Пролог. 21. 02. 97. 22. 02. 97

Сколько лет пройдет, все о том же гудеть проводам,
Все того же ждать самолетам,
Девочке с глазами из самого синего льда
Таять под огнем пулемета.
Сплин, «Выхода нет».
Вступление:
Самое странное, что есть в нашей памяти, так это то, что мы обычно помним две крайности: что-то плохое и что-то хорошее. Причем обе эти крайности должны быть именно крайностями. Запоминается что-то очень, очень плохое и что-то очень, очень хорошее. Например, все помнят день свадьбы, но не помнят всех свиданий, происходивших с самой первой встречи и до дня свадьбы. Можно не брать в пример людей с феноменальной памятью. Из плохих примером может быть драка, в которой выбили зуб или поставили шрам, а также что-то нанесшее очень сильную психологическую травму. Таково уж свойство нашей психики. А что если попытаться что-то изменить? Или отомстить? Что будет тогда с будущим? Как оно изменится? Если изменится.
21.02.97.:
Я спокойно шел по заснеженным улицам Москвы. Как всегда после тренировки я шел очень уставшим. Не каждому дается не устав прозаниматься единоборствами два с половиной часа. Хоть это и нужная вещь, но очень утомительная. Сейчас я очень торопился домой, где меня ждали вкусный ужин, мягкий диван, горячая ванна и интересные программы по телевизору. Я шел, полностью поглощенный своими мыслями, не замечая ничего и никого вокруг. Скоро у меня должна была быть моя первая чемпионская схватка, в которой я хотел доказать, что способен учиться дальше. А также мне предстояло появиться на дне рождении девушки, которая мне очень сильно нравилась, да и я, по-моему, ей тоже был симпатичен.
Занятый такими приятными мыслями, я повернул за угол, и тут же холодное и острое коснулось моей шеи. На мгновение жуткий страх охватил мое сердце, но я усилием воли поборол его и осмотрелся. Справа от меня стоял невысокий, наголо бритый парень, вертящий на руке кастет. Около моего кадыка блестело лезвие ножа-бабочки. Моего затылка касался чей-то нос, а в шею дуло горячее дыхание. Их было двое. Тот, который был с кастетом, молча подошел ко мне и стал рыться в моих карманах. К слову, я не терплю, когда кто-то начинает копаться в моих вещах, да к тому же в бумажнике у меня лежали деньги на подарок Ане, поэтому я не стал ждать, пока они найдут бумажник, и стал действовать.
Сначала я резко ударил стоявшего за мной в солнечное сплетение, и тут же другой рукой двинул в нос парню с кастетом. Стоявший сзади согнулся от боли и выронил нож. Парень с кастетом отлетел в сугроб. Я резко обернулся и ногой ударил стоявшего сзади в лицо. Тот, ухнув, упал на снег и стал выплевывать зубы. Не разворачиваясь, я ударом ноги в грудь отправил второго обратно в сугроб. Но тут из-за угла появился третий грабитель, который до поры до времени скрывался за деревом, стоя на шухере. Он на бегу кинул в меня какой-то предмет, но я успел пригнуться, и этот предмет вонзился в дерево. Тут же на меня кинулись оставшиеся двое, но я откатился в сторону, и их удары меня не задели. Я вскочил, но тут же получил чем-то тяжелым по голове. В глазах поплыли круги, за шиворот полилось что-то липкое, и я упал на землю, медленно теряя сознание. Эти трое тут же набросились на меня и стали бить ногами. Вспышки боли во всем теле возвращали меня обратно в сознание. Потом я все-таки отключился.
Очнулся я в карете скорой помощи. Из моего носа торчали какие-то трубки, все тело неимоверно болело, на правой руке я чувствовал что-то твердое, но сил посмотреть у меня не было. Перед глазами все плыло, лица людей напоминали какие-то розовые кляксы, машину трясло, и боль вспышками проникала в мозг. Потом я опять отключился, чтобы прийти в себя уже в больнице.
Справа от меня на койке лежал человек с перебинтованным лицом и ампутированной левой рукой. На шее виднелись следы от ожогов. Я перевел взгляд на койку, находившуюся слева. На ней мирно спал человек. Все было бы ничего, если бы не полностью перебинтованное тело. Приглядевшись, я заметил, что человек не дышит. Он был мертв. От ужаса вскрикнул, но тут же боль во всем теле заставила меня замолчать. В голове лихорадочно проносились мысли. Только теперь я понял, что за завесой мира и тепла скрывается мрачная и зловещая тьма, ждущая очередную жертву, что на всякое добро придется самое страшное зло, а на каждого ангела придется свой бес.
Покрытый холодным потом и полный жуткого ужаса, я упал в обморок. В нем я шел по городу, похожему на Москву, но пустынному и безлюдному. Во всех магазинах были выбиты стекла, вещи, которые должны были лежать на витринах, лежали на асфальте порванные или разбитые. Кое-где на асфальте алели лужи крови и блестели гильзы от пуль. То место, куда я попал, было самым настоящим чистилищем, безмолвным и зловещим, полным ужаса и страха. Я медленно брел по безлюдным улицам, мимо разбитых машин и, казалось, бесконечных луж крови.
Вдруг я почувствовал на спине чей-то взгляд. Я медленно обернулся, готовясь увидеть самого Дьявола, но на дороге стояла маленькая девочка, сжимавшая плюшевого медвежонка с оторванной лапой. Я подошел к ней, присел на корточки и спросил:
- Малышка, ты кто? И где твои родители?
Вместо ответа она вдруг загадочно улыбнулась и обняла меня своими маленькими ручками. Я тоже обнял её, но тут же её острые зубки вонзились в мою шею. Я закричал, попытался оторвать её от своей шеи, но она словно гигантская пиявка присосалась ко мне. Я начал крутиться на месте, чувствуя, что мне становиться все хуже и хуже. Я резко дернул девочку за ноги, она упала на асфальт, сжимая в зубах кусок моей плоти. Я попытался закрыть гигантскую рану на шее, но кровь все хлестала и хлестала. Я, не чувствуя ног, попытался сделать шаг, но тут же упал раскинув руки в стороны. Девочка медленно подползла ко мне, зловеще улыбнулась и произнесла грубым мужским басом:
«Добро пожаловать в ад!» – и вонзила свои зубы в мою плоть.
От моего дикого крика проснулись все лежавшие в палате. Тут же к нам вбежала медсестра и подошла к моей койке. Я судорожно хватал ртом воздух, обливаясь холодным потом. Краем глаза я увидел показания на медаппарате: 200 на 100. Последней мыслью перед небытием была: «Ещё и инфаркта не хватало!». И навсегда в памяти осталась дата: двадцатое первое февраля девяносто седьмого.
22.02.97.:
Когда я очнулся, кто-то нежно держал мою руку. Я повернул голову, но вместо лица увидел только смутные очертания. Как я не пытался напрячь зрение, ничего не получалось. Я тяжело вздохнул. Очертания лица задвигались, и нежный женский голос произнес:
- Как ты сынок?
- Мам, это ты? – спросил я, узнав голос.
- Да, Миша, это я, - мама наклонилась, и я смог разглядеть её лицо. Оно было расчерчено полосами слез, под глазами виднелись мешки от недосыпания. Я попытался улыбнуться, но получилось не очень. Мама улыбнулась в ответ, вытирая слезы своей ладонью.
- Мама, что со мной? – спросил я, внутри готовясь услышать что-нибудь ужасное.
- Тебя избили, - спокойно ответила мама, скрывая улыбку на своем лице.
- Это я знаю, - вымолвил я, понимая, что долго говорить я не смогу. При каждом слове слышался отчетливый свист. Или мне это казалось? – Я про свое состояние.
Мама всхлипнула, но видя решительность в моих глазах, заговорила:
- У тебя сломаны три ребра, одно из которых пробило легкое, сломана правая рука, повреждено колено, выбиты внутренности.
- Весело, - усмехнулся я, но тут же серьезно спросил, - Что у меня с лицом?
- Фингал под левым глазом, сломанный нос, рассеченные губа и бровь, - мамино лицо отражало всю степень горя, которую можно испытывать в моем случае. Внутренне усмехнувшись (красавец!), я задал мучавший меня вопрос:
- Что у меня со зрением?
Мама снова всхлипнула, но видя, что я не шучу, произнесла:
- От удара по голове у тебя что-то произошло в мозгу, и твое зрение ухудшилось.
Криво улыбнувшись, я повернул голову и увидел вчерашнего мертвеца. Он все также лежал на соседней койке в той же позе. Грудь его не двигалась, но подсознательно я понимал, что он мертв. Я повернул голову к матери и спросил:
- Что с ним?
- Кома, - спокойно ответила мама, посмотрев на моего соседа, - Извини, мне надо бежать на работу. Я к тебе зайду вечером.
Она поцеловала меня в лоб, взяла сумку и, вытирая лицо рукой, вышла из палаты. Я перевел взгляд на потолок и, так созерцая его, медленно погрузился в дремоту. И не видел, как ко мне в палату зашел высокий человек в темных очках (зимой) и длинном черном пальто. В руках, облаченных в черные кожаные перчатки, он нес мой рюкзак. Он положил его на стул рядом с моей койкой, немного постоял, осматривая меня своими грустными серыми глазами, и ушел. О его визите я узнал от медсестры. Она сказала, что он представился моим братом, и поэтому она его пропустила. На что я сказал, что братьев у меня нет. Ошарашенная она долго извинялась, а потом молча ушла. Осмотрев свою сумку, я нашел в ней свой бумажник с нетронутыми денежными запасами. Все казалось таким неестественным, что хотелось проснуться. Решив проверить сон это или нет, я ударил себя здоровой рукой в глаз, забыв, что там рассечена бровь. Вспышка боли унесла меня в небытие. Очнулся я часа через два.
Очнувшись, я обнаружил, что рядом со мной кто-то спит, уткнувшись головой в мой гипс. Слава богу, гипс – не бумага, а то бы я давно уже нецензурно орал на этого человека. Хотя, кто знает. Я решил проверить, кто это, и слегка двинул рукой. Ноль. Тогда я ещё чуть-чуть двинул рукой. Донеслось невнятное женское бормотание. Здоровой левой рукой я погладил голову. Скорее всего, это была моя мать. Голова дернулась, и лицо, появившееся следом, ввергло меня в состояние неистового восторга. У моей койки спала Аня! Та самая девушка, к которой неровно дышало мое сердце. Помня, что я все-таки лежу перевязанный и переломанный (сначала переломанный, а потом перевязанный, не наоборот), я улыбнулся и сказал:
- Привет, солнышко.
- Привет, зайчик, - улыбнулась Аня в ответ, - Как самочувствие?
- Словно играл в футбол против команды быков, - съерничал я.
Аня улыбнулась своей чудесной улыбкой с каким-то странным оттенком грусти. И тут я вспомнил про то, что у неё день рождения.
- Солнышко, подай, пожалуйста, мой рюкзак, - ласково попросил я. Аня подняла рюкзак, ойкнула и протянула его мне, спросив:
- А тебе не рано держать такие тяжести, Геракл.
- Нет, - спокойно произнес я, порылся в рюкзаке, вытащил деньги и протянул их Ане. Она взяла их недоуменно глядя на меня.
- У тебя же день рождения, - сказал я, глядя в её зеленые глаза, - Я не успел купить подарок, но зато у меня остались деньги. Вот, это тебе на подарок. Купил бы сам, но видишь, - показал я на себя, - не могу. Лечуся.
- Спасибо, - произнесла Аня, снова улыбнувшись (все бы отдал за эту улыбку), наклонилась и поцеловала меня в губы. Не ожидая этого, я немного опешил, но потом все же ответил. Наверное, это был мой самый искренний поцелуй. Когда мы перестали целоваться, она, улыбаясь, взяла свою сумку, зашагала к двери, обернувшись послала мне воздушный поцелуй и убежала. Следом за ней вошла мама (это я понял, увидев фигуру в дверном проеме). Я все ещё полусидел, улыбаясь, но выражения лица мамы заставило меня помрачнеть. Она была чем-то то ли встревожена, то ли удивлена, но все равно вид у неё был невеселый.
- Что такое? – спросил я, когда она подошла ко мне.
- Я была в милиции, - сказала она, посмотрев на меня, - тех парней, которые на тебя напали вчера ночью убили.
Только мощная нервная встряска в виде поцелуя помешала мне упасть в обморок. Неужели мой псевдобрат сделал это? Да и кто он? Если да, то зачем? Больше вопросов, чем ответов. Я посмотрел на рюкзак. Его бок был чуть красным от чего-то. Ещё до того, как я потрогал пятно, я понял, что это. Это была кровь. Ну спасибо, братец!