительно через полтора месяца ушел – компьютеризировать Третьяковскую галерею, которая и через 20 лет (!) не перешла еще на безбумажную технологию. А ведь причина инцидента совершенно тривиальна: гендиректор не продлил анонимщику надбавку 30 руб./мес. Просто библейский сюжет про 30 серебрянников!
По окончании идентификации «автора» я получил подтверждение отсутствия ошибки у действующего полковника – зама по режиму.
- А как ты узнал нашу технологию?
- Сам придумал.
Последнее, конечно, было лукавством. По пересказам друзей я знал, как искала комиссия ЦК КПСС автора анонимки к ним «О недостатках» в строительстве ракетных систем СССР – от неизвестного руководителя из головного ракетного института. Начинали именно с определения круга «секретоносителей», далее – по изложенной схеме. Именно так определили генерала, который в начале 60-х назначался председателем госкомиссии по космическим пускам.
На конец 80-х – самое начало 90-х приходится бурный процесс образования филиалов ИАС и совместных предприятий: помню висевший в директорском кабинете шикарный постер – дерево с плодами, где каждое яблоко – филиал Института..
Первое институтско – американское СП – «СовАмТелепорт». Мне как всегда досталось продавливание проекта через режимщиков. Казалось, все готово, и вдруг – неожиданный вызов: молча сидит генерал и два полковника, все в штатском, в серых костюмах:
-Садитесь.
Сажусь. Молча гипнотизируют. Хорошо лампу в лицо не направляют.
- Ну что?!
- А что-что-что?
- Что же вы так подставляете зампреда Гвишиани своими штучками с американцами.
- Какие штучки. На постановлении есть виза Крючкова – зама Андропова по КГБ.
- Да Крючков – чудак (на самом деле, формулировка была жестче – Ю.С.), он разведчик, ни черта (выражение тоже смягчено – Ю.С.) не понимает в безопасности.
Первое институтско – украинское предприятие на базе Одесского госуниверситета – тоже весьма непривычная новинка для госорганов. Уже в начале 91-го, когда что-то не заладилось с этим СП, поехали к ректору Зелинскому за помощью.
- Да что вы ко мне с какими-то глупостями, у меня Союз рушится! - гордо, но с обидой отрезал депутат Верховного Совета еще СССР.
Через год филиалы в республиках решительно ушли в суверенитет, первым Таджикский филиал объявил о национализации. Дольше других продолжалось сотрудничество с Грузией и Азербайджаном.
В некоторых развалившихся и пущенных на ветер филиалах наши зондер-команды публично, с соблюдением процедур снимали гендиректоров с должности и изымали печати (Ростов-на-Дону, Мурманск).
Переданные нам на перевоспитание и начинавшие уже было поднимать головы республиканские филиалы ВНИИПВТИ стали жертвой суверенизации своих государств и, насколько я понимаю, сегодня просто зачахли.
Может быть, самый напряженный этап жизни Института приходится на середину 90-х и позднее. Но рассказать об этом время еще не настало. В 2004 г., когда на очередном московском фестивале на вопрос председателя джаз-клуба : «Как жив, старик?» - я просто пояснил, что в период приватизации слишком активно защищал гендиректора, на чем позднее слегка погорел. Алик мне ответил:
- Да, старик, такие вещи не забывают и не прощают.
В отчетном докладе гендиректора на годовом собрании акционеров летом 2005 г. обширную часть заняло перечисление разработок Отдела проектов, в который я был определён после разжалования «по собственному желанию». Приятно чувствовать, что к этому производственному успеху и ты руку приложил. Да и от административной суеты избавлен.
Просматриваю написанное и не могу отделаться от навязчивой ассоциации: так и прет аналогия с ильфовскими записками кинорежиссера «Моя половая жизнь в искусстве». Это из «Записных книжек» Ильи Файзенберга. Но успокаиваю себя: широкому Интернет- читателю и это может быть небезынтересно.
15-18 июля 2005 г.,
 Нарофоминск