В исход субботы

 Никогда не любил прощаться. Если уходил, то делал это незаметно. Ночью, под утро, когда меня мало кто видел. Без слез, мольбы, прощальных поцелуев затягивающихся до бесконечности. Без этого всего. Уходя – уходи, сказал кто-то, и я следовал этому принципу, пока… Жестоко? Согласен. Но не глупо ли оглядываться назад, бередить сердце, устраивать прощальные церемонии? Зачем? Вот я есть, а вот меня нет.
Но однажды вечером, в исход субботы, когда читал гафтару главы Берешит1, я почувствовал пустоту в сердце. Отложил книгу в сторону и посмотрел в окно. Черные деревья тянут ветви к серой пелене небес; желтый ковер на сырой земле; ветер обрывает последние листья… грустно, тоскливо как-то, будто что-то потерял навеки; плохо, хотя пробуждение было радостным: то ли сон приснился хороший, то ли еще что – не знаю. Я попытался найти причину внезапной смены настроения. Почему стало тоскливо, откуда печаль? …а сестры-печали внезапны, как дождь2… Осень, плохая погода? Странный дискомфорт. Кажется, нужно что-то сделать. А что? Не знаю. Я встал, прошелся по комнате. Взглянул на книжную полку, на хрустальные вазы… Жены нет дома! осенило меня, но облегчение от этого не пришло. Значит, причина в другом. Со мной всегда так: если что-то мучает, то стоит отыскать нужное воспоминание и становится намного легче. Нет, не то. С дачи она уехала несколько дней назад после скандала. Хотя я бы сказал, что это был монолог из спектакля одного актера. Она придумала причину, разыграла все как по нотам, сделала меня виноватым и укатила в город. Я ей говорил уже много раз: давай разведемся, но ее почему-то устраивала такая ситуация. Что удерживало ее, от единственно верного действия я не понимал. Любовь давно прошла, и я хотел порвать с ней раз и навсегда. Немного раньше ее ревность и глупость доводили меня до белого каления, а потом я просто перестал обращать внимание. Появились новые интересы: книги или футбол по телевизору под пиво с рыбкой, например. Я понимал, что это до поры до времени, пока не закроют больничный. Но хоть это недолгое время можно отдохнуть от ее вечных придирок? Когда выйду на работу, на нервотрепку… смогу ли сохранять спокойствие? Посмотрим.
Я снова подошел к окну, взял в руки книгу, повертел ее, выглянул в сад… Она уходила. Казалось, скользила над землей, не тревожа опавшую листву; уходила, не попрощавшись, как это делал я. Жестоко, очень жестоко. Мера за меру, подумал я. Крикнул, но тщетно. Разбил окно, вылез наружу и опрометью бросился к ней. Кричал, звал, умолял, и она оглянулась, остановилась. Я подбежал к ней, взял ее за руку:
– Почему ты уходишь? – спросил я, – разве нам плохо вместе?
Она печально улыбнулась, пожала хрупкими плечами:
– Все уходят.
– Но почему?!
Она прижала пальчик к моим губам:
– Не кричи, все равно ничего не изменить. Я же вчера объяснила.
Я взял обе ее руки в свои, поцеловал, не заметив, как капля крови упала на землю:
– Не хочу.
– Я должна.
Как остановить ее?
– Я брошу жену, порву со всеми, откажусь от родных, уйду с работы… Изменю жизнь – только останься.
– Не могу, – она опустила глаза. – Наши уходят все.
– Все? – я не мог скрыть своего удивления. – Но ведь ты всегда была со мной. Я, мы… Я думал, мы уйдем вместе.
Смех зазвенел серебряным колокольчиком в стынущем воздухе.
– Сейчас это не возможно. Может когда-нибудь…
–Помнишь, как хорошо нам было? – попробовал я разбудить чувства в ее ледяном, бессмертном сердце…
Я знал ее тысячу лет. Почти все мои воспоминания, так или иначе, связанны с ней. Ее облик менялся, она покидала меня ненадолго (или была всегда рядом, но я не чувствовал, погруженный в заботы этого мира), всегда возвращалась, как только я вспоминал о ней в радости или в горе и всегда дарила облегчение. Сегодня я встретил ее, но облегчение… Она сама была причиной безысходной тоски, а потому развеять ее не могла… Когда я влюбился в будущую жену, я почти забыл о ней, не вспоминал. Лишь в самом потаенном уголке сознания хранился ее образ.
Мы были счастливы. Когда-то, в далеком-далеком детстве, не в этом техномире, а в сельской глубинке, куда мама отправляла меня на каникулы. Дед с бабушкой нарадоваться не могли, носились вокруг меня: она со всякой вкуснятиной, а он с мудреными книгами. Из обрывков их разговоров я понял, что мать без их разрешения вышла замуж и зятем-гоим3 они не довольны. Но ничего поделать с дочерью не могли, а потому переключились на внука. Дед читал мне отрывки из Торы, Тании4, втолковывал законы. Но мне хотелось бегать, загорать, купаться в реке, бродить по лесу. И я убегал из дому… После пыльных улиц, раскаленного асфальта, загрязненного воздуха, грохота машин, гомона людской толпы… Так хотелось зайти куда-то в глушь и послушать звуки леса… Сказать, что я был необычным мальчиком, это значит ничего не сказать. В школе меня так и прозвали – чудак.
…она была жителем леса, так казалось мне тогда, и мы подолгу бродили по едва заметным тропинкам. Находили поляны, где росли прекрасные цветы. Я собирал букеты и дарил ей. Она плела венки и одевала их мне на голову. Мы много говорили: обо всем и ни о чем. Плескались в небольшой речушке, удили рыбу – она всегда выпускала ее или не цепляла на крючок наживку. Сорились и мирились. Смотрели на бегущие облака и узнавали в них знакомые детали, а то и целые фигуры… А потом, когда я был один, она пришла ко мне домой, в тесную городскую квартиру.
– Нет, – засмеялась она тогда, – я живу не только в лесу.
– Переехала в город?
Она вновь засмеялась:
– Можно сказать и так.
Я рассказывал о своей подружке деду, он понимающе кивал и улыбался в седую бороду, будто сам знавал когда-то такую же; а бабушка только качала головой, говоря, что все это до добра не доведет. Так же поступала и мать, только отец зло зыркал на меня и вечером, когда думал, что я уже сплю, втолковывал матери что-то о нарушении психики и «воображаемых друзьях». После услышанного, я стал скрывать ее визиты от родителей и вскоре отец успокоился.
Мы часто бывали вместе, но она не отваживалась больше заходить ко мне. Боялась родителей и старшего сводного брата, но не только. Уже тогда я начал подозревать, что она боится всех людей в целом. Появлялась передо мной внезапно, ниоткуда, как… сказочный эльф и исчезала также. Шепоток из тени или темноты: «Иди сюда…» И я шел, но чаще всего ее там не было. Она играла со мной. Я злился, мы ссорились, и она уходила, и у меня… Я не люблю вспоминать время, когда она уходила надолго. Из воспоминаний легче воскрешать радостные, а не горькие и болезненные. Разочарования… Нет, не хочу! Уж лучше…
– Да я помню, – сказала она, и в голубых глазах застыли слезы. – Я помню, но больше ничего… Прошлое необратимо… – она поморщилась и высвободила руки.
Наверное, я причинил ей боль.
– Прости. Как же мне удержать тебя?
– Никак. Если бы это было в моей власти, то я никогда бы не покидала тебя, но… Мы ведь вчера говорили об этом. Я тебе объяснила.
Я опустился на колени, прижался к ней.
– Не помню. Какие-то обрывки… Расскажи еще раз.
Она вздохнула.
– Думаешь, это то же самое, что опоздать на поезд? Нет, я уйду независимо от твоего или моего желания. Я бессильна.
Я рывком поднялся на ноги:
– Но кто, кто уводит тебя?
– Мы уходим все, – она не ответила на вопрос. – Не ты один такой. Есть те, кому расставаться с нами гораздо труднее. Помнишь нашу первую встречу?
– Ты знаешь, что случается со мной, когда тебя подолгу нет. От этих болей я схожу с ума! Я не могу отпустить тебя – я погибну.
–А я вспоминаю…
Вечер, солнце уже укатило на покой, а я сидел на берегу небольшой речушки… Точно не помню, почему я там оказался и что там делал, но, кажется, обиделся на брата, подрались мы с ним что ли… От навернувшихся слез, перед глазами все плыло, в горле стоял ком, от которого было больно не только глотать, но и дышать, и чем больше я думал о том, какой я бедный и несчастный тем быстрее он рос, и сразу же острые иглы пронзали мои виски. Брошусь в реку, и утону! Пусть потом плачут и убиваются над моим телом! Пусть им будет больно, так же как мне! Зачем нужно было и его отправлять в деревню, ведь это мои бабушка с дедушкой. Он им никто…
Огни в небе появились внезапно. Они затмили звезды и полную луну, боль куда-то исчезла, ком в горле рассосался сам собой. Я зачаровано смотрел на их отражение в воде, а потом поднял голову, но тут же опустил ее и прикрыл глаза рукой, а когда попробовал разглядеть огни получше – их уже не было.
–Привет, – просто сказала она. Я дернулся от звука ее голоса, и едва не свалился в воду, но она вовремя схватила меня за руку. – Что ты здесь делаешь так поздно?
– Я… А ты?
– Я первая спросила.
– А почему я должен тебе отвечать? И вообще: кто ты такая, что-то раньше я тебя не замечал?
Я внимательно посмотрел на нее: высокий лоб, длинные черные волосы собраны на затылке в хвост, темные глаза, тонкий прямой нос, почти незаметная ниточка губ, острый подбородок. Такой я запомнил ее тогда, и даже разглядев при свете дня цвет ее глаз (а они оказались голубыми), я часто путался, и мысленно вспоминал ее черноволосой, и черноглазой девчонкой.
– Я живу не в деревне.
– А где?
– Много знать будешь – скоро состаришься, – ответила она и показала мне язык.
– Я просто так спросил, – ком появился снова, но я его проглотил. – Больно надо. Я просто так спросил. Тебе ведь тоже нужно домой?
Она хмыкнула:
– Разве ты собирался уходить? В воду так глядел, будто топиться собрался.
Я покраснел, но при таком обманчивом свете, как лунный, она этого, должно быть, не заметила, или притворилась, что не заметила.
– Я звезды разглядывал…– это было полуправдой.
– На звезды в небо смотрят.
– На их отражения в воде. Понятно?
– Ага, – и неожиданно: – проводи меня к лесу.
Я отшатнулся от нее:
– Зачем тебе в лес?
Она засмеялась, и от ее смеха мне тоже стало весело, исчезли все обиды, страхи, мысли о само… э-э-э, о вечернем купании.
– Я там живу. Мы совсем недавно переехали.
– И тебя отпускают гулять так поздно? – искренне удивился я.
– А что тут такого. Я самостоятельная девочка, – она гордо вскинула голову.
Я поднялся, отряхнул брюки, протянул ей руку (и откуда смелость взялась?) и помог ей встать:
– Пойдем.
– … от воспоминаний ни жарко, ни холодно!
– Я думала это ты хочешь вспомнить.
– Ничего я не хочу! Только чтобы ты осталась со мной!
Она посмотрела куда-то вверх, в серое небо.
– Будет дождь, – сказала она. – У тебя есть жена, тебе хорошо с ней…
– … было…
– … зачем тебе еще и я?
Я стиснул кулаки.
– Ты сама все прекрасно знаешь, и знала всегда! Даже тогда, на берегу реки. Ты знала, что я хотел сделать!
– Ну, – она перевела взгляд на меня, – детские обиды. Вряд ли ты всерьез думал о суициде.
– Но ведь ты появилась, – на следующий, после знакомства, день я спросил у деда о новоселах. Он ничего не знал о новоприбывших, а ведь в деревне слухи разносятся быстрее, чем телеграмма-молния. Я пошел в лес, но там, где она мне сказала, никакого дома не было и в помине. Позже, когда я пытался разведать хоть что-то, она попросту не отвечала на вопросы. – Значит, могло произойти худшее.
– Я подстраховалась. Тебе еще рано было уходить. Даже думать об этом.
– А тебе, сейчас?
– Это совсем другое дело. И, извини, – сказала она, – но мне пора. Я и так задержалась.
Она поцеловала меня в небритую щеку, повернулась…
– О чем мы говорили вчера? Только не говори загадками. Я мало что помню, – тщетно, она продолжала путь. – Честно.
Она остановилась. Мне, почему-то показалось: если обернется – останется.
– Вы, люди, меняетесь, но не в лучшую сторону и потому нас призвали обратно. Неужели я должна объяснять тебе все еще раз? Мне ведь тоже плохо… – сказала она, а потом: – О нефеш ха-элогит и нефеш ха-бахамит6, если ты еще помнишь то, чему учил тебя дед.
– Не помню! – закричал я.
– Тогда самое время вспомнить. Прощай, – и продолжила свой путь.
Я упал на колени и зарыдал. Как младенец, как безумец…
– Ты вернешься?! – закричал я без надежды услышать ответ, но…
– Для Него, нет ничего невозможного… Про… Нет, лучше – до встречи.
Я сидел на холодной и сырой земле до самого вечера, пока не пришла сиделка и не отвела меня обратно в комнату. Я спросил ее, когда вернется жена. В ответ она пожала плечами.
– Моя жена… Мне нужно поговорить с ней.
– Сейчас вам нужно выпить лекарство, искупаться и обработать рану. Зачем вы только разбили окно? – сказала она. – И… У вас нет жены, и никогда не было, – она печально улыбнулась.
– Как?!
– Уж не знаю как. Пойдемте быстрее, а то простынете. Меня тогда, из-за вас, премии лишат! Пойдемте…
Жена вернулась поздно ночью и сказала мне, что сиделку я больше не увижу – она ее выгнала.
– Ты и так многое забыл, а она тебя еще больше путает. Так что успокойся. Тебе нужно хорошенько выспаться и все вспомнить.
– Что вспомнить? Зачем?
– Как что? Все обо мне и о ней. Чтобы восстановить порядок. От тебя многое зависит. Ведь ты избран, чтобы вернуть их. Соединить вместе, в одном теле…
– Кого?
– Меня и ее. Души человека… – она поцеловала меня, и я уснул… С надеждой, ведь она сказала «До встречи», а не «прощай».


1 – отрывок из книг пророков читаемые после недельной главы Торы (Ветхий Завет). 2 – слова из песни группы «Наутилус Помпилиус». 3 – (идиш) не еврей. 4 - религиозные книги иудеев. 5 – Из «Тании»: «Б-жественная душа» и «животная душа».