пальцами по скулам

Я нашёл её на проспекте в домашних тапочках, с отсутствующим взглядом и обрывком верёвки на левом запястье. Заиндевевшие ресницы. Растаявшие снежинки или замерзшие слёзы? Или и те и другие, застывшие в очередном па своего причудливого танца?

- Привет, - глупо сказал я и улыбнулся, смутившись. Некстати было всё: и дурацкое "привет", и кривая ухмылочка, сцепившая правую половину её лица. - Тебе не холодно?
О, ещё лучше. Действительно, как может быть холодно в январе в тонкой кофточке, обтягивающих джинсах и очаровательных тапочках с розовым пухом?

- При..ве.т, - еле слышно и почти по буквам прохрипела она, приоткрыв губы красивого сиреневого оттенка, и закашлялась. Я снял свою зимнюю грязно-зелёную куртку, поёживаясь от пронизывающего ветра, и накинул ей на плечи, хрупкие, трогательно вздрагивающие плечи. Казалось, она не обратила на это никакого внимания. Я заглянул ей в глаза. Светло-серые, а может, голубые. Такие бывают. Такие бывают у крошечных котят, которые рождаются с открытыми глазами. Котят, которые рождаются слепыми.

Движение зрачков, она перевела взгляд на меня. На меня? Скорее не так. Она смотрела то ли внутрь меня, куда-то на внутреннюю сторону задней стенки черепа, то ли сквозь меня, на вечно спешащего по своим делам зелёного человечка в светофоре.
................ .. . . ... . . ... . . ... .
.. .. .
. . .
. . .
. .
дом. .
. .
.
2.5 недели у меня...........
......
.
..
... . .. . . .. . . .. . .
. . . . .. . . . . .. .
. .
. . . . . .............
Я не видел её год и пять месяцев. С того дня, когда она как всегда проснулась раньше меня, забыла выключить воду в ванной и оставила в раковине два окурка. С того дня, когда она одела мою куртку и свои домашние тапочки с розовым пухом, аккуратно укрыла меня одеялом с головой. Тогда она провела пальцами по моим скулам последний раз и вышла из квартиры, каким-то образом закрыв за собой дверь. Кажется, утром она поцеловала моё плечо и спросила о чём-то. Я невнятно простонал во сне...

Звала ли она меня с собой или просто прощалась? Или хотела сказать "При..ве.т"?
А потом я проснулся с чётким осознанием того, что не увижу её сегодня. И, о ужас, может быть, даже завтра. А может.. Но это было невозможно. Она знала, что я люблю её. Она вернётся. Она всегда возвращается.

Я думал, она вернётся и сядет вязать свой бесконечно-полосатый шарф, перебирая петли тонкими пальцами. И поцелует мои плечи. И проведёт пальцами по скулам.

Неделю. Я ждал неделю. Готовил глинтвейн каждый вечер, чтобы согреть её, когда придёт - и за ночь выпивал его сам, смотря на две глупые дорожки в свете фонаря во дворе. Она должна была вернуться. В конце концов, она забрала мою единственную тёплую куртку.... Через неделю я разбил бутылку с остатками вина о часы на стене. Её рисунки на обоях, непонятные и не нужные никому, окрасились тёмным бордо, а время остановилось.

Когда не ходят часы, легче жить. Минута, сутки или год - какая разница? Ты методично делаешь каждый день одно и то же. Те же слова. Те же мысли. Профессиональным движением фокусника ты цепляешь на лицо свою дежурную улыбку, чтобы никто-ничего-не-подумал. И я. Я тоже так смогу, правда. Я сломан. Я улыбаюсь правой половиной лица.

Я учусь. Легко прорасти в чьё-то сердце за один вечер. Чтобы выдрать свои корни из её сердца и освободить от её пальцев своё, мне понадобилось 4.5 месяца. Потом я отчаялся. И перестал улыбаться, когда мне этого не хотелось. Перестал логично рано ложиться спать после трудного дня. Забывал смотреть по сторонам, переходя дорогу. Я много курил, даже когда тошнило от сигарет, я не мог не курить, я цеплялся за дым, чтобы видеть, что дышу. Я шатаясь ходил по городу и смотрел в глаза людям. Немногие из них не отводили свой взгляд.
Я поцеловал капли дождя и купил новую куртку.

А потом мне стало всё равно. Потому что ничего не происходило, а часы ожили в один отвратительный момент, и шли с опозданием в пять часов и пять месяцев.
И я жил вместе с часами. Когда останавливается моторчик в левой части грудной клетки.................. ты отсутствуешь в реальном времени.
.............. . . .. . .. . . .. . . .. .

Во второй половине мая наступил год и пять месяцев со дня пропажи моей куртки, об этой дате я вспомнил вечером, любуясь осколками стекла от часов глубоко в своём запястье.
А днём я шёл по нашей улице, шаркая драными клёшами по асфальту. Руки в карманы, чёлка на глаза, а у этого светофора я её встретил зимой. В розовых тапочках. Что-то пошло не так.
Слева, за дорогой, за решётчатым забором раздался отчаянный крик.

Я машинально повернул голову, вздрогнув. Три растрёпанных тётки вырывали друг у друга куртку. Грязно-зелёную куртку с мехом на капюшоне (помню, он испорчен зажигалкой пару раз). Мою старую зимнюю куртку. Прошлогоднюю. Затасканную донельзя. Я остановился. Я попытался вдохнуть.

Две бесформенных бабы и - девушка. Девушка со слезами, текущими из нереально-светлых глаз, для которой эта куртка была важнее будущих синяков. Из них троих только она не сказала ни слова. Только хрипло, надрывно кричала.

- Сука, да оставь себе это дерьмо! Сука, дрянь! - одна из баб, с красным опухшим лицом, отпустила правый рукав. Вторая последовала её примеру. - Вот зато зимой тут не пропадёшь, век будешь в дурке сидеть, псих!

Я перешёл дорогу, не посмотрев по сторонам. Зеркало заднего вида оставило на руке след, водитель обматерил меня.

Девушка со светлыми глазами и спутанной копной волос невнятно-серого цвета, не ожидав отступления соперниц, шатнулась назад, цепляясь за куртку, будто та могла удержать её. Три неровных шага по траве.

Я пересёк тротуар. Квадратный мужчина задел меня плечом, весёлые студенты, чуть не сбив с ног, обошли с разных сторон.

Девушка в голубом халате в синюю ромашку и розовых тапочках с драным пухом сидела на слишком зелёной для её бесцветного лица траве, судорожно сжимая в тонких руках мою куртку, трогая кончиком языка мех на капюшоне. На её ресницах и щеках были слёзы, но он об этом не помнила. Она счастливо улыбалась. Правой половиной лица. И это было страшно.
Три неровных шага по тротуару, через бордюр. Обезумевшие руки на заборе безумных. Я заглянул ей в глаза.

Движение зрачков, она перевела взгляд на меня. На меня? Скорее не так. Она смотрела то ли внутрь меня, куда-то на внутреннюю сторону задней стенки черепа, то ли сквозь меня, на вечно спешащего по своим делам зелёного человечка в светофоре.

Восемь неровных шагов по траве к забору. Разные глаза: правый чуть меньше левого. Морщинки на пергаменте кожи, дорожки для слёз, лучи от глаз к серым вискам, на правой стороне лица глубокая бороздка от постоянной улыбки. Не те губы, засохшие, шерстинка с куртки прилипла к уголку. Тонкая линия шрама под нижней губой.

Она перестала улыбаться, прищурила глаза и подошла совсем близко. Я невольно отступил на полшага. Она подняла руки к железным прутьям забора. Обрывок верёвки на левом запястье. Шрамы. Куртка упала. Быстрый взгляд вниз. На меня.

Кривая улыбка. Она вжалась лицом между прутьев забора, сосредоточенно закусив губу, попыталась просунуть наружу голову целиком. Огорчилась, взвыла тихонько. Подхватила с земли куртку и отвернулась, потом вдруг повернулась обратно ко мне, нерешительно протянув руку, пахнущую травой, к моему лицу.

Дрожащие, всегда холодные пальцы с обкусанной кожей вокруг ногтей осторожно погладили мои скулы..

Несмелый шаг в глубь больничного парка. Ещё один. Смех. Бессмысленный, слишком много значащий для меня смех. Три, пять, тринадцать. Она бежит по траве, то обнимая куртку, то таща её за собой за рукав, спотыкается о кочки и обижается на них. Она задыхается, падает и сворачивается клубочком, укутав курткой ноги. Она уже не помнит ощущения своих сухих пальцев на моих скулах. Она свободна.

Я отвернулся. Шаг. Два. Клёши по асфальту. Я.. я был рад за неё. На вечер я запланировал освободить себя.



(январь 2004)