Ноябрь

Последний месяц осени. Ноябрь. Одинокий и тоскливый, как увядающий цветок, насквозь промокший и озябший, он постоянно кутается в туман, чтобы хоть как-то скрасить своё одиночество. Тоскливо... Рутинные дни незаметно растворяются в холодной дымке, он уже давно перестал их считать. Бесконечный ноябрь...
Моросит... Единственное, что он любит—присесть на ветку голой черешни и наблюдать, как дождевая пыль собирается в каплю, как она набухает, набирается храбрости, медленно сдвигается с места и робко катится по скользкому стволу, смелея и увеличиваясь всё больше и больше, всё быстрее огибая сучки, неровности коры и кое-где ещё держащиеся, но уже изрядно поблёклые и скукожившиеся листья. Но только стоит неожиданно вспорхнуть испуганноё птице, или не норок зацепить ветку неуклюжему северному ветру, она, не удержавшись на месте, как эквилибрист, потерявший равновесие, срывается и летит к земле. Хмелея от восторга ощущения полёта, ни на миг, не подозревая о гибели.
"Глупцы,"—проворчит обуженный Ноябрь. Лениво встанет, зевнёт. Чем ещё заняться?
"Но, что это? Зачем же так кричать?! Воробьи... Вечно они суетятся, копошатся, куда-то спешат. Только шуму от них. Бу!!!"—спугнул их Ноябрь. Воробьи вспорхнули всей стаей и улетели по своим делам.
Тишина… Ноябрь довольно улыбнулся и тут холодная, огромная капля упала ему за шиворот: "Брр... Так и знал, эта суета ни к чему хорошему не приводит..."
"Интересно, который час?—он взглянул на часы, но они давно не показывают верно, потому, что Ноябрь никогда их не подзаводил,—ну и ладно, если к вечеру придёт Мороз, спрошу у него, да и зачем мне это? Суета..."
Ноябрь медленно шёл по хорошо знакомой улице, он не любил новшеств и был горд тем, что знал на ней все повороты, изгибы, изъяны и просто терпеть не мог, когда люди что-то меняли.
В одном из окон зажёгся свет. "Посмотреть что ли? Но для этого нужно столько сделать, изменить обычный маршрут, о! да у них ещё и лестница, а вдруг я поскользнусь, зацеплюсь, порву туманную шаль..."—но всё же любопытство взяло своё. Он, волнуясь как никогда в жизни, медленно ощупывая ногой каждую ступеньку, "кабы чего не вышло", наконец-то поднялся. Сердце колотилось, стало тепло, даже жарко: "Не заболеть бы..." И вот оно, долгожданное окно... Ноябрь приподнялся на цыпочки, взялся руками за сырой и тем самым такой близкий и знакомый подоконник, немного успокоившись протер рукой запотевшее стекло. Трое пьют чай. Тепло и запах свежей сдобы покатился по его телу. "А чай, наверное, с липой,"—вспомнил что-то Ноябрь и ему тоже захотелось тепла и уюта и, может быть, даже немного солнца, впервые в жизни мысль о солнце ему не казалась глупостью, суетой.
Переступая с ноги на ногу, он думал, что бы ему такого устроить, но вдруг ненароком нога наступила на скользкий, прелый лист, он потерял равновесие, стал хватать руками воздух, но не удержавшись, упал в лужу. Раньше он так любил смотреть, как прохожие падали в лужу, или промокали под проливным дождём, или их обливала проезжающая машина. Ему казалось, что в этот момент они становились очень похожи на него, сырые, серые, озябшие и недовольные; он и сам находил забавным падать в лужу, но сегодня это не принесло ему ни удовольствия, ни потехи. Ноябрь встал, отряхнулся и пошёл, постепенно ускоряя шаг, представляя, что его кто-то ждет, и он не должен опаздывать.
Знакомая улица давно окончилась, по-правде говоря, она и не была очень длинной, два деревенских квартала за границу которых он никогда не выходил, ссылаясь то на неимоверную усталость, то попросту, на лень. Стараясь не думать ни о чем, он подсознательно переосмысливал свою жизнь. Ему ещё никогда не было так одиноко. "Но, что случилось? Всё как прежде. Моросит дождь. Сыро. Холодный ветер старательно обрывает листву с дремлющих деревьев. Небо затянуто плотной пеленой серых облаков. Туман… Мелкая рябь бегает по лужам. Сегодня мороз не придёт,"—решил Ноябрь. Но почему-то известие о том, что Луна не будет ему "мешать" спать, освещая всё вокруг своим холодным, но в то же время мягким светом, не принесла ему особого удовольствия.
Вечерело. Где он, Ноябрь не знал, но это его не тревожило. Ему нравилось смотреть, как здесь мягко зажигается фонарь, превращаясь из розового шиповника в ярко-желтые лилии, окруженные ореолом тумана, окрашенного в медовый цвет. "Видимо осыпалась пыльца, и тысячи пчёлок прилетели её собрать,—подумал Ноябрь, и в тот же момент испугался, – а могу ли я что-то менять?"
Силуэты деревьев покачивались вдали:"Опять ветер запутался, а может уже спать ложится… Я так и не узнал сколько время..."
—9.30, — сказал кто-то.
— Спасибо, —ответил Ноябрь.
Впервые за долгое время он накрутил часы. Они заскрипели, проснувшиеся пружины довольно затикали, заставляя двигаться золотые стрелки. "Они, наверное уже испортились, — подумал Ноябрь, — одна из стрелок бежит так быстро, быстрее, чем капли по стеклу, быстрее, чем круги по воде, и, кажется, даже быстрее чем ветер, когда гоняет облака.
—Это время… оно быстрее всех…—опять сказал кто-то.
Ноябрь поднял глаза. Старая цапля сидела на краю заросшего тусклого пруда. Ноябрь присел рядом.
—Кто вы? —спросил он.
—Цапля, —ответила она.
Они сидели тихо, не произнося ни слова, но почему-то Ноябрь не чувствовал одиночества. "Странно, — подумал он, —всё так же ничего не изменилось, всё тот же дождь, та же сырость, но куда-то исчезло чувство повседневности, будничности, неужели это благодаря ей, старой, серой цапле, которая молча сидит рядом здесь, на берегу незнакомого пруда... Почему он мне так дорог? Почему её потрёпанные перья, мокрые от дождя, в свете далёких фонарей кажутся драгоценным одеянием, осыпанным бриллиантами, а её глаза заменяют все звезды, он не знал. Он был уверен лишь в том, что в этот момент для него не существует такого понятия, как "одиночество", только это было важно.
Но стрелка бежала быстро. Скоро будет светлеть. Надо было идти. Так хотелось сделать, сказать что-то особенное, но он не знал, да и не умел делать сюрпризы.
—Мне пора, — сказал Ноябрь и почему-то стало очень грустно и холодно. Он встал, ощущение праздности снова стало закрадываться в душу. "А в праве ли я что-то менять?—вновь и вновь повторял он, — шаг, ещё шаг — и опять всё сначала. Я буду наблюдать за каплями, пугать воробьёв, закутываться в туман. Так должно быть, так будет. Всё забудется. Уйдёт, разобьётся о землю, как глупая капля… Снова и снова. Так и знал, суета не приносит ничего хорошего…"
Он стянул с пруда свежий туман, закутал горло:"Ну вот, стоило мне сюда приходить…Кочки… Камыш… Брр… " Его нога продавила мягкую болотную землю и туфля наполнилась холодной водой:"Ну, вот! Этого только не хватало! Больше никогда не сделаю такую глупость! Больше никог…"
—Ты придёшь вечером? — спросил уже знакомый голос.
Ноябрь остановился.
—Ты ведь придёшь, правда?
—Да, я приду, я обязательно приду! До встречи! — сказал Ноябрь, хмелея от восторга, ни на минуту не задумываясь о том, может ли он что-то менять.
—Я буду ждать, — ответила цапля.
Ноябрь спешил. Он должен был успеть сделать всё до вечера. Сегодня был первый день в его жизни, когда он хотел управиться побыстрее, его ждут, он не хотел опаздывать.
Воскресное утро. Всё предвещало, что оно будет какое-то особенное. Последняя листва на деревьях, омытая дождём сверкала золотом, хрустальные капли росы обрамляли измятую траву, придавая ей вид торжественной величественности. Вечнозелёные ели в изумрудном ожерелье выглядели, как дамы барокко, собравшиеся на карнавал. И вопреки всем прогнозам светило солнце, заставляя всё сверкать и переливаться в его лучах.
"Ей должно понравиться,— любовался своим мастерством Ноябрь, ожидая вечернего вердикта, —а ведь всегда можно что-то поменять, главное—вовремя завести часы..."

ноябрь 2004