Игорек

ИГОРЕК

Рассказ

e-mail: sgtula@nm.ru


На окне стоит большая клетка, в которой лениво крутятся на жердочке два откормленных волнистых попугая.


- Они не любят друг друга,- говорит Анастасия, нарезая колбасу на доске, самка все время прогоняет самца, не подпускает. А я все-таки дуплянку купила, может, еще полюбятся.


Мы с Анастасией сидим на кухне в ее крошечной однокомнатной квартирке. Познакомились случайно: в гостинице этого маленького старинного городка, куда я заехала по делам, не было мест , и Анастасия, уборщица, приютила меня у ceбя дома.


Ей за пятьдесят, но она по-молодому носит прямую недлинную юбку, которая обтягивает бедра, и трикотажную блузку. Воротник у нее расстегнут так глубоко, что видна желтая сморщенная кожа на шее и груди. Здесь, сидя за столом на кухне, я разглядела ее лицо : блестящие глаза спрятались глубоко в глазницах, на нависающем лбу прорезалась мясистая морщина. И выражение какое-то ускользающее, может быть, потому, что Анастасия избегает смотреть собеседнику в глаза. От этого ускользающего взгляда становится не по себе, в какой-то момент я вдруг почувствовала себя неуютно и неуверенно, сидя на табуретке между газовой плитой и столом с нечистой клеенкой, даже
 пожалела, что пошла с не знакомым мне человеком среди ночи, которую мне еще предстоит провести здесь.


Бутерброд е колбасой я съела, а от жидкого чая отказалась. Анастасия настаивать не стала, тут же убрала все со стола. Оставшуюся колбасу бросила коту, но тот даже не посмотрел на уго¬щенье, а почему-то громко заорал. Хозяйка взяла его на руки, при¬чем держала его так, как матери держат детей. Кот царапал ей кофту на груди. В эту минуту меня пронзило чувство жалости к
Одинокой женщине, к которой неотвратимо приближается старость. Мне ста-
новится не по себе, когда я остаюсь наедине е такими, кажется, именно из-за этой жестокой неотвратимости в них есть что-то невыносимо угрюмое, несмотря на их привязанность к цветам и животным. Кроме кота и попугаев у Анастасии, оказывается, была собака, но после смерти мужа куда-то пропала.


- Такая умная псина,- говорит она,- все понимала, как чело¬век, только что говорить не умела. Бывало, Игорек еще под окном пьяный топает, а она уже знает : пора прятаться. И - шмыг ко мне под кровать, лежит тихо-тихо, не выдает. Пока он не успокоится. А под кровать спьяну заглянуть не догадывался, так что мы там и ночевали. У меня матрасик был специально припасен для таких случаев, я его оттуда и не вынимала...


Со своим Игорьком Анастасия прожила двадцать два года. Хозяйка показала мне их семейный альбом, на фотографиях я увидела двух молодых красивых людей. В женщине невозможно бы¬ло узнать нынешнюю сморщенную Анаста- сию. По тонким чертам липа Игорька, по со вкусом подобранной одежде можно было догадаться, что он не из простой семьи.

- Игорек – москвич. Его отец преподавал в каком-то институте, я уж не помню сейчас, в каком именно. Выгнал сына из дому и не велел по¬казываться на глаза, пока не перестанет пьянствовать. Он все двадцать два года, сколько мы жили, пил, а сам всю жизнь хотел доказать, что живет не хуже, что зря его считают пропащим. Несколько раз бросал пить. Однажды мы даже успели оформить документы на усыновление ребенка, но так и не взяли – Игорек снова заболел. Жалко, что нет у меня ребенка, одной плохо.


Анастасия вдруг вскочила и побежала в прихожую. Оттуда вернулась с мальчиком лет восьми.


-Игорек,- говорила она ему,- я купила вам курицу, отнеси домой. Маме-то не легче?


-Не-ет, - махнул головой мальчик,- опять неделю не работала. Задыхается.


Проводив Игорька и о чем-то еще поговорив с ним в прихожей, Анастасия вернулась на кухню и сказала: кухню я сказала:


- Это мой крестник. С его матерью я познакомилась случай¬но, в больнице, когда работала санитаркой. Она тяжко болеет : что-то со щитовидной железой. Ноги у не отекают, страшно смотреть. Подолгу лежит. Муж ее бросил, как только мальчишка родился. Очень я ее жалею, даже решила породниться – у меня на всем свете никого нет. Помогаю, чем могу. Только…- она замялась, но все-таки договорила,- не любит меня Игорек-то.
Я недавно узнала. Хотела положить ему на книжку деньги, поделилась задумкой при нем с матерью. А когда ее опять увезли в больницу, он меня и спрашивает: «Тетя Настя, ты скоро умрешь?» Надо же! Такая козявка, а как мать жалеет! Понимает, что если я умру, то деньги им останутся.


Я молчала. Меня пронзило чувство острой жалости к этому одинокому маленькому мальчику , и не было сил поднять глаза на Анастасию. А та закончила:

-Ну, конечно, деньги ему на книжку решила не класть, обидно мне стало…

Она приготовила мне постель на кровати, а себе на диване. . Я было запросилась на диван, но хозяйка объяснила, что сама постоянно спит на диване, а кровать приберегает для гостей.


-Да вы не беспокойтесь, белья у маня хватает, если еще
простынку или одеяло надо - дам. У меня теперь все есть, види¬-
те, и стульев восемь штук - ставить негде даже. Всего понемногу приобрела, не бедствую, как раньше, когда Игорек-то живой
был. Он ничего в дом не давал принести - сразу пропивал. Вот
только шкаф спасла, и то потому, что успела к соседям отнести:
разобрала, упаковала и спрятала у них. А то и его бы пропил.
Он все пропивал, что ни принесешь. Случалось, совсем домой голый
 приходил, и я ему за ночь штаны и рубаху из казенных одеял шила.


-Да как же вы все это терпели?- не выдержала я,- не могли уйти, что ли?


- Как это - уйти, Бог с вами, махнула рукой Анастасия,- разве его можно было одного оставить, пропал бы...


Она наклонилась над своей постелыо, вытащила из-под одея¬ла подушку, взбила. Потом выпрямилась и улыбнулась:


-Хотела уйти, не буду скрывать, только давно, еще как пожени¬
лись. И не из-за пьянки, тогда он так много еще не пил.


- А из-за чего?- удивилась я.

-Глупая была, молодая, с гонором, жизни совеем не понима
ла. Чуть что не так - собираю чемоданчик и за порог. Это все
потому, что любили мы е Игорьком друг друга сильно. Ну прямо
жить минуты друг без друга не могли, поэтому, наверное, и ссорились постоянно. Это я уж теперь понимаю. Теперь-то я все пони¬
маю, все...- она приговаривала, думала о чем-то о своем, про
меня словно забыла.


-Жить не могли друг без друга, а ссорились? - я решила
продолжить этот разговор.


-Ох, ссорились,- она засмеялась.- Ну вот поверите, каждую минуту. Да потом сами же и смеемся над собой. А начинал всегда, к чему-нибудь, да придерется.


-Что же, у него такой невыносимый был характер?


-Может быть, характер, а может быть, от любви. Он меня очень ревноал. К мужчинам - это само собой, но и вообще ко всему. К работе, к подругам, да у меня их и не бывало-то. Знала, что не любит, не заводила. К начальству... Не терпел, если отлучалась куда-нибудь, а уж когда надолго - такого и не припомню. Я-то поначалу удивлялась, да расстраивалась, а потом и сама вредничать начала, Думаете, почему детей у нас нет? Однажды ночью ушла из дому, на берегу речки часа три просидела, застудилась. А лечиться надо было на курорте. Он, конечно, не пустил. Так и жили - все друг дружку стерегли, не до детей.


-Да неужто ничего нельзя было поделать, как-то убедить
его, успокоить ?


-Не знаю, тут он пить начал, а с пьяным толковать какой
толк? Не поймет. Я сейчас думаю, что вся его беда - от неверия получилась. Что-то в его жизни случилось, что он веру в себя потерял, поэтому и мне не верил, и это сводило его с ума. А уж когда пить начал, тут вовсе плохо стало. Переезжали мы, конечно, с места на место из-за болезни Игорька, нигде надолго удержаться не могли. Однажды заехали в какую-то деревню, там и магазина-то не было. Помню, дала я ему утром денег, чтобы в районе хлеба купил, дома совсем есть было нечего. Он поехал, а вернулся пьяный и без хлеба. И сразу же - за стол. Сел, тарелку со щами как двинет :" Хлеб давай, такая-сякая!" Вот как…

Анастасия на минуту уходит в ванную, чтобы повесить там чистое полотенце, нa котором я замечаю гостиничное клеймо. Она перехватывает мой взгляд и, улыбаясь, простодушно объясняет:


 - А у меня все белье из гостиницы. Взяла, сколько нужно, а больше не беру, зачем? Игорька-то нет, все цело.. Это при нем, бывало, я списывать не успевала, думаете, он меня заставлял воровать? Упаси Бог! Знал, что не буду, тю¬рьмы до смерти боюсь, хоть режь, а не украду. Нет, он сам в склад заберется, утащит вещи и пропьет. А мне приходилось списывать Что делать - не заявлять же на мужа... Я уж как замечу, что он совсем зарвался, так бегу к начальнику, прошу меня уволить: "Боюсь, говорю, в тюрьму сесть, терпения моего больше нет."


-Ну и увольняли?


-А как же! Обязательно. С ним ведь сладу никакого не
было. Главнее - не знаешь, когда на него найдет. Идем, к
примеру, по улице в городе. Кругом люди. А он вдруг начинает при¬
ставать - дай ему денег. Я, конечно, не даю - какие у нас средства, никогда досыта не ели. Так что же он удумывал! Возьмет и
на всю у липу крикнет:" Смотрите, смотрите, ко мне проститутка пристала, деньги выманивает, держите ее!" И хватает меня за руки, тащит. Куда деваться, все отдашь, лишь бы от позора убежать.


-У него, вы сказали, был отец, он не пытался помочь вам?


-А как поможешь? - вздохнула Анастасия. – Правда, однажды Игорек
написал ему, что бросил пить, тот и пригласил нас к себе в гости.
Мира не вышло, они все время о чем-то спорили, а под конец Иго
рек оскорбил его жену, хотя та, как мне показалось, была женщи
на добрая. Отец нас выгнал после этого и запретил показывать¬
ся к нему, пока жив. Мы ушли, но перед уходом Игорек прихватил
фотоаппарат. После этого мы отправились к его сестре. Та хорошо приняла мае, и он вел себя хорошо, рассказывал, как прекрасно мы живем, а под конец подарил детям сестры тот фотоаппарат. Расстались мы очень тепло, у меня в душе все пело, когда пришли на вокзал. Верилось что и впрямь теперь будет по-другому, как муж обещал. И вдруг Игорек говорит:" Иди, забери фотоаппарат!"Я так и села:" Да , ты что , стыд-то какой!" А ей свое - иди и все. Потом размахнул¬ся, да при всех дал мне в зубы, губы разбил. Ну я и пошла, забрала…


Вдруг Анастасия рассмеялась.


-Знаете, сколько смешных случаев с нами бывало! Однажды
Игорек взял напрокат швейную машинку и телевизор, тогда давали напрокат даже посуду. Я сразу побежала туда - предупредить, ведь он эти вещи пропьет. А там –вы только подумайте- даже внимания на меня не обратили. И когда он все пропил, с нас ничего не взыскали.


И мне стало смешно. Когда мы укладывались спать, я cпросила:


-А отчего умер ваш муж?


Анастасия сразу нахмурилась, махнула рукой:


Нехорошо умер... Повесился. Вот тут, в прихожей.


Я вздрогнула и натянула одеяло до подбородка.


-В горячке, что ли?


-Да нет, хотел меня попугать, все проверял, люблю ли я
его. Он часто всякие штуки выкидывал.

-Бил?


- А то нет! В больнице сколько раз лежала от побоев. Но сам никогда не болел, здоровый был мужик... во всех отношениях, вы понимаете....
Она усмехнулась,- другие-то женщины на своих мужей жалуются, мол, такой-сякой, зарплату нe приносит, нe помогает, к детям невнимательный. Только , по-моему, чепуха все это - на другое они жалуются, а сказать стесняются. Мой пить-пил, но по другим бабам не шатался. Ну мне все и доставалось. Трудновато было, а терпела. Не же жалею, такая у нас обязанность, у женщин. Не все это, конечно, понимают потому и от трезвых бегут, все разводы, разводы…


- Да ведь вон как замучил он вас,- не выдержала я,- красавица же была, а что осталось? Почему же себя не жалели?


- Что замучил, верно. я уж дед конец грешным дедом смерти стала ему желать. Но пьяного не трогала - совесть не позволяла бесчувственному мстить. Больше пряталась, он быстро успокаивался. Уснет, я и выхожу... Ну вот. В этот раз он пришел пьяный и сел в прихожей, стал ругать меня по-всякому. Я слушала-слушала, а потом дверь прикрыла и легла спать. Тут он, видно, и решил по¬пугать, накинул на шею веревку, зацепил ее за вешалку и сел. Да и уснул, во сне удавился. Я ночью просыпаюсь, слышу - ти¬хо, встала, открыла дверь, а он сидит уже мертвый… Кое-как про¬тиснулась мимо него и побежала к соседям. Те как услыхали, поздравлять меня начали. И к кому я потом не заходила, все так же говорили: «Ну с облегчением тебя, Анастасия !» У меня же и вправду в тот день будто праздник был. Везде шли навстречу : докумен¬ты без волокиты оформили, на складе начальник костюм новый ему выписал - спецовку, сосед дал почти новую рубашку. Трусы и май¬ку я сама купила, а в середине дня побежала домой. Бегу и боюсь -не верится, что он мертвый, думаю: а вдруг встал уже и ходит? Ведь живучий Игорек мой, сколько разных случаев с ним было, а не умер, может, и нынче пошутил, а теперь, как приду, бить примется. Скажет:"Обрадовалась, что дуба дал, стерва?"

- Захожу, сидит, как сидел. Я его с веревки сняла, кое-как
в комнату затащила / «скорая»-то была, да там фельдшерица молоденькая , побрезгала браться, так, за руку взяла, глаз открыла/. И жалко мне вдруг его стало. Положила я его на пол, под го¬лову подушку просунула, накрыла двумя одеялами. Стою над ним как безумная, жду, что встанет. А у него вдруг рот открылся. Я очнулась, рот ему закрыла и снова побежала хлопотать...

 Я почувствовала, как страх мой бесследно прошел. Наверное, потому, что вместе с Анастасией я остро ощутила, насколько страшнее страшнее Игорек был живой. Мне подумалось, что если бы он сейчас лежал тут, на полу, я бы свободно перешагивала через не¬го, как через бревно в лесу.


-Да, а, а какие похороны устроили его друзья- алкоголики!- возбужденно продолжила Анастасия. Они всю дорогу до кладбища несли гроб на руках, музыканты играли, не переставая и ведь почти задаром - это в намять об Игорьке. Весь наш городок меня поздравлял, а эти плакали о нем. Я и не знала, что его кто-то еще считал человеком. Оказывается, эти пьяницы любили его…


Ночью мне хорошо спалось на чистых гостиничных простынях. Рано утром, расставаясь с Анастасией, я спросила, не скуч¬но ли ей одной, без Игорька?
-Привыкла,- улыбнулась она,- уж девять дет прошло, как Игорек повесился.


 - Как -девять! - изумилась я. Мне-то показалось, что Анастасия всего несколько месяцев назад схоронила его.
- Да, девять,- повторила женщина, поглаживая кота, который злобно царапал у нее на груди кофту, в разрезе которой виднелась желтая морщинистая шея.