Озеро чудес. Часть 1. Нечто ужасное

 
Часть 1 «Нечто ужасное»
Очень крупно, так, что видно только фрагментами, - перекатывающиеся в любовном экстазе тела мужчины и женщины. Последний вскрик – правая рука женщины изнеможенно откидывается в сторону… И раньше, чем успокоились дыхания обоих, нащупывает под одеждой узкий нож и уносит его за пределы экрана.
Душераздирающий вопль мужчины поднимает над лесом птичью стаю. Очень крупно – портрет мужчины в последние секунды жизни. Он падает лицом на колени сидящей перед ним женщины. У той на лице не то гримаса торжества, не то тень облегчения. Она натягивает через голову какую-то хламиду и сразу же поднимается так, что видны лишь ее ноги до подколен. Она выходит на обрывистый берег над прекрасной озерной заводью, которую мы видим меж ее сильных икр. Сверху спускается подол хламиды и перекрывает кадр.
По грубому холсту титры:

1. «ОЗЕРО ЧУДЕС»
2. Часть 1 «НЕЧТО УЖАСНОЕ»
3. «Истории, которые мы вам расскажем, произошли так давно, что время, отделяющее их от нас, не имеет никакого значения».

А Женщина уже гребет от берега, стоя в легонькой лодочке. С каждым из следующих титров заводь все более расширяется и, когда ширь становится безбрежной, Женщина сбрасывает хламиду и погружается в воду. Сразу видно, что она плавает, как русалка. Она плывет и плывет, и, перевернувшись на спину, видит над собой чайку, уходящую вверх кругами. И чайка видит, крохотную уже, женщину среди поворачивающейся под крыльями бескрайней выпуклости воды.

ХХI век Пермь. Выставка археологических находок.

Автор и Полковник, скептически реагирующий на сказанное ранее:
- А ты не боишься, что в то время, когда вертолет зависнет… метров, я полагаю, для нужного эффекта метрах на трехстах, в это время пловчихе вдруг станет плохо? Я так понял, этот эпизод придуман ради непрерывного кадра от масштаба бюста Русалки до «океанского простора»?
- Подумаешь, одной русалкой меньше, одной больше…- Отшучивается Автор. - А вот, КАК подстраховаться?- С ехидцей спрашивает он. - Когда кругом, по логике, ни бревнышка, ни суденышка? Да просто! Аквалангист со спасательным комплектом в темном костюме, точно под Русалкой. Она может прямо на нём и лежать спиной. А вот, где найти такую безлюдную акваторию, это будет проблема!
- А это – та проблема, ради которой я тебя сюда привел. Серебро - тонами, хоть «Закамское», хоть «Сасанидское», как ни зови, факт установленный. И разжеванный, и традиционалистами и новаторами. А что ты скажешь об эскадрильях этих птичек? С человечьими головами или лицами. В ханты-мансийском эпосе их зовут «карсы». Размах крыльев – восемь сажен. Говорящие, кстати говоря. Тут очень интересные ряды, архаичные лексемы Карсы - Корс-Торум – Хорс, далее «хоровод-хорошо-хоромы-храм». А с запада от хребта, от священной горы Меру, народ «мери», кстати, - мера, (с)мерть, мор и мир (mr) во всех значениях. А надо всем - Митра, солнечная ипостась Мир-суна-хум, «Миросозерцающего человека». И пока определенно не понятно: отсюда к Будде или от Будды к нам. Но это так, к слову. Посмотри-ка на эти изображения. По легенде врагами карсов были железные лягушки без сердца и печени, летучие драконы, типа птеродактилей, и рептилии, похожие на плезиозавров. Вот посмотри, как тебе это понравится.
- Ты думаешь, это «лягушка»? Н-да, робот какой-то?
- Вот-вот… Типа Т-72, с системой автоотстрела карсов.
- Ух-ты! Наша приятельница из Эрмитажа!
Они останавливаются перед огромной фотографией серебряного с позолотой блюда с изображением женского божества.
Полковник читает по памяти:

Она явилась зримо
Благая Ардви-Сура,
Прекрасной юной девой
Могучею и стройной,
Высокой и прямой…
Бобровую накидку
Надела Ардви-Сура
Из шкур трехсот бобрих,
Четырежды родивших
(Когда они шерстистей,
Когда их гуще мех),
Так сделанную, чтобы
Смотрящему казалось
Она покрыта золотом,
Подбита серебром.

- «Золотая баба»?
- Ардви-Сура-Анахита! Ардви, Могучая и Непорочная…

IX век. Биармия.

Всесильная и Всемогущая, Разящая и Милующая, Владеющая Ключами Семи Стихий, Верховная Хранительница Обители Ильматар-Ладо-Каве-Митры-Ардви – Могучей и Непорочной, одетая в золотые меха и парчу, увешенная серебром и златом, на фоне гигантского блюда (со знакомым нам изображением), в окружении четырнадцати Старших Матерей и полунагих русалочек, трубящих в рога у их ног, на золотом троне помосте
 ПРЕДСТАЕТ ПРЕД НАМИ,
 и зрителю хочется пасть ниц, как это сделали все женщины в огромном зале-пещере, освещенной дымящимися факелами и светильниками.
(Мягко говоря, ее не назовешь «юной девой», но она высока, стройна и пряма, а в могуществе ее никто не смеет сомневаться).
Смолкают звуки рогов. Женщины, а в зале одни только женщины, разгибаются и остаются сидеть на коленях.
- Дочери мои! Сегодня День Торжества Великого Закона Хранительниц Священных Вод. Дочь Хранительницы Асры, непревзойденная лучница и пловчиха Эгле бесстрашно свершила жертвоприношение Самца-осквернителя и, пройдя испытание водой, принесла в чреве своем будущую Хранительницу Священных Вод.

Вновь трубят рога. Откидывается дальний полог, и, заставив сидящих вывернуться назад, в зал входит Эгле, эскортируемая шестеркой вооруженных до зубов стражниц. Она нага, но тело ее довольно густо убрано водяными цветами. Цветы - и в подвитых распущенных волосах. Голову украшает венок, сделанный из потайного пояса с ножнами на затылке. Над головой грозно поблескивает гарда ритуального кинжала. Проследовав меж всех, Эгле опускается на колени перед троном, снимает грозный венец и, склоняясь лицом к ногам Верховной, возвращает ритуальное оружие.
- Покажи лицо свое и клянись!
- Клянусь пред ликом Могучей и Непорочной, перед Верховной Хранительницей Священных вод, Старшими Матерьми, Старшими и Младшими Сестрами – родить Дочь Хранительницу обители Великой Богини!
- Благословляю тебя на рождение Дочери! Но страшись нарушить клятву, ибо быть тебе трижды битой до смерти и три года служить рабыней! Дочери мои! Возликуйте и восславьте благословение будущей Матери!
От рева голосов со светильников сыплются искры. Звучит хвалебная песня. Зал приходит в движение. Рабыни бегом втаскивают тяжеленные столы, на дюжину каждый, и здоровенные скамьи, младшие жрицы молниеносно уставляют их обильной едой, украшают съедобной зеленью. По двое подносят чаны с хмельным питьем. Одни поскорее, другие степенно рассаживаются. Во главе каждого стола – Старшая Мать, напротив пустует место для тостуемой. Она уже подсела к первому столу Старших Матерей, но заздравия и приглашения звучат уже со всех столов.

Одеты Хранительницы – кто во что. Изумительная эклектика, отданная на откуп художнику по костюмам. Славянские рубахи, бармы, накидки, тяжкие византийские … и легкие античные туники, черная кожа и выворотный мех… Несметное количество побрякушек: головные обручи, височные кольца, браслеты. На одежде и украшениях ритуальные (славянские, скандинавские, кельтские) знаки…
Снующие на подхвате девчоночки до десяти лет (с неразвитыми формами) «обвязаны» узким куском холста вокруг бедер и через плечо.
Девушки подростки – вооруженная стража. Более-менее однообразная «форма».
На рабынях грубые рваные накидки, нечто из джута с дырой для головы и голыми боками, кое-как перехваченные веревками по талии. У всех – на шее медное кольцо с пробоем для цепи. И как татуировка, через все дыры просматриваются старые и свежие полосы от побоев.
Верховная отстегивает золотые пряжки меховой мантии. Ассистентки декоративно накрывают ею трон. Окружаемая свитой и стражей Верховная удаляется в трапезную для избранных.
Богатый стол, персон на шестнадцать, кресла, в которых можно и возлежать, серебряная посуда. Во главе стола трон. Высокую спинку венчает серебряный рогатый скандинавский шлем с чеканным забралом. За ним - два скрещенных меча. На стенах – дорогое оружие, чеканные щиты, моржовые и мамонтовые клыки, шкуры белого медведя, рогастые и клыкастые звериные головы.
Верховная занимает место на троне, принимает кубок, прежде чем выпить, всматривается в лица возлежащих за ее столом.
Сидящие «одесную», по правую руку, примерно лет на двадцать моложе матери (их трое, все на одно лицо, «голубоглазые бестии» с картинок Васильева), далее справа – четыре внучки, разных лет. Эти, разумеется, от разных отцов, но «кровь героев» играет и на их щеках. Сидящие слева, по возрасту тоже внучки, их четверо, и они немного старше «правых». Впрочем, возраст их определить сложно. Они огромных размеров, муже- , точнее, звероподобны. И ясно, что все - от одного отца.
Уточним возраста: Верховной, можно только догадаться, что под пятьдесят. Дочерям справа – тридцать, тридцать пять лет. Внучкам справа – от пятнадцати до двадцати. Сидящие слева – одногодки. Им ровнехонько по двадцать. Ровно по двадцать лет.
По тому, что по воле Одина должно было случиться, произошло девятнадцать лет назад…

Стоит только прикрыть глаза – и перед взором ее, еще молодой, стоящей с тринадцати-шестнадцати летними дочерьми на скалах острова, огромными огненными грибами, один за другим вспыхивают и взрываются четыре драккара, флотилия ее мужа, конунга Эрлинга. Волна пламени над гладью воды докатывается почти до утесов острова, а в другую сторону врывается в сухостой над болотом, охватывает ельник, и гигантская стена огня стремительно разворачиваясь дугой, мчится по верхушкам деревьев в глубь тайги.
Верховная стряхивает наваждение. Косится влево, на пожирающих кости великанш, но вопрос задает сидящей справа:
- Вирия не пришла?
- Покуда нет! Она вновь задралась с Лютом. Меж ними лучше не встревать.
Верховная косится влево, где средняя начинает выбивать о стол мозг из кости.
- Что на заставах?
- На Малице-реке самые зеленые исхитрились убить четверых находников, что промышляли в землях коми, да вышли к нам.
- И поделом. Девчонок наградить. Кто там заглавной?
- Правая Рука.
- Пошли ей что-нибудь… А что – Рогнеда?..
- Кто знает, где она и в каком обличье…
- Позволь донесть? – Третья справа поднимает кулак. – На Север вдоль священных гор продвинулась орда неведомых людей. Кто на конях, а кто на чем, и пеши. Помалу грабят, жгут. Водою не идут. Везут поклажу на двугорбых тварях, страшнее демонов…
Глаза Верховной напряглись:
- Кто их ведет? И кто их бог?
- Пока не ведаю!
Верховная хотела, было отдать распоряжение, но сдержалась:
- Зайди потом. Я дам совет, что делать… До нас им далеко.
- Недели три пути. Да всем им не пройти. Разве, что без коней.
Верховная кивает:
- Пируйте без меня. А я пройду к Старухам. Да пришлите туда Эгле!
Реакция на ее слова приводит застолье в замешательство.

Верховная уходит за трон, где ей кланяются три рослых телохранительницы, и проходит в узкую дверь за пологом. В сопровождении телохранительниц, одна впереди, две сзади, идет она по узкому переходу. Останавливается возле висящей сбоку медвежьей шкуры, сдвигает. За шкурой – дверь, за дверью – кладка из кирпича, затянутая толстой паутиной с жуткими жирными пауками. Верховная закрывает глаза, почти касаясь паутины, чертит в воздухе букву «Т» - открывает глаза. Паутина распадается надвое и бездымно сгорает. Верховная щелкает по известным ей кирпичам – стена расступается. В мрачном, жутковатом помещении – три Старых Вельвы. Одна прядет, Вторая гадает на воде. Третья перебирает руниры.
- Покоя вам и вечных лет, Святые матери!
- Брось, даже здесь нам не прожить без бед… Скажи, за чем пришла?
- Вы знаете!
- Мы знаем, ты скажи…
- Ребенок Эгле. Сейчас она придет. И… люди, что идут с полдневных гор.
Вельвы делают странные пассы, их полупрозрачные тени, покружив в пляске, сливаются во едино. Это, Нечто жуткое, утробным многоголосьем вещает:
«Они уже убили конунга Явера, что мирно доживал свои года. И дочерей его нет боле на земле, и тех, кто их убил. В движенье Высших сил, вмешалась юница. К тебе она сюда плывет русалкою. Ей не доплыть самой с зачатым ночь назад. А те везут дары священному огню, что тыщу лет назад явившийся Пророк зажег для их людей. У наших гор».
Приводят Эгле. (пассы покорности и т.д.)
- Возьмешь три, нет, пять челнов. Гребите, не разгибаясь всю ночь на мыс Ярвела. С восходом бросьте сеть. Большую ль рыбицу, моржа иль ящера, иль мертвое дитя привесть сюда! Постой! – Немного плотоядно Верховная проводит ладонью по голому животу Эгле.- Мне было б жаль, засечь тебя плетьми…
- Родивши выродка, сама я заколюсь!
- Мы не дадим… Ступай да поживей!
- Что скажете? – Вопрошает она старух, едва Эгле убегает.
«На горе всем богам родится девочка…»

Эгле торопится через зал, где пир в полном разгуле. Её тянут за столы, она отказывается, отбивается … Вакханалия продолжается. Пьяные бабы орут, перекрикивая и не слушая друг друга. Иные, кто во что, поют. Кое-где взрослые лапают молоденьких, целуют взасос. На стол, где танцевала тоненькая нагая нимфетка, лезет могучая баба и ,задрав сзади подол, демонстрирует трясущиеся чресла. Охранницы надавали тумаков расходившейся молодке. Кто-то кормит рабыню, держа за волосы одной рукой и набивая сверх меры рот другой…
Эгле, уже в снаряжении воина, выходит в ночь на причал, где изготовлены к отплытию пять длинных, узких распашных лодей-рассшив, на шесть весел каждая. Подходит старшая с флагмана:
 - Срок у тебя какой?
- Поспеть к рассвету…
Старшая ржет и тычет ей в живот пальцем.
- У т е б я, дуры, какой срок?
- Три месяца уже, почти четыре…
- Вставай к рулю. Я сяду загребной. И правь на ту звезду, пока не рассветет, а дальше я скажу. За нами вслед! Снимаемся, вперед!
И ладьи дружно, одна за другой, уносятся во мрак ночи.
 Удивленная ли этим, или от сырой прохлады, ночная сова взъерошила крылья, ухнула и захлопала крыльями. И, то ли взлетела с плеча, то ли обернулась маленькой старушкой в черном одеянии с традиционной клюкой. Это и есть Рогнеда. Она что-то бормочет вслед лодкам, отступает в темноту и растворяется в ней.

На фоне светлеющего неба, на выступе скалы Верховная беседует с дочерьми.
- Кто эти люди, и зачем сюда идут?
- Без женщин и детей…
- Пять тыщ.
- Похоже войско…Только, ЧТО здесь воевать?
- Не древние ли это вернулись вспять, на родину отцов?
- Одна надежда – о нас они не знают. Иначе шли б водой.
- Вот и пойдут. От мыса Явера. В погоню за русалкой…
- Пять тысяч мужиков…
Сдержано смеются.
- На Явера, похоже, напал разведдозор.
- И в первую же ночь сгорел дотла.
- А может князю Люту посулить пустые земли Явера?
- Хороший, умный ход…
- И он такой глупец, что выступит в поход на войско в десять раз сильней?
- Его отцу случалось и трудней: один к пятнадцати. Всех порешил, своих не потеряв ни одного.
- То были викинги. Однако, пока Доброга Могучий в воеводах у него, злодей не победим.
- Вот мы ему работу и дадим. А может… и сам найдет?
- Что у тебя?
- Дозоры высланы, расставлены гонцы, лесные лучницы расставлены повсюду… А главное, я Ладанку туда отправила. Все вызнать побыстрей.
- Ребенка – прямо в логово зверей… Не жалко будет, коль ее порвут, как некогда тебя?- Верховная смотрит на дочерей, те опускают глаза.- Как рвали нас?
 Восходящее солнце окрашивает облака неожиданно густым красным цветом.

На фоне пылающих воды и неба, ЕЁ ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ, берсерк-великан Эвил на ее глазах приканчивает одного за другим выплывающих из горящего озера товарищей по оружию.
- Опомнись, Эвил! Это же свои! – Истерически вопит Хейд. (Назовем, наконец, Верховную тем именем, которым звали ее тогда). Ей вторят дочери.
И все видят, как из воды поднимается и, как слепой, ощупывая воздух, неверными шагами движется к берегу конунг Эрлинг. Хейд, обгоняя берсерка, бросается навстречу мужу. Она вот-вот подхватит обессилевшего Эрлинга на руки, но мимо со свистом пролетает меч Эвила и вонзается в грудь конунга. Тот падает на рукоять, и меч пронзает его насквозь. Хейд оцепенела, замерла с растопыренными руками. В три шага великан настигает ее. Хватает за ворот и рвет платье вниз, широкой полосой, до самых ягодиц. Как куклу поворачивает женщину к себе и, ухватив на плечах, срывает платье вниз.
- Я долго хранил твое тело, моя госпожа. Я долго ждал случая, терпя ваши насмешки. Теперь ты моя! Теперь все вы – мои! – Ревет берсерк и, как ребенка подняв женщину перед собой, падает на нее в освещенную заревом кровавую жижу…

Зарево и огонь ритуального костра. Жертвоприношение по обычаю религии зороастрийцев. Шах – в окружении придворных. При нем печальный Мальчик- Оруженосец. Мальчика любовно опекает Хозрой, приближенный Шаха.
- Мой бедный Принц, не лей напрасных слез!
Ее не возвратить, но, даже, если, вдруг,
на будущее лето она сама придет,
её остерегись,
 и вместе с ней к воде не приближайся.
Утащит в бездну…(Входящему шаху):
- И надо же такому приключиться:
огнепоклонник- принц влюбился в водяницу!
- Так развлеки его! Найди ему штук пять
 из здешних белокожих!
Девчоночек, что помоложе…
И обучи, как их дрессировать!
Ах, мальчик мой! Пройдет немного дней,
излечится ожог, останется рубец, и следующий раз,
 себя храня, остережется сердце
от страсти трепетать.
А вскоре и совсем покроется бронею
от боли новых ран, от горестных утрат.
- О, Мудрый Шах! Я был бы рад
 ее забыть навек в сраженье иль потехе…
 Но стоит только смежить веки –
и я на берегу… И мы…
 Слились в единое. И словно среди тьмы
нас луч пронзил иглою золотой…
- Да ты, мой сын, поэт!
 А мой совет … простой:
Меж ног у Фатимы…
Куда же ты?! Постой!..

Шах и Хозрой смеются вслед сбежавшему Принцу (Будем, впредь называть его так, зная, кто он на самом деле). Лицо Хозроя имеет особенность молниеносно меняться. Вот и сейчас:
- Великий Шах! Здесь при слиянии рек
Есть городище. Верный человек
Мне рассказал – не боле пятисот
Там воинов, зато не счесть
Их дочерей и в д о в…
И надо бы успеть до холодов.
- Ты стал велеречив, Хозрой! А мы в походе. Шли на землю предков, а попали в край колдунов, оборотней и людоедов. Еще ни одной серьезной битвы, а потеряли четверть воинов.
- Вот и пора осесть. Хотя б на зиму – две. Подкопить запасы. Поразведать, где что, где кто… Где серебро, где злато… Опять же дань, которую здешние племена захотят платить Великому Шаху, надо куда-то везти. А местных вождей, пришедших поклониться, где-то
принимать. А вождей людоедов – и кормить…
Шах притворно возносит руки к небу:
- О, Ты, Созерцающий этот мир! Когда же люди перестанут питаться людьми?!
- Не кощунствуй, Светлейший! Иначе Бог услышит твои молитвы – и мы умрем с голоду!

Пылающий поселок вепсов (или любого другого народа, жившего тогда в Северном Прикамье). Согнанная к реке группа, растерзанных и перемазанных сажей, большей частью, беременных женщин.
- Мы умрем с голоду… Или станем добычей зверей. Таких же, как ты. Зачем ты убил наших мужей и наших детей? Мертвые не дадут тебе дани… За что ты караешь нас?
 Рослая женщина, не робкого десятка, яростно смотрит в глаза князю Люту, наезжающему на неё во главе конных.
- Высшая добродетель власти – карать невинных. Уходите водой, ведуньи треклятые! Десять дён по руслу – и выйдете на заставы Верховной. Она приютит вас. Скажете, что овдовели, и она приютит вас. А молодухи, что забрюхатели сегодня, соврите, что опоили моих охальников отравой. Да как станете жаловаться на моё злодейство, передайте, что Лют кланялся и обещался наведаться в гости до холодов…
И отъезжая к пылающему починку, добавляет себе под нос:
- Как батюшка к матушке наведывался!

Вдруг, за дымом видит он не кособокие избы вепсов, а стройный терем, занимающийся уже огнем, и в галерее женщину, рослую, красивую, мощную, с двумя мечами в руках заступающую вход на галерею.
- Привет, женушка! Привет, ненаглядная! Как там мой сынуля?! Год прошел, пора на драккар! Конунгу не жить под крышей! Пора бросать сиську и начинать пить кровь тралсов! Да и сисек твоих я давненько не тискал…
- Сначала отведай моего меча, Кровавый Пес! Если сегодня я не снесу тебе голову, то, хотя бы, отрежу то, чем ты плодишь ублюдков!
И лишь, когда со звоном мечей они сходятся вплотную, мы видим, что это уже не Лют, а его отец, конунг Террер Кровавый Пес схватился насмерть с Княжной Гореславой.
Гореслава не сильнее Террера, но ловчее и стремительней, и, вот уже, гоняет отступающего муженька по двору. (Этот эпизод – на откуп постановщикам и любителям боя на мечах). Соперники демонстрируют верх фехтовального мастерства, теряют и подбирают мечи, и т.п. На Гореславе загорается подол рубахи, у Террера обгорает борода.
По ходу схватки они продолжают переругиваться:
- Так сколько мужиков помогало тебе выкармливать младенца, волчица плешивая?!
Всех пастухов и конюхов перетаскала на свое ложе? А как насчет служанок?
- Служанок тебе моих захотелось, кобель рогатый?! Обойдешься телятами и поросятами…
В какой-то момент Тереру едва удается отвести руку Гореславы с нацеленным в его горло мечем и, с трудом оторвав от себя, швырнуть на дымящуюся стену. Стена падает плашмя, а пол под ногами обоих поднимается, как зубцы грабель. Вместе с досками Торрер падает на Гореславу. Та тянет руку к заваленной обломками рукояти меча, но в раскрытую ладонь впивается и пригвождает руку к бревнам стилет Террера. Вторая рука женщины зажата разошедшимися бревнами стены. Торрер победоносно встает над распростертой женщиной, сквозь боль рвущейся из ловушки. Каким-то обломком он загоняет стилет по самую рукоять и прилаживает обломок так, чтоб лишить Гореславу малейшей возможности выпростать вторую руку. Откуда-то из дыма, из глубины терема появляется викинг, с ребеночком в узелке в одной руке и окровавленным мечем в другой.
- А вот и сынуля! – Террер показывает ребенка бьющейся в конвульсиях Гореславе.- Подержи, пусть посмотрит… Пусть ОН посмотрит, как я делаю ему братика! Раздается удар грома, и сначала тяжелыми каплями, а затем все сильней начинается дождь и обрушивается ливнем. Непрерывно полыхают молнии.
- Оставь моего мальчика!!! – Кричит сквозь гром Гореслава так, как может кричать женщина, у которой отнимают ребенка. – Делай со мной, что хочешь, но оставь мне сына!!!
- Конечно, оставлю! – Террер издевательски смеется. Расстегивает боевой пояс, сбрасывает кожан. – Конечно, оставлю. И непременно мальчика. И обращаясь к подошедшим викингам, патетически произносит:
- В день Перуна, славянского покровителя воинов! При его свидетельстве и свидетельстве братьев по оружию – да будет зачат будущий великий воин!
Уже почти ничего не видно в клубах пара.(И право режиссера, показывать нам или не показывать, как будет зачат будущий воевода Доброга).

Женщины, согнанные Лютом в реку, бредут под дождем по пояс в воде. Старшая рассказывает:
- Отец дочку-то, Заренку, по походам таскал, где какие рати или пленения случались, и мечем махать, и копьем пырять, да все вдаль, да метко… Вточь, как ныне Доброга, - Светанку. И все сватов ждал от вождя Закаменского. А тут Кровавый Пес. И тоже свататься, да не сразу. Сначала уводом хотел, снасильничать пробовал – не вышло. Заренка-то, девкой, здорова была, да ловка.
Этот и посватайся. Затеяли свадьбу по обычаю, Торрер со дружиной прибыл. А на пиру разбой и погром учинили. Заренку прямо на столе опаскудил. Прям-таки в крови гостей побитых. Братьев ее и отца тоже порешил. И уплыл. Бросил одинешеньку в горящем тереме.
- На берег бы – обогреться…- Перебивает Одна, да куда там. По берегам – непролазные стены черной тайги.
- Дойдем до камней, на круче и заночуем.
- Как же, заночуешь… Вон уж заря народилась. Сказывй, как дале было!
- Так звали ее тады Заренкой. И родила, как положено в срок дитя. Пропади пропадом, нашего супостата - Люта. А год спустя этот Пес опять объявился, первое дитё, Люта, стало быть, забрал, Заренку другой рядь снасильничал, а что бабы отстроили, снова пожег. Аккурат на Перунов день. Родился Доброга, что у Люта в воеводах. Этот не в брата норовом. Справедлив, Правдой славянской и живет, и рядит. Так Пес и его тады, две зимы спустя, отобрал. С той поры Заренку Гореславой звать начали, потому, как вновь обрюхатил ее окаянный. На Русальей неделе. Она и ушла в леса, к кудесникам. Там и сама укрылась, и дите родила. И назвали его кудесники Любомудром. Выходит, их трое братов: Лют, Доброга и Лубомудр… Доьрога не в брата норовом. Справедлив. Правдой славянской и живет, и рядит. Любомудр – кудесник, заклинатель-мечетник. Является по разным родам и землям их. И кого лечит, кому былое-грядущее открывает, по звездам тайны великие и богов помыслы читает. И в мечте судьбину творит.
- Как это?
- А так… Вот вроде все погано, как ноне, и будто уснул по его велению. А проспался – и нет ничего.
Дождь прекращается. Кровавая луна, вынырнув на горизонте из туч, несется куда-то…

Кровавая луна меж облаков несется по небу над Островом Хранительниц Священной Обители. Откуда-то неподалеку рыгочут звуки дикого женского гульбища. Верховная смотрит на луну, прикрывает глаза.
Растерзанная, окровавленная Хейд поднимается из кровавого месива на фоне пылающего озера. То, что прикрывает ее тело, трудно назвать остатками одежды. Она озирается после беспамятства, не в силах сразу постичь происходящее. И первое, на чем останавливается ее взгляд, распростертое, кажущееся безжизненным тело Старшей дочери… А чуть дальше бьется о камни в истерике её Средняя дочь. Хейд поднимает взгляд. Почти спиной к ней великан Эвил, стоя, со спущенными до земли портами, с упоением насилует на уступе утеса её Младшую, почти еще ребенка. Хейд озирается, переворачивает тело мужа и выдергивает из него меч Эвила. Словно по воздуху, легко, с камня на камень, неслышно крадется Хейд к ревущему в экстазе сладострастия великану. И очнувшаяся Старшая дочь, приподнявшись на локтях, видит, как мать, держа меч двумя руками, широким взмахом безо всякого усилия с н о с и т Эвилу г о л о в у. Голова, бряцая шлемом, скатывается по каменистой тропе и замирает меж ног Старшей.
Верховная открывает глаза, смотрит на ритуальный нож в своей руке и решительно входит в зал, на гульбище Хранительниц. Меж хмельным разгулом, за одним из столов не ест, не пьет маленькая, худенькая, но крепкая телом женщина. Ее отличают огромные серые глаза, полные отчаяния и тоски, они становятся все невыносимей, по мере того, как заполняют весь экран…под музыку и текст «Саги о Маленькой Рыси».
Нижеследующий эпизод «Сага о Маленькой Рыси» – вставной музыкальный клип со следующими рядами перемежающихся изображений:
1.«Маленькая Рысь за столом»;
2. «Вспышки воспоминанья» - по 1,5-2 сек;
3. Певица-сказительница с кантеле(гуслями);
4. Все, что заблагорассудится режиссеру.
Вспышки памяти:
- Луна несется сквозь облака. Маленькая Рысь выходит из леса к заимке.
- У дверей лесной заимки Маленькая Рысь, одетая в хламиду нищебродки, покорно кланяется людоедоподобному мужику.
- Мужик бьет Рысь поленом по чем попало. Та катается по земле, уклоняясь от ударов. Теряет ритуальный нож.
- Она висит привязанная за левое запястье так, что через прореху подмышкой видна татуировка: знак Клана Хранительниц.
- Мужик бьет подвешенную за руку Рысь толстым прутом, норовя попадать по татуировке.
- Мужик завязывает на ее шее двойную петлю-ошейник.
- Рысь на привязи крутит каменную мельницу.
-Тащит непомерное бревно.
- Надрываясь, корчует пни.
- Мужик хлещет ее толстым прутом, повалив на недовыкорчеванный пень.
- Она вытаскивает из ручья тяжелые камни. Складывает запруду.
- Держа за талию, свесив женщину вниз головой, волосами по полу, Мужик, явно меж дел, удовлетворяет ею себя на звериньский манер.
- Рысь молится Великой Праматери перед изображением, нарисованным углем. Мужик застукал ее и бьет ногами.
- Она молится перед изображением богини на песке. Он опять бьет ее, ногами, у м ы ш л е н о в ж и в о т.
- Вновь, ЛУНА НЕСЕТСЯ СКВОЗЬ ОБЛАКА. В свете её Маленькая Рысь торжествующе улыбается, ощупывая живот.
- Она осматривает толстую острую длинную щепу. Прячет ее под шкуры на ложе.
- Мужик со щепой, по комель засаженной в глазницу, мечется в агонии внутри избы, тщетно пытаясь ухватить ускользающую Рысь. Наконец падает
- Её везут в лодке Девы Дозорные. Она страдает, держась за живот.
- Акцентированный повтор кадра у д а р о в н о г о й в ж и в о т.
- Над ней – Старшие матери с костяными «медицинскими» инструментами.
Жест старух – «безнадежно». Жест Старшей – «добро, удаляйте»
 (2 сек Х 20 эп = 40 сек)
Стихли струны. Маленькая Рысь за праздничным столом продолжает смотреть перед собой невидящим взглядом. Вдруг, откуда-то сверху в стол между нетронутой едой КОСО ВОНЗАЕТСЯ РИТУАЛЬНЫЙ КИНЖАЛ.
Не веря своим глазам, Рысь зрит пред собой благосклонно улыбающуюся Верховную.
- Пойдешь на Закат! Будь беспощадна, как они с тобой!
 Да благословит тебя Всевышняя!
 (Текст и мелодия исполняемой Сказительницей «Саги» - в музыкальном приложении)
И также косо, как кинжал, в ствол дерева вонзается лезвие топора. Еще удар, и еще…
Звук этих ударов слышит Маленькая Рысь. Она и вправду подобна рыси, крадущейся по ветвям деревьев. Вот и просека. Обнаженный по пояс красавец Лесоруб, играя потными мышцами, крушит стволы дерёв. Он замечает на себе взгляд (зверя? человека?), но не спешит оглянуться. Отходит, вроде бы испить воды, а там под рубахой – лук, стрелы, да боевой двуострый топорик.
Он отливает в плошку молоко, отламывает кусок (лепешки) и смело (второй-то боевой топор уже сзади, за поясом) несет и ставит поближе туда, где притаился кто-то. Кто-то, страшащийся подойти открыто, пусть хоть и дух лесной. Но Рысь уже обошла его, и опять позади. Прислонясь спиной к скрывающему её стволу, Рысь прикрывает глаза. Вспыхнуло в памяти: Мужик избивает её поленом…
Рысь извлекает из-под хламиды ритуальный нож, и, буквально, взлетев по ветвям, прячет его в дупле.
-Эй! Лесовичка! Выйди-покажись! Брось в прятки играть! Поешь- попей, да выгони на меня оленя или косулю! Станем златом – серебром меняться! – слышит Маленькая Рысь, еще немного колеблется и, наконец, робко показывается. Она подходит, как зверек, готовый чуть-что кинуться назад, в чащу.
 Лесоруб рассматривает ее, и сразу видит, что хороша, хоть и мала, и прикрыта остатками дырявого тряпья.
 «Нищебродка? Заблудшая? Лесная Дева? Так те в дерюги не рядятся? А вдруг из тех НЕПРИКАСАЕМЫХ, о коих и Старцы и мамки, и княжьи люди предупреждали? Так до Запретного Озера десять дён прямиком, сказывают. А ведь и путь неведом!»
- Не страшись! Я не тать? Возьми, попей! Там молоко… Давно в лесу-то? Чья ты есть?.. Аль заплутала, аль сбегла от кого?
Она отвечает не сразу:
- Десять дён… С Озера я, - водяница…Лето среди людей живу, на зиму под воду ухожу, к сестрам в Священное Озеро. Ты не страшись, я, может и защекочу, да не до смерти, и в воду не затащу, далече! И душу не отсушу! Разве что сам забыть не захочешь! Так ты меня с холодами не гони! Я при тебе и останусь, хоть подружкой, хоть приживалкой, хоть холопкой… Только жизнь наша короткая: год, другой, третий – и растекусь по весне со снегом. И детей нам от земных заводить нельзя. Так то - не твоя забота… А еще многолюдства страшусь… Сожгут до срока, или каменьями, или кольями побьют…
- Не побьют! Не допущу! Поешь покуда, а там порешим, как и что…
«Порешат» они довольно быстро. Но это н о в а я п е с н я, и нет смысла гадать, КАК будут развиваться их экранные отношения. ЧТО покажет и не покажет режиссер. Скорее всего, она всякий день будет удивлять его, какой-то новой стороной своего естества, и сама все больше и больше привязываться к нему. Ведь слово ЛЮБОВЬ имело тогда тайный, сакральный смысл и всуе не применялось…
И пройдут ночи, и минуют дни, и в недальнем селе, куда он, сам пришлый, вел просеку, пойдут пересуды…
И она давно уже знает, что понесла, что Великая Праматерь и сохранила, и укрепила плод в ее теле, и слышно уже, что вдохнула в него жизнь… И надо решаться, наконец…
И настала ночь, когда Маленькая Рысь выскользнула из объятий спящего, утомленного работой и её ласками Лесоруба, в ночи пробралась к месту их первой встречи и извлекла из дупла ритуальный кинжал.
- О, Великая и Всемогущая! Управляющая движением земных и небесных вод!
Питающая водой утробы людей, зверей и растений! Дай мне знак – убить Во Имя Твое того, чей плод ношу под сердцем!
 Молчит Всевышняя - ни дождинки, ни росинки… Хоть бы выдра юркнула, иль лягушка квакнула…
И она идет туда, где за их хижиной соорудила жертвенник, где стоят уже семь чаш с водой и надо нагой раздуть из под золы Священный огонь, и запалить от него шесть огней меж чаш… И подбросить в Священный Огонь сухие ветки деревьев семи лесных родов…
- Великая и Всемогущая! Движущая облака и тучи, Наполняющая и осушающая Озера и реки! Насылающая и утоляющая жажду! – Кричит Маленькая Рысь так, что просыпается лес. – Если и Ты прикажешь, вот кинжал, я убью отца своего ребенка! Убью, как приказали мне и поступили сами Матери Хранительницы Обители Твоей!
О, Всеведующая и Всемогущая! Управляющая родниками и дождями!
 Если ты и вправду хочешь, чтобы я убила его своими руками – сохрани мне эти руки!!!
И ЖЕНЩИНА ПРОТЯГИВАЕТ РУКИ С КИНЖАЛОМ В ОГОНЬ КОСТРА.

 (продолжение следует)