Хранитель

Ошибаешься, мальчик. Зла нет. Зло Великий сотворить не мог. Есть лишь несовершенство.

Н. Рерих



Самое интересное в жизни – сама жизнь. Особенно, если живешь долго, настолько долго, что даже не помнишь, когда ты появился в этом мире. Кажется, что ты был всегда. А, может, так оно и есть?

Занятно наблюдать за жизнью, смотреть, как она плавно течет, окутывая тебя со всех сторон, меняясь ежедневно, из года в год, из века в век. Кстати, вот ведь интересно: сто лет в земном масштабе – меньше срока одного человеческого существования, а в рамках Вселенной – всего лишь секунда. Или вот еще одна мысль: в двухстах семидесяти миллионах световых лет от нашей грешной планеты вот уже какое столетие происходит столкновение двух галактик, и чем оно закончится никто не знает. Впечатляет?

Но я о жизни. Еще занимательней не просто глазеть на происходящее вокруг, а самому принимать во всем этом самое деятельное участие и сознавать, что именно ты вносишь существенные коррективы в этот временной поток и, порою, именно от тебя зависит ход Истории. Лестно, знаете ли.

Да, но для начала, все-таки, наверное стоит представиться, хотя для меня это совсем не важно. Просто человек – занятное существо: ему все всегда надо обозвать каким-либо словом. Мышление у него такое, слишком конкретное. Видит человек своего сородича и сразу спрашивает его имя. А зачем, собственно? Чтобы отличить одного из тысяч? Так ведь каждый и так настолько индивидуален, что спутать его с другими сложновато («Что имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». Это – не я, это – Шекспир, если узнали)…

Так, хватит философствовать! Хотя, если хочешь понять смысл мироздания, то прежде всего надо сесть и философски помыслить… Ладно, не буду, не буду.

Итак, как же мне себя назвать? В принципе, у меня столько имен, что можно выбирать любое, но большинство из них не очень простые и меня вряд ли поймут, поэтому лучше придумать что-нибудь попроще. Хорошо, можно называть меня Иваном. Между прочим, самое распространенное имя на Земле, существует практически во всех языках. Сравните: английское – Джон, французское – Джен, итальянское – Джованни, испанское – Джуан, шведское – Йохан. Достаточно? И это все одно и тоже имя. А так как мне приходится постоянно перемещаться из страны в страну, да и национальности конкретной у меня нет (разве что, с большой натяжкой, некие древнееврейские корни можно отыскать в моем маленьком генеалогическом древе), то проще всего представляться именно этим именем. Ну, можно звать меня еще Джонни, если хочется: мне плевать…

Нет, не могу отказать себе в удовольствии сделать еще одно замечание об узости человеческого мышления (я ведь в глубине души жуткий мизантроп!) Много общаясь с людьми на теософские темы, я поражался, насколько конкретно, узко и однобоко воспринимаются людьми священные тексты Библии. Почему-то люди всерьез воспринимают рассказ о шести днях творения как об одной календарной неделе, тогда как один день у Бога – миллионы лет у человека. Меня спрашивали, почему же тогда Библия говорит о дне именно как о сутках? Но это же очень просто! Если вы хотите объяснить пятилетнему ребенку закон всемирного тяготения, то что вы сделаете: напишите ему формулы Ньютона или просто покажете, как то же ньютоновское яблоко падает на землю? То-то… Человек подобен ребенку, не способному понять «взрослый» язык физических формул, он понимает конкретный пример, то, что видит вокруг себя. Поэтому не стоит так уж буквально воспринимать священные тексты: они были даны человечеству еще в его колыбели, потому и изложены простым и доступным языком.

Так, я опять отвлекся, прошу прощения… Хотя, чего это я извиняюсь? Мне все равно, обидится на меня кто или нет. Просто продолжу.

Чем я занимаюсь? Если перечислять все подряд – не хватит никакого времени, поэтому отвечаю коротко: всем. Меня интересуют абсолютно все стороны человеческой деятельности и жизни в целом. Я бываю во всех уголках планеты, знаю тысячи людей, а уж со сколькими приходилось, скажем так, сотрудничать – вообще не сосчитаешь! Широченный кругозор и интеллект позволяют мне выступать экспертом в самых разных областях бытия и решать тем самым кучу проблем, причем не своих. Свои же проблемы решать не приходится – их просто не существует. Конечно, у меня есть определенные цели, но они настолько мои, что говорить о них совсем не стоит. Однако об одной из задач моей жизни все же скажу – именно она является смыслом моего рассказа.

Вообще, это мое занятие может показаться очень экзотичным и фантастичным, особенно в современном мире, где неверие и прагматизм напрочь задавили собой все и вся. Но тут уж ваше дело: можете относиться ко всему этому как к сказке, но, в таком случае, придется признать, что и меня самого не существует, однако вот он я, тут, живой, как никто другой.

Но, раз уж современный человек не готов ничего принимать на веру, то могу привести доказательства истинности того, о чем я говорю. Правда, увидеть их собственными глазами вам тоже будет весьма проблематично: они обитают в запасниках Британского музея и никогда не показываются всем подряд. Во-первых, в виду большой ветхости, а, во-вторых, потому, что вряд ли имеет смысл показывать это широкой публике. Я говорю о древних глиняных табличках, найденных археологами еще в тридцатые годы двадцатого века на территории древнего шумерского царства.

Всего таких табличек больше ста и на большинстве из них сохранился текст на неизвестном до того языке. Лет двадцать ушло на то, чтобы расшифровать и понять то, что было записано на этих свидетельствах древности, но раскрытый, наконец, текст несказанно удивил современных ученых. Эти недоумки обозвали находку «протобиблией» или «домоисеевским писанием», однако они не поняли главного: таблички – обратная библейская сторона, откровение Божье, которое дается только посвященным и скрыто от прочих.

В пятьдесят седьмом году в журнале Английского географического общества вышла небольшая статья первооткрывателя этого «памятника древности» с кратким пересказом того, что было на нем, но больше никакой информации в прессу не просачивалось. Поговаривают, что находкой и расшифрованным текстом заинтересовались крупные спецслужбы, но, даже если это и так, вряд ли их интерес был долгим: солдафонский интеллект не в состоянии не только оценить, но и просто понять смысл этого древнейшего откровения.

Среди прочего в древнем тексте было и «Откровение о Хранителях». Если коротко и доступно пересказать то, о чем там шла речь, то выглядеть это будет примерно так.

С начала времен Бог периодически посылает на Землю одного из своих ангелов, которые и являются Хранителями власти Господней в человеческом мире. Ангел является в образе обычного человека и, что самое интересное, человек этот сам до поры до времени и не догадывается, какую важнейшую миссию он выполняет.

Никто не знает, где и когда появится в мире очередной Хранитель: Господь держит это в тайне. Но с самого момента рождения такого человека появляются несколько знаков, по которым можно его найти. Особое положение звезд и планет, крупные изменения во Вселенной, определенные события на Земле – не буду утомлять перечислением всего, это совершенно излишне. Скажу лишь, что, обладая тайными знаниями, можно разыскать Хранителя. Чем и пользуются силы зла.

Дело в том, что Хранитель – как и все в этом мире – имеет две стороны: он может выступить как гарантом сохранения власти Бога, так и проводником Сатаны. Если Дьявол сумеет отыскать Хранителя до достижения им двадцати одного года и склонить на свою сторону, а Хранитель добровольно примет его как своего Властителя, то это будет значить воцарение в земном мире Сатаны.

Вокруг Хранителя постоянно идет борьба сил добра и зла. И моя задача состоит в том, чтобы найти явившегося в мир Хранителя и дать ему возможность выполнить свою задачу.

Чушь? А не является ли лучшим доказательством моих слов то, что этот мир до сих пор еще не рухнул, не провалился в геенну огненную, не был поглощен какой-нибудь черной дырой, не распался на миллиарды атомов и не распылен по бескрайним глубинам космоса? То, что все вы еще живы, встаете по утрам и ложитесь спать вечером, рождаетесь, рожаете детей, любите, созидаете – это ли не свидетельство того, что Сатане до сих пор не удалось воцариться в этом ничтожном из миров, что еще ни один из Хранителей не перешел на сторону зла?

Я уже упоминал, кажется, что никто не знает, где и когда родится Хранитель. И если вопрос времени особенно остро не стоит – явления Хранителей происходят с определенной регулярностью, хотя и не часто - то что касается места… Здесь сложнее и каждый раз приходится приложить немало трудов, чтобы его разыскать. Точно знаю, что в десятом веке после Рождества Христова Хранитель появился на территории современных Соединенных Штатов среди местных индейцев, задолго до открытия Америки Колумбом.

Раньше такая задача казалась почти невыполнимой, но я ее все же решал благодаря моей огромной энергии. Сейчас стало много проще: люди изобрели компьютер. Злые языки говорят, что это сделал Дьявол, но они врут: Сатана сам активно пользуется и компьютерами, и информационными сетями, и другими высокотехнологичными изобретениями человечества. Верьте мне, я точно это знаю!

В самом начале нынешнего, двадцать первого уже века (как один день, честное слово!), проанализировав огромное количество собранной информации, я с некоторым удивлением сделал вывод, что новый Хранитель на этот раз явился в России, в довольно глухом ее уголке. Странного в этом, конечно, ничего нет, если не считать, что в этой части мира Хранители не появлялись уже больше тысячи лет. Я тщательно все перепроверил, составил карты Земли, спроецировал на них карты звездного неба, рассчитал время – все совпало: Хранитель – в России. Осталось получить еще одно, решающее, доказательство, но это можно будет сделать лишь на месте.

Пришлось снова забросить все другие дела, переложив их на моих… как бы это поточнее… помощников, и собираться в восточную Европу, чтобы, прежде всего, получить это самое доказательство, а потом начать работу с Хранителем. Придется, конечно, потратить на все это свое в буквальном смысле драгоценное время, но, в конце концов, мои усилия окупятся сторицей.



Россия – страна уникальная. Сколько живу и бываю в ней, не перестаю удивляться тому, как удивительно сочетаются в ней вещи, казалось бы, несовместимые. Огромная страна с невероятными природными богатствами и тотальная нищета людей. Глубочайшие православные традиции и повальное неверие и бездуховность.

Поговаривают, что в свое время Господь отказался от этой страны и ее людей и отдал ее Дьяволу для того, чтобы показать остальным, что может случиться, если Сатана на Земле восторжествует. Ерунда! Во-первых, Бог не так жесток, как его хотят показать многие, кто сам от него отвернулся, а во-вторых, люди приписывают Дьяволу много такого, чего он никогда не делал и не сделал бы ввиду противности этого его природе. Нет, в России есть и Бог, и Дьявол, но, самое главное, в России есть люди, и только на них лежит вся ответственность за все – и хорошее, и плохое, - что там происходит.

Я размышлял об этом, сидя в мягком кресле самолета русской авиакомпании «Аэрофлот», когда он, словно бы нехотя, оторвался от взлетной полосы аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке. Именно отсюда мне пришлось вылететь в Россию, где меня будет встречать один из моих ближайших сподвижников.

Самолет быстро набрал высоту и по салону покатилась тележка со всякой снедью, толкаемая довольно милой стюардессой лет двадцати пяти, страдающей от безнадежной неразделенной любви ко второму пилоту этого же самолета. Остановившись возле меня, девушка, улыбаясь, спросила:

-Water, juice, alcoholic drink, mister?

-Нет, спасибо, - ответил я ей на чистом русском, отчего на ее лице промелькнуло выражение легкого удивления: мой нынешний внешний вид слишком явно выдавал во мне американца. Но я решил пока не менять его – меньше возни будет на таможне.

-С вашего позволения я хочу поспать во время всего полета, - продолжил я. – Поэтому прошу меня не будить даже во время обеда.

-Как вам угодно, - кротко ответила она и двинулась со своей тележкой дальше.

Я закрыл глаза и сделал вид, что погрузился в глубокий сон. Я не люблю полеты, хотя это, вообще-то, довольно странно: летать было заложено в моей природе. Однако, одно дело – свободно парить по бескрайним небесным просторам, наблюдая под собой белый океан облаков, а впереди – огромный ослепительный диск солнца, и совсем другое – сидеть в железной банке, пялиться за толстое стекло и слушать мерзкий гул реактивных двигателей.

Я притворялся, что сплю, а сам с интересом наблюдал за обслуживающей салон первого класса стюардессой, той самой, что предлагала мне что-нибудь выпить. Девушка загрузила контейнеры с едой в шкаф для разогрева, а сама направилась в туалет впереди салона, где, запершись и включив вытяжку, тайком закурила, пуская дым прямо в вентиляционную решетку. Я усмехнулся: запреты для пассажиров, оказывается, легко нарушаются персоналом авиакомпании.

Вообще, жизнь сейчас у этой стюардессы не очень завидная. Впавшая в маразм мать, бросивший муж, малолетняя дочь, любовь тут же безответная – поневоле взвоешь. У меня мелькнула даже было мысль, а не помочь ли девочке, однако я тут же передумал: меня же ни о чем не просили, чего лезть-то? И я обратил взор на другие мысли и проблемы.

В Москве меня уже встречал мой помощник и довольно мерзкая дождливая погода: был апрель, а это время здесь – всегда далеко не самое приятное.

-Добрый день, шеф! – сказал встречающий, забирая мои вещи. – Машина вас ждет.

-Спасибо, Гавриил, - ответил я, а потом, уже подходя к большому черному автомобилю, добавил: - Ты бы имя-то себе поскромнее выбрал.

Гавриил ничего не сказал, лишь распахнул заднюю дверцу. Угрюмый, большой и немногословный, с кудрявой головой и тяжелым убийственным взглядом из-под темных очков, он явно внушал ужас окружающим одним своим видом.

-И внешность тебе нужна попроще, - продолжил я, садясь в салон. – Хоть улыбайся иногда, а то прям Ангел смерти, честное слово!

И я сам улыбнулся. Гавриил же снова промолчал, лишь кротко склонил голову.

Машина мчалась с бешеной скоростью по направлению к Москве, совершенно не привлекая к себе никакого внимания дорожных инспекторов. Гавриил, сидящий со мной рядом, протянул тоненькую плотную папочку:

-Досье, шеф.

Я взял папку и прикинул ее вес:

-Всего-то?

-Все, что удалось собрать, - ответил мой спутник и опять угрюмо замолчал – он всегда был немногословен.

Я раскрыл папку и быстро просмотрел содержимое.

-Знак не проверили?

Гавриил отрицательно качнул головой:

-Нет. Но я уверен, что это он.

-Ладно, этим я займусь сам. Где этот городишко?

-Тысячи две километров от Москвы. Здесь же, - Гавриил глазами показал на папку, - российские документы и билеты на поезд. Завтра в полдень.

-Отлично! – похвалил я помощника за расторопность.

-Шеф, и как вам нравится пользоваться всем этим транспортом? – он поднял на меня совершенно черные глаза.

-Мне не нравится, - ответил я, закрывая папку и убирая ее в свой кейс. – Но, находясь здесь, лучше пользоваться обычными средствами передвижения, нежели привычными нам. Так мы вызываем меньше подозрений.

Выйдя из машины у парадного подъезда гостиницы «Европейская», я попросил Гавриила дальше меня не провожать и, подмигнув, посоветовал ему:

-Чаше улыбайся, друг мой! Люди любят открытые, дружеские улыбки.

Гавриил кивнул и попытался растянуть в стороны свои губы. Результат оказался столь жутким, что даже у меня невольно пробежали мурашки по спине: «Ужасы войны» художника Верещагина.

-М-да… Лучше не улыбайся! – бросил я ему и прошел мимо швейцара в гостиницу…

Обосновавшись в номере «люкс», я отправился прогуляться по Москве. Последний раз я был здесь более десяти лет назад – в начале девяностых, когда здесь происходили всем известные события, и не без моего участия – и хотел посмотреть, насколько все вокруг изменилось.

Изменилось, и очень сильно. Из занюханного города на задворках цивилизации Москва стала вполне европейской столицей. Может быть, даже слишком европейской. Куда-то исчез тот неповторимый русский дух, бывший здесь лет сто назад и, как ни странно, отчего-то сохранившийся и в коммунистические времена. Сейчас же он витал лишь над Красной площадью и Кремлем, на котором, кстати, довольно анекдотично смотрелись двуглавые орлы вперемежку с рубиновыми звездами.

Изменились и люди, они стали какими-то сильно озабоченными, на плечах практически каждого был заметен огромный груз давящих проблем. На лицах почти не мелькали улыбки, а глаза смотрели вокруг отрешенно, словно их владельцы постоянно были заняты решением глобальных вопросов. Посмотрев на них, я понял, что мой вечно серьезный Гавриил не так уж и выделяется из толпы.

Набродившись по городу, я вернулся в отель. Милая дама бальзаковского возраста и рубенсовских габаритов, оказавшаяся администратором, которой мой помощник с помощью довольно солидной суммы заранее внушил ко мне глубочайшее уважение, вызвалась проводить меня до номера. Она была столь любезна, что предложила воспользоваться услугами гостиничного казино, сауны, бассейна, а также местных проституток. Я скромно от всего отказался, предпочтя в тишине и покое обдумать все нюансы предстоящей «операции», но администраторша эта мне понравилась чем-то, и я сказал ей на прощание на пороге своего номера:

-Мадам, хочу дать вам один совет: лучше не претворять в жизнь то решение, которое вы сегодня приняли, хотя я вполне представляю, насколько вам этого хочется.

Она посмотрела на меня сначала удивленно, потом испуганно и быстро вышла за дверь. Я знал, что она меня не послушает и сегодня же вечером затащит в свою постель паренька, живущего с ней по соседству и на которого она давно положила глаз ввиду полной мужской несостоятельности ее мужа, средней руки бизнесмена. Парнишка окажется несовершеннолетним, хотя и выглядит на все восемнадцать, и после первой же их бурной встречи мадам забеременеет. История получит огласку и будет иметь очень неприятные для этой, хорошей в общем-то, женщины последствия.

Но она не знает пока этого и не хочет об этом думать. Что ж, я предупредил ее, так что моя совесть будет здесь чиста. Да-да, не удивляйтесь: у меня, как это не покажется странным, тоже иногда просыпается это дурацкое чувство.

Я повесил на ручку двери табличку с надписью «Не беспокоить» и отправился расслабиться в горячей ванне, после чего долго смотрел в окно на начавший вдруг падать запоздалый последний весенний снег…

На следующий день все тот же угрюмый Гавриил проводил меня на вокзал и посадил в спальный вагон поезда одного из южных направлений. Мы договорились, что когда мой помощник мне потребуется, я его вызову из Москвы.

Купе было полностью выкуплено для меня, поэтому почти двое суток мне довелось провести в тишине и покое, болтаясь, как сосиска, когда поезд преодолевал стыки рельс на стрелках.



На юге России весна уже царила вовсю: было тепло и солнечно. Я вообще не люблю зиму, мне бы лето вечное, да пожарче – природа моя сказывается!

Выйдя на перрон вокзала, я отправился к стоянке такси, а поезд, постояв всего минут пять, дал прощальный гудок и отправился дальше, к его конечной станции. А я конца своего путешествия уже достиг: небольшой городок на юге России со странным, но красивым названием Яркий-2. Именно здесь, по моим данным, чуть больше полутора десятка лет назад появился Хранитель.

Взяв такси, я назвал водителю адрес и тот весело повез меня по нешироким улицам городка. Шофер болтал без умолку, успев за время нашей короткой поездки рассказать вкратце мне всю историю его родного города.

Яркий-2 был основан где-то в тридцатых годах прошлого века, но на карты страны попал лишь в середине девяностых. Изначально он был закрытым городом, в котором жил, в основном, персонал огромного военного завода, производящего всемирно известное русское оружие. Но потом предприятие акционировалось, перепрофилировалось и стало выпускать вполне мирную технику: компьютеры, факсы, копиры и другие высокотехнологичные штуковины. Техника эта пользовалась огромным спросом, что и позволило городку вовсю процветать, чем многие его соседи отнюдь не могли похвастаться.

Проживало здесь тысяч тридцать жителей, были свои администрация, несколько школ, больниц, аварийные службы – все, как положено, в общем. Большая часть города была густо заставлена частными домиками с садами и огородами, отчего он производил впечатление разросшегося сверх меры поселка. Да и вообще городок этот видом своим и укладом напоминал знаменитые патриархальные русские деревни, где если что и случалось, выходящее из обычного спокойного течения жизни, то чрезвычайно редко и сразу становилось главной новостью.

Да, именно в таких местах – маленьких и тихих – и рождались Хранители. Я не помню ни одного случая, когда кто-нибудь из них появился бы в крупном мегаполисе или просто большом городе. Нет, Хранители, как истинные посланники Божьи, всегда являлись в мир незаметно и очень скромно. Даже сам Христос, если помните, родился в малюсеньком Назарете, да еще в хлеву. Бог не любит роскошь.

Мы подъехали к одному милому маленькому домику где-то на южной окраине города, совсем недалеко от того места, которое меня интересовало. Я расплатился с водителем, причем тот долго благодарил меня за столь щедрое вознаграждение, и, миновав калитку в невысоком заборчике, постучался в дверь дома, который сняли для моего проживания мои люди, не скупясь расплатившись с хозяевами за полгода вперед: большего мне, скорее всего, не потребуется.

Дверь открыла скромная пожилая дама, которая вместе со своим мужем и была владелицей дома. Сами они собирались к сыну в другую область, а свое жилье решили сдать. Хозяева были предупреждены и мой приезд не стал для них неожиданностью.

-Здравствуйте, Иван Николаевич! – нараспев поприветствовала меня хозяйка. – Проходите, мы вас заждались уже.

-Прошу прощения, - скромно ответил я. – Приехал, как только смог.

-Ну, что вы, что вы! – замахала руками женщина. – Мы все для вас приготовили и сейчас же уходим: ваш товарищ предупредил, что вам не надо мешать.

-Премного вам благодарен!

Мы прошли в дом и нам навстречу из комнаты вышел сам хозяин. Он горячо и очень уважительно пожал мне руку и как-то пристально на меня посмотрел.

-Иван Николаевич, ключики я вот здесь, на стол положу, - сказала хозяйка и забрякала связкой. – Все, мы уже уходим. Приятного вам отдыха.

Интересно, почему она решила, что я сюда отдыхать приехал? Да, собственно говоря, это мне совершенно не важно. Я смотрел вслед уходящей пожилой паре. Вот они закрыли за собой калитку и скрылись из виду. Они не знают еще, что никогда больше не вернуться сюда: через пару месяцев муж утонет на рыбалке, а жена, не перенеся такого удара, переживет его лишь на несколько недель. Но это будет потом, а сейчас они спокойно идут к остановке автобуса, даже не подозревая о том, что их ждет. Наверное, хорошо вот так: идти и не знать, что будет впереди. Неведение порою значительно лучше знания.

Я зашел в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало. Да, понятно почему так пялился на меня старик: слишком явно проглядывал во мне иностранец. Но это легко исправить. Немного поработав с лицом, вскоре я вполне стал смахивать на русского мужчину средних лет родом откуда-нибудь из-под Рязани.

После этого я решил не откладывать дело в долгий ящик и сделать первую вылазку в город, дабы осмотреться на местности, на которой предстояло работать и увидеть интересующих меня людей. Выбрав из одежды легкий свободный костюм и надев темные очки, я запер домик и вышел на улицу.



-И последний вопрос, господа, - сказал Владимир Петрович Красников, несколько устало откинувшись на высокую спинку кожаного кресла. – Назначение нового коммерческого директора.

Господин Красников последние семь лет был генеральным директором и, одновременно, председателем совета директоров яркинского акционерного общества «Свободная заря». Работая здесь главным инженером в советские времена, когда завод был суперсекретным военным объектом, Владимир Петрович вовремя понял, чем грозят надвигающиеся перемены и принял активное участие в акционировании предприятия. Помогли ему в этом прочные связи в Москве и недюжинный ум, обычно нехарактерный для русских (да и не только русских) военных. Во многом благодаря именно Красникову завод вышел в лидеры по производству российской компьютерной техники, сохранив тем самым и профессиональный коллектив, и, фактически, сам город Яркий-2.

Владимир Петрович был одиноким человеком, несмотря на свою солидную должность и возраст, в связи с чем буквально жил на заводе. Будучи трудоголиком и очень ответственным человеком, он душой болел и за предприятие в целом и за каждого отдельного его работника. Но в последнее время здоровье генерального директора сильно пошатнулось. Дело в том, что, как все талантливые и неравнодушные люди в России, Красников сильно пил, уходя иногда в довольно продолжительные запои. Окружавшие его коллеги чрезвычайно ценили своего директора и старались просто не обращать внимания на его слабость. А зря. Через четыре года Владимир Петрович умрет в страшных муках в одной из московских клиник от цирроза печени.

-Как вы знаете, - продолжил генеральный директор, - после гибели господина Авдюкова в автокатастрофе его обязанности коммерческого директора были временно возложены на Татьяну Викторовну.

Он посмотрел на сидящую по правую руку от него необычайно симпатичную женщину лет тридцати пяти. Та слегка улыбнулась в ответ.

-Но Татьяна Викторовна, будучи финансовым директором компании, и так слишком загружена работой. Поэтому завтра я представлю вам нового члена нашей команды. Он – профессионал высокого класса, имеет Оксфордское образование и большой опыт работы за границей. Завтра же он приступит к своим обязанностям. На этом все.

Совет директоров поднялся со своих мест и медленно потянулся к выходу.

-Татьяна Викторовна, задержитесь, пожалуйста, - Владимир Петрович жестом остановил финансового директора. Та послушно села обратно.

-Как дела, Танюша? – спросил Красников, когда в его большом кабинете не осталось никого, кроме них двоих. Они уже давно были, что называется, на короткой ноге, и Владимир Петрович, будучи старше почти на двадцать лет, питал к своему финансисту исключительно добрые, почти отеческие чувства.

-Все хорошо, спасибо, - ответила Татьяна Викторовна.

-Как сын?

-Тоже хорошо.

-Отлично. Я вас вот о чем хотел попросить, Танечка, - Владимир Петрович с минуту помолчал. – Завтра приедет новый коммерческий, возьмите его под свое крыло, ладно? Ну, введите в курс дела, познакомьте с предприятием, документами.

-Конечно, Владимир Петрович, о чем разговор! – горячо заверила его женщина.

-Кроме того, - Красников вдруг улыбнулся, - говорят, что он очень даже видный мужчина.

Татьяна Викторовна вдруг вспыхнула и слегка смутилась, а ее начальник спокойно продолжил с все той же лукавой улыбкой:

-Так что присмотритесь к нему, не все же вам одной со своим сорванцом справляться!

Женщина уже справилась со своим смущением и, тоже улыбаясь, ответила в тон генеральному директору:

-Непременно воспользуюсь вашим советом…

Пока шла эта милая беседа, я смотрел на здание заводоуправления, а заодно, и на сам завод. Издалека, правда, но познакомиться поближе со всем этим хозяйством мне предстояло завтра. А сегодня я решил взглянуть – тоже пока только издалека – на предполагаемого Хранителя. Предполагаемого потому, что пока я не получил последнего подтверждения, то не мог однозначно этого утверждать: оставался-таки один шанс из миллиарда, что я не прав, а ошибиться я не мог себе позволить – слишком велика будет плата и неприятны последствия.



-Макс, пасуй!

-Передавай мне!

-Держи, Кекс!

На школьном футбольном поле десяток парней азартно гоняли в футбол под присмотром и чутким руководством тренера – здорового сорокалетнего мужика с остатками пышной шевелюры и немалым животом.

Финальный свисток и пацаны, бурно обсуждая тренировку, сбились кучкой. Я смотрел на них сквозь темное стекло очков, сидя на низком парапете чуть в отдалении и куря «Мальборо», которого, на мое удивление, в этом городке было завались.

Я сразу узнал того, кто меня интересовал: он стоял среди ребят, в синих спортивных трусах и желтой футболке и, разгоряченный игрой, что-то жарко объяснял тренеру. Я присмотрелся к нему.

Хорошо сложен. Красив. В его внешности был налет чего-то восточно-азиатского: круглое лицо, чуть зауженные глаза, тонкие брови и смуглая кожа. Челка черных, осветленных на концах волос свисала со лба. Да… Будь он обычным человеком, вырос бы, встретил бы такую же красивую девочку и были бы у них симпатичные дети. Но у него другое предназначение, и сам он пока об этом ничего не знает…

Где-то сбоку вдруг раздался визг тормозов и автомобильный гудок. Что такое? Я здесь, вроде, ничего не планировал…

Я повернул голову на звук и увидел, что какая-то старая задрипанная машина резко затормозила перед неожиданно выбежавшей на дорогу маленькой собачкой. Из окна машины высунулся мужик и заматерился на девочку, которая уже подбирала с дороги вырвавшуюся собачонку, советуя ей держать глаза на месте, а не в заднице. Девчонка ничего ему не ответила, а лишь быстро убежала, прижимая к груди чудом спасшуюся болонку. Сценка меня позабавила и я слегка улыбнулся.

-У вас сигаретки не найдется?

Этот хрипловатый подростковый голос, раздавшийся совсем рядом, заставил меня вздрогнуть. Я обернулся и прямо перед собой увидел его.

Нет, я не растерялся, лишь слегка удивился. Обычно Хранители относятся ко мне настороженно, хотя и сами не могут объяснить почему. Однако этот мальчик смотрел на меня темно-серыми глазами довольно смело, даже вызывающе. Неужели я ошибся?

-Сигареты не будет? – повторил свой вопрос паренек, переминаясь с ноги на ногу.

Его взгляд. Слишком пристальный, слишком глубокий. Нет, это определенно он.

Я протянул открытую пачку. Он взял сигарету, буркнул «Спасибо!» и, отказавшись от зажигалки, побежал догонять уходящих уже с поля товарищей.

Итак, первый контакт состоялся, хотя и раньше, чем я планировал. Но остался еще главный вопрос, и разрешить его было необходимо прямо сейчас. Я посмотрел на поле, на котором остался лишь тренер, лениво пинающий мячик в сторону школы. Ага, сейчас и ответ будет!

Я догнал тренера и остановил его:

-Павел Анатольевич!

Тот посмотрел на меня. Я же сотворил на лице милейшую улыбку и тихим слащавым голосом сказал:

-Наблюдал сейчас за игрой ваших ребят. Очень, знаете ли, профессионально!

Стрела лести попала в цель: тренер расплылся в улыбке и гордо выпятил грудь:

-Стараемся! Лучшая школьная команда в городе.

-Рад за вас! – заверил я его и, подхватив под локоток, тихонечко продолжил: - Павел Анатольевич, у меня к вам одна просьба. Не дадите справочку?

-Какую? – тренер вдруг как-то сразу напрягся, словно поняв, что я знаю слишком много.

-Меня интересует один ваш ученик. Тимур Левшин, шестнадцати лет, ученик десятого класса вашей школы.

Мужчина насторожился еще больше:

-А что он натворил?

-Что вы, что вы! – замахал я на него руками. – Абсолютно ничего. Меня интересует лишь одна маленькая пикантная подробность.

Тренер выжидательно на меня смотрел.

-Скажите мне по секрету: у Тимура есть под левой лопаткой маленькое такое, едва заметное родимое пятнышко правильной формы?

Мужчина прищурился:

-Интересно, а почему вы решили, что я это знаю?

Ох, как это знакомо! Люди везде одинаковы и все хотят заработать на продаже интересующих вас сведений и почти всегда купюра далеко не самого большого достоинства легко развязывает им языки. Но здесь не тот случай – вполне можно обойтись и без денег.

-Знаете, милейший Павел Анатольевич, хорошо знаете! – самым ласковым тоном, на который только был способен, пропел я. – Кто же, как не вы подсматривает за мальчиками в душе и онанирует при этом?

Тренер оторопел. Он изменился в лице и я заметил, как затряслись у него руки.

-Я… я…

Он судорожно раскрывал рот, словно рыба, лишившаяся воды, и произносил лишь это местоимение.

-Да не пугайтесь вы так, Павел Анатольевич! – успокоил его я. – Обещаю, что никому не расскажу о вашей маленькой слабости, если ответите на мой вопрос. Только, чур, честно!

Тренер перестал шлепать губами и, собравшись с силами, тихо сказал:

-Есть пятно.

-Вы сами его видели?

-Сам, - подтвердил он и вздохнул.

-Очень хорошо! – Я был более, чем удовлетворен. Все сошлось как нельзя лучше. Настроение у меня было замечательное и я решил слегка пошутить напоследок.

Обойдя все еще не пришедшего в себя мужчину сзади, я прошептал ему в самое ухо:

-А скажите, Павел Анатольевич: что, мальчики в шестнадцать лет и в самом деле так соблазнительны?

Тренер снова вздрогнул и медленно обернулся, но не обнаружил позади себя никого. Тогда он стал ошарашено озираться по сторонам, но, конечно же, нигде не обнаружил того, кто только что над ним издевался. Он перевел дух, вытер пот со лба, тряхнул головой и медленно поплелся к школьным дверям. В этот момент из них навстречу ему вышли несколько старшеклассников и учтиво поздоровались, но тренер шарахнулся от них, словно от привидений и почти бегом бросился в здание, чем вызвал немалое удивление и веселье у школьников…



Итак, мальчик этот – никто иной, как Хранитель. Последнее доказательство получено, можно начинать работать. Теперь первая моя задача – сблизиться с ним, расположить к себе, пока до него не добрался кто-нибудь еще, кого мне совсем не хотелось бы видеть с ним рядом.

Как это сделать? Я, вообще-то, умел добиваться хорошего ко мне отношения у самых разных людей и самыми разными способами, но Хранитель – не простой человек, тут обычные уловки не пройдут. С ним нельзя действовать в лоб, нужна более тонкая игра, а она требует времени. Что ж, время у меня есть: до метеоритного дождя еще не скоро.

Я посчитал, что для начала имеет смысл поближе познакомиться с его матерью, тем более, что завтра утром я должен быть ей представлен. Я и так все о ней знал – солидная, красивая женщина, брошенная мужем и одна воспитывающая сына, – но женщина есть женщина, она всегда таит в себе множество сюрпризов, неожиданных даже для меня. И прежде всего я должен очаровать ее, даже влюбить в себя, чтобы с ее помощью подобраться к сыну. А так как красивые женщины прежде всего обращают огромное внимание на мужскую внешность, то именно над ней следует сейчас поработать.

Я стоял у большого круглого зеркала в ванной и разглядывал свое лицо. Аристократический орлиный профиль с пронзительным взглядом – традиционный мой внешний вид – в данном случае не катил: дамы, видя меня таким, терялись и, даже, пугались чего-то. Нынешняя личина также не годилась: слишком смахивала на русского деревенского мужика, не слишком обремененного интеллектом. Да и засветил я ее уже здесь, а в мои планы никак не входило, чтобы меня стали узнавать с первого же дня. Нет, здесь нужно было что-то другое: более красивое, выразительное и сексуальное.

Подумав и перебрав в памяти несколько различных образов, я, выбрав один, принялся за работу. Удлинил волосы, уложил их назад, приподнял лоб, слегка удлинил лицо и углубил глаза. Чуть-чуть заострил нос, придал губам чувственности и стал весьма похож на молодого Аль Пачино. (Я давно заметил, что буквально все женщины тащатся от этого американца итальянского происхождения. Если бы они только знали, откуда у него такая внешность! Но, умолкаю. А то Пачино подаст на меня в суд за разглашение его личных секретов и частной жизни. Хотя… это было бы очень забавно!)

Полюбовавшись на результат и оставшись им вполне довольным, я оставил в покое долго терзаемое мной зеркало, которому, наверное, уже до тошноты надоело отражать мою меняющуюся внешность, и направился к ноутбуку, одиноко дожидавшемуся меня на столе: нельзя забрасывать и другие – правда, менее сейчас важные – дела.



-Ну вот, Иван Николаевич, а это – ваши апартаменты, - сказала финансовый директор предприятия «Свободная Заря», открывая очередную дверь в головном офисе компании. – Здесь – приемная, ваш секретарь будет завтра. Дальше – непосредственно кабинет и комната отдыха. Вас устраивает?

Я осмотрелся. Мило, очень мило. Просторный «предбанник» с уютными креслами для посетителей и полностью оборудованным местом секретаря. Большой и ярко освещенный кабинет с мебелью под красное дерево, небольшой «загашник» с диваном, баром и холодильником.

-Очень даже замечательно, Татьяна Викторовна! Я всем весьма доволен, - ответил я, поворачиваясь к женщине.

-Я рада за вас! – сказала она и отчего-то смутилась.

Я решил, что пора начинать слегка сближать позиции.

-Татьяна Викторовна, а как вы посмотрите, если мы сразу перейдем на «ты» и обойдемся без отчеств? Раз уж нам долго и тесно работать вместе, что к чему тянуть с отказом от излишнего официоза?

Она смутилась еще больше и я просто замер, пораженный тем, насколько ей это идет…

Утром я был представлен ей генеральным директором Владимиром Красниковым как новый коммерческий директор их предприятия. Да-да, не удивляйтесь: я, ко всему прочему, еще и бизнесмен, и очень даже неплохой. Злые языки утверждают, что талантливый человек талантлив во всем, а удел гения – лишь одна узкая область деятельности. Врут! Ну, может, и не совсем врут, но ко мне это точно не относится: я гениален во всем. Наверное, я такой единственный, но уж какой есть, таким был рожден. Больше скажу: не одной сотне людей я активно помог сколотить мало-мальски неплохие состояния, за что получил от них полный почет, уважение и достойную оплату моих трудов.

Как только я увидел Татьяну Левшину, то был просто поражен, хотя, поверьте, за мою долгую жизнь видел немало красивейших женщин. В ней невероятным образом очень гармонично сочетались ангельская красота и целомудрие и видимая издалека дьявольская чувственность. Я уже видел до этого момента ее фотографии и успел оценить ее внешность, но в жизни, наяву, она сразила меня буквально наповал.

Татьяна Викторовна сразу же улыбнулась мне таинственной джокондовской улыбкой и предложила ознакомиться с предприятием и высшим менеджерским звеном. Она водила меня по кабинетам, цехам, представляла коллегам, а я все смотрел на нее и просто не мог оторвать взгляда. Такое было у меня только один раз, когда… Ладно, не стоит сейчас об этом.

Я понял, что могу совместить полезное с приятным: выполнить свою миссию и, одновременно, необычайно хорошо провести время: люблю общаться с по-настоящему красивыми и умными людьми. А то, что эта женщина, ко всем прочим своим достоинствам, обладает еще и удивительно живым умом, я понял по первым же произнесенным ею словам…

-Так как вы отнесетесь к тому, чтобы немного упростить наши отношения? – переспросил я.

-В принципе, я не против, - согласилась Татьяна.

-Вот и замечательно! – я и в самом деле был доволен: начало положено и начало неплохое.

-Иван, можно задать вам… - она запнулась, - тебе вопрос?

-Конечно Танечка, сколько угодно! – я буквально расплылся в улыбке, и это отнюдь не было игрой: мне действительно было приятно с ней разговаривать. – Такая изумительная женщина может спрашивать меня о чем угодно.

Я не боялся переборщить с комплиментами: красивым людям постоянно надо напоминать о том, что они красивы.

-Скажи, - Таня опять слегка смутилась, но было видно, что мои слова были ей приятны. - А ты к нам в город один приехал?

Я развел руками:

-Как перст. Я долго жил за границей, много вкалывал и потому не успел обзавестись семьей. Здесь же поселился у одних милых пенсионеров – они любезно сдали мне дом и оставили его на полное мое попечение.

Мы прошли в маленькую комнатку отдыха за моим кабинетом, где Таня вызвалась сварить нам кофе.

-А как так получилось, - спросила она, ловко орудуя кофеваркой, - что ты в нашем городишке оказался после Европы?

-Видишь ли, - задумчиво ответил я, размешивая сахар в чашке, - после шумного зарубежья и не менее шумной Москвы захотелось тишины и неспешности российской провинции. Кроме того, мне уже тридцать семь почти, а я все еще холост. А где же искать невесту, как не в таких вот местах, как ваш город? Я много видел женщин и понял, что лучше русских никого нет и вы, любезная Татьяна Викторовна, ярчайшее тому подтверждение.

Я засмеялся и Таня подхватила мой смех и шутливый тон.

-Уж не решил ли наш новый коммерческий директор за мной приударить? – спросила она, подливая мне еще кофе.

-А почему бы и нет? Из нас получилась бы отличная пара, не правда?

Таня, все еще улыбаясь, ответила:

-Я думаю, мы это позже обсудим, а пока предлагаю вернуться к работе и заняться просмотром и ознакомлением с документацией.

-Слушаю и повинуюсь! – я покорно склонил перед ней голову, но тут же поднял на нее глаза и спросил: - А чем ты занята сегодня вечером?

Она даже как-то растерялась на секунду, видимо, не ожидая от меня такого напора.

-Да, в принципе, особых планов нет, - она пожала плечами. – Пообщаться с сыном, кое-что по дому сделать, вот и все.

-В таком случае я хотел бы пригласить тебя на ужин в любой ресторан города, в какой только пожелаешь. Идет? – я выжидательно смотрел на нее.

Наши взгляды встретились. Таня посмотрела мне прямо в глаза и вдруг замерла на месте. Я-то знал, что она там увидела: я всегда использовал этот взгляд, чтобы очаровать женщин. Словами его передать невозможно, его просто надо видеть и, к тому же, быть женщиной, чтобы почувствовать всю его силу и быть им плененным. Обычно после такого приема женщина уже не могла отстать от меня ни на шаг, я овладевал всеми ее мыслями, поселялся в ее мечтах и снах, и она уже ничего не могла с собой сделать и была в полной моей власти. Но Татьяна выдержала мой взгляд, хотя – и я это заметил – он и проник ей в самое сердце.

Таня вдруг улыбнулась и ответила:

-А у меня другое предложение. Как ты посмотришь на то, чтобы отужинать у меня?

-Вот как? Но тогда получится, что это не я тебя приглашаю, а ты меня.

-А это так важно, кто кого приглашает? – Таня слегка удивилась.

-Нет, но… - я еще раз заглянул ей в глаза и неожиданно даже для самого себя сказал: - Я согласен. Спасибо.

-Тогда жду тебя в семь. Вот мой адрес, - она протянула мне свою визитную карточку, на обратной стороне которой написала название улицы и номер дома. – Лучше возьми такси, иначе в первый раз можешь заблудиться.

Я взял карточку и убрал ее в карман. Потом спросил:

-А, может, лучше все-таки в ресторан?

Таня энергично замотала головой:

-Ни в коем случае! Ты, наверняка, забыл, когда в последний раз ел домашнюю пищу. А я… - она на секунду задумалась. - А я уже забыла, когда кормила мужчину. Кроме сына…



Ровно в семь вечера я с огромным букетом роз и бутылкой самого лучшего – на мой вкус, который у меня, несомненно, имеется, – вина подкатил на такси к небольшому, но очень милому одноэтажному домику с коричневой черепичной крышей, отделанному белой пластиковой рейкой. Вокруг него был разбит маленький садик и цветник, а весь двор обнесен аккуратным низким забором.

Расплатившись с таксистом, я открыл калитку и шагнул во двор, где меня сразу встретила небольшая собачонка неопределенной породы на привязи у будки. И как всякая собака при встрече со мной, она сразу ощетинилась, зарычала, подняла шерсть на загривке и попятилась назад.

-Майкл! Успокойся, ты чего?! – Татьяна показалась на крыльце дома. – Заходи, он не тронет!

Последние ее слова уже относились ко мне. Я спокойно шагнул навстречу псу, чуть наклонился к нему и заглянул ему в глаза. Этот пес ничем не отличался от других: он сразу заскулил, поджал хвост и понуро ушел в свою конуру.

-Привет! – сказал я, подойдя к хозяйке. – Это тебе.

Я протянул ей букет и снова залюбовался этой женщиной. Сейчас она была еще прекрасней, чем днем, во много благодаря длинному вечернему темно-синему платью и изысканному макияжу на лице.

-Спасибо! – воскликнула Татьяна и зарылась лицом в розы. – Какой запах!

Тут она словно очнулась и, слегка виновато, пригласила пройти в дом.

Внутри все было очень уютно и удобно, чувствовался тонкий вкус хозяйки. Небольшой холл плавно переходил в кухню, а по бокам располагались четыре комнаты.

-Извини, что Майкл тебя напугал, - сказала Таня. – Не знаю, что на него нашло, он очень добрый пес. Мы его даже не для охраны держим.

-А с чего ты взяла, что я испугался? – я удивился. – И потом: зачем содержать собаку, которая ничего не охраняет?

Мы прошли в комнату, где Татьяна достала большую вазу и поставила в нее цветы.

-Майкл – любимец Тимура. Он подобрал щенка еще лет восемь назад. Так и прижился у нас.

Ваза с цветами была водружена на маленький столик, а в центре комнаты был накрыт стол на три персоны. Туда я поставил вино.

-Прошу вас, Иван Николаевич! – церемонно пригласила меня хозяйка, указывая рукой на стул. – Присаживайтесь.

Я улыбнулся:

-Вы очень любезны, милая леди!

И сел за стол. Таня немного похлопотала еще, принося с кухни блюда. Я подорвался было ей помочь, но был категорично посажен на место, в результате чего я принялся открывать бутылку. Когда же женщина присоединилась ко мне, я спросил:

-А где твой сын?

-Он будет позже – где-то с друзьями бегает. Начнем без него.

Еда была просто восхитительна, выдавая в хозяйке дома еще и прекрасного повара. В сочетании с терпким виноградным вином ужин приобрел поистине изысканный вкус. Я не переставая – и совершенно искренне – хвалил Татьянину работу, в результате чего был даже мягко ей остановлен:

-Перестань, Ваня, а то я совсем загоржусь.

-Тебе есть чем гордится, - сказал я. – Замечательный дом, великолепная еда, просто прелестная хозяйка, воспитывающая сына. Как ты все успеваешь одна?

Таня вздохнула:

-Привыкла.

Я помолчал, а потом спросил:

-Боюсь показаться невежливым, но все же спрошу: ты давно без мужа?

Она не обиделась.

-Мой супруг бросил меня, когда Тимуру было пять. Тогда время было такое, плохое: страна разваливалась, завод наш умирал и он поехал в Москву, чтобы, как он сказал, заработать. А через два месяца прислал письмо. Извини, мол, жена дорогая, я не вернусь и давай разведемся по-хорошему. От тебя мне ничего не надо, даже сына.

Глаза Тани слегка погрустнели. Я вдруг почувствовал себя неловко:

-Извини, что затронул печальную тему…

Женщина отмахнулась:

-Да, ерунда. Перегорело уже все. Но с тех пор остались мы вдвоем: я и Тимка.

Я повернул голову и заметил на стене довольно большую фотографию в рамке: уже знакомый мне мальчик, только чуть помоложе, смотрел с нее, мягко улыбаясь.

-Это твой сын? – спросил я Таню, прекрасно зная, что она ответит.

-Да, это Тимур, - она тоже устремила полный теплоты взгляд на портрет.

-У вас в роду были азиаты? – я имел в виду тот восточный налет в его внешности, что слегка удивил меня накануне.

-Это у его отца, - объяснила Таня. – Он имел какие-то то ли китайские, то ли монгольские корни, хотя он сам на лицо был абсолютным европейцем. Но вот, видишь, сейчас это проявилось. Как говорил Воланд, вопросы крови – самые запутанные вопросы в мире.

Я усмехнулся:

-Ну, вообще-то, так говорил Булгаков, но Сатана, думаю, с ним согласится. А Тимура совсем не портит эта особенность: он очень красивый мальчик.

-Он – самый красивый, - необычайно нежно сказала Таня. – Для меня, во всяком случае.

-Ты очень его любишь? – спросил я и лишь после этого понял, насколько дурацким был вопрос. Таня, однако, этого не заметила:

-В нем – вся моя жизнь.

И опять так тепло это прозвучало, и столько любви было в устремленном на фотографию взгляде, что меня на мгновение невольно передернуло. Черт, ну и судьба! И почему именно этот парень оказался Хранителем? Что мешало Богу просто подарить этой прекрасной женщине этого же замечательного ребенка, только сделать его совсем обычным и дать им возможность спокойно и счастливо прожить свою жизнь? Но нет, он почему-то избрал именно этого мальчика, хотя и знал, не мог не знать, сколь трудная ему достается доля. Это не совсем справедливо, Господи! Слышишь?

Во дворе заливисто залаял пес.

-А вот и Тимур, - сказала Татьяна, вставая. – Я сейчас, извини.

Она вышла из комнаты и открыла входную дверь. Мальчик, погладив весело виляющую хвостом и подпрыгивающую от радости собаку, вошел в дом.

-Тима, я же просила тебя прийти пораньше! – тихо проговорила его мать, поцеловав предварительно в щеку. – У нас ведь гость, и я хотела, чтобы мы поужинали вместе.

Мальчик пожал плечами:

-Извини, мам, задержался.

Вид у него при этом был виноватым, но в глазах чувствовалось недоверие и явное нежелание общаться с незнакомым мужчиной, хотя Тимур старался не показать этого.

-Ладно, мой руки и проходи, - смягчилась мать и, мягко подтолкнув сына по направлению к ванной, вернулась в комнату.

Во время их разговора я спокойно пил вино. Через несколько минут мне предстоит встретиться с Хранителем и сделать первую попытку наладить с ним близкие отношения. Точно знаю, это будет не так-то легко, но что делать? Такова моя роль в нынешнем акте всемирной истории и не я – ой, не я! – автор этой пьесы, которая мне самому, честно говоря, не очень нравится.

Мальчик вошел в комнату. Сейчас на нем не было спортивных трусов с майкой, а были черные джинсы и синяя рубашка-косоворотка, которые превращали его из спортсмена-юниора просто в молодого человека. Осветленная челка теперь не прилипала к потному лбу, а низко свисала на глаза.

-Познакомьтесь, это – Тимур, - сказала Татьяна, представляя мне сына.

Я встал и протянул руку.

-Иван Николаевич, - представился я и добавил: - Очень приятно.

Парень пожал мне руку и я оценил его силу.

-Тимур. Здрасьте.

Я задержал рукопожатие на секунду дольше, чем это обычно бывает. Просто пытался ощутить, что чувствует этот паренек: мы ведь с ним, в некотором роде, родственные души. Но никаких ощущений не возникло. Лишь его взгляд заставил меня слегка напрячься: острый и жгучий. Он словно сам что-то понял, глядя в мои глаза.

Нет, он меня не узнал, несмотря на то, что мы виделись с ним накануне. Он и не мог узнать, ведь сейчас я был совсем другим, нежели вчера. Так что в этом плане я мог быть спокойным. Но он точно что-то почувствовал и это не совсем хорошо.

-Мы с Иваном Николаевичем работаем вместе с сегодняшнего дня, - объяснила Таня, отчего-то суетясь. – Он учился в Англии, так что ты сможешь поговорить с ним об этом.

После этих слов она повернулась ко мне и объяснила:

-Я хочу тоже отправить Тимура учиться за границу на будущий год, когда школу закончит.

Ее сын сел на свободное место за столом, после чего уселись и мы.

-Я думаю, Таня, тебе не стоит спешить, - рассудил я, глядя на Тимура, напряженно разглядывающего скатерть. – Тима наверняка сам сможет сделать выбор и решить, где и на кого ему учиться.

Сказал, а сам подумал, что вряд ли ему придется это делать: выбор уже сделан за него и задолго до рождения.

-Нет, Ваня, я, конечно, ни на чем настаивать не буду, - начала было мать, но тут Тимур вдруг резко встал.

-Извините, мне надо идти, - проговорил он довольно хмуро.

-Сынок, а как же ужин? – недоуменно спросила Татьяна, которая явно ничего не понимала.

-Спасибо, я не хочу, - и мальчик быстро вышел из комнаты. Таня хотела было последовать за ним, но я поймал ее за руку и остановил:

-Не стоит. Пусть идет.

Женщина села обратно, вид у нее был жутко растерянным.

-Извини, я не знаю, что с ним, - она попыталась оправдаться за поведение сына, но я, мягко сжав ей руку, спокойно сказал:

-Ничего страшного. В его возрасте это – нормальная реакция на друзей-мужчин его одинокой матери. Не волнуйся, он успокоится.

Таня смутилась, но осталась на месте.

-Наверное, ты прав, - согласилась она, все еще пребывая в растерянности. – Шестнадцать лет, без отца, школу заканчивает, наверняка первая влюбленность…

-Как ты думаешь, - спросил я, - у него уже есть девушка?

Таня покачала головой.

-Не знаю, - она задумалась, потом добавила, слегка улыбнувшись: - Подружки, конечно, есть, но вот чтобы одна… Вряд ли, он бы сказал мне.

Теперь уже была моя очередь качать головой:

-Сомневаюсь. Обычно мальчики не спешат делиться такими вещами с матерями. Но ты все же не волнуйся: по всему видно, что Тимур – отличный парень, а его поведение… Это все временное.

Она сделала над собой усилие и довольно скоро уже снова мило со мной общалась, словно и не было этой маленькой сцены с Тимуром.



Уже поздно ночью я сидел дома в полной темноте, куря столь любимые мной кубинские сигары и неспешно думал, покачиваясь в хозяйском кресле-качалке. Мне, кстати, чрезвычайно понравился этот предмет мебели, своим тихим скрипом настраивающий на размышления. Не хватало только тоже горячо любимого мной камина. Я уж подумал было, что, может, стоит заказать, чтобы мне его сложили прямо в этом домике, но потом передумал: я здесь, все-таки, не надолго, а хозяевам он, к сожалению, уже никогда не пригодится.

Я пускал невидимые во тьме кольца дыма и вспоминал сегодняшний день, чтобы сделать определенные выводы и решить, как действовать дальше…

Остаток вечера мы с Татьяной провели, спокойно разговаривая друг с другом о самых разных вещах. Она действительно оказалась очень образованной и интеллектуально богатой женщиной, и я испытал истинное удовольствие, беседуя с ней о литературе, философии и религии, к которым постепенно скатился наш разговор.

Уже довольно поздно я вызвал такси, поблагодарил Татьяну за действительно понравившийся мне ужин и вечер и укатил домой, а Таня пошла к Тимуру, который, кстати, так больше к нам и не вышел.

Мальчик сидел в своей комнате за компьютером и во что-то играл. Мать остановилась в дверях и несколько мгновений молча смотрела на него, вспоминая почему-то, каким тот был лет десять назад.

-Тима, что случилось? – спросила она, подходя к столу и присаживаясь на краешек кровати.

-В каком смысле, мам? – задал встречный вопрос Тимур, не отрывая взгляда от экрана.

-Почему ты был столь нелюбезен? Ведь ты совсем не знаешь Ивана Николаевича…

-А ты знаешь? – Тимур вызывающе посмотрел на мать. – Вы же знакомы всего один день. И потом, с каких пор он стал опять Иваном Николаевичем? Вы ведь, кажется, уже на «ты» перешли?

Таня смотрела в красивые серые глаза сына, в которых непроизвольно отражалась вся гамма обуреваемых им сейчас чувств, и поняла то, что должна была понять уже давно: он просто ревнует ко всем мужчинам, с которыми она сходилась более или менее близко. И чем старше становится мальчик, тем сильнее это проявляется. Хотя Таня очень редко позволяла себе какое-либо общение с мужчинами, отличающееся от обычного служебного с коллегами по работе, всегда в такие моменты она замечала сильное напряжение у Тимура. Но он никогда не позволял себе таких резких выпадов ни по отношению к ней, ни по отношению к ее друзьям: был просто подчеркнуто вежлив, но холоден. Сегодня же вечером произошел какой-то срыв. Видимо, действительно возраст такой сложный. Кроме того, наверное, у мальчика были какие-то проблемы, что-то его заботило, вот и выплеснулось это все в неподходящий момент.

Отношения Татьяны с сыном всегда были очень доверительными, мальчик делился с ней своими радостями и печалями, и поэтому мать не стала больше его допрашивать: захочет – сам ей все расскажет. Она лишь улыбнулась мягко, пожелала спокойной ночи, поцеловала в щеку и вышла из комнаты, оставив Тимура все за тем же столом за компьютером.

Но на самом деле все далеко не так просто и нельзя списать поведение мальчика только на какие-то проблемы и возраст. Таня не знала того, что знал я: Тимур был Хранителем. А у Хранителя очень обостренное чутье, они неосознанно, но остро чувствуют тех, кто знает их истинную сущность, хотя таких и единицы в мире. Хранитель не может понять, что несет ему тот или иной знающий о нем, добра он ему желает или зла, и поэтому Хранитель чисто инстинктивно отгораживается от них всех. Он сам не понимает, почему так происходит, просто некая высшая сила заставляет его это делать.

Тимур почувствовал, что я появился в его жизни и жизни его матери не просто так. Это я понял по испытующему взгляду, едва заметной вибрации при рукопожатии и дикому напряжению в каждой клеточке его тела. Что ж, этого и надо было ожидать, однако я, честно говоря, надеялся, что в последнее время Хранители перестали быть столь чувствительными: век скоростей и свободного доступа к любой информации должен был сделать свое дело. Но… Хранитель остается Хранителем во все времена. Это лишь подтверждает то, что вся мишура, гордо именуемая прогрессом, не может повлиять на незыблемые Божьи истины.

Да, но что теперь? Как действовать дальше? Я выпустил огромное кольцо дыма, которое медленно повернулось параллельно полу и поплыло по комнате. Я вглядывался в него и напряженно думал.

Сблизиться с мальчиком через его мать у меня не получилось. Конечно, шанс удачи был очень мал, я особо и не рассчитывал на него, и теперь из сотен других вариантов нужно выбрать правильный. Мне необходимо сблизиться с мальчишкой, иначе, если он не будет мне всецело доверять, то просто не поверит мне и не выполнит своей миссии, а я останусь с носом.

Можно было бы и дальше работать в прежнем направлении: ближе сойтись с Татьяной, очаровать, влюбить ее в себя (что, вообще-то, уже и началось), жениться на ней в конце концов и это постепенно растопило бы лед в наших отношениях с Тимуром, и он бы принял меня. (Черт, прямо Гумберт какой-то! Помните набоковскую «Лолиту»? Только я клеюсь к матери совсем по другим причинам, хотя мне так же нужен прежде всего ее ребенок.) Но вся эта канитель займет слишком много времени (год? два?), а метеоритный дождь состоится в середине сентября, всего лишь через несколько месяцев. Так что придется пойти другим путем, а общение с Таней продолжить уже просто для души, которая у меня все же есть, несмотря на то, что многим кажется, будто я начисто лишен этой субстанции.

Моя сигара погасла, кольцо дыма полностью растворилось в воздухе, распавшись на тысячи мельчайших частей и оставив после себя лишь приятный терпкий аромат. Я смотрел в темноту и мне вспомнились Танины слова: «Вряд ли у Тимура есть постоянная подружка». Хм, а это интересно… Проверить, есть она или нет – дело плевое, но в любом случае этим можно воспользоваться. Парни в шестнадцать лет слишком влюбчивы, а за объектом своей любви готовы идти на край света (хотя и не дойдут – далеко слишком). Черт возьми, интересная мысль!

Я моментально связался с Гавриилом, дал ему соответствующие распоряжения, после чего откинулся на спинку качалки, вперив глаза в потолок. Блин, я все-таки гениален, что бы кто ни говорил. Завтра уже все будет готово – мой Гаврюша исполнителен на редкость – и можно будет начинать осуществление только что придуманного плана. В том, что он сработает, я практически не сомневался.

Я улыбнулся самому себе. Все у нас получится, Господи. Ведь, в конце концов, все это именно Ты придумал, я же всего лишь скромно исполняю Твою волю…



Владимир Петрович встретил Татьяну Левшину в холле, направляясь утром в свой рабочий кабинет.

-Доброе утро, Танечка! – поприветствовал ее директор, пожимая руку (он всех своих работников приветствовал исключительно рукопожатием, всегда подавая руку первым, невзирая ни на пол, ни на возраст, ни на должность). – Как тебе новый коммерческий?

-Здравствуйте, Владимир Петрович! – ответила женщина, перекладывая из руки в руку портфель. – Вы про Ивана?

-Про кого же еще? – усмехнулся Красников, отметив про себя отсутствие отчества в вопросе Татьяны.

-Очень, на мой взгляд, умный человек и хороший профессионал, - улыбнувшись, сказала женщина. – Скажите, как вы его нашли? Люди такого уровня, как он, просто так не появляются в нашем городке.

Владимир Петрович пожал плечами:

-После гибели Сережи Авдюкова я в Москву поехал, к друзьям своим. Ты сама сказала, что здесь такого человека не найти. Вот мне и посоветовали Федорова. Он как раз из Штатов вернуться должен был и я постарался заполучить его раньше других.

-Ах, Владимир Петрович! – улыбнулась Таня. – Что бы мы без вас делали?

-Ладно-ладно! – отмахнулся директор. – Мне, конечно, приятно, когда меня нахваливает столь прелестная дама, но лучше обрати свое внимание и комплементы на Ивана Николаевича. Я уже староват.

Татьяна чуть смутилась, но тут же весело рассмеялась:

-Непременно, Владимир Петрович…

Солнце уже было высоко и крепко пригревало (несмотря на раннее еще утро), когда я подъезжал к офисному зданию предприятия. Сидеть за рулем в этом городке – одно удовольствие: ни пробок, ни сложных развязок, ни дорожных постов. Да и машин не так уж и много, причем все, в основном, не такие уж новые. Именно по этой причине я в первый же день отказался от приготовленного для меня Гавриилом «Мерседеса», попросив заменить его на что-нибудь попроще. В результате я остановил выбор на немного потертой «девятке»: не совсем удобно, зато не так выделяется в толпе.

Зайдя в здание, я направился было к своему кабинету, здороваясь по дороге с сотрудниками, но не смог устоять перед искушением и для начала решил заглянуть в офис Тани.

Как раз в это время моя Танюша (хм: «моя»!) имела интересную беседу с одним не менее интересным человеком. Она только вошла к себе в кабинет, как пред ее очи тут же нарисовалась особа мужского пола.

-Привет, подруга!

-Привет, Андрюша! – ответила Таня. – Как сам?

Андрей Сырский, мужчина тридцати пяти лет, был начальником производственного отдела «Свободной зари» и довольно давним другом Татьяны Левшиной. Познакомились они здесь, когда Андрей после перерыва вернулся работать на завод, но уже не простым инженером, каким был раньше, а большим начальником. Перерыв в его деятельности здесь был связан с учебой в первопрестольной, во время которой он успел научиться производить компьютеры, разбираться в экономике и развестись с женой. Появившаяся за время его отсутствия на предприятии привлекательная финансовый директор сразу завладела сознанием Андрея и тот начал выказывать ей знаки внимания. Однако Татьяна не питала к нему никаких чувств, кроме дружеских, о чем ненавязчиво, но твердо, дала ему понять.

Андрей производил двоякое впечатление. С одной стороны это был чрезвычайно толковый инженер, не раз находивший возможность упрощения, а, следовательно, и удешевления производства, образованный и обладающий неплохим чувством юмора. Но с другой – нагловатый тип, привыкший брать то, что ему понравилось, не особенно считаясь с интересами и желаниями других. Он старался не отступать от намеченных целей, потому и не отставал от Татьяны, хотя значительно поумерил пыл после откровенного с ней разговора, когда получил твердый отказ на что-либо большее, нежели просто дружба. Тем не менее, он продолжал – во многом даже непроизвольно – ревновать страстно желаемую им женщину ко всем мужчинам, что встречались на ее пути.

-У меня все о’кей! – бодро заявил Сырский. – Слышал, ты вчера вводила в курс нового начальника?

Вопрос был задан ничем неприкрытым пренебрежительным тоном, однако Татьяна предпочла этого не заметить.

-Вводила, - кивнула она.

-И как он?

-Очень хорошо.

-В каком смысле? – Андрей прищурил глаза.

-Во всех, - спокойно произнесла Таня и тоже внимательно на него посмотрела.

-Вот как? Ты уже…

Женщина его перебила:

-Андрей, давай не будем начинать сначала, хорошо?

Тот с деланным безразличием пожал плечами:

-Хорошо, не будем. Только надо бы мне на него посмотреть. Как ты думаешь, он заинтересуется сегодня непосредственно производством или у него не хватит на это времени?

-Думаю, времени хватит, - ответила Таня и улыбнулась.

-Тогда я, пожалуй, пойду готовить плацдарм для экскурсии, - сказал Сырский и, отвесив легкий поклон, вышел из кабинета.

В дверях он как раз и столкнулся со мной. Я успел заметить, как тень легкого пренебрежения и, даже, презрения промелькнула по его лицу, но он тут же справился с собой и, уже открыто улыбаясь, слегка кивнул мне и прошествовал мимо.

Я поцеловал руку Тане и спросил:

-А скажите мне, милая леди, кто был этот долговязый товарищ, попавшийся только что на моем пути?

Таня засмеялась:

-Ты сегодня с ним познакомишься, когда будешь осматривать производственные цеха. Там он – самый главный.

-Гнусная ложь! – воскликнул я. – Самая главная здесь – ты.

Женские щеки тут же покрыл нежный румянец.

-И чего же хотел этот «производственник»? – задал я новый вопрос.

Таня пожала плечами:

-Да ничего. Просто зашел поболтать. О тебе, кстати, спрашивал.

-О! – я вскинул брови. – Он такой настырный?

Таня улыбнулась:

-Нет, он – хороший и заботливый, - она помолчала, а потом добавила: – Иногда даже слишком.

-В смысле? – я притворился, что не понял.

Она вздохнула:

-Он давно и безнадежно в меня влюблен. И хотя я и объяснила ему, что у нас с ним ничего не может быть, но он все равно не оставляет надежд на взаимность, а потому ревнует меня ко всем.

Ага, Ромео, значит! Тоскою страстною томим… как там? влекуся? тащуся? Этот воздыхатель вполне может внести определенную долю пикантности в наши отношения с Таней, а может и создать некоторые проблемы. А я хочу проблем? Нет, не хочу. Надо порешать вопрос…

Наконец, я пришел к себе, предварительно договорившись с Таней вместе пообедать. В моей приемной уже сидела молоденькая и очень соблазнительная девушка с большущими глазами и очаровательными ямочками на щеках. Увидев меня, она выскочила из-за стола и представилась:

-Здравствуйте, Иван Николаевич! Меня зовут Ольга, я ваш секретарь.

Я милейшим образом улыбнулся, хотя и заметил нездоровый блеск в ее глазах. Бедная девочка, она с самого детства страдала болезнью сердца, которую врачи так и не обнаружат до самой ее смерти через три года. Красавица, гордость родителей, ей суждено уйти столь быстро и так бесславно. А жаль! Эта юная симпатичная особа вполне могла бы стать хорошей женой и матерью. Но… Не успеет. Судьба порой очень жестока, но это – судьба.

-Доброе утро, Оленька! – душевно поприветствовал я ее. – Значит, мы будем работать вместе?

-Да.

-Очень приятно! – я ничуть не кривил душой. – Скажите, что у меня сегодня?

Оля взяла ежедневник со стола и быстро доложила:

-В одиннадцать – совещание у директора, сразу после обеда – встреча с представителями банка, потом – обсуждение проекта переоснащения сборочного цеха. Список участников встреч, а также необходимые контактные телефоны – у вас на столе.

Она еще и удивительно умная и полезная девушка! Мне всегда нравилось иметь дело с такими людьми. Да, Бог, словно Вильгельм Телль, виртуозно стреляет из лука, но слишком часто попадает не туда, куда надо бы.

-Спасибо, Оленька. Меня кто-нибудь ждет? – я показал на дверь кабинета.

Секретарь даже чуть растерялась:

-Нет, Иван Николаевич.

-Хорошо. Я у себя.

И я прошел в кабинет, где меня уже ждали, но, разумеется, Оля не могла этого знать.

«Мой верный товарищ, махая крылом» (нет, не крылом, конечно, а ногой), сидел на большом кожаном диване и медленно, маленькими глоточками – бр-р-р! – попивал русскую водку. При моем появлении он моментально почтительно встал и склонил голову.

-Как дела, Гавриил? – спросил я, покосившись на початую бутылку.

-Все готово, шеф! – отрапортовал он. Гавриил всегда обращался ко мне именно так, тогда как другие предпочитали слово «хозяин».

-Отлично. Наша общая знакомая должна прибыть послезавтра. Как, кстати, теперь ее в миру зовут?

-Мария, - ответил помощник.

Я поморщился:

-Вы что, совсем обнаглели? Ты – Гавриил, она – Мария. Хамовато получается.

-Можно сменить, - Гавриил и бровью не повел. – Если прикажете.

-Не прикажу. Мне нравится твое чувство юмора, которого, я думал, ты вообще лишен начисто.

Мой суровый помощник скромно промолчал.

-Ладно, отправляйся за ней, - закончил я этот короткий разговор, но потом добавил: - Да, вот еще. Есть тут одна заморочка. Надо решить.

И я кратко объяснил в чем дело. Гавриил по-военному ответил:

-Есть.

-И бросай пить водку, иначе совсем сопьешься, пока мы в этой стране, - сказал я напоследок. – Как ты вообще ее пьешь? По мне, французский коньяк намного лучше.

Гавриил только открыл было рот, чтобы что-то ответить, но я остановил его:

-Исчезни!

И он исчез, словно и не было, оставив только характерный, едва уловимый запах, всегда указывающий мне на его присутствие.



Уже начался обед, когда начальник производства Андрей Сырский самолично подключился к контролю по сборке новой производственной линии в одном из цехов завода. Итальянский конвейер был привезен еще пару месяцев назад, но его не распаковывали из больших ящиков: документация где-то задержалась, а без нее заводские инженеры и техники были как без рук. Но вот, в конце концов, документы пришли и линию стали готовить к сборке.

Когда Андрей пришел в цех, вся упаковка с модулей уже была снята, и многотонные железные штуковины сложного вида ожидали, пока их переставят по порядку друг за другом и прочно скрепят меж собой.

Бригада рабочих цепляла к балочному крану уже третий модуль из десяти. Четыре длинных цепи с огромными крюками на концах свисали сверху, словно некое пыточное орудие средневековья. Кран разместили точно над модулем и двое рабочих растянули цепи по углам, надежно закрепив за толстые железные крюки.

-Натягивай потихоньку! – крикнул один из рабочих крановщику. Тот кивнул, переместил рычаг на пульте и где-то вверху сердито зажужжал двигатель. Цепи натянулись, уже готовые оторвать прицепленную к ним железяку от бетонного пола.

-Стоп! – рабочий остановил подъем, проверил равномерность натяжения цепей и, убедившись, что все в порядке, снова скомандовал: - Вира!

Электродвигатель снова заворчал, цепи натянулись еще сильней и деталь конвейера медленно стала подниматься вверх.

Никто не обратил внимания, что металлический палец, блокирующий зацеп одного из крюков, вдруг стал почему-то вибрировать, медленно вылезая из своего гнезда. Потихоньку он добрался уже до самого края и держался на одном-двух миллиметрах свой длины.

Сырский подошел к группе монтажников линии, которая стояла рядом с парящим в воздухе модулем.

-Как дела, мужики? – спросил он, тоже задирая голову и глядя вверх.

-Нормально все, Андрей Викторович, - ответил, не глядя на него, здоровый бородатый мужик в спецовке и рукавицах.

-В срок уложитесь?

-Должны.

Андрей снова глянул вверх, где была видна только нижняя плоскость здоровенной части линии, тускло поблескивающая сталью.

-Хорошо, - удовлетворенно сказал он и пошел на другую сторону цеха.

Вверху стальной палец уже почти полностью вылез из гнезда и крюк самым непостижимым образом еще не раскрылся, хотя по всем законам физики уже должен был это сделать.

Как только начальник производства оказался как раз под переносимым краном грузом, его вдруг окликнул тот самый рабочий, с которым он только что говорил:

-Андрей Викторович!

Сырский остановился, оглянулся и в этот самый момент наверху что-то щелкнуло, раздался сильный треск и одна из цепей со свистом оторвалась от зацепа. Модуль накренился. Андрей, услышав шум, поднял глаза вверх и, увидев наклоненную махину, остолбенел, в ужасе распахнув глаза. Все дальнейшее происходило для него слишком медленно, хотя для всех остальных не прошло и двух секунд.

Три оставшиеся цепи не выдержали напряжения и со звоном одновременно порвались. Многотонная металлическая коробка неправильной формы с жутким грохотом упала на пол, отчего тот вздрогнул, и полностью накрыла собой остановившегося под ней человека. Она раздавила, расплющила хрупкое тело, противно хрустнув при этом ломающимся десятком костей и отвратительно чавкнув сжимаемым, словно прессом, мясом…

Мы сидели с Татьяной в большом зале заводского кафе и, не спеша обедая, мирно беседовали. В основном, о работе: у меня было много вопросов относительно коммерческой стороны деятельности нашей конторы, тем паче, что уже наметились определенные планы по ее оптимизации и увеличению прибыли.

Наконец мы вспомнили, что сегодня все-таки пятница, а, значит, впереди два совершенно свободных дня.

-Танюша, - обратился я к ней, цепляя на вилку кусок недурного бифштекса. – Какие планы на выходные?

-Да какие тут могут быть планы? – отмахнулась Таня. – Всю неделю ждешь их, как манны небесной, чтобы немного отдохнуть, а как закрутишься дома, так они и пролетают в мгновенье.

-Это неправильно, - прокомментировал я. – Выходные дни на то и придуманы, чтобы отдыхать.

-А стирать, убирать кто будет? – улыбнувшись, спросила она.

-Это никуда не убежит, - заявил я. – Я все же хочу пригласить тебя в ресторан, если таковой имеется в этом городе.

Таня чуть смутилась. Потом, словно решившись, сказала:

-Знаешь, Вань, если честно, то мне бы не хотелось мелькать в подобных местах.

-Почему? – искренне удивился я.

-Понимаешь, - она положила свою ладонь на мою руку. – У нас маленький городок, все на виду и сразу же начнут перемывать нам кости и распускать какие-то слухи. Не обижайся, ладно? – добавила она, глянув мне прямо в глаза.

Вот еще! Меня обидеть просто невозможно, хотя один-единственный раз кое у кого это вышло отменно.

-Танечка, Господь с тобой! – горячо ответил я. – Не обижаюсь ни в коей мере. Но… Мне бы очень хотелось увидеть тебя на выходных, я боюсь, что не выдержу два дня.

Таня улыбнулась и лукаво посмотрела на меня:

-Вот как? Как прикажешь понимать твои слова?

О, женщины! Хитры, лукавы, своенравны, но сколь, все же, прекрасны! Бог точно был в ударе, когда вынимал ребро Адама и творил из него женщину.

-Вот так прямо и понимай, - сказал я вслух. – Может, в таком случае, я тебя к себе приглашу?

-Нет, давай-ка лучше ко мне.

-Но это невежливо с моей стороны, - возразил я. – А как же правило ответного визита?

-Ой, Иван Николаевич! – озорным тоном сказала Таня. – Из вас так и прет лондонский аристократизм. Какие правила каких визитов? Ты у себя на родине, милый, так что давай без этих церемоний. Тем более, что у меня в кладовке лежит запылившаяся шашлычница, которой не пользовались уже лет сто. Так что предлагаю ее достать, отмыть и пожарить мясо на заднем дворе моего дома.

-Идея отличная! – одобрил я. – Только, чур, мясо готовлю я. Я такой рецепт знаю, что ты просто упадешь.

-О, да ты, оказывается, еще и повар? – удивилась моя собеседница. – Просто находка для одинокой женщины.

Я скромно скосил глаза в сторону, но, не скрою, мне были приятны ее слова.

-Тань, а как Тимур к нашей затее отнесется? – спросил я, выдержав некоторую паузу.

Таня пожала плечами:

-Как? Нормально отнесется. К тому же его не будет: они с классом в поход собрались как раз на два дня.

Да? Это мне не совсем подходит… Ладно, придется их вернуть с полдороги.

-Так что он нам совсем не помешает, - закончила тем временем Таня и призывно посмотрела на меня из-под длинных ресниц.

Так, похоже она на меня точно запала. И это хорошо. В любом случае хорошо, несмотря даже на то, что я решил подходить к решению своей задачи с другой стороны. Но и этот путь тоже пригодится как запасной.

К тому же – и я с удовольствием это про себя отметил – мне и в самом деле нравилась эта стройная и такая привлекательная женщина в возрасте самого своего расцвета. Я вообще никогда не гнушался женщин, умея восхищаться ими и желать их, и всегда вызывал ответные чувства.

-Итак, мы договорились, – сказала Таня. – Жду завтра днем. Надеюсь, будешь?

-Конечно, дорогая моя! Буду непременно.

Я не успел закончить фразу, как в кафе поднялось какое-то волнение, словно внезапный порыв ветра ворвался в зал и завертел все вокруг себя. Люди повставали с мест, поспешно двинулись к выходу.

Мы растерянно смотрели по сторонам.

-Что случилось? – спросил я у пробегавшего мимо мужчины, кажется, из бухгалтерии.

-В пятом цехе несчастный случай, - бросил он на ходу. – Говорят, Сырский погиб.

Таня вскрикнула и вся побледнела, а я зло выругался про себя: заставь дурака Богу молиться! Так, кажется, у русских это звучит?

Мы тоже поднялись из-за стола и поспешили к выходу.



Вечером у себя дома я распекал своего помощника.

-Ты чего же сделал, киллер недотворенный, чего натворил-то?! Я тебя о чем просил?

Гавриил ответил совершенно спокойно – он вообще всегда был спокоен.

-Временно устранить Андрея Сырского.

-Вот именно: временно! Так чего же ты его к праотцам-то отправил? Дал бы ему денег выиграть, путевку куда-нибудь. Пусть бы заболел в конце концов. А ты взял его и грохнул.

-Я подумал, что так надежнее будет, - Гавриил оставался невозмутимым. Честное слово, иногда это доставало даже меня.

-А ты не думай! – рявкнул я. – Делай только то, что тебе говорят. Этот человечек вполне еще мог нам сгодиться.

-Вполне можно и оживить…

-Оживить? – перебил я его. – Из чего? Из той лужи, во что ты его превратил? А как это будет выглядеть? И кто же тебе поверит, дурак?

Гавриил только пожал плечами и продолжил дальше стоять передо мной.

-Ладно, черт с тобой, - сменил я гнев на милость. – Что сделано, то сделано. Живи пока. Но больше чтобы без самодеятельности. Ясно?

-Да, шеф, - кротко ответил мой помощник и посмотрел на меня сверху вниз: сейчас он был на голову выше.

-Все, свободен, - махнул я рукой и, после того, как остался один, сел в качалку немного подумать.

Итак, контакт с Таней более чем прочный: женщина, похоже, вовсю в меня втрескалась. Это неплохо, ибо такой поворот вполне может быть востребован. Сегодняшнее событие, конечно, малость омрачило ее радужное настроение, но, тем не менее, она не отменила нашего завтрашнего свидания и я с некоторым удивлением отметил, что мне это приятно. Странно, что-то я не припомню, чтобы подобное случалось раньше. Или я просто уже стал что-то забывать? Склероз старческий… Да ну, бред! Какой там склероз, тем паче у меня? Я, конечно, не столь юн, как тот же Тимур, однако такие понятия как «молодость» и «старость» относительно меня можно применять с большой натяжкой.

Тимур, Тимур… Знавал я уже одного Тимура в своей жизни, хотя и давно. Жутковатый был человек, однако большой. Жаль, если бы был не столь страшным, то мог бы оставить после себя что-нибудь действительно великое.

Так что у нас с Тимуром-то? Да пока ничего, если не считать пары поверхностных мимолетных контактов, ни на йоту не приблизивших меня к цели. Ну, ничего, через пару дней приступим к осуществлению плана «Б» и это должно сработать. В результате чего я сделаю то, что мне просто необходимо сделать, а дальше… Стоп! Не стоит забегать вперед и говорить «гоп» раньше времени.

А не навестить ли мне этого мальчика прямо сейчас, чтобы подготовить немного к тому, что его ждет в будущем, которое начнется уже в понедельник? Это, пожалуй, мысль: ведь он – не обычный человек, хотя его ангельская сущность ему самому пока недоступна. Потому и действовать с ним надо не как с обычным человеком, а как с посланником Всевышнего. Стоит, стоит его навестить, а то, чую, это сделает кто-нибудь другой, а мне бы очень не хотелось, чтобы меня опередили…

-Что делаешь? – спросил Тимур, входя в комнату, где перед телевизором на диване сидела его мать. – Что по ящику?

Таня вздрогнула от голоса сына и повернула к нему голову. Помедлив немного, словно соображая, о чем он ее спросил, ответила:

-Не знаю. Я не смотрю. У меня из головы все сегодняшний несчастный случай на заводе не идет.

-Да, - кивнул Тимур, присаживаясь рядом. Он был в курсе происшедшего, знал Андрея Сырского и был искренне огорчен, испытав какое-то мерзкое липкое чувство, когда узнал обо всем.

-Почему? – продолжила Татьяна. – Я все спрашиваю себя: почему так вышло? Он ведь молодой был еще, не должен был погибнуть.

Тимур вздохнул:

-Наверное, судьба такая жестокая.

-Наверное, - как-то отрешенно согласилась мать, все еще погруженная в свои мысли.

Снаружи залаял пес.

-Что-то Майкл сегодня разошелся, - произнесла Татьяна. – Все лает и лает.

-Кто-то по улице гуляет, - пожал плечами Тимур. – Или кошки по двору бегают.

Они помолчали. Потом мальчик встал.

-Пойду я спать, мамуля, завтра мне вставать рано, - он наклонился к Тане и поцеловал ее в щеку. – Спокойной ночи.

-Спокойной ночи, сынок, - ответила мать, оставаясь сидеть на месте. Она еще немного посмотрела на экран, где мелькали кадры какого-то фильма, и уже хотела выключить телевизор, как услышала тихий скрип входной двери, после чего та негромко захлопнулась. Таня повернула голову в сторону коридора и прислушалась.

-Тимур? – спросила она, подумав о том, куда мог направиться ее сын из дома после полуночи. Ей никто не ответил. Тогда женщина встала и вышла в прихожую.

Здесь тускло горело бра и стояла полная тишина. Таня помедлила, прислушиваясь, после чего подошла к входной двери и осторожно потянула на себя ручку. Дверь не поддалась.

«Странно, - подумала Таня. – Заперто. Наверное, показалось». Она погасила свет, вернулась в комнату и выключила телевизор. После чего направилась в свою спальню, но по дороге все же решила заглянуть к сыну. Она подошла и тихо приоткрыла к нему дверь.

К комнате было темно, лишь проникавший с улицы сквозь не зашторенные окна свет луны тускло освещал обстановку, отбирая цвета и делая все одинаково серым. На столе мерно тикал будильник. В углу стоял загодя собранный Тимуром рюкзак, рядом с которым висела походная одежда. У него с одноклассниками уже сложилась своего рода традиция: в конце апреля или начале мая ходить в двухдневный поход в совершенно дикий лес, которым был окружен город. Татьяна поначалу не приветствовала таких путешествий – мало ли что могло случиться, – но со временем успокоилась: с детьми ходил один из учителей, достаточно опытный турист, который и присматривал за ними.

Мальчик спал на кровати, прикрывшись легким одеялом – было тепло. Он лежал на животе, крепко обняв двумя руками подушку и тихо посапывал. Джинсы с рубашкой были небрежно брошены на стул. Таня улыбнулась: она столько лет уже добивалась, чтобы Тимур аккуратно вешал одежду на спинку стула или вешалку, но тот упорно просто бросал ее там, где снимал.

Таня вошла в комнату, стараясь не шуметь, сложила брюки с рубашкой, поправила на Тимуре одеяло и вышла, закрыв за собой дверь.



Было душно. Тимур метался во сне, сбросив с себя покрывало. Он спал и даже сквозь сон чувствовал, как стекают по вискам капли пота. Такое ощущение, что совсем рядом развели адский костер, пожирающий все вокруг и постепенно подбирающийся к кровати. Вот пламя уже совсем рядом, вот его языки уже с аппетитом лижут лицо спящего мальчика, хрустя пережевываемыми волосами. Тимур резко дернулся и открыл глаза.

Огня не было, ничего не полыхало, но жара все же была. И был свет. Яркий, переливающийся, играющий словно сам с собой всеми цветами. Он шел из пустого угла комнаты, заполняя собой все, и был сильным, словно электродуга от сварочного аппарата. Тимур прищурился, пытаясь рассмотреть его и узнать источник этого поистине сказочного сияния.

Постепенно глаза привыкли к ослепительным бликам, и мальчик понял, что свет исходит от какого-то человека, столь высокого, что его голова, казалось, упиралась в потолок.

Странно, но никакого страха Тимур не испытывал. Было удивление, недоумение, интерес, но не страх.

Высокий человек, кроме того, что весь светился, был вообще весьма странен. Огромного роста, в какой-то длинной одежде до пят, похожей на женскую ночную рубашку. Его голову венчали светлые кудри, а на лице прежде всего выделялись глаза: большие, выразительные и зеленые. Понять, кто он, даже определить его пол было невозможно: вся фигура была окутана какой-то белой дымкой.

Вдруг эта загадочная фигура вытянула вперед руку и Тимур услышал мягкий, но настойчивый голос, причем раздавался он не снаружи, а звучал внутри головы мальчика:

-Встань.

Тимур удивился, но послушно встал. Словно какая-то неведомая сила подняла его с кровати и поставила перед этим человеком.

-Идем, - снова сказал тот же голос и человек протянул руку. Тимур, опять-таки невольно, взялся за нее и они вдвоем повернулись к стене. Но она отсутствовала, а вместо нее простиралось бесконечное утреннее небо с огромными горами облаков. Они вдвоем стояли на самом краю обрывающегося пола, а внизу была голубая бездна.

-Туда? – спросил Тимур с недоверием, которое смешалось, наконец, со страхом.

-Да. Мы полетим вверх.

-Полетим? – мальчик был изумлен. – Но я не умею летать.

-Умеешь, - ответил голос. – Ты всегда умел, только забыл об этом.

-Нет, вы ошибаетесь, - заверил Тимур. – Я никогда не умел летать. Я даже высоты боюсь.

Вместо ответа этот невероятный человек вдруг шагнул вперед, увлекая Тимура за собой. Мальчик увидел, как за спиной человека (или духа?) распахнулись вдруг два огромных белоснежных крыла. Они поднялись высоко вверх и перышки на их концах затрепетали на ветру.

Тимур почувствовал у себя на спине возле лопаток приятную щекотку и легкий зуд. Он уже понял, что это. И хотя, оглянувшись, он не увидел такого же великолепия у себя сзади, но он точно знал, что и у него есть крылья, которые могут поднять его на сказочную высоту. И в этот момент он, повинуясь сопровождавшему его ангелу (а в том, что это был ангел, Тимур уже не сомневался), сделал шаг.

В первую секунду, когда пол ушел из-под его ног, Тимура охватил спазм страха, сжавший горло и сдавивший все внутри. Но он тут же исчез и на смену ему пришло невероятное ощущение полета, вызвавшее в душе бурю восторга, опьянившее, захватившее безраздельно. Мальчик почувствовал свободу, ощущение бесконечности всего на свете. Он гордо расправил плечи и, хотя все еще крепко сжимал державшую его руку, резко взмыл ввысь. Это оказалось чрезвычайно просто, но Тимур даже не удивился, он весь был погружен в это божественное ощущение.

Прямо под ним проплывали огромные клубящиеся облака, сверху ослепительно светило солнце и сзади слышалось мерное шуршание от взмахов крыльями. И такая невероятная легкость была во всем теле, что казалось, будто его не было вообще.

Вдруг рука, державшая мальчика, отпустила его, и Тимур продолжил лететь, теперь уже сам. Но уже через мгновение он понял, что не может удержать себя в воздухе, тело снова налилось тяжестью и он, потеряв равновесие, камнем полетел вниз. Ветер трепал волосы, внутри него все сжалось, к горлу подступила тошнота, которая сразу же была перебита прорвавшимся из груди криком.

Тимур падал и кричал, кричал громко, протяжно, всего один звук: «А-а-а!» Если бы не этот крик, то поджимающая снизу тяжесть, казалось, могла напрочь раздавить, расплющить, разметать в пыль его хрупкое тело.

На мальчика навалился всем своим весом жуткий страх. Он душил, перехватывая дыхание и останавливая сердце. Он заставил Тимура закричать еще громче, теперь его легкие уже не вдыхали воздух, а работали только на выдох, выталкивая из себя крик, полный боли и ужаса.

Тимур отчаянно попытался остановить падение, взмахнуть крыльями, но почувствовал, что никаких крыльев сзади больше нет, что он – всего лишь обычный человек, которому никогда не суждено летать. От этой мысли Тимур резко дернулся и проснулся.

Нет, не было никакого неба с облаками, ангела с крыльями из белых перьев, никакого падения, не было ослепительного солнца. Вокруг стояла темная и мрачная ночь, разрываемая лишь тусклым и мертвым лунным светом. Тимур лежал на своей кровати, разметавшийся, испуганный, весь в холодном поту. И он не мог сказать, кричал ли он во сне от приснившегося падения, или же это было только в том же сне.

На столе мерно тикал будильник, ожидающий наступления шести часов утра, чтобы подать свой звонкий голос. Тимур присмотрелся к его циферблату: два часа ночи.

Мальчик стер со лба капельки пота, отдышался от только что перенесенного кошмара и, повернувшись на бок, снова закрыл глаза. Вскоре его дыхание успокоилось совсем, по телу едва заметно прошелестели легкие судороги, ресницы перестали дрожать. Тимур почти спал, теперь уже спокойно и без всяких сновидений, но сзади он все еще чувствовал легкое приятное щекотание, словно от вновь растущих крыльев…



Он заявился ко мне прямо среди ночи. Неожиданный, никем не приглашенный, бесцеремонный, как всегда, впрочем. Еще до явления его лика я уже знал по яркому свечению, озаряющему все вокруг, что это – именно Иероним и никто другой.

-Ну, и чего тебе? – бросил я, всем своим видом показывая, что не так уж и рад встрече. А чего мне, собственно, радоваться? Наши всегда столь неожиданные свидания никогда не сулили ничего хорошего: последний раз, помнится, мне долго пришлось расхлебывать последствия и существенно корректировать свои планы.

-Мы пришли предупредить, - невозмутимо ответил мне визитер.

-Во как? – я прищурился. – О чем же?

-Нам известно о твоих намерениях, - Иероним был спокоен, как удав. – И они нам не нравятся.

-Еще бы! – фыркнул я. – Мир бы, наверное, перевернулся, если бы наши взгляды и симпатии совпали.

Но этот напыщенный индюк в белых одеждах не обращал никакого внимания на то, что я говорил.

-Мы предлагаем тебе отказаться от своих планов.

-От моих планов? – переспросил я. – А не кажется ли тебе, что эти планы как раз таки не мои, а ваши?

-Если ты ничего не изменишь, то сам попадешь в свою же ловушку.

Я удивился:

-Как это?

Но меня явно не слышали. Иероним смотрел куда-то поверх меня, даже сквозь меня. Он гордо держал свою голову и, казалось, просто упивался своим голосом и своей значимостью.

-Мы выполнили свою миссию, - как-то даже чересчур торжественно провозгласил он. – И мы уходим.

Иероним развернулся и стал медленно удаляться. Я вдруг разозлился.

-Иди, иди. И не просто иди, а… - Мне не хотелось ругаться, но не выругаться я не мог. Тоже мне, Верховный! Да плевать я хотел на все ваши предупреждения, пожелания, угрозы и что бы там еще не было! Я делаю то, что должен, и не я все это придумал. Меня даже не спросил никто, а нравится ли мне все это?

Но не буду кривить душой: мне это нравится. Да, черт возьми, мне льстит, что судьба этого несчастного мира зависит сейчас от меня. И если я смогу сделать то, что задумано (а я смогу, даже не сомневайтесь!), то мир от этого только выиграет.

Только что он там говорил о ловушке, мною же расставленной? А, чушь! Нес, как всегда, заумную околесицу – они это просто обожают. А я – существо простое, незатейливое даже (правда, на первый взгляд), говорю все всегда прямо и понятно.

Ладно, шут с ними, со всеми. Мне работать надо, а не тратить время на праздную и ни фига непонятную болтовню.



Высокий противный писк будильника проник в мозг Тимура тонкой хирургической иглой, постепенно выводя его из сна, «вызванного полетом пчелы вокруг граната за секунду до пробуждения». (Все права на последнюю фразу принадлежат не мне, а некоему небезызвестному Сальвадору Дали. Просто она мне чем-то очень нравится, как и многое другое, им сделанное, вот я и цитирую ее где ни попадя).

Тимур разлепил веки и тут же зажмурил их от яркого солнечного света, бьющего в окно с улицы. Ощущение ночного полета, а еще больше – падения, все еще было внутри мальчика, вызывая двоякое чувство: наслаждения от воспоминаний о парении в облаках и тошноты от стремительного провала вниз. Потянувшись, Тимур сбросил с себя остатки и того, и другого, и втянул носом воздух. Пахло чем-то вкусным. Тимур слегка нахмурился и прошлепал босыми ногами на кухню.

Таня уже стояла у плиты, на которой в сковороде шипела жарящаяся яичница, а из тостера выскакивал поджаренный хлеб.

-Мам, ну зачем ты встала? – услышала она позади себя голос сына. – Я же говорил, что сам соберусь.

Таня оглянулась. Тимур стоял в дверях в одних плавках и полусонными глазами укоризненно смотрел на нее.

-Доброе утро, Тима! – улыбнувшись, ответила Таня. – Иди, умывайся. Лучше я сама тебя покормлю, а то ведь уйдешь голодным.

-Мам…

-И потом, - она перебила возражение сына, - мне, может быть, это приятно.

Она заметила огонек нежности и доброты, промелькнувший в глазах сына, но тут же сменившийся напускным подростковым равнодушием. Тимур развернулся и, сказав тихо: «Мне тоже», вышел из кухни. Таня смотрела ему вслед и вдруг как-то резко поняла, что сын уже вырос. Из угловатой несоразмерности подростка его тело приобрело гармоничное юношеское совершенство. Мальчик постепенно становился взрослым, теряя при этом какое-то ребяческое очарование и непосредственность.

«Боже мой, как быстро он повзрослел!» - подумала Татьяна и что-то легонько сжалось в груди. За повседневностью, заботами, работой она даже почти и не заметила взросления сына. Точнее, заметила, но как-то слишком быстро пролетели годы, и мальчик, ее мальчик, еще чуть-чуть и станет совсем самостоятельным и, надо сказать, очень привлекательным мужчиной…

Тимур с аппетитом уплетал завтрак, а Таня, стоя напротив, любовно смотрела на его низко свисающую челку. Тимур торопился, но все же однажды, подняв глаза и заметив взгляд матери, остановился, не донеся вилку до рта.

-Ты чего? – удивленно спросил он. Мать не часто смотрела на него вот так: нежно и ласково. А, может, это он редко замечал такой ее взгляд.

-Ничего. Просто я очень тебя люблю.

-И я тебя, - ответил Тимур, добил яичницу и, на ходу запивая ее чаем, вскочил из-за стола. - Спасибо, мамочка, было очень вкусно!

Он поцеловал мать и выскочил в коридор. Наскоро натянув куртку и подхватив рюкзак, Тимур крикнул оттуда:

-Я пошел! Буду завтра днем, не скучай!

-Осторожней, Тима! – только и успела сказать Таня, но сын уже выбежал на улицу.

-Буду! – донеслось от калитки, которая захлопнулась под шумный лай Майкла…



Пепельно-черные угли с огненными кровавыми прожилками тихо ворчали, отдавая накопленный жар. Когда на них капал жир с сочных кусков мяса, нанизанных на шампуры, то угли начинали возмущенно шипеть и красные полоски тут же превращались в веселые языки пламени, которые я умерщвлял тонкими струйками воды.

-Ну, как поживают твои шашлыки, генацвале? – спросила Таня, выходя на крыльцо из дома с подносом в руках и глядя на меня, облаченного в фартук и колдующего над мангалом.

-Слушай, не торопи, да? – с ярко выраженным грузинским акцентом ответил я. – Хороший шашлык, как и хороший женщина, должен дозреть, понимаешь!

Таня рассмеялась и понесла на маленький садовый столик посуду…

День выдался просто великолепным. Яркое и уже совсем летнее солнце в зените, легчайший мягкий ветерок и прекрасное настроение выходного дня, так желанное всеми вкалывающими пять дней в неделю людьми.

Таня встретила меня, как мы и договорились, в полдень, весьма сексуальная и очаровательная. Я же привез с собой вино, фрукты и загодя приготовленное мясо. Мы раскочегарили шашлычницу за домом и вскоре я уже вовсю размахивал листом какого-то картона над жарящимся и очень аппетитно пахнущим блюдом.

Потом мы сидели в саду за столом и, поедая плоды моего кулинарного искусства, вели неспешную, совсем светскую беседу.

-Просто потрясающе! – приговаривала Таня, поглощая с видом наслаждающейся кошки шашлык. – Невероятно вкусно! Ты замечательно готовишь.

Я улыбнулся: обожаю, когда меня хвалят.

-Я многое делаю замечательно. Практически все, за что берусь.

-А ты не страдаешь излишней скромностью, - прокомментировала мои слова Таня, старательно поливая мясо в тарелке кетчупом.

-Скромность – это большая глупость. Никогда не надо преуменьшать и прятать свои достоинства, это за тебя сделают другие. Из зависти, подлости или просто так, в силу человеческой природы, но сделают, можешь в этом не сомневаться.

Таня промолчала, но было видно, что согласна она со мной лишь отчасти. Конечно, она ведь не знала людей так, как знал их я!

-Скажи, Танюша, - спросил я женщину потому, что мне на самом деле очень хотелось ее об этом спросить, - а почему ты снова не вышла замуж после того, как вы расстались с мужем? Ведь парню нужен отец, да и ты, извини, совсем еще не тянешь на старуху?

Таня пожала плечами.

-Не знаю, Вань. Как-то не сложилось. Да и Тимур как-то слишком ревностно относится ко мне, совсем не одобряя моих отношений с мужчинами.

-Но ведь он вырастет и ты просто останешься одна, - возразил я.

-Что ж, - вздохнула Татьяна. – Значит, так на роду написано.

-Ты веришь в судьбу?

-Черт его знает, - ответила она после некоторого раздумья. – Иногда мне кажется, что все в жизни складывается только случайным образом, потому, что ты оказался именно в этом месте и именно в это время. А иногда – что судьба все же есть, и все, что с нами происходит, кем-то предопределено.

-И кем, по-твоему?

-Не знаю. Богом, наверное.

Я разлил по бокалам вино и мы, чокнувшись, сделали по глотку.

-Ты веришь в Бога? – спросил я, ставя бокал на стол.

-А ты?

Неподражаемая манера женщины отвечать вопросом на вопрос!

-Нет, - твердо заявил я. – Я просто точно знаю, что Бог есть.

Таня удивленно посмотрела на меня.

-Ты так убежденно говоришь, словно видел его собственными глазами.

-Просто некоторые события в моей очень насыщенной жизни бесповоротно убедили меня в этом. Но ты не ответила: а ты? Ты веришь?

Таня опять задумалась.

-Скорее всего – да. Хотя мои родители были убежденными атеистами и коммунистами, но я никогда особенно не разделяла их взглядов. Просто у них хватало ума и такта не навязывать мне свою идеологию. Всем другим, но только не мне. А вообще, мне приятно, что люди наши постепенно уходят от воинствующего неверия и ищут какое-то духовное начало, словно избавляются от дьявольского затмения.

Хм, интересная мысль!

-И ты думаешь, что атеизм – это изобретение Дьявола?

-А чье же еще? – удивилась Таня. – Ему-то прежде всего выгодно, чтобы люди перестали верить в Бога.

Я покачал головой.

-Вряд ли. Атеизм не может быть выгоден Сатане, так как отрицание Бога подразумевает собой и отрицание Дьявола, а зачем ему это? Хотя… некоторые утверждают, что неверие в него и есть самое главное оружие нечистого. Но, ладно! – я хлопнул себя по колену. – Что-то мы слишком философией увлеклись. Предлагаю «вернуться к нашим баранам», - я указал на еще дымящееся мясо, - хотя это и не баранина.

-Полностью с вами согласна, сэр! - Таня улыбнулась и взяла с блюда шампур. – Предадимся лучше чревоугодию.

-Один из семи смертных грехов, кстати, - заметил я и тоже потянулся к мясу…

Когда мы уже пили чай из угольного самовара (обожаю это русское изобретение!) Таня вдруг слегка погрустнела:

-В понедельник похороны Андрея. Нелепая смерть от нелепой случайности.

Нелепая? Согласен, но не совсем случайная.

-Мы еще пару недель назад болтали с ним, - продолжала Таня. – Он говорил, что не хочет здесь оставаться, что очень скоро он поедет работать за границу, а видишь, как оно все вышло… Останется здесь навсегда.

-Вы были с ним близки?

-Просто дружили. Хотя он и пытался ко мне клеиться, но у нас бы все равно ничего не вышло: слишком мы с ним разные. Были.

И она тяжело вздохнула. Мы сидели рядом на невысоких пластиковых стульях и я, протянув руку, нежно приобнял ее за плечи. Таня не отстранилась, а сама придвинулась поближе ко мне, словно ища защиты от столь неожиданно ударившей судьбы. И такое доверие исходило от нее, такая слишком женская беззащитность сквозила в ее взгляде, что я даже на секунду забыл, зачем я сейчас рядом с ней, зачем вообще я в этом маленьком городке на юге России. Мне вдруг захотелось пожалеть ее, как ребенка, сказать что-нибудь приятное и нежное, ведь она так давно не слышала и не испытывала мужской ласки.

Я знал многих женщин, очень многих. Я вообще их люблю, наслаждаюсь ими как одним из лучших подарков мужчине, данных ему Богом. И я не задумывался ни на секунду, когда какая либо из них открывала мне свои объятия. Но я никогда не испытывал ни к одной из них ничего подобного тому, что чувствовал сейчас именно к этой молодой еще и чертовски красивой женщине.

Но так быть не может! Я не могу испытывать ни жалости, ни сострадания, ни чего-либо еще подобного. Этого просто нет в моей природе – уж я-то сам себя очень хорошо знаю! И если я испытывал когда-либо жалость, то разве что к самому себе. А здесь что-то на меня нашло.

-Херня какая-то! – сказал я почему-то вслух. Таня подняла на меня удивленные глаза.

-Ты о чем?

-Да так, - отмахнулся я. – Мысли всякие в голову пришли. Кстати, интересно: в славянском алфавите все буквы имели свои названия. Буква «Х» называлась «хер» - сокращение от «херувим». Вот настоящая ирония судьбы: раньше – название ангела, а теперь – одно из самых распространенных ругательств.

Таня внимательно посмотрела на меня и улыбнулась.

-Иван Николаевич, вы просто не перестаете меня удивлять!

-Чем же? – теперь удивился я.

-Всем, - она вдруг стала серьезной. – Ты много знаешь, у тебя очень интересные мысли и суждения, да и вообще ты весь какой-то… загадочный, что ли.

-Это плохо? – я вскинул брови.

-Нет, что ты! Наоборот: очень интересно, наверное, будет попробовать тебя разгадать.

Я засмеялся:

-Ну, если только попробовать! Но, смею заверить, у тебя ничего не получится.

-Почему?

-Слишком многие пытались и у них не вышло. Да и стоит ли? Вряд ли ты, заглянув глубоко внутрь меня, увидишь там что-то интересное. Одна лишь черная, непроглядная тьма!

Последние слова я произнес грозным голосом, широко раскрыв при этом глаза, словно желая ее напугать, но тут же весело расхохотался.

-Да ты, оказывается, монстр! – подхватила Таня. – И чего же хочет это чудовище от скромной девушки?

-Съесть ее! – почти крикнул я, притянул ее к себе и резко поцеловал в губы. Она не отпрянула, не отстранилась, вообще не проявила никакого сопротивления, а наоборот, сама прильнула губами ко мне.

Черт, мне это понравилось, как нравилось и всегда! Я почувствовал сильное возбуждение – замечательное изобретение Творца, заложенное им в человеке. Я подумал было плюнуть на все и воспользоваться представившейся мне возможностью, но все же остановился: у меня еще будет время, я еще сам себе предоставлю такую возможность и не раз, а пока не надо отвлекаться от главного. И потом: мне почему-то не хотелось вот так… Не знаю, как это объяснить, но я чувствовал, что момент еще не настал. И я заставил себя оторваться от столь манящей женщины.

-Сейчас погода испортится, - сказал я тихо, слегка отстранившись и глядя в Танины блестящие глаза.

-Это тебе демонические силы подсказали? – шутя спросила она, часто и возбужденно дыша при этом.

-Нет. Просто я с утра послушал прогноз. Обещали грозу после обеда.

И действительно, вдруг подул резкий ветер, на горизонте появились грозные черные тучи, а в воздухе запахло каким-то напряжением.

-Ой! – засуетилась Таня, справившись с собой и освободившись от моих объятий. – Надо скорее все нести в дом, да и самим туда уходить, а то можем и вымокнуть.

-Мудро, – кивнул я и мы вместе быстро стали собирать все со стола.



На небольшой поляне прямо посреди красивейшего соснового бора расположилась группа старшеклассников, человек десять, возглавляемые своим молодым учителем физики Вадимом Яковлевым. Вообще-то, его звали Вадим Михайлович, но таким образом ребята обращались к нему лишь в школе, а в другой, неофициальной, обстановке, все называли его просто по имени. Вадим по возрасту совсем недалеко ушел от своих воспитанников – он лишь пару лет назад закончил институт и приехал работать в яркинскую школу, – а в душе до сих пор остался озорным мальчишкой, могущим и повеселиться, и пошалить наравне со школьниками, чем здорово их и подкупал.

Именно Вадим организовал в школе регулярные туристические походы. Он сам был заядлым путешественником, которому просидеть неделю на месте – смерти подобно, – и сумел заразить этой же болезнью многих своих учеников. Однако постепенно часть их отсеялась и с Вадимом продолжила исследовать окрестности группа самых стойких и увлеченных. Среди них был и Тимур.

Ребята, пройдя уже порядочное расстояние от города, приняли решение расположиться на уютной лесной поляне. Они поставили палатки, развели костер и принялись совместными усилиями готовить нехитрую туристскую снедь. Аппетит у всех был отменным, кроме того, он самым активным образом практически удесятерялся долгой прогулкой, свежим воздухом и отличным настроением.

-Ну, что, ребята, - спросил Вадим, когда все расселись за импровизированным столом в виде большого покрывала, расстеленного прямо на земле, - наверное, тут и заночуем? Или, может, дальше пойдем? Там, километрах в пяти, есть еще одно неплохое местечко, прямо у реки.

Ребята, немного уже утомленные ходьбой и слегка разомлевшие от жары, дружно неодобрительно загудели.

-Хорошо, - кивнул Вадим. – Остаемся здесь.

Они уже закончили свой обед, когда над их головами появились первые тучки.

-Будет дождь, - проговорил учитель, задумчиво глядя вверх. Тимур и его приятель Сашка Вальков, сидевшие рядом с Вадимом возле костра, тоже подняли головы. Остальные уже растеклись по палаткам подремать после еды.

-Да, вроде собирается, - ответил Сашка.

-Что ж, тогда уберем все это – Тимур обвел рукой остатки «пиршества», - да переждем. Все равно сегодня никуда больше не пойдем.

Дождь, однако, собрался на много быстрее, чем ожидалось. Уже через несколько минут поднялся сильный ветер, пригнавший с собой тяжелые черные тучи и из них начали падать первые тяжелые капли. Они гулко ударяли по брезентовой палатке, где успел укрыться Вадим с двумя мальчиками.

-Блин, темно как, - проворчал Саша, на ощупь доставая из своего рюкзака большой и мощный фонарь.

Барабанная дробь по крыше все усиливалась.

-Ну, что, в карты, может, перекинемся? – спросил Тимур. – Делать все равно не фиг.

-Давай, - пожал плечами Вадим. – Во что играем?

-В «дурака», на раздевание, - хохотнул Саша.

-Это тебе в соседнюю палатку надо, к девчонкам, - ответил Тимур.

-Тогда – на деньги, - Саша не унимался.

-Играем просто так, без интереса, - остановил его Вадим. - Не хватало еще, чтобы меня обвинили в том, что я вас тут растлеваю. И так вон косо на меня смотрят.

-Не понял! – округлил глаза Тимур. – Это кто?

-Кто-кто… - проворчал учитель. – Таисия наша дорогая, Филипповна.

Таисия Филипповна Нефедова была директором школы, в которой учились ребята. Пожилая грузная женщина, несмотря на всю свою обманчиво-добродушную внешность, была грозным и строгим воспитателем. Она отнюдь не одобряла методы, которыми пользовался молодой Вадим Яковлев, считая, что тот заигрывает с учениками, когда просто необходимо, дабы милые детки окончательно не сели педагогам на шею, проявлять суровость. Была бы воля Таисии Филипповны, она вернула бы в школы порку как основной метод воспитания, причем, наверное, сама бы с явным удовольствием принимала участие в экзекуции.

-Вот тебе раз! – воскликнул Сашка. – Чего же ей не нравится?

Вадим отмахнулся:

-Ей все не нравится. Ладно, я с ней как-нибудь сам разберусь. Сдавай.

При свете фонаря Саша перетасовал колоду и раздал всем по шесть карт.

-Черви, - объявил он козырную масть.

В этот момент снаружи сверкнула ослепительная вспышка и тут же прокатился раскат грома, устрашающий своей силой и близостью.

-Ух ты! – Тимур осторожно выглянул в щелку. – Там грозень настоящая.

Дождь уже вовсю гремел по брезенту, издавая такой грохот, что приходилось напрягать голос, если хотелось быть услышанным. Сильный ветер сотрясал стенки палатки, словно желая сорвать ее с места и разметать в клочья.

-Скоро закончится, - сказал Вадим. – Такой ветрище быстро все разгонит. – Он взял свои карты. - У кого «шестерка»?

Мальчишки тоже подняли с земли карты и тут снаружи вместе с очередным злобным рывком ветра раздался истошный девичий визг.

-Наши! – воскликнул Тимур и рванул к выходу. Остальные последовали за ним.

На улице под сильнейшим потоком воды метались четыре их одноклассницы, расположившиеся в одной из трех палаток. Теперь эту самую палатку сорвало с держащих ее кольев и мотало в разные стороны ветром, а девчонки, умирая от страха, пытались ее удержать.

Ребята кинулись к ним на помощь, не обращая внимания на сразу же промокшую одежду. Из третьей палатки тоже выскочили пацаны и стали помогать справиться с палаткой, моментально превратившейся в неуправляемый парус. Вокруг непрерывно сверкали молнии и гремел гром, острые струи дождя ощутимо хлестали по телам. От всего этого стоял невообразимый шум, словно на какой-то адской фабрике.

-Сашка, хватай тот конец! – прокричал Вадим, сам уже вцепившийся вместе с Тимуром в бок палатки.

Саша побежал на другую сторону взбесившегося куска брезента, но поскользнулся и разом растянулся на мокрой земле. И когда он падал, Тимур вдруг, наблюдая это, почувствовал внутри себя что-то, очень схожее с приступом тошноты, которое он испытал ночью во сне, когда камнем падал вниз с заоблачной выси. Он буквально всей кожей ощутил, что сейчас что-то произойдет. Что-то не очень хорошее и болезненное. Ощущение это продолжалось всего лишь какой-то миг, но было столь ярким и пронзительным, что Тимур даже покачнулся, словно разом потерял все силы. А, может, это просто был очередной сильный порыв ветра, сбивающий с ног.

Саша попытался подняться, но у него это плохо получилось: вязкая грязь расползалась под руками и он снова очутился на земле. И тут снова сверкнула яркая вспышка, но на этот раз ослепительная белая нить промелькнула совсем рядом, выбрав своей целью большую сосну, самую крайнюю около поляны. Раздался сильный треск, перекрываемый громом, и многолетнее дерево, словно щепка, раскололось пополам, и его верхушка стала падать вниз, цепляясь за другие сосны и обрывая с них ветки.

-Саня! – истошно заорал Тимур, пытаясь перекричать невыносимый шум вокруг. Закричал, потому что разлапистый отколовшийся кусок дерева пикировал как раз на лежащего на земле мальчика. У всех, кто смотрел на это, похолодело внутри.

-Уходи! – кричал уже Вадим, бросивший палатку и побежавший к Саше, но тут же сам растянувшийся на земле.

Сашка перевернулся на спину, увидел широко открытыми от ужаса глазами несущуюся на него бесформенную махину и в последний момент резко послал свое тело вбок, стараясь откатиться как можно дальше.

Тимур видел, как верхушка сосны ударилась о землю, после чего завалилась на бок, но за ней не было видно его друга. Быстро, как только это было возможно по расползающейся мокрой земле, он побежал к упавшему дереву. Вадим, поднявшись, весь в грязи, последовал за ним, как и все другие участники этого злополучного похода.

Саша лежал на земле, закрыв глаза и не шевелясь. Нижняя часть его тела скрылась под разлапистой упавшей макушкой дерева.

Гроза стала стихать также стремительно, как и началась. На закрытом черными тучами небе появились просветы, да и сами тучи уже не были черными, а какими-то могильно серыми. И, хотя потоки воды еще заливали вокруг все, что только можно было залить, проникая прямо под одежду перевозбужденных всем произошедшим людей, но они уже не хлестали так больно, заметно ослабив свою силу.

-Помогите! – крикнул Тимур, пытаясь поднять рухнувшее дерево. Одному это оказалось не под силу, но подоспевшие ребята совместными усилиями сумели отвалить ветвистую глыбу в сторону.

-Саша! – Вадим бросился к лежащему мальчику, у которого неестественным образом была подвернута нога.

-Перелом, - сказал кто-то из ребят.

Сашины веки вдруг дрогнули и он медленно открыл глаза.

-Что со мной? – спросил он Вадима, явно не понимая того, что происходит вокруг, а лицо его исказила гримаса боли.

-Все нормально, Саш, ты только не двигайся, - успокаивал его Вадим и, повернувшись к стоящему рядом с ним на коленях Тимуру, сказал: - Давай аптечку. В моем рюкзаке.

Быстро, как только мог, Тимур метнулся в палатку и принес маленькую коробочку. Вадим открыл ее, достал пластиковую ампулу с иглой и резко всадил ее в Сашино бедро. Тот тихо простонал.

-Все, больше больно не будет, - сказал Вадим, вынимая сплющенную ампулу и подкладывая под голову парня свою свернутую куртку. Действительно, через несколько минут лицо Саши преобразилось, он закрыл глаза и мерно спокойно задышал.

-Отключился, - прокомментировал Вадим. – Придется нести его домой.

Оставшиеся тучи еще отдавали земле накопившуюся в них влагу, когда группа юных туристов, соорудив некое подобие носилок и аккуратно положив на них Сашу с импровизированной шиной на ноге, двинулась в обратный путь, который обещал быть совсем не таким легким и приятным, каким был утром.



Дождь почти совсем закончился, и на улице после него стояла та неповторимая свежесть, которая всегда бывает после грозы, щедро разрядившейся электрическими разрядами. Уже вечерело и все вокруг постепенно окутывали сумерки.

Мы с Татьяной сидели на диване в гостиной ее дома. Из небольшого торшера лился уютный теплый свет, слегка разжижаемый холодным мерцанием телевизора. На маленьком столике перед нами стояли остатки ужина. Мы мирно трепались о всякой ерунде, когда услышали, как хлопнула калитка и весело залаял пес.

-Кто это? – спросил я больше ради приличия, потому что и так прекрасно знал.

-Не знаю, - Таня казалась растерянной. – Тимур, скорее всего. Но он должен вернуться только завтра вечером.

Она встала, чтобы пойти к входной двери, но в этот момент та хлопнула и на пороге комнаты появился Тимур. Промокший, грязный и жутко расстроенный.

-Тима? – в голосе Тани сквозила неподдельная озабоченность. – Что случилось?

-Сашка ногу сломал, - хмуро ответил мальчик. – Мы его в больницу принесли, а сами по домам разошлись. Я пойду в душ.

Он резко развернулся и ушел. Таня так и осталась стоять на месте, глядя на двери.

-Ничего не поняла, - проговорила она.

-Ты сядь, успокойся, - сказал я, беря ее за руку и привлекая на диван. – Сейчас он приведет себя в порядок и все расскажет.

Я-то все и так знал во всех деталях, но не мог ведь я ей объяснить, что все это – моими стараниями: я никоим образом не хочу упускать ни дня, мне пора уже начать сближение с Хранителем. Ведь впереди – долгая работа, а времени, все же, не так много. Конечно, может быть я избрал и не лучший способ вернуть сегодня мальчика домой, но, в конце концов, я же никого не убил, а что до ноги Тимуровского друга, так ведь заживет, и быстро: у подростков все быстро заживает. И тело, и душа. Хотя, на счет последнего я, возможно, ошибаюсь.

Тимур вновь появился в комнате довольно скоро. Чистый, причесанный, но все такой же хмурый. Он молча сел за стол.

-Тима, ты кушать хочешь? – спросила мать, стараясь не показывать охватившее ее беспокойство.

-Нет, - коротко ответил мальчик и налил себе стакан сока.

-Расскажи, что произошло? – не унималась Таня.

-Ну, гроза началась, - начал Тимур неохотно. – Мы на привале были, молния в дерево рядом ударила, и то упало на Сашку.

Таня охнула и всплеснула руками.

-Да с ним все нормально, - поспешил успокоить ее Тимур. – Ногу только придавило. Врачи говорят: с месяц в гипсе проваляется.

-А ты сам как? Не пострадал? – спросил я.

Тимур поставил пустой стакан на стол, бросил в мою сторону испепеляющий взгляд и процедил сквозь зубы:

-Вам-то что?

-Тимур! – воскликнула Таня, пораженная неожиданной грубостью сына. – Извинись сейчас же!

Тимур никак не среагировал на ее замечание, лишь вскочил через несколько секунд и выбежал на улицу, громко хлопнув дверью. Таня растерянно и виновато посмотрела на меня.

-Извини, я не знаю, что с ним… Я сейчас с ним поговорю, - и она решительно направилась было вслед за мальчиком, но я ее остановил.

-Позволь мне.

И, прежде чем она успела что-либо возразить, я оставил ее в комнате и вышел на крыльцо.

Тимур сидел на верхней ступеньке и нервно жевал какую-то травинку. Он не шелохнулся, когда я присел рядом с ним, лишь слегка отвернул голову в сторону от меня.

Я внимательно на него посмотрел. Светлая длинная челка была чуть опалена костром, и вообще от него шел едва уловимый запах гари, несмотря на то, что он только что принял душ. На лице, угрюмом и сосредоточенном, все же просматривалось чувство вины за свою вспышку.

Мы молча посидели рядом. Я думал, что он сразу встанет и уйдет, но он не ушел. Значит, готов на некоторый контакт. На это я и рассчитывал и было бы глупо этим не воспользоваться.

Я закурил. Тимур покосился на сигарету в моих руках, но промолчал. Я усмехнулся про себя: курит ведь мальчишечка тайком (помните, как он стрелял у меня сигареты, еще не зная, что я – это я?), но не самоубийца же он пускать дым под носом матери!

Сделав глубокую затяжку я сказал, как можно спокойней и проникновенней:

-Знаешь, Тимур, а я ведь очень хорошо тебя понимаю.

Мальчик скосил на меня глаза, чуть усмехнулся уголками губ и продолжил сосредоточенно жевать травинку.

-Я тоже, как и ты, давно живу без отца, – я заметил, как Тимур вздрогнул. – Только я с ним расстался не в столь раннем возрасте, как ты. Нет, я уже был вполне взрослым, когда мы с ним крепко повздорили. У нас здорово разошлись взгляды практически на все, на что они только могут разойтись. После долгих споров – довольно горячих и яростных – он просто прогнал меня.

Мальчик все еще сидел с выражением безразличия на лице, но было видно, что он внимательно меня слушает.

-Я никогда не знал своей матери. Иногда мне кажется, что ее и не было, ведь все время меня воспитывал отец. У меня много братьев, но я самый старший из них. Я сильно любил отца и почитал его. И он любил меня больше всех своих детей, но… Но так получилось, что мы расстались. С тех пор я совсем один на всем свете. Хотя иногда мне кажется, что отец до сих пор меня любит и скорбит о том, что произошло между нами. Только он не может в силу некоторых причин пойти мне навстречу и примириться со мной. И я не могу.

Я помолчал, докурил и, поискав, куда бы выкинуть окурок, ловко запулил его в кусты.

-Ты тоже рос без отца, - продолжил я, доставая следующую сигарету. – Но у тебя есть преимущество передо мной: с тобой – мама, которая тебя безумно любит. Ты относишься к ней так же и очень боишься ее потерять.

Тимур снова вздрогнул и глаза его вдруг слегка увлажнились. Но он по-прежнему сохранял молчание.

-Но, пойми: твоя мама всегда будет с тобой. Просто она, кроме того, что является твоей матерью, еще и очень привлекательная молодая женщина и вполне естественно, что она пытается жить еще и своей жизнью. Довольно жестоко лишать ее этого, ведь так?

Мой вопрос не требовал ответа, но Тимур все же едва заметно кивнул.

-А что касается меня, то я просто ее друг, не более. Не знаю, как сложатся дальше наши отношения, но я, говорю честно, не буду против, если вдруг они перерастут во что-то большее. Когда ты полюбишь – а это случится довольно скоро, поверь мне, – то ты поймешь и меня, и свою маму.

При этих словах мальчик повернул ко мне голову и очень внимательно посмотрел мне прямо в глаза. В его взгляде было любопытство, интерес, еще что-то, но враждебности уже не было. Может быть, какие-то остатки настороженности, но именно остатки.

-Подумай над этим, парень, - закончил я свой монолог, слегка хлопнув его по плечу, после чего встал и пошел к дверям. Но уже на пороге обернулся и сказал: - Знаешь, что древнего полководца Тимура в Европе называли Тамерланом, производным от имени в сочетании с прозвищем: Тимур лен – Тимур хромой?

И, не дождавшись ответа и оставив пацана в недоумении, я вошел в дом, сам задаваясь вопросом: и чего это я вспомнил вдруг Тамерлана? Наверное, просто захотелось блеснуть эрудицией.

Таня сидела в гостиной и бесцельно переключала каналы телевизора. Увидев меня, она отбросила в сторону пульт.

-Все хорошо, - заверил я ее. – С Тимуром все будет в полном порядке, не волнуйся. Видимо, сегодняшнее происшествие произвело на него сильное впечатление.

Я сел рядом с ней и налил два бокала вина – в горле отчего-то было сухо.

-Танюша, давай выпьем за твоего сына. Он – хороший мальчик.

Таня лишь кивнула, слегка чокнулась со мной и одним резким глотком осушила бокал. Но не успела она его поставить на стол, как в дверях появился Тимур.

-Мам, - сказал он тихо и виновато. – Я прошу прощения за свое поведение у тебя и у Ивана Николаевича. А сейчас я пойду спать, если ты не против – я сильно устал.

Таня встала, подошла к сыну, обняла его за плечи и нежно поцеловала в лоб.

-Конечно, мальчик мой. Я не сержусь. И Иван Николаевич тоже.

Они вдвоем посмотрели на меня. Я лишь слегка развел руками, показывая свое полное согласие с ней.

-Спокойной ночи, дорогой, - Татьяна вновь поцеловала Тимура и тот ушел в свою комнату.

-Трудно ему без отца, - сказала Таня, возвращаясь ко мне на диван.

-Ничего. Он хорошо справляется.

Танина рука легла на мою ладонь и уже только от этого прикосновения я вновь ощутил поднимающееся во мне возбуждение. Мне вдруг жутко захотелось снова ее поцеловать, а потом и овладеть, но сделать это не жестко и властно, как я обычно и делал, а мягко и нежно. Странно, таких желаний я еще не испытывал, это все-таки что-то определенно новое.

На мгновение я даже пожалел, что устроил все это представление с раненым мальчишкой и вернул Тимура домой: может быть, стоило сегодня остаться вдвоем с этой необычной женщиной, сумевшей коснуться каких-то тайных струн моей души. Но я все же, хотя и с некоторым трудом, справился с собой: мне никак нельзя забывать о конечной своей цели, тем более, что она очень здорово перекликается со всем тем, что я говорил Тимуру.

Я осторожно поцеловал Танину руку и сказал шепотом:

-Мне пора.

И тут я заметил такое разочарование в ее глазах, что сразу же добавил:

-Обещаю, что это – далеко не последний наш романтический вечер.

Таня чуть грустно улыбнулась:

-Ловлю тебя на слове.

Она проводила меня до калитки и, когда я уже садился в машину, тихо сказала:

-Спасибо тебе. Я давно уже так приятно не проводила время.

И она поцеловала меня в щеку. Нежно, по-матерински как-то, совсем, как Тимура до того. Я же ничего не сказал ей в ответ, лишь снова слегка приложился губами к ее руке. Я просто не мог позволить себе большего: на улице уже было совсем темно, но мы стояли как раз под уличным фонарем, бесцеремонно освещавшим нас с ног до головы, а я знал, что из-за занавески из окна Таниного дома на нас внимательно смотрит пара мальчишеских глаз.



Дома меня терпеливо дожидался Гавриил. Он спокойно сидел в кресле в полной темноте, и лишь при моем появлении почтительно встал.

-На, - я протянул ему довольно длинный список. – Завтра все это вместе с твоей подругой должно быть здесь. Не скупись, а бери все самое лучшее.

Гавриил молча пробежал глазами список и на его вечно невозмутимом лице отразилось легкое удивление.

-И не спрашивай ничего! – сказал я, хотя тот и не собирался ни о чем меня спрашивать: дисциплина у моего помощника была железной.

-Еще распоряжения будут? – только и спросил он.

-Изыди! – коротко бросил я, отправляясь в спальню и заваливаясь на кровать.

Гавриил исчез также тихо, как и всегда, а мне просто надо было полежать немного. Нет, не поспать, а просто полежать в тишине и немного покопаться внутри себя. Что-то происходило со мной и вокруг меня, а я не понимал что, и меня это пугало и бесило одновременно.

Надо признать, что как-то так само собой получилось, что я и сам стал неровно дышать к Тане. Она-то понятно: именно этого я и добивался. И, если учесть мои возможности и опыт, добился легко. Но как так получилось, что я сам вляпался в эту же лужу? Что же в ней было такое, что она сумела пробить каменную броню, которой окружена моя душа? Нет, не пробить еще, но сделать весьма глубокую вмятину, от которой уже поползли в разные стороны мелкие трещинки.

Так не должно быть! В конце концов, я ведь не совсем обычный мужчина, точнее, совсем не обычный, и я просто не способен испытывать что-то подобное.

Блин, ну просто полная несуразица во всем происходящем! Словно что-то сдвинулось во Вселенной, пошло не так, как должно идти. У меня же нет никаких чувств. Вообще нет. Никаких. Кроме, разве что, одного-единственного, о котором я сегодня говорил этому мальчику-Хранителю, задвинутого в самый дальний уголок души и никогда оттуда не извлекаемого. Хотя временами оно, конечно, просыпается, и начинает потихоньку колоть меня изнутри, сволочь. Но я научился быстро затыкать его и снова надежно прятать.

Но тут-то ведь совсем другое, черт меня возьми! Это – не то забытое, щемящее и очень болезненное, которое кровоточило столько лет, прежде чем хоть как-то успокоилось. Хотя и похоже.

Нет, надо это все останавливать, вырывать в самом зародыше, пока такой сорняк не разросся в душе пышным баобабом, как некогда на планете Маленького принца, накрепко пустив длинные и толстые корни. Вернуть то, что пошло во Вселенной не по своему пути, разобраться со всеми орбитами чертовых планет и галактик, все исправить и продолжить свое дело так же уверенно и четко, как я его и начал. Иначе… Нет, не хочу думать ни о каком «иначе». Иначе просто не будет!



Маленький озорной лучик проник сквозь наполовину прикрытые занавески, пробежался по комнате и, уютно устроившись на носу спящего мальчика, принялся его щекотать. Мальчик поморщился не открывая глаз, чихнул и проснулся.

Утро выдалось исключительно теплым и солнечным, и ничего уже не напоминало о буйстве вчерашней грозы. Прямо за окном нежно шуршала молодой листвой яблоня, чуть подальше истошно надрывался соседский петух, возвещая о наступлении какого-то только одному ему известного времени.

Вообще, Яркий-2 был типичным небольшим российским городком, сочетающим в себе все атрибуты цивилизованного европейского города (разве что дороги оставляли желать лучшего – так это еще с гоголевских времен повелось!) и старорусской деревни с крестьянскими подворьями, огородами и многочисленной скотиной во дворах.

Тимур посмотрел в окно и, увидев сияющее голубое небо за ветвями дерева, улыбнулся. Говорят, если посмотреть в окно сразу после пробуждения, то забудешь то, что ты видел во сне. Тимур не забыл, он как раз думал о своем сегодняшнем сновидении.

Ночью он опять летал. Но на этот раз за ним никто не приходил и никто не звал за собой. Он сам встал с кровати, подошел к двери комнаты, за которой вновь открылась голубая бездна. И, как в прошлый раз, он ощутил за спиной расправившиеся мощные крылья, мелко трепетавшие на ветру и рвавшиеся ввысь. Мальчик сделал шаг прямо в никуда и взмыл к самым облакам.

Тимур легко и естественно управлялся с крыльями, словно делал это с самого рождения. Он то замедлял полет, почти зависая на месте, отчего в ушах пропадал свистящий ветер и только хлопанье крыльев раздавалось за спиной. То разгонялся с помощью пары сильных взмахов, и его обнаженное тело обволакивал приятной прохладой встречный поток воздуха.

Ощущения от полета были просто потрясающими. Чем-то они были похоже на то, что чувствует хороший пловец в воде, но здесь все было ярче, сочнее и намного приятнее. Поначалу Тимур глубоко внутри боялся, что не выдержит, сорвется вниз, как в первый раз, но очень скоро страх пропал и мальчик просто свободно парил над всем миром, ощущая себя то ли птицей, то ли самым настоящим ангелом.

После такого сна никак не хотелось возвращаться в реальность, но Тимур принял такое возвращение со странным спокойствием. Все вокруг – и вчерашний поход, и несчастье с Сашкой, и этот странный мамин друг – все отошло на задний план, освободив в душе место приятной легкости и неге.

Его мать уже встала – она всегда просыпалась рано – и мальчик слышал, как она возилась на кухне, готовя воскресный завтрак. Можно было бы еще поваляться в постели, давая себе возможность хоть один раз в неделю просто насладиться утренней ленью, но Тимур все же встал и пошел в ванную.

За завтраком они поговорили о вчерашнем происшествии в лесу.

-Как думаешь, - спросила Таня, раскладывая омлет по тарелкам, - Вадиму Михайловичу грозят теперь неприятности?

Тимур пожал плечами.

-Скорее всего. От нашей Таси можно всего ожидать.

-Тимур! – мать укоризненно посмотрела на него. – Ее зовут Таисия Филипповна.

-Знаю-знаю, - отмахнулся Тимур. – Но Тася – она и есть Тася.

Таня только вздохнула: куда деваться от подросткового максимализма в оценках людей? Надо просто переждать: само пройдет.

-Кстати, - проговорил Тимур, пережевывая при этом солидный кусок омлета. – Она еще и тебя может в школу вызвать.

-Меня-то зачем? – поморщилась Таня. При соблюдении внешних приличий она отчасти соглашалась с мнением сына: Таисия Филипповна была и ей не слишком приятна.

-Ну как же? Прочитать лекцию о том, что детей нельзя оставлять одних без присмотра, что родители должны брать на себя…

-Хватит, - остановила его Таня. – Лекцию о воспитании я и от нее послушаю. Если вызовет, конечно.

Тимур замолчал, продолжая есть.

-Ты пойдешь сегодня к Саше? – спросила Таня, когда с омлетом было покончено, а его место на столе занял ароматный кофе.

-Конечно! Он ведь один в больнице, надо его проведать.

-Хорошо. Я соберу для него что-нибудь.

Тимур лишь кивнул, пытаясь отхлебнуть из чашки: его мать всегда любила кофе слишком горячим. Поняв, что пока напиток не остынет, Тимур не сможет его пить, мальчик чуть отодвинул чашку от себя и заковырял пальцем скатерть. Ему очень хотелось задать один вопрос матери, но не хватало смелости. Наконец, он решился.

-Мам, - начал он тихо. Таня, в отличие от него запросто пьющая чуть не кипяток, посмотрела на сына. – Мам, скажи… А у вас с Иваном Николаевичем серьезно?

Таня продолжала смотреть на Тимура, выглядевшего слегка виноватым от заданного им вопроса, и молчала. Она была рада, что ее сын сам поднял эту тему, она понимала, что у них есть необходимость это обсудить, но, когда тема была поднята, оказалось, что она совсем не готова к этому. Но, в конце концов, они всегда обо всем говорили друг с другом напрямую, стараясь не обходить никаких острых углов, что и превращало их не просто в мать и сына, а в очень духовно близких друг другу людей. За многие годы между ними установились прочные дружеские отношения именно благодаря этому, да еще тому, что Таня всегда относилась к Тимуру, сколько бы лет тому не было, как к равному себе.

-Не знаю, что тебе и ответить, - сказала она, наконец. – Я сама-то не задумывалась над этим. Нам с ним просто приятно проводить время вместе. Иван Николаевич очень обходительный и интеллигентный человек, да и как мужчина он очень привлекателен. Тебе он никого не напоминает?

-Аль Пачино в молодости, - коротко ответил Тимур и тут же, не переводя дыхания, выпалил еще один вопрос: - А у вас уже что-то было?

-Правда, похож чем-то, - согласилась Таня и тут до нее дошел смысл последних слов Тимура. Она удивленно посмотрела на сына: - Молодой человек, а вам не кажется, что вы вторгаетесь в слишком интимную сторону жизни своей матери?

Тимур смутился: действительно, он был слишком прямолинеен.

-Ну, я просто так спросил, - куце попытался он объясниться. – Не говори, если не хочешь.

И отвел глаза в сторону, взяв при этом чашку.

Таня смотрела, как он осторожно, маленькими глотками пьет успевший уже остыть кофе, и снова ей пришла мысль, что сын уже вырос. Раньше он никогда не интересовался такими вещами, или просто не позволял себе этого. Но теперь-то он практически взрослый человек, и вполне естественно, что его стали задевать такие стороны жизни.

-Если тебя это так интересует, то – нет, - сказала она, остановив рукой его попытку возразить. – У нас ничего не было. Ты доволен?

-Извини, я не хотел тебя обидеть, - проговорил Тимур, чувствуя себя виноватым.

Таня улыбнулась и слегка потрепала сына по загривку:

-Я не обиделась. Правда. Между нами ведь никогда не было тайн, верно?

-Верно, - кивнул Тимур.

-Надеюсь, что так будет и дальше, - Таня налила себе вторую чашку. – Скажи, а ты что думаешь об Иване? Иване Николаевиче? – быстро поправилась она.

-Можешь называть его просто Иваном, - ответил Тимур. – Вы ведь все равно на «ты». А что я думаю?

Он и вправду задумался. Потом сказал:

-Он – симпатичный, умный, наверное интересный, - он помолчал, а потом добавил неожиданно: – Но я его боюсь немного.

Таня вскинула брови:

-Почему?

-Не знаю. Он какой-то загадочный, таинственный. И это меня пугает немного.

-Да что ты! – усмехнулась мать. – Ничего особенно загадочного я в нем не заметила. Он, конечно, не совсем такой, как все, но это-то и интересно, ведь так?

-Не знаю, - задумчиво проговорил мальчик, тоже наливая себе еще кофе и задумчиво размешивая ложкой сахар. – Не знаю…



Ага. А-га. Как забавно звучит это словечко: «а», потом «г» с придыханием, и снова «а». И в нем чувствуется определенная двоякость: понимание какой-то информации и озабоченность этой же информацией.

Ага, значит Тимур, красивый и – самое главное – умный мальчик, подсознательно меня боится. Черт, вот так всегда. Стараешься во всем быть похожим на обычного добропорядочного человека, а всего один мальчик, ребенок еще по сути-то, невольно раскалывает тебя как орех, не отдавая все же себе отчета в том, какой тайны он коснулся.

Ну, а чего же я хотел? Ведь Тимур – не просто ребенок, он – Хранитель. И я не устану себе все время об этом напоминать. Он сам этого не знает, но я-то знаю! И именно потому, что он тот, кто есть, он чувствует, что за образованным деловым человеком с некоторым аристократизмом манер скрывается некто больший. Чувствует, ох чувствует он родственную себе душу! Чего и боится.

Но, если так, то не раскусит ли он меня снова, зарубив тем самым на корню то, что я придумал для него дальше? Такую возможность нельзя сбрасывать со счетов, но, скорее всего, мой расчет верен. Хранитель ведь большей своей частью человек и именно на человеческих струнах его души мне и надо сыграть свой «опус номер два для оркестра с фортепьяной». Немного пыли в глаза, необузданных страстей, неудовлетворенных желаний – и он мой. МОЙ! Уж на этот раз все будет так, как надо. Придется, конечно, постараться, чтобы самому банально не запутаться в той многоходовой игре, которую я уже начал, но она стоила свеч.

Пока я предавался подобным размышлениям, на моем горизонте появились, наконец, Гавриил с его подругой. Они прибыли с кучей чемоданов, сумок и пакетов, втащив все это в дом и свалив в центре комнаты.

-Все доставлено согласно списка, шеф, - доложил помощник, но я во все глаза смотрел на его спутницу.

Чуть полноватая фигура, лет за сорок, огненно рыжая с несколькими килограммами косметики на ряхе, в неописуемо развязном платье.

-Что это? – спросил я удивленно, хотя удивить меня, казалось бы, невозможно.

-Как и заказывали, - пояснил Гавриил, - Мария Андреевна Ларина. В миру, - добавил он, словно я был настолько туп, чтобы самому этого не понять.

-Добрый вечер, хозяин, - она преклонила голову.

-Нет, я спрашиваю, - обратился я к ней, не ответив на приветствие, - что это такое? Как ты выглядишь?

-А как? – Мария посмотрелась в большое зеркало на стене.

-Как престарелая ведьма, вообразившая себя шлюхой! Какого черта? – я был возмущен. – Ты же должна сыграть роль почтенной дамы, верной жены и любящей матери!

-Но, хозяин, - стала оправдываться Мария. – Откуда мне знать…

-Проваливай с глаз моих и приведи себя в порядок! – скомандовал я. – Гавриил, помоги ей: уж ты-то знаешь, чего мне надо. И уберите этот рыжий цвет! – крикнул я им вдогонку.

Они появились вновь через несколько минут. Я критически осмотрел женщину со всех сторон и в целом остался доволен: по крайней мере, теперь она выглядела куда более прилично. Фигура постройней, на лицо помоложе и без вопиющей вульгарности. Длинные каштановые волосы были уложены в аккуратную прическу.

-Ну вот, совсем другое дело, - похвалил я. – А то словно только что с шабаша.

Мария открыла было рот, что бы что-то ответить, но я заметил, как Гавриил не слишком учтиво ткнул ее в бок, отчего рот у нее закрылся сам собой. Ох уж эти женщины! Какие бы они ни были, они остаются женщинами, которым всегда хочется спорить и препираться, и плевать, кто перед ними стоит: муж, любовник или сам Сатана.

-Квартира готова? – спросил я Гавриила, не обращая внимания на надутые губы его подруги. Жены, по легенде.

-Да.

-Отлично. Тогда сегодня же ночью отправитесь туда вместе со всем этим барахлом, - я показал на принесенные ими вещи. А сейчас слушайте меня очень внимательно, я объясню, что от вас понадобится дальше.



Уже совсем поздней ночью я голый стоял в ванной перед зеркалом и критически осматривал себя со всех сторон. Что ж, понятно, на что западают женщины при виде меня: и лицо, и фигура – все при мне. Жаль, что некоторое время придется жить двойной жизнью, причем в буквальном смысле.

Я пристально посмотрел на свое отражение и спустя какое-то время оно стало меняться. Уменьшился рост, разгладилась кожа, сделавшись более розовой и гладкой. Лицо округлилось, увеличились глаза, припухли губы. Волосы вытянулись до плеч и чуть закудрявились. Растительность с тела пропала, бедра расширились, а талия стала уже. Вместо мускулистой мужской груди выросли два не очень больших, но аппетитных бугорка. Наконец, начисто исчезла основная часть мужского организма, заменившись на прикрытую шелковыми волосками щелочку.

Покрутившись у зеркала и поправив кое-какие мелкие детали, я остался доволен работой. Из ванного зазеркалья на меня смотрела соблазнительная девушка лет шестнадцати, уже потерявшая детскую угловатость, но еще не обабившаяся. Девочка в самом соку. У меня даже мелькнула мысль, что, если бы это был не я, то вполне мог бы и приударить за самим собой (грешен, люблю девочек именно в такой поре!)

Я только открыл было рот, чтобы отпустить самому себе комплимент, как вспомнил, что голос-то остался прежним. Эх, старею!

Чуть повозившись со связками, я нашел то, что искал: мягкое, приятное и очень сексуальное сопрано, способное свести с ума любого зрелого мужика, не то что подростка.

-Ну что? – спросил я отражение. Оно мило мне улыбнулось. – Как ты себя чувствуешь?

Девочка в зеркале томно облизнула губки и повела бедром.

-Класс! – похвалил я сам себя: а кто же меня еще-то похвалит? – Ладно, вылезай.

Отражение потянулось ко мне, коснулось края зеркала и милая девочка-подросток в мгновение ока оказалась рядом со мной. Мы стояли (или я стоял?), обнаженные и внимательно рассматривающие друг друга.

Я провел руками по ее телу и почувствовал его упругость и теплоту. Ощущения были, конечно, странными: трогая ее, я чувствовал прикосновения к самому себе. Конечно, так оно и должно быть, ведь девушка – это я и есть. Нас теперь двое в физическом мире, но все равно мы – единое целое. Мы чувствовали одно и то же, думали одинаково, она была метафизическим отражением меня самого, обладая, однако, определенной свободой в действиях и отношениях. Она – это я, а я – это она. Вам, наверное, сложно понять такое, но, поверьте, это вполне возможно и не так уж трудно, хотя я и прибегал к подобным выкрутасам довольно редко. Но в данном случае это просто необходимо.

Мы еще немного поглазели друг на друга, а потом спокойно разошлись в разные стороны делать каждый свое дело, чтобы все равно, в итоге, добиться одной цели.



-Кекс! Подожди!

Тимур оглянулся на окликнувший его голос. «Кекс» – это было его прозвище еще с первого класса. Он уже не мог вспомнить, кто ему его приклеил, однако в этом случае «погоняло» полностью отвечало действительности: любимым лакомством Тимура с самого детства и по сей день были кексы в любом виде.

Он подождал подбежавшего одноклассника, Вовку Калинина, и они вдвоем продолжили путь в школу. Был понедельник, учебный год стремительно приближался к своему концу, за которым – экзамены и долгожданное лето.

-Че там у вас в походе случилось? – спросил Вовка.

Тимур только отмахнулся:

-Потом узнаешь. Сегодня, наверное, вся школа об этом трещать будет.

Субботнее происшествие было сейчас как раз тем раздражающим фактором, который мешал в полной мере насладиться практически уже летним утром, маем и приближением каникул. Тимур шел хмурый, раздумывая, что и как теперь будет, после того, как его друг сломал себе ногу в походе под руководством их учителя и, более того, классного руководителя.

Скорее всего, все бы и обошлось, если бы не одно «но». Таисия Филипповна, гроза этой школы, причем и учеников, и учителей, наверняка постарается раздуть сей неприятный казус до вселенских масштабов. Она с самого начала невзлюбила Вадима и его страсть к туризму, и теперь не откажет себе в удовольствии его всласть попинать.

Тимур рассчитывал успеть переговорить с Вадимом Михайловичем до начала уроков, тем более, что первым по расписанию была физика, как раз у Яковлева, почему и пошел в школу чуть раньше, чем обычно. Но все вышло немного по-другому.

Уже прозвенел звонок и обычный доуроковый шум в классе начал стихать, а Вадима Михайловича все не было. Кем-то было высказано предположение, что физику вообще сегодня отменили, но тут дверь открылась и первыми из нее появились огромные очки с толстыми стеклами, принадлежащие директрисе. За ними вошла сама Таисия Филипповна, Яковлев и незнакомая девчонка, от одного вида которой кто-то из мужской части класса восхищенно присвистнул и, естественно, все внимание сразу же было обращено на нее. Но зычный голос директора быстро вывел всех из оцепенения.

-Садитесь! – рявкнула она и весь класс, стоя приветствующий вошедших, сел, стараясь при этом как можно меньше шуметь: Тася внушала всем просто священный ужас.

-Как вы уже знаете, - начала директор со своей любимой фразы, - в субботу произошло возмутительное ЧП, в результате которого ваш товарищ, Александр Семенов, получил травму. Вы также знаете, что я никогда не одобряла внешкольной деятельности вашего классного руководителя, – она с особым сарказмом подчеркнула слово «вашего», так как знала, насколько любят ученики Вадима Михайловича. – И я не давала своего разрешения на эти походы.

Она обвела грозным взглядом весь класс и остановилась на Вадиме. Тот стоял, смотря в угол класса и пытался казаться безразличным.

-Но, тем не менее, - продолжал звенеть Тасин голос, - Вадим Михайлович решил, что ему все позволено. К чему это привело, мы все знаем. Поэтому сегодня после уроков все, кто был в походе, ко мне в кабинет. Вас, Вадим Михайлович, - она снова повернулась к Яковлеву, - это тоже касается.

Тот только кивнул.

-А теперь хочу представить вам нашу новую ученицу, - Таисия Филипповна указала на неизвестную девушку. – Екатерину Ларину. Ее родители только что переехали к нам из соседней области, так что Катя будет заканчивать этот учебный год, да и, надеюсь, следующий, у нас в школе. Проходите, садитесь, - она чуть подтолкнула вперед девушку.

Та окинула спокойным взглядом класс и грациозно двинулась по проходу, совсем, казалось, не замечая устремленных на нее глаз. А смотрели все. Мальчики чуть ли не облизываясь, а девочки – оценивающе.

Катя прошла почти до самого конца класса и вдруг положила свою сумку на стол, за которым сидел Тимур. Они всегда сидели вместе с Сашкой, но сейчас место рядом с Тимуром пустовало. Как раз на него и уселась новая ученица, закинув одну обалденную ногу на другую, не менее обалденную, и томно откинувшись на спинку стула.

Тем временем Таисия Филипповна, еще раз строго на всех посмотрев, молча вышла из класса в том же порядке: сначала за дверью скрылись очки, а потом уж она сама. И только когда она вся исчезла из вида, кто-то тихо бросил ей вслед:

-Стерва!

Вадим Яковлев, не обратив на это внимания, подошел к учительскому столу и устало сел на стул. В классе несколько минут висела тишина.

-Вадим Михайлович, что теперь будет? – спросила одна из девчонок, сидевших прямо напротив него. Тот встрепенулся, словно очнувшись от своих мыслей.

-Все будет нормально, - заверил он своих учеников, хотя по его внешнему виду нельзя было сказать, что он сам в этом уверен. – Давайте перейдем к уроку и повторим третий закон термодинамики. Откройте учебники…

Но Тимур не слушал учителя. Он весь был поглощен тем, что исподтишка рассматривал свою новую соседку, делая вид, что ищет в книге нужную страницу.

Никто, решительно никто из девчонок в их классе не шел с ней ни в какое сравнение. Сказать, что она была красива, значит ничего не сказать. Нет, она была не просто красива, а великолепна. Невероятно, сумасшедше великолепна, словно с обложки какого-то журнала мод. Классическая точеная фигура с почти идеальным «девяносто-шестьдесят-девяносто». Милейшее личико, так и манящее не просто целовать, а лизать его, как шоколадное мороженное; большие, чуть насмешливые глаза. Да, она явно знала себе цену. Наверное, ей уже не однажды приходилось ловить на себе восхищенные взгляды мужчин, рассматривающих и ее лицо, и ее тело.

Девушка вдруг почувствовала, что ее внимательно изучают и резко повернулась к Тимуру. Тот не успел отвести взгляд и оттого смутился.

-Извини, я не спросила, - произнесла она шепотом. – Здесь не занято?

-Чего? – Тимур совсем вдруг растерялся.

-Не занято здесь? – повторила Катя и в глазах ее снова мелькнули насмешливые огоньки.

-Нет, конечно! – ответил, наконец, Тимур, но, по-видимому, чуть громче, чем надо было, так как Вадим Михайлович быстро и укоризненно посмотрел в его сторону.

-Как тебя зовут? – тихо спросила Катя, когда учитель снова отвернулся к доске.

-Тимур.

-Красивое имя. Я буду звать тебя Тимми, - и она подмигнула.

-Почему Тимми? – не понял Тимур, хотя ему было все равно: главное, что эта небесная девочка сейчас говорит с ним и явно готова продолжить общаться и дальше.

-Просто мне так больше нравится, - она улыбнулась, слегка склонив голову на бок. – Ты можешь звать меня Кэт. Если хочешь, конечно.

Нет, она явно хотела подружиться! Тимур возликовал: если у него будет ТАКАЯ подружка, то ему будут завидовать не то что во всей школе, во всем городе.

-Хорошо, - кивнул Тимур и добавил: - Кэт.

-Так, вот и познакомились, - прошептала Катя. – Сколько сегодня уроков?

-Пять.

Девушка сморщила личико:

-Скукотища. Ладно, а чем вы после школы занимаетесь?

-В смысле? – не понял Тимур. Он вообще вдруг стал хуже соображать, когда рядом появилась эта девушка. И опять едва заметная усмешка появилась в ее глазах.

-Ну, дискотеки, клубы, выпивка, секс, - она улыбнулась, а у Тимура перехватило дыхание. – Чем вы тут развлекаетесь?

-Ну… у нас… тут…

-Понятно, - махнула рукой Катя. – Устроишь мне экскурсию по злачным местам вашего города?

-Конечно! – Тимур опять не рассчитал силу голоса, за что получил второй молчаливый упрек от Вадима Михайловича.

-Ладно, поговорим в перемену, - сказала девушка. – А то вон на тебя как учитель смотрит. А он мужик ничего, - оценила она Яковлева.

Тимур ничего не ответил, но в груди его что-то кольнуло: ему было неприятно, что его новая соседка по парте рассматривает их учителя с этой точки зрения…

На перемене, когда они перешли в другой кабинет, к Кате подошел Тимуров одноклассник, Максим Нестеров. Признанный красавец и спортсмен, тот никогда не тушевался в отношениях с красивыми девушками.

-Привет! – сказал он. – Меня Максим зовут.

-Очень приятно! – ответила Катя и окатила его такой мощной волной презрения, что тот даже оторопел. Но, быстро справившись с собой, спросил:

-Может, сходим куда-нибудь вечером?

Катя улыбнулась ему самой обольстительной улыбкой, какую только можно себе представить, и ответила мягким и бархатным голосом:

-Извини, дорогой, но на сегодня у меня уже есть спутник.

И она кивнула на сидевшего рядом Тимура, готового убить Максима за то, что он посмел подойти и предложить свои услуги Кате.

-А, понимаю! – криво усмехнулся Макс, а потом проговорил, насмешливо смотря на Тимура: - Удачи тебе, девственник!

Его ехидное замечание переполнило Тимура и он вскочил, чтобы без лишних разговоров залепить нахалу в ухо, но Катя тут же ловко подцепила его сзади за ремень брюк и усадила на место.

-Не стоит дергаться из-за явного недоумка, - сказала она, причем так, чтобы ее слова слышал отходивший от них Максим. Тот дернул плечом, но даже не обернулся…

После пятого урока Тимур, смущаясь, спросил у Кати:

-Можно тебя проводить?

-Запросто! – ответила она. – Но разве тебе не надо к директору?

-Да ну ее на фиг! Завтра скажу, что заболел, - отмахнулся Тимур и тут до него дошло: - Погоди, а ты откуда знаешь, что я в том походе был?

Девушка на мгновение прикусила губу, но тут же рассмеялась:

-У тебя же все с утра на лице было написано, когда вас эта мымра распекала. Скажи, она всегда такая зануда?

Тимур усмехнулся:

-Если бы только зануда. Сволочь она настоящая.

-Это я уже успела заметить. Ладно, положи на нее. Пошли?

-Пошли, - согласился Тимур и подхватил ее сумку.

Оказалось, что Катя живет совсем недалеко от школы, в небольшом пятиэтажном доме.

-Вот моя хата, - сказала она, когда они подошли к дому. – Вон окна на втором этаже, видишь?

Тимур поднял голову и посмотрел на три крайних окна и заметил там женскую фигуру с пышной каштановой прической. Женщина увидела ребят и, улыбнувшись, приветливо помахала им.

-Кто это? – спросил Тимур.

-Моя мать. Познакомишься как-нибудь.

-Она кто у тебя?

Катя махнула рукой:

-Они вместе с папашей – врачи. Их сюда перевели в вашу новую клинику. То ли туберкулезную, то ли ортопедическую – я не разбираюсь в этом ни фига.

Тимур улыбнулся: девушка так смешно сморщила носик. Она тоже улыбнулась в ответ.

-Ладно, спасибо, что проводил.

Тимур пожал плечами:

-Не за что. Так как насчет вечера?

Катя вдруг вздохнула:

-Не сегодня, ладно? Я ведь просто шутила, когда говорила о злачных местах.

Но, заметив, что Тимур расстроился, хотя и постарался не показать этого, она добавила:

-Давай в выходные сходим куда захочешь. Просто мы только два дня как приехали, еще не все вещи разобраны, а я обещала помочь. Ты не обижаешься?

Ну как можно было обидеться на это божественное создание? И Тимур абсолютно честно сказал:

-Нет, не обижаюсь.

-Чудесно! – воскликнула Катя. – Ну, я пошла.

Она взяла свою сумку и на прощание быстро и очень целомудренно, одними губами, поцеловала мальчика в щеку, после чего быстро впорхнула в подъезд, оставив недоумевающего Тимура одного возле ее дома.



Едва Катя переступила порог квартиры, как к ней подошла Мария.

-Ну? - со смехом спросила она, - Как первый день в школе, деточка?

Девушка сбросила туфли и довольно зло посмотрела на нее:

-Издеваешься, язва?

-Ну что вы, хозяин! – Мария всплеснула руками. – Как можно! Просто вживаюсь в роль: я ведь теперь ваша любящая и заботливая мать.

-Дура ты! Плохо вживаешься.

-Почему? – она, похоже, удивилась искренне.

-Потому, что ко мне надо обращаться на «ты» и безо всяких «хозяев», а только по имени. Ясно?

-Ясно, конечно ясно, - быстро ответила она. – Это я ведь только так, без посторонних…

-Вот чтобы ты и при посторонних не брякнула «хозяин», так на время вообще забудь это слово. И отвали сейчас, мне подумать надо.

И Катя пошла в комнату, где в шкафу уже была развешана и разложена куча девичьей одежды. Краем глаза она успела заметить, как Мария скорчила вслед рожу, но решила не обращать на это внимания – не до нее сейчас. Хотя когда-нибудь эту ведьму просто пришибут за ее характер…

Итак, сработало! Наш красавец мальчик-Хранитель заглотил наживку, как рыба заглатывает болтающегося на крючке червяка, самого крючка не замечая. Теперь надо аккуратненько начать тянуть за леску и вскоре рыбка окажется на берегу.

Странно, я даже не особенно рассчитывал на столь быстрый и легкий успех, зная, что Хранитель чувствует знающих о нем и не доверяет им. Но в данном случае человеческая природа явно пересилила, задавив собой сущность ангельскую, просто не дав ей проснуться и заявить о себе. Хранитель-человек на этот раз оказался сильнее Хранителя-ангела.

Ловушка захлопнулась. Слышишь, Иероним? Захлопнулась, а я-то снаружи! Чего ты там говорил? Куда я попаду? Так что молчи лучше. И ты, и вся орава твоих подпевал.

Теперь Тимур мой, и только мой! Я не позволю больше никому к нему подобраться ближе, чем на километр. Дудки! Он дойдет до конца, дойдет со мной вместе, и выполнит возложенную на него миссию, не будь я тоже Ангел. И я теперь нежно и заботливо понесу этого ангелочка на своих больших и сильных крыльях…



Тимур лежал в полной темноте в своей кровати. Было довольно поздно, но спать совсем не хотелось. Он просто лежал и смотрел в темноту.

Тимур думал о Кате. Эта девушка настолько глубоко запала ему в душу, как никто другой до того. Причем, как-то сразу запала, в один миг. Она полностью овладела его сознанием, вытеснив все предыдущие женские образы, которые, однажды попав туда, прочно там поселялись. Сейчас же они постыдно разбежались в панике в разные стороны, а на их место торжественно и грациозно взошла новая Тимуровская одноклассница.

И, что самое приятное, она тоже явно неровно дышала к мальчику, иначе почему она обратила на него внимание и отшила других парней, пытавшихся к ней клеиться? И поцеловала на прощанье, словно они уже давно были друзьями. Поцелуй этот, легкий, совсем невесомый, до сих пор горел, как маленькая звездочка на щеке Тимура.

Как она сказала? Сразу поняла по лицу, что Тимур в походе был, когда Тася над ними измывалась? Значит, она с первой же секунды на него смотрела, как только в класс вошла. И как Тимур сам этого не заметил? Он ведь тоже смотрел на нее, правда, все больше на грудь и ноги. Он и сейчас видел это все столь отчетливо, словно Катя была здесь, рядом с ним.

Тимур чувствовал сильное возбуждение, вспоминая Катину фигуру, способную свести с ума любого мужчину, но даже не думал прибегнуть к древнему как мир мальчишескому способу его сбить. Нет, ему как раз-таки нравилось испытывать это чувство, которое неизбежно сразу бы поблекло, избавься он от него, превратившись из красочной и сочной свежеотпечатанной фотографии в серенький и затасканный черно-белый снимок…

Тимур в этот день шел домой слишком долго. Он медленно перебирал ногами, нехотя отталкивая ими от себя землю, а сам весь пребывал где-то далеко, пытаясь понять, что же такое сегодня произошло. Он никогда еще ни в кого не влюблялся, а все те девчонки, которым удавалось чуть-чуть коснуться его души, быстро исчезали, оставляя о себе лишь смутные воспоминания, да и то в лучшем случае. А здесь случилось что-то особенное. Кате удалось не просто притронуться к нему, она сумела легко и непринужденно полностью захватить его, причем буквально за несколько минут. И Тимур сразу сдался на милость победителя, даже не подумав вступить в бой. Зачем, если ему захотелось сдаться, не оказывая никакого сопротивления?

Катя… Кэт, как она предложила ее называть. Что же такого было в этой девушке, что она могла идти вот так вот, оставляя за собой поверженные в прах сердца мужчин? Причем, она явно знала о своей силе и умела ей пользоваться: как легко она отшила Максима, сразу дав понять, что ему здесь мало что светит. А ведь он, по признанию всех девчонок, был самым красивым парнем в школе (хотя и не самым умным), чем и пользовался, соблазнив уже не одну местную «королеву красоты». Но Катя вдруг выбрала Тимура, хотя тот явно не блистал ни особой красотой, ни телосложением накачанного атлета. Почему?

На самом деле Тимур был просто слишком самокритичен к самому себе. Он не замечал (или не хотел замечать), что многие девчонки их школы, в том числе и те, которые активно «дружили» с Максимом, тихо вздыхали, глядя на Тимура, притягивающего своим неповторимым обаянием с легким восточным налетом. Почему ни одна из них не сумела завладеть сердцем Тимура раньше, для него самого оставалось загадкой. Не было какого-то толчка, удара, когда что-то вдруг сожмет сердце, перехватит дыхание, погасит свет во всем окружающем мире, и ты поймешь, что перед тобой та, которую ты ждал, о встрече с которой грезил долгими одинокими ночами, рисуя в своей голове и романтические прогулки по цветочному лугу, и самые разнузданные порнографические сцены.

Пришедшая вечером с работы его мать сразу обратила внимание на то, что с сыном что-то происходит. У него лихорадочно горели глаза, движения были резки и порывисты, он плохо слышал то, о чем они говорили, и старательно пытался скрыть свое возбуждение.

-И чего это ты сегодня такой взбудораженный? – спросила Таня, когда они уже заканчивали ужинать.

-А? – переспросил Тимур, выныривая из глубины своего «я». Потом тут же ответил: - С чего ты взяла? Обычный я, такой, как всегда.

Таня покачала головой: она слишком хорошо знала своего сына, чтобы просто так поверить в его заверения. Впрочем, она решила не давить на мальчика – сам расскажет, когда сочтет нужным – и потому сменила тему:

-Как в школе дела?

-Нормально, - опять как-то отвлеченно ответил Тимур.

-У Вадима Михайловича все в порядке?

Сын недоуменно на нее посмотрел.

-Ну, я о походе говорю, - пояснила мать, начиная уже слегка тревожиться за Тимура.

-Да, вроде все.

И так неуверенно это прозвучало, что Таня поняла: Тимур ничего не знает об этом, он слишком занят своими мыслями. Татьяне было невдомек, что ее сын просто не пошел сегодня к директору, куда вызвали всех, кто был в субботу в лесу, и потому понятия не имеет, чем закончились все эти «разборки».

Тимур тем временем быстро доел, поблагодарил мать и, сказав, что ему надо готовиться к грядущим уже менее, чем через месяц, экзаменам, ретировался к себе в комнату. Позже Таня заходила к нему несколько раз и, будучи женщиной очень внимательной, заметила, что книга, лежащая перед ним, все время открыта на одной и той же странице, а на экране компьютера безмолвно висит лишь титульный лист с одной единственной надписью «Реферат»…

Тимур лежал, смотря в темноту и слушая, как за открытым окном пищит одинокий комар, безуспешно бьющийся о мелкую сетку, пытаясь проникнуть в комнату. Постепенно образ Кати, постоянно стоящий перед Тимуром, стал медленно расплываться, теряя свою ясность и очертания, пока не растворился полностью, отпустив мальчика в мир снов.



Я сидел в своем кабинете и просматривал отчет коммерческого отдела за предыдущий квартал и предварительные прогнозы на квартал нынешний, когда на большом черном телефоне замигала маленькая лампочка как раз напротив фамилии финансового директора и раздался тихий звонок.

-Дорогая, я весь у твоих ног, - сказал я, подняв трубку.

-Ваня, можешь зайти ко мне? – голос Татьяны был расстроенным.

-Что-то случилось? – обеспокоено спросил я и тут же добавил: - Лечу.

Татьяна сидела одна и мерно постукивала карандашом с резинкой на конце о столешницу.

-Рассказывай, что стряслось, - буквально потребовал я, усаживаясь напротив.

-Да ничего, в общем-то, не стряслось, - ответила Таня задумчиво. – Просто посоветоваться хотела.

-Дам любой совет по мере своих сил и возможностей, - заверил я ее, отчего та слегка улыбнулась.

-Понимаешь, мне только что звонила директор школы, в которой учится Тимур, и требовала, чтобы я с ним пожаловала к ней на ковер.

Я вскинул брови:

-Мальчик курил в школьном туалете или ему грозит остаться на второй год?

-Ни то, и ни другое. Директор вызвала его и тех, кто ходил в поход после уроков, а Тимур просто сбежал. И теперь Таисия Филипповна вся дрожит от праведного гнева, что ее посмели ослушаться, и страстно желает выяснить отношения с ним, а, заодно, и со мной.

-Так в чем же дело? – развел я руками. – Сходи, послушай, что она скажет.

Таня вздохнула.

-Понимаешь, я… - она слегка замялась. Я терпеливо ждал. – Я ее боюсь, что ли.

-Что, страшная, как медуза Горгона?

-Нет, не то, - Таня старательно пыталась найти слова, чтобы объяснить. – Я сама училась в этой школе, а Нефедова тогда еще не была директором, только завучем, но уже наводила на всех ужас. Я понимаю: у нее не сложившаяся личная жизнь, она всегда была одна, без мужа и детей, и, в принципе, она просто старый человек со своими странностями, но… У меня еще с тех времен какой-то трепет перед ней. Она говорит, а я не знаю, что ей ответить, теряюсь как-то.

-Тогда не ходи, - посоветовал я. – Сошлись на занятость.

-Это еще хуже, - Таня бросила надоевший ей карандаш на стол. – Она просто сожрет Тимура вместе с тапочками. Она меня и так вызывала только один раз, когда в пятом классе Тима окно мячом разбил в коридоре. И вроде ничего такого не сказала, не обругала и не оскорбила, а я все равно ушла от нее, как оплеванная, и попросила Тимура, чтобы он больше не давал ей повода вызывать меня.

Я посмотрел на слегка потерянную женщину и предложил:

-А давай вместе к ней сходим?

-В смысле?

-Ты, я и Тимур. Представишь ей меня, как его отца.

-Брось, - отмахнулась Таня. – В нашей деревне каждая собака знает, кто отец и как он меня бросил.

-Ну, тогда – отчимом, - не сдавался я. – Будущим отчимом.

Таня внимательно смотрела мне прямо в глаза.

-Ты это серьезно?

-А почему нет? – удивился я. – Одиноким стареющим дамам всегда сложнее наезжать на мужчину, чем на свою «соплеменницу». А я просто очарую ее своим неотразимым обаянием, она растает и у нее полностью пропадет охота с кем-либо ругаться.

Таня заулыбалась:

-Я же говорила: ты не умрешь от скромности!

-Еще чего! – фыркнул я. – Я вообще не собираюсь умирать.

-Только вряд ли это сработает, - продолжила Таня, пропустив мимо ушей мои последние слова. – Не такой человек Таисия Филипповна, или, как ее зовут ученики еще с наших времен, Тася, чтобы поддаться на твои чары.

-Посмотрим, - уклончиво ответил я. – Когда она тебя пригласила?

-Завтра к часу дня.

-Замечательно. У нас как раз обед, вот и проведем его с пользой для ума.

Таня недоуменно посмотрела на меня и я пояснил:

-Всегда приятно пообщаться с новым человеком.

-Сомневаюсь, что этот человек и общение с ней покажется тебе приятным, - проговорила Таня и ту же спросила, словно спохватившись: - А как Тимур к этому отнесется?

Я пожал плечами.

-Нормально отнесется, ведь мы с ним уже почти друзья. Во всяком случае, - добавил я, - мужская поддержка в разговоре с такой фурией, какой ты описываешь эту престарелую директрису, ему явно не помешает. Только ты предупреди его заранее, чтобы он сам не сидел с глупым видом, когда узнает в ее кабинете, что я скоро стану его папой.

-А вдруг он все не так поймет? – сомневалась Татьяна.

-Он у тебя что, совсем дурак? Объясни ему все, скажи, что так надо, чтобы от него отстали раз и навсегда.

-В том-то и проблема, - задумчиво произнесла Таня, - что он не дурак. Он – умный, и иногда даже я сама пугаюсь, насколько…



Уже темнело, когда Тимур вместе с Катей, медленно прогуливаясь, возвращались из кинотеатра. Сходить в кино Тимур предложил еще в школе, и Катя согласилась, чем вызвала целую бурю радости в сердце мальчика.

В темноте кинозала, где они сидели рядом, Тимур осторожно взял в свою ладонь мягкую девичью руку, боясь, что встретит сопротивление. Но Катя руку не убрала, наоборот, сама слегка сжала его ладонь, и так они просидели до конца сеанса.

Теперь же они не спеша шли по большому парку, где то тут, то там встречались такие же одинокие парочки.

-Тимми, ты здесь всегда жил? – спросила Катя, имея в виду Яркий-2.

-Ага, - ответил мальчик. – С самого рождения.

-Хорошо это, наверное, жить все время в одном месте. А я вот с детства мотаюсь с родителями по разным городам.

-Это ведь интересно, - воскликнул Тимур. – Насмотрелась, поди, уже всего.

-Ничего особенно интересного нет, - отрицательно качнула головой девушка. – Каждый раз – новая школа, учителя, приятели. Даже друзей себе завести не успеваешь.

-А я, наверное, уеду отсюда сразу после школы, - сказал Тимур. – Мать хочет, чтобы я учился где-нибудь чуть ли не за границей.

-А она сама как же одна останется? – спросила Катя: Тимур уже успел рассказать ей историю их семьи.

-Вот и я ей о том же говорю, а она заладила свое: ты должен получить хорошее образование и жить потом в Москве. А зачем мне Москва? Мне и здесь хорошо.

Катя засмеялась.

-Ты знаешь, я с тобой согласна: в столице мало чего хорошего.

-Но, видимо, все же придется уехать, - вздохнул Тимур. – Маму сложно переубедить.

Они немного прошли молча, а потом Катя спросила:

-А чего твоя мать больше замуж не вышла?

-Не знаю, - пожал плечами Тимур. – У нее, похоже, вообще никого не было после отца. Я-то его плохо помню. Да и нам вдвоем с ней хорошо было. А сейчас, похоже, у нее друг появился.

-Вот как? – Катя вскинула брови. – А ты что, не доволен? Не всю же жизнь твоей маме с тобой куковать! Надо ей и о себе позаботиться.

Тимур помолчал чуть-чуть.

-Нет, я, в принципе, не против. Вроде и дядька хороший, хотя сначала показался мне каким-то занудой. Так что если у них все сложится, я не буду мешать.

Тимур не заметил, как на лице Кати промелькнуло удовлетворение.

-Вот и правильно, - похвалила она. – Нельзя все время думать только о себе.

Тимур повернул голову и внимательно посмотрел девушке в глаза. А ведь она права! Он и впрямь думал только о себе, ревнуя мать ко всем на свете мужчинам, не задумываясь, как ей, должно быть, одиноко. Конечно, у нее был Тимур, но он был ее сыном, а мама – еще вполне молодая и цветущая женщина, которой тоже хочется любить. Теперь Тимур это остро понял, когда сам вдруг влюбился. А в том, что он влюбился, он уже и не сомневался.

-Мамка хочет, - сказал Тимур вслух, - чтобы Иван Николаевич – это друг ее – с нами к Тасе завтра пошел и представился моим отчимом.

-Ну и правильно! – с жаром подхватила Катя. – Мужика намного сложнее заклевать, чем женщину. Кроме того, он к тебе с большим пониманием отнесется, чем мать.

-Ты думаешь? – Тимур недоверчиво посмотрел на нее.

-Конечно! Он тебе хоть не отец, но это даже лучше: никаких обязательств друг перед другом.

Тимур все смотрел на ее лицо, казавшееся еще красивей в свете невысоких парковых фонарей.

-Что? – спросила Катя, перехватив его взгляд.

-Ничего, - ответил Тимур, а потом вдруг добавил: - Ты красивая.

Катя заулыбалась.

-Я знаю. А ты – тоже.

Тимур почувствовал, как вспыхнули его щеки: ему еще никто из девушек не говорил этого, да он и общался-то с ними очень мало.

Сбоку, в глубине от дороги, показалась скамейка.

-Посидим? – предложил Тимур.

-Давай.

Они уселись рядом и тень от большого дуба почти скрыла их от всего мира. Было очень тепло, несмотря на то, что майские вечера бывают ощутимо прохладными.

Возле скамейки вдруг приземлился одинокий воробей. Он скосил глаз на притаившуюся парочку, потом клюнул что-то на земле и весело поскакал в сторону.

-А ты знаешь, - спросила Катя, глядя на удаляющуюся птаху, - что вес воробья примерно тридцать грамм, а нормальная температура тела сорок четыре градуса? Пульс у него – до восьмисот шестидесяти ударов, а в минуту он делает до ста вдохов.

Тимур удивленно на нее посмотрел, а Катерина вздохнула, отвечая на немой вопрос:

-Когда почти все время проводишь одна, то лучшим развлечением и друзьями становятся книги. Я прочитала их, наверное, тысячу.

Она подняла голову и посмотрела вверх.

-Небо совсем без облаков, - задумчиво сказала она. – И звезды здесь здорово видны.

Тимур тоже задрал голову и решил в свою очередь блеснуть эрудицией:

-Смотри, - он указал на маленькую красноватую точку среди бриллиантовой россыпи на почти черном небе. – Это – Марс.

-Откуда ты это знаешь?

-Я астрономией немного увлекаюсь, - объяснил Тимур. - Даже телескоп маленький дома есть.

-Нет, я не о том. Откуда ты знаешь, что эту планету зовут Марсом? Кто ее так назвал?

Тимур растерялся и ответил слегка обескуражено:

-Люди, кто же еще.

-Люди слишком много о себе воображают. Они дают имена звездам, планетам, кометам, теперь уже даже продают эти имена, не задумываясь о том, что они, возможно, уже кем-то названы и совсем не так, как решили люди.

-А кто же их назвал? – Тимур был в замешательстве от таких мыслей Кати.

-Бог, - спокойно проговорила она. – Или те, кто живет на этих планетах. Ведь не думаешь же ты, что людям понравится, если нашу планету кто-то там, с другой стороны галактики, обзовет как-нибудь по-другому, иначе, чем мы привыкли?

Тимур сидел в глубокой задумчивости. Он правда никогда не думал о таких вещах, но сейчас они казались абсолютно логичными. Действительно, на каком основании люди присвоили себе право считать своим то, что им не принадлежит?

Катя посмотрела на мальчика и весело засмеялась:

-Ладно тебе, не грузись! На меня иногда находит желание пофилософствовать. Пойдем? А то уже поздно.

Тимур стряхнул с себя размышления, встал, предложил Кате руку и они снова медленно пошли по направлению к ее дому.

Уже возле самого подъезда, когда они стояли друг против друга, прячась от света уличного фонаря под небольшим козырьком, Катя вдруг, приблизив свое лицо к лицу Тимура, тихо спросила его:

-Скажи, а ты правда девственник?

Тимур почувствовал, как его щеки заполыхали с новой силой. Он-то думал, что высказывание Максима осталось незамеченным Катей, ан нет! Она, наверное, очень внимательная девушка, и подмечает все, что происходит вокруг.

-Да, - еле слышно ответил Тимур. Он никогда никому не признавался в этом (несколько глубоких поцелуев с парой девочек вечером в темных школьных коридорах – не в счет), стыдясь такого факта, когда большинство его одноклассников уже без особого сожаления расстались с этим признаком детства. Тимур тоже в компаниях, желая не отставать от них, хвастался выдуманными победами, но Кате, почему-то, врать не хотел.

Девушка улыбнулась, увидев его смущение.

-И чего ты так стесняешься? Если хочешь знать, то я – тоже.

И она, смеясь, снова поцеловала его на прощание, но уже в губы. Опять слегка, чуть прикоснувшись, но и это пробудило в Тимуре массу эмоций и желаний.

-Пока! – Катя помахала ему рукой. – До завтра.

И скрылась в дверях подъезда, прежде чем Тимур успел хоть что-то сказать.



-Здравствуйте. Можно? – Татьяна приоткрыла массивную дверь кабинета директора школы ее сына.

-Входите, - раздался оттуда слегка скрипучий, но все же громкий и властный голос. И мы все – Таня, я и Тимур – проследовали в кабинет.

Еще утром Татьяна радостно сообщила мне, что Тимур согласился, чтобы я пошел с ними к Нефедовой, на что я лишь улыбнулся. Естественно, что он согласился: не зря же я его хорошенько обработал накануне вечером в образе девушки, от которой он разве что с ума не сходит! Около часа дня мы подъехали к школе, встретили здесь Тимура, который был явно не в настроении от предстоящего разговора и все вместе поднялись на второй этаж.

Кабинет директора своими размерами поразил даже меня: мой на заводе и то меньше. Стены были отделаны деревянными панелями, популярными лет двадцать назад, окно занавешено плотными гардинами, впрочем, сейчас раздвинутыми, а прямо посреди кабинета стоял большой письменный стол с древней лампой под зеленым абажуром, заваленный папками, ученическими тетрадями и классными журналами. Перед столом расположились несколько неказистых стульев, тоже не первой молодости. Вообще, кабинет этот больше напоминал мне комнату для допросов.

За столом сидела дама преклонного возраста в огромных очках с такими сильными линзами, что глаза за ними напоминали выпученные зенки задыхающейся рыбы. Седоватые волосы с благородным отливом синевы были гладко зачесаны назад и собраны в небольшую культю на затылке. Тонкие и почти бескровные губы на морщинистом лице были плотно сжаты.

Таисия Филипповна оглядела нас острым настороженным взглядом из-за толстых стекол очков и, не здороваясь, почти скомандовала:

-Садитесь.

Мы опустились на стулья напротив нее. Таня заметно нервничала, Тимур был мрачнее тучи, лишь меня все это здорово забавляло.

-Так, кто у нас здесь? – проскрипела директриса и сама тут же ответила: - Тимур Левшин с матерью… - она заглянула в какую-то бумагу, - Татьяной Викторовной.

-Да, - пролепетала Таня и кашлянула, пытаясь избавиться от внезапной хрипоты в горле.

-А вы кто будете, молодой человек? – и Таисия Филипповна вопросительно уставилась на меня.

Я усмехнулся про себя: меня давно уже никто не называл молодым человеком.

-Я буду супруг Татьяны Викторовны и, следовательно, отчим вашего ученика, - я указал на Тимура.

-Вот как? – удивилась директриса. – Я и не знала, что Татьяна Викторовна вторично вышла замуж.

Таня открыла было рот, слегка покраснев, но я ее опередил:

-Да, многоуважаемая Таисия Филипповна, бывает, знаете ли, так в жизни: встречаются люди, а потом женятся. Кто – во второй, в третий раз… А кто и ни разу.

Я заметил, как и Таня и Тимур удивленно покосились на меня, а взгляд Нефедовой резко стал подозрительным.

-Ладно, раз уж вы пришли, - она моментально ушла от щекотливой темы, - то извольте меня послушать.

Она сцепила между собой пальцы лежащих на столе рук и начала говорить, постепенно все увеличивая громкость голоса.

-Речь пойдет о поведении вашего сына, о безобразном, я бы сказала, поведении. Мне уже жаловались на него некоторые педагоги, но я не спешила остро ставить этот вопрос, пока сама не убедилась в том, насколько он вышел из-под контроля.

При ее словах о жалобах педагогов Тимур удивленно воззрился на нее.

-Два дня назад я вызвала вашего сына вместе с некоторыми другими учениками к себе, чтобы разобраться и сделать выводы из того, что произошло в их так называемом походе, возглавляемом, с позволения сказать, учителем Яковлевым. И что же сделал Тимур? Он просто не явился, напрочь проигнорировав мое требование. Это возмутительно, когда ученик наплевательски относится к распоряжениям директора школы! Надеюсь, вы понимаете, что я не намерена терпеть такое отношение? Я, педагог с огромным стажем, Почетный учитель…

-Извините, пожалуйста, - мягко перебил я ее. Почетный учитель, видимо, не ожидая такой наглости с моей стороны, тут же замолчала. – Вы разобрались? Выводы сделали?

-В чем я разобралась?

-В том, что случилось в «так называемом походе»?

До нее дошло.

-Конечно! – гордо возвестила она. – И выводы сделала.

-Поздравляю! – я продолжал ее дразнить. – Надеюсь, вы объявили благодарность Вадиму Михайловичу за грамотно и своевременно оказанную медицинскую помощь пострадавшему подростку?

Таисия Филипповна уставилась на меня так, словно в ее кабинет только что въехал грузовик.

-Нет, конечно! – почти прокричала она. – Я поставила вопрос об увольнении гражданина Яковлева из школы в связи со служебным несоответствием. Такой человек, калечащий детей, не имеет права…

-В таком случае, - снова прервал я ее словесный понос, - если вы все сами решили, причем заранее, то зачем вам понадобилось присутствие здесь Тимура?

Воображаемый грузовик вырос до размеров паровоза.

-Молодой человек! – голос директрисы был сейчас грозен, как никогда. – Я не намерена ни с кем обсуждать свои распоряжения. Если я вызвала ученика в мой кабинет, значит он обязан явиться, а не рассуждать о необходимости этого.

-Хорошо, - согласился я. Татьяна и Тимур, уже не скрывая своего удивления, следили за нашей словесной дуэлью. – Вы говорили, что кто-то из учителей жаловался на поведение Тимура. Позвольте полюбопытствовать, кто?

-Пожалуйста, - с каким-то даже злорадством ответила мне директриса. – Наш учитель физкультуры и тренер, Павел Анатольевич. Он уже неоднократно докладывал, что Тимур дерзит ему, не подчиняется его требованиям и подбивает на то же других учеников.

Удивление на лице Тимура сменилось сначала страхом, а потом и полнейшим ужасом. Мне не хотелось, чтобы это заметила Таня, но та смотрела только на меня, ничего не понимая и, похоже, не веря своим ушам: она никогда не позволила бы себе так говорить с грозной Тасей, пугавшей ее еще с детства.

-Спасибо вам за информацию, милейшая Таисия Филипповна! – мой голос был сама учтивость и почтение. – И что же вы намерены предпринять в отношении такого непослушного ученика, как Тимур?

-Я вам не милейшая! – рявкнула на меня педагог с огромным стажем и паровоз стал уже средней руки океанским лайнером. Впрочем, она тут же сменила гнев на милость и ответила уже немного тише: - Я надеюсь, что вы проведете с сыном серьезную беседу на тему его поведения. Со своей стороны я готова ограничиться выговором, однако, если такое повториться, я буду вынуждена ставить вопрос об исключении его из школы.

Таня медленно перевела взгляд с меня на Нефедову.

-Замечательно, и я полностью с вами согласен, - кивнул я, заставив удивиться уже и саму грозную матрону, взирающую на меня сквозь очки. – Мы не смеем вас больше задерживать, Таисия Филипповна. Только мне бы очень хотелось на прощание переговорить с вами наедине, если это, конечно, возможно.

И, не дожидаясь ее ответа, я повернулся к Татьяне.

-Дорогая, подождите с Тимуром меня в коридоре, пожалуйста.

И Таня, и Тимур смотрели на меня, явно ничего не понимая. Я незаметно подмигнул им обоим и слегка улыбнулся.

Первой в себя пришла Татьяна. Она встала, буквально подняла за рукав Тимура и, коротко попрощавшись, быстро вышла из кабинета, таща за собой сына. Директриса молча смотрела на них, и когда закрылась дверь, повернулась ко мне. Ее взгляд был наполнен таким гневом, что, будь я – не я, то наверняка наделал бы в штаны. Она только открыла рот и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы дать мне первоклассную отповедь за мое поведение, но я встал, подошел к ее столу и, наклонившись поближе к старой деве, не дал этого сделать.

-А теперь вот что, мадам, - начал я спокойно но, в то же время, довольно жестко. Я знал, что с другой стороны двери к щели приник ухом Тимур, не обращая на настойчивые попытки матери его оттащить. – Я настоятельно рекомендую вам прекратить ваши выходки, отстать от Тимура, равно как и от других учеников, и оставить в покое учителя физики Яковлева, который на самом деле учитель от Бога, уж поверьте, я-то это знаю. А чтобы вам не стало вдруг скучно, посоветую получше узнать Павла Анатольевича, которого вы здесь так нахваливали, ибо он позволяет себе выходить далеко за рамки отношений между учителем и учениками, причем исключительно с мужской их частью. И все его жалобы происходят оттого, что Тимур однажды послал его куда подальше, когда ваш любезный тренер попытался в раздевалке для мальчиков запустить свои шаловливые ручонки к нему в трусы. Вы меня понимаете?

Директриса смотрела на меня во все глаза, даже не закрыв предварительно распахнутый рот.

-И на прощание, - продолжил я все таким же тихим голосом. – Не надо собственную сексуальную неудовлетворенность вымещать на детях и коллегах. Они достойны лучшего обращения. Вы со мной согласны?

Теперь уже и лайнер стал мал и его место занял огромный атомный ледокол.

-Вон! – прошипела вдруг Таисия Филипповна, вся побелев и выбросив в мою сторону змеиное жало. – Вон из моего кабинета!

-Значит, не согласны, - кивнул я. – Впрочем, в любом случае желаю вам всего хорошего. Жаль, правда, что мое пожелание вряд ли сбудется.

Я рассмеялся, отчего у почтенного директора похолодели кончики пальцев, и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.

-Ну что? – нетерпеливо спросила меня Таня.

Я взглянул на Тимура. Тот стоял чуть поодаль и смотрел на меня смесью восхищения и страха. Он слышал то, что я говорил, и теперь мучился вопросом: откуда я все это знаю? И, в то же время, он действительно был восхищен смелостью, с которой я вел эту беседу: он еще не встречал никого, кто так говорил бы с Нефедовой.

Я ободряюще ему улыбнулся, как бы показывая: не волнуйся, все, что я знаю, не узнает никто другой. Потом повернулся к Татьяне и весело ответил:

-По-моему, мы достигли полного согласия и с этого момента у Тимура больше не будет возникать никаких проблем с милой Таисией Филипповной.

Если бы я не знал этого точно, то я бы так никогда не сказал.



Таисия Филипповна твердым и решительным шагом шла по улице. Хотя жила она довольно далеко, но, тем не менее, каждый день на работу и обратно ходила только пешком.

Обычно директор засиживалась в школе допоздна – дома ей делать все равно было нечего, - но сегодня ушла почти сразу после обеда, оставив массу недоделанной работы. Ей просто необходимо было вновь обрести душевное равновесие, из которого ее так бесцеремонно вышиб этот наглец. Нет, ну каков нахал, а? Довольно молодой еще, ей в сыновья сгодился бы, а посмел так себя вести! Нефедова больше тридцати лет проработала в школе, половину из которых была ее директором, но никто не позволял себе с ней такого.

И откуда только взялся этот никому неизвестный отчим? Она его вообще не приглашала, а он приперся, нагло расселся и откровенно хамил. Правда, то, что он говорил о Павле Анатольевиче, необходимо бы проверить, и, если это окажется правдой… Это слишком гнусно, чтобы быть правдой. Таисия Филипповна ни на минуту не поверила этому выскочке: она хорошо знала тренера, сама принимала его на работу и была в нем стопроцентно уверена. Нет, просто сегодняшний кошмарный посетитель хочет оклеветать приличного человека, чтобы отвести ее гнев от своего пасынка и этого несчастного физика, Яковлева.

Ну, Яковлева она, положим, все равно уволит. Что делать с Тимуром Левшиным, она решит потом, а пока надо разобраться с его отчимом и примерно того наказать, чтобы не позволял себе слишком многого, да и другим в пример.

А она ведь совсем ничего не знает об этом мужчине! Ладно, это не проблема, решила про себя Таисия Филипповна. Она узнает, где тот работает и пошлет в его организацию письмо с просьбой принять меры по поводу его возмутительного поведения.

Черт, на кого-то он сильно похож. Директриса наморщила лоб, пытаясь вспомнить, где она раньше могла видеть эту наглую рожу. Что-то из западных фильмов, которые она ненавидела всей душой, считая, что те приносят в их жизнь только насилие, грязный секс и разврат, а какая-либо позитивная идея, как в старом советском кино, там отсутствует напрочь.

Ему не понравилась ее сексуальная жизнь! Да что он знает об этом? Она еще в молодости не вышла замуж, потому что все мужчины – сволочи первостатейные, что так ярко и подтвердилось сегодня. Она всю себя отдала на служение детям и обществу, ей некогда было думать о замужестве и семье. Она трудилась, пахала от зари и до зари, как одержимая, и никто теперь не может ее упрекнуть, что она что-то сделала в своей жизни не так.

Таисия Филипповна подошла к перекрестку, за которым уже был виден ее дом. Она внимательно посмотрела сквозь свои толстенные очки на светофор. Для пешеходов горел красный свет и она остановилась у края дороги, хотя ни с той ни с другой стороны машин не было. Но она всегда строго соблюдала все правила, и не собиралась нарушать их сейчас.

Светофор слегка моргнул и через секунду весело зажег веселый зеленый глаз, погасив красный. Из-за изгиба дороги показался какой-то микроавтобус на приличной скорости, но Таисия Филипповна уверенно ступила на проезжую часть, зная, что транспорту теперь движение запрещено.

Она не могла видеть, что и для машин в этот момент тоже загорелся разрешающий сигнал, что все круглые зрачки всех четырех светофоров ярко светились зеленым светом, словно сговорившись. Не мог этого видеть и водитель автобусика, быстро приближавшегося к перекрестку. Он оживленно болтал с сидящей рядом девушкой и лишь изредка посматривал на дорогу. Вот и сейчас он быстро взглянул на светофор и снова повернулся к сидящей рядом подруге.

Вся беда в том, что Таисия Филипповна была глуховата на одно ухо – последствие перенесенного ей отита, - и как раз этим ухом она сейчас была обращена к той стороне дороги, откуда на нее быстро надвигался автомобиль.

Ни Таисия Филипповна, ни водитель так и не поняли, что же произошло. В голове почтенного директора вдруг вспыхнул огонь и какая-то сила сорвала ее с места и потащила по асфальту, то подбрасывая вверх, то с силой бросая вниз, ломая кости и брызгая во все стороны кровью. Тот же, кто был за рулем микроавтобуса, почувствовал лишь сильный удар, словно его машина налетела на неожиданное препятствие, которое не осталось на месте, а, сорвавшись, присоединилось к движению, постепенно притормаживая автомобиль. И только когда шофер заметил появившуюся откуда-то снизу седую голову, которая с глухим стуком ударилась о лобовое стекло и исчезла, оставляя за собой багровый след, то резко нажал на тормоз…

Я стоял вдалеке, прислонившись к невысокому парапету, курил и наблюдал за всем происходящим из-под темных стекол солнцезащитных очков. Я слышал чей-то визг и крики, видел, как несколько прохожих, тоже ставших свидетелями трагедии, бросились к машине и неподвижно лежащему под ее колесами телу, частично уже потерявшему очертания человеческого. Люди шумели, суетились: кто-то вызывал «скорую», кто-то пытался самостоятельно, перемазавшись кровью и мозгами, вытащить тело из-под машины, какая-то дама рыдала навзрыд, но я прекрасно знал, что все это бесполезно. Таисии Филипповне уже никто не мог помочь, ее душа, все еще ничего не понимая, уже кружилась над всеми, ожидая, когда для нее откроется тот тайный ход, который приведет ее на суд Божий.

Не подумайте ничего, но я был весьма удовлетворен. Никто не может ничего плохого сделать Хранителю, даже подумать об этом никому нельзя. Отныне Хранитель находится под моей защитой, он – только мой и никому ни в этом, ни в каком другом мире не удастся мне помешать.

Я уже хотел было вернуть светофоры в режим их обычной работы, но тут мне на глаза попался водитель микроавтобуса, на негнущихся ногах вышедший из кабины. Он был бледен, как сама смерть, его всего трясло и он просто не мог сдвинуться с места от вида залитой кровью дороги. Мне стало его жаль. Я знал, что на самом деле он неплохой парень, а из-за этого происшествия вся его жизнь будет сломана. И я не стал ничего менять, оставив все огни зелеными. Будет, конечно, расследование, но парня почти полностью оправдают, списав трагедию на неисправность светофора. Его лишь оштрафуют за невнимательность и небольшое превышение скорости. Правда, он никогда больше не сможет сесть за руль, каждый раз вспоминая весь этот кошмар, и будет вынужден менять профессию, но тут уж я ничем не мог помочь: моя работа требует жертв и психологические проблемы бедного молодого человека лишь самая малая из них.



Вечером, толкнув калитку и приложив палец к губам, показывая Майку, что надо молчать – он понял, - я взошел на крыльцо и тихонечко открыл дверь.

Таня вместе с Тимуром сидели на застекленной террасе и мирно пили чай. Увидев меня, Татьяна широко улыбнулась и воскликнула:

-Иван Николаевич! Проходи, присоединяйся к нам.

Я сел за стол и Таня сразу же налила мне чашку чая, предложив сахар, молоко и конфеты.

-Спасибо, Танюша, - поблагодарил я.

Мы сидели втроем и непринужденно болтали. Точнее, болтали мы с Таней, а Тимур больше молчал. Я несколько раз перехватывал его быстрые взгляды на меня, все такие же, как днем: восхищение и страх. Я чувствовал, что у него есть вопросы ко мне, но он не хочет задавать их при матери. Что ж, надо предоставить ему такую возможность.

Допив чай, я поднялся.

-Спасибо, Татьяна Викторовна. С вашего позволения, я перекурю на крылечке.

Усевшись на верхнюю ступеньку, я достал сигареты и зажигалку. Как и ожидал, почти тут же ко мне присоединился Тимур. Он присел рядом и молчал. Я не торопил его, зная, что он все равно заговорит.

Я спокойно курил, боковым зрением наблюдая за мальчиком. В коротких шортах и майке, успевший уже где-то загореть, он облокотился на свои колени и крутил в руках цепочку с ключами от дома.

-Иван Николаевич, - сказал, наконец, Тимур. – Я хотел поблагодарить вас за помощь.

-Не за что, - спокойно ответил я, глубоко затягиваясь.

Тимур еще чуть помялся, а потом все же спросил:

-Скажите, а откуда вы все знаете?

-Что конкретно?

-Ну, обо мне, Пашке – в смысле, Павле Анатольевиче, – Тасе?

Я усмехнулся:

-Я много чего знаю, парень. Только не спрашивай меня, откуда. – Потом добавил: - Пока не спрашивай.

Мы снова помолчали.

-Помните, вы говорили о своем отце? – спросил вдруг мальчик и я удивленно посмотрел на него:

-Ну?

И чего он вспомнил о том разговоре?

-А вы были одним ребенком в семье?

Я задумался. Сказать ему правду? Вряд ли он готов сейчас ее услышать. Но врать Хранителю мне тоже не очень хотелось. Ладно, ограничимся полуправдой.

-Нет. У меня много братьев, только мы с ними практически не общаемся.

-Это неправильно, - сделал вывод Тимур и грустно сказал: – Если бы у меня были брат или сестра, то я бы их любил.

Я улыбнулся: все еще сохранившаяся детская непосредственность. Ах, Тимур, Тимур, если бы ты только знал, сколько у тебя таких родственников, ты бы просто дар речи потерял! Но вслух я сказал, улыбнувшись:

-Твоей маме еще не поздно подарить тебе кого-нибудь младшего.

Где-то в глубине дома раздался телефонный звонок. Тимур же, прищурившись, подозрительно глянул на меня. Я понял, о чем он подумал и весело рассмеялся:

-Нет, я не о себе говорю. Даже если бы я захотел, то все равно у меня ничего бы не получилось: я не способен иметь детей.

Опять лукавил слегка: способен, и еще как! Только все равно это было бы немыслимо для меня.

За нашими спинами хлопнула дверь. Мы оглянулись и увидели Таню, на которой не было лица.

-Мам, что случилось? – с тревогой в голосе спросил Тимур.

-Только что позвонили и сказали, что Нефедову сбила машина. Насмерть.

Тимур тоже побледнел, я же стер с лица улыбку и зажег новую сигарету.

-Подробности известны? – спросил я, прекрасно их зная.

-Нет, - ответила Таня а потом сокрушенно добавила: - Боже мой, мы ведь с ней только сегодня днем разговаривали!

-Судьба, - прокомментировал я.

Тимур все еще сидел рядом и молчал, сосредоточенно смотря куда-то вдаль.

-Тима, - обратилась к нему мать. – Вам, наверное, завтра скажут, когда похороны, ты уж сходи. Я цветы куплю.

-Хорошо, мама, - ответил Тимур и встал. – Я пойду, погуляю.

-Иди, сынок, - рассеяно проговорила Таня, потом, словно очнувшись, добавила: - Переоденься только, а то к вечеру похолодает.

Тимур ушел в дом, а я встал рядом с Таней. Мы просто молча стояли рядом. Вскоре вышел Тимур, уже в джинсах и рубашке.

-Я пошел, - сказал он, спускаясь с крыльца. – Буду поздно.

-Не задерживайся, - вслед ему сказала Таня, на что Тимур только буркнул тихо:

-Я же не маленький!

И ушел за калитку.

-Хочешь еще чаю? – спросила Таня после некоторой паузы.

-Хочу, - ответил я и мы вместе прошли на террасу.

Таня медленно размешивала ложечкой сахар в чашке и, хотя он давно уже растворился, но она не останавливалась, погруженная в свои мысли.

-Танюша, - обратился я к ней, положив свою руку на ее, ту, которой она держала ложку. – Тебя так поразила смерть этой Нефедовой?

-А тебя нет? – переспросила она, прекращая, наконец, болтать ложкой.

Я пожал плечами:

-Не особенно. Это – жизнь, милая, и она имеет свойство заканчиваться. Иногда столь нелепо и трагически. И потом, я привык к смерти, чтобы она меня задевала.

Таня недоуменно посмотрела на меня.

-Что значит «привык к смерти»?

Ага, так я все и объяснил. Щас!

-Когда я был студентом в Англии, мне приходилось подрабатывать после учебы.

-Кем? Убийцей? – невесело пошутила Таня.

-Зачем? Санитаром в морге.

История придумывалась на ходу и я явно был в ударе.

-Почему именно там?

-Санитару платили много больше, чем официанту в кафе или уборщику в магазине, - объяснил я. - А деньги были нужны. Так вот, там я насмотрелся столько смертей, и некоторые из них были такими ужасными, что никакая извращенная фантазия просто придумать не сможет.

-Да ну! – воскликнула Таня. – Расскажи.

-А ты уверена, что тебе хочется это услышать?

-Да-да, - нетерпеливо потеребила меня за руку женщина. – Это же безумно интересно.

Я кивнул.

-Ну ладно, раз ты так хочешь, - я немного порылся в памяти, стараясь выбрать что-нибудь не самое шокирующее. – Однажды нам привезли тело молодого парня, который в один прекрасный день забрался на десятиэтажное здание, прихватив с собой моток крепкой лески и несколько дюжин рыболовных крючков среднего размера. Он уселся на краю крыши и спокойно начал привязывать крючки к леске через каждые сантиметров пятнадцать-двадцать.

Танюша слушала меня широко раскрыв глаза.

-После того, как он привязал все крючки, этот парень взял конец лески – тот, который с крючками – и начал медленно его заглатывать, пока все крючки не оказались у него в желудке.

-А потом? – шепотом спросила Таня.

-Потом он привязал свободный конец к ограждению на крыше и сиганул вниз.

Татьяна ойкнула и закрыла лицо руками.

-Когда ему делали вскрытие, - заканчивал я свою историю, - у него внутри не было ни одного целого органа, лишь рваные куски мяса, как в плохом рагу. А половина из них так и осталась болтаться на крюках.

Вид у женщины был ужасный, казалось, что ее вот-вот вырвет. Самое интересное, что все, рассказанное мной, было чистой правдой. Я умолчал лишь о том, что незадолго до такого экстравагантного самоубийства этот молодой английский джентльмен встретился лицом к лицу с тем, кого давно и страстно мечтал увидеть, однако его психика не выдержала этого, и он банально сошел с ума. Во всяком случае, именно так подумали окружающие.

-Какой ужас! – выдавила из себя Таня.

Я усмехнулся:

-Это – не ужас, а так, маленький «ужастик». А вот, помню, другой случай был…

-Хватит, все! – она замахала на меня руками. – А то я и так спать не смогу. Тебя-то самого кошмары не мучают?

-Нет, - ответил я. – Я очень толстокож и не восприимчив к таким вещам, а потому сплю совершенно спокойно.

Конечно, спокойно: ведь я вообще никогда не сплю!

-Лучше я еще чаю подогрею, - сказала Таня и унесла чайник на кухню.

Я раздумывал над вопросом, которым и прежде частенько озадачивался: какая все-таки хрупкая и нежная вещь, человеческая жизнь. Любая случайность может ее легко оборвать, словно тонюсенькую ниточку. Но, когда вернулась Татьяна, я решил не говорить больше о смерти и сменить тему:

-Куда так резво Тимур убежал?

-Не знаю, - сказала Таня. – Он тут недавно о тебе расспрашивал. И сегодня тоже.

-Да ну? – присвистнул я. – И чего же его интересовало?

-Кто ты, откуда, какие у нас отношения.

Я хитро склонил голову:

-И что ты ему сказала?

-Правду, - она посмотрела на меня кристально чистым взглядом. – Что знаю о тебе очень мало, твое прошлое покрыто сплошным мраком, и что мы с тобой просто друзья.

-Похвально, - кивнул я. – Вы всегда друг другу правду говорите?

-Да. По крайней мере, раньше так было.

-А сейчас? – удивился я.

Таня вздохнула.

-По-моему, у Тимура появилась девушка и меня это очень беспокоит.

-Вот как? Странно. Я бы на твоем месте беспокоился, если бы у него появился юноша, - пошутил я, но Таня на шутку не отреагировала.

-Я не о том, - только и сказала она. – Он мне о ней ничего не рассказывает, ни разу ее мне не показал, я совсем не знаю, кто она. А Тима молчит, и уходит от всех вопросов.

Черт, а ведь она права! Это и правда мое упущение. Придется исправлять, а то как бы недопонимание между матерью и сыном не зашло слишком далеко.

-Раньше мы доверяли друг другу, - продолжала Таня, - а сейчас он словно отгородился от меня в этом вопросе.

Я попытался ее разубедить:

-Брось, Танюша! Вспомни свою первую любовь. Неужели ты сразу стала всем об этом рассказывать?

Таня задумалась на секунду.

-Нет. Даже маме ничего не сказала.

-Вот видишь! – воскликнул я. – А у мальчиков это все еще сложней происходит, уж поверь. Подожди, он привыкнет к новым чувствам и сам с тобой всем поделится.

-Думаешь? – с надеждой спросила Таня.

-Уверен! – улыбнулся я широко и с удовлетворением отметил, что Таня тоже заулыбалась. Она была так прекрасна, когда улыбалась, что я не выдержал, подошел к ней, поднял ее за руки со стула и приник к ее губам…



Они снова гуляли по вечернему городу. Тимур сначала предложил куда-нибудь сходить, но Катя вдруг отказалась, хотя еще вчера была не против. А сегодня она согласилась лишь на простую прогулку. Тимуру, однако, было все равно. Ему нравилось быть с ней, и совершенно не важно, где, главное – рядом.

Этот небольшой южный российский городок вечерами обычно погружался в патриархальную тишину и покой, лишь в нескольких местах кипела жизнь: в паре кинотеатров, дискотеках и ночных барах. В остальном же люди, привыкшие за много лет быть отрезанными от всего остального мира – Яркий-2 ведь был закрытым и засекреченным – и потому, приходя с работы, обычно оставались дома, проводя время с семьей у телевизора. Многолетние устои нарушало обычно новое, только нарождающееся и выходящее в свет поколение, которое не желало жить так, как жили его предки, и именно оно «нарезало тусовки» у нескольких оазисов развлечения в городе.

Тимур взахлеб делился с Катей событиями сегодняшнего дня, рассказывая о визите в кабинет покойной Нефедовой.

-Представляешь, Иван Николаевич так ее отшил, что она аж позеленела! – восторгался мальчик. – Она никак не ожидала такого отпора, и потому просто не знала, что ей и сказать.

-Да, - согласилась Катя. – А потом через пару часов умерла.

Тимур помрачнел.

-Тебе ее жалко? – спросил он, заходя чуть вперед и заглядывая подруге в глаза.

-Жалко, - кивнула она. – Всегда жалко тех, кто умер, даже если они в жизни были не очень хорошими людьми.

-Мне тоже, - признался мальчик. Потом спросил, словно самого себя: - Вот почему так: пока человек жив, ты можешь его ненавидеть, а когда он ушел, то плохое забывается и начинаешь вспоминать о нем с тоской?

-Потому, - ответила Катя, хотя Тимур и не ждал ответа, - что человек, по сути своей, существо доброе, не может долго помнить зла. Он готов простить любого, даже самого отъявленного негодяя, когда тому становится хуже, чем другим. А что может быть хуже смерти?

Тимур помолчал, уткнувшись взглядом себе под ноги.

-Наверное, ты права, - согласился, наконец, он.

-А, с другой стороны, - продолжила Катя свои размышления, - смерть – это не так уж и плохо. По крайней мере для того, кто умер, уже закончились все страдания здесь, на земле, его душа освободилась и может, наконец, соединиться с другими, подобными ей и, если повезет, с Богом.

Тимур снова поднял на нее глаза.

-Ты веришь в загробную жизнь?

-А как же? – удивилась Катя. – Если ее нет, то тогда скажи: зачем мы здесь? Зачем мы родились, всю жизнь чему-то учились, работали, совершали новые открытия, писали книги, картины, снимали кино? Все это только для того, чтобы, накопив к концу жизни огромный багаж знаний и опыта, просто отправиться гнить к червям? Но это нелогично, а в мире все подчинено строгой логике.

Тимур задумчиво слушал подругу, удивляясь двум вещам. Во-первых, он никак не ожидал услышать такие глубокомысленные рассуждения от девчонки, про которую он решил сначала, что она просто не способна на серьезную работу мысли: зачем такая работа, если обладаешь потрясающей внешностью, с помощью которой и так можешь получить все, что только пожелаешь? А, во-вторых, он вынужден был признать, что Катя права. Не может быть так, чтобы человек умирал вместе со своим телом, потому что тогда его жизнь просто лишена смысла. Тимур и сам давно подозревал, что земная жизнь – всего лишь какой-то промежуточный этап, открывающий двери в нечто неизведанное, непонятное, но великое.

В этот момент голос Катерины вырвал его из плена собственных мыслей.

-Как твоя мама?

-Хорошо, - ответил мальчик, а потом удивился: - А чего ты вдруг спрашиваешь?

Катя вскинула брови:

-А что, нельзя?

-Нет, почему, - растерялся Тимур. – Просто ты ни разу не спрашивала…

-А сейчас спросила. Я хочу с ней познакомиться.

Тимур сглотнул: сюрпризы дня еще явно не закончились.

-Да без проблем, - проговорил он. – Давай я тебя как-нибудь на ужин приглашу. Придешь?

Катя жеманно фыркнула:

-Конечно приду. И кое-что принесу к чаю.

-А что?

-А узнаешь, когда принесу! – засмеялась Катя и легонько щелкнула Тимура по носу. – Или ты думаешь, что я умею только глазки строить?



Это было что-то потрясающее. Казалось, что небо упало на землю, которую вдруг сбросили со своих плеч Атланты, чтобы срочно предаться любви. Звезды кружились в бешеном темпе вокруг, превращаясь из маленьких блестящих точек в длинные светящиеся нити, сплетающиеся в сеть колыбели, в которой кто-то нежно качал оставленную без присмотра планету.

Танюша была просто великолепна. Обнаженная, с развевающимися на поднявшемся ветру волосами, она сидела на мне и постепенно доводила меня до состояния агонии. Она была необычайно нежна и страстна одновременно, ее ласки причиняли боль, но не боль страдания, а ту неземную боль блаженства, которую, как наркотик, хочется испытывать вновь и вновь, все время увеличивая дозу.

Я уже не просто метался под ней в разные стороны, бросая свои руки на все ее тело, нет, я уже кричал, как издыхающий зверь. Я чувствовал, что вопреки всему сейчас просто умру, скончаюсь, весь, без остатка, изойду на наслаждение. Мой огромный опыт человека, имевшего самых прекрасных любовниц на этом свете, померк перед этой простой русской женщиной, изголодавшейся без любви и сейчас самой готовой умереть от нее.

Женщин невозможно не любить. Даже сам Дьявол обожает их, как источник высшего наслаждения, которое только можно получить, находясь среди людей. Брэм Стокер, известный «жизнеописатель» врага рода человеческого, утверждал, что тот их ненавидит (как там в «Скорби Сатаны»? «Мой милый Темпест, я ненавижу женщин»). Ненавидит за то, что в женщинах заложено божественное зерно, а они не дают ему прорости, что на самом деле они – эгоистичные, черствые и бессердечные. Да, Стокер явно не был с ним знаком, хотя и претендовал чуть ли не роль его биографа. Дьявол просто не может не любить женщин, если они способны дать такое блаженство, и плевать ему на их черствость, бессердечие и чего-то там еще.

Но Таня, моя Таня отнюдь не была ни черствой, ни эгоистичной. Когда мы занимались с ней любовью, она готова была отдать мне себя всю, без остатка. Это получилось как-то само собой, без всякого предварительного намека. Я просто поцеловал ее, она ответила, а дальше мы уже не могли сдержаться. Я хотел ее, Боже, как я ее хотел! Я рвал на ней одежду, сбрасывал все со стола, чтобы тут же овладеть ей. Но Таня перехватила инициативу и в мгновение ока оказалась сверху, желая, наверное, просто убить меня, утопить в море удовольствия.

Мы кончили практически одновременно, но тут же поменялись местами и начали все сначала и скоро снова достигли той вершины, выше которой уже, если поднимешься, то обратно не вернешься никогда.

Позже я гладил все ее тело, ласкал его губами и языком, а Таня отвечала мне тем же. И лишь когда мы совсем обессилили, то просто улеглись рядом, здесь же, на столе, тяжело дыша и медленно опускаясь с небес на землю.

Постепенно все встало на свои места, Атланты, тоже удовлетворившись, снова подхватили брошенную ими планету и высоко подняли ее на своих могучих руках. Звезды прекратили безумный хоровод, разлетевшись в кажущемся беспорядке по небосводу.

-Я люблю тебя, - прошептала Таня. – И я очень счастлива.

-Я тоже тебя люблю, - ответил я абсолютно честно, еще не понимая до конца, что же я делаю.



В эту ночь Тимур не просто шел домой. Нет, он летел, почти не касаясь земли ногами, словно у него наяву выросли крылья, которые вырастали только во сне, крылья эти несли его, счастливого и улыбающегося. И хотя было уже далеко за полночь, и он запросто мог получить хороший «нагоняй» от матери, но он совершенно не думал об этом. Сегодня случилось что-то особенное. Тимур не мог объяснить, что, но знал, что сегодняшний вечер все перевернул и внутри и вокруг него.

Как обычно, он проводил Катю до ее дома. Они стояли у подъезда, все еще не в силах расстаться, о чем-то мило болтая, когда Тимур заметил, что Катя как-то странно себя ведет. Ее глаза блестели, она часто и мелко дышала, отчего ее божественная грудь высоко вздымалась, а потом резко падала вниз. Казалось, что она совсем не слышит того, о чем говорит ей Тимур, лишь смотрит на него туманным и томным взглядом.

-Ты чего? – удивился Тимур, оборвавший сам себя на полуслове.

Катя не ответила, а на ее лице отразилась вдруг сильнейшая внутренняя борьба, словно внутри нее бились на смерть две Катерины, одна из которых упрямо толкала ее что-то сделать, а другая изо всех сил этому сопротивлялась.

-Кэт, с тобой все в порядке? – уже обеспокоено спросил Тимур, наблюдая за ней. И тут сам почувствовал сначала легкое возбуждение, а потом непреодолимое желание ее поцеловать. И он подошел к ней совсем близко, почти касаясь своей грудью ее груди и одним резким движением бросился на ее губы.

Катя не препятствовала ему, хотя до этого позволяла при поцелуе лишь легкий поверхностный контакт. Но сегодня, наверное, сменилась эра Водолея на эру Рыб, или что-то еще где-то на что-то сменилось, потому что девушка сама впилась в Тимура, раздвигая его губы своим языком и запуская его глубоко внутрь. Тимур, сначала буквально подпрыгнувший от неожиданности, быстро принял правила игры и, еще совсем не искушенный, просто начал повторять ее страстные движения.

Сколько они простояли вот так, страстно целуясь, сказать невозможно. Время остановилось, не желая мешать двум юным созданиям, соединившимся вот так, у темного подъезда.

Но вдруг Катя, словно проснувшись, резко отстранилась от мальчика, отодвигая его рукой. Она вновь стала такой же, как и до ее непонятных превращений, и теперь пыталась остудить пыл Тимура.

-Все, Тимми, хватит, успокойся.

Девушка видела, что тот сильно возбужден и терпеливо ждала, когда эта волна схлынет, выбросив Тимура на берег реальности. Мальчик действительно скоро успокоился, хотя лихорадочные огоньки в глазах все еще не исчезли.

-Все, я пошла домой, - сказала Катя, делая шаг назад. – А то мне влетит…

Тимур быстро вбежал по ступеням крыльца и вошел в свой дом. Его мать, уже одна, сидела в комнате перед телевизором. Тимур остановился в дверях, прислонился к косяку и, улыбаясь, смотрел на нее. Таня, почувствовав его жгучий взгляд, повернула в его сторону голову. Они так и смотрели некоторое время друг на друга, ничего не говоря и даже не шевелясь. Наконец, Тимур произнес тихо:

-Знаешь, мам, а я влюбился.

Таня улыбнулась. Ей очень хотелось сказать в ответ: «Я тоже», но она лишь встала, подошла к нему и нежно обняла сына, прижав его к себе.



Я пребывал в тяжких раздумьях, когда ко мне заявился Гавриил. Это был плохой признак: если мой помощник появлялся без моего вызова, значит, что-то случилось.

-Шеф, - без долгих предисловий сказал Гавриил. – Мы только что выяснили: в наши расчеты закралась ошибка.

-Какая? – нетерпеливо спросил я.

-Метеоритный дождь пройдет не в сентябре, а в начале июля. Точную дату узнаем чуть позже.

Я с облегчением отмахнулся от него:

-А, ерунда! Теперь-то я точно знаю, что мы все успеем даже к июлю. По большому счету, это и лучше: не придется долго возиться. А сейчас оставь меня, мне надо серьезно подумать о другом.

Гавриил с почтительным поклоном испарился, а я снова погрузился в себя.

В принципе, можно сказать, что своей цели я почти достиг. Хранитель теперь всецело принадлежит мне – ну, в смысле мне в образе девушки – и пойдет за мной хоть в преисподнюю. Мать помехой не станет, наоборот, даже поможет, ибо влюблена в меня – уже мужчину – по самые уши. Но. Есть одно «но», которое я пока не мог понять, и это меня сильно угнетало.

Я не мог понять себя. У меня было очень много женщин. Если назову точное число, то у некоторых мужчин, считающих себя героями-любовниками и беспрестанно хвастающих количеством своих любовниц, просто сорвет крышу от зависти, ибо по сравнению со мной они – просто малолетние щенки, только мечтающие об обладании женщиной. Я же имел несметное их количество, но то, что происходило сейчас со мной, было впервые.

До сегодняшнего момента, получив от женщины все, что хотел, овладев ей, и иногда не один раз, я терял к ней всяческий интерес. Мне было глубоко наплевать, что будет с ней дальше: в конце концов, она была всего лишь человек, которых миллиарды, и совершенно не играет никакой роли, что между ног у нее нечто другое, чем у второй половины человечества. Я просто забывал о ней, тем более, что другие уже стояли в очередь. Иногда, правда, мне приходилось принимать некоторые решительные меры, когда использованная мной дама начинала слишком бурно претендовать на то, чтобы я принадлежал ей и только ей.

Сейчас же я сидел в абсолютной темноте, и пред моими глазами вновь и вновь возникала Таня. Ее искаженное страстью лицо, дрожащее от возбуждения тело, необычайно мягкие пальчики, великолепные чувственные губы. Мне хотелось обладать ей снова, не останавливаясь при этом ни на минуту, а все же остановившись, так и остаться в ее объятиях, прижимая к себе это великолепное создание и укрывая ее от всех и вся своими крыльями.

Интересно, что мое возбуждение сегодня, когда мы с Таней занимались совершенно безумным сексом, передалось и Кате. Это естественно, ибо она – это я, другая моя сторона, и именно тогда, в девичьем теле, я тоже чувствовал желание, но по отношению к Тимуру. Бог мой, но это же вообще нереально! Мало того, что он – мальчишка (это-то как раз и не страшно: я ведь не в мужском обличии его возжелал), но он же ангел! И не просто ангел, а – Хранитель, черт меня возьми! Но его образ, жадно впивающийся в мои (не мои! Катины!) губы, тоже сейчас стоял прямо здесь, словно живой.

Господи, если это шутка, то, скажу Тебе, она совсем не смешная! Я ведь не могу любить, я выкорчевал все подобные чувства еще давным-давно, да и Тебе вряд ли все это нравится. Тогда что же Ты делаешь? Решил поставить один из очередных экспериментов? Но это не совсем в Твоем стиле, Ты ведь знаешь, чем все это закончится. Так зачем же причинять боль Твоему созданию, которое явно удалось, этой такой доверчивой и хрупкой, несмотря на всю внешнюю ее силу, женщине? А ее сыну? Пусть он не совсем человек, но ведь человеческого в нем слишком много, и, как человек, он тоже может любить, ненавидеть, радоваться и плакать. Зачем, наконец, заставлять страдать меня, словно мало я испытал за свою жизнь?

Я никогда не отличался особенным человеколюбием, равнодушно взирая на людские горе и боль, но сейчас мне стало вдруг не по себе от мысли, что и этой женщине, и ее сыну придется страдать. И если бы это не было так необходимо, я бы, наверное, всерьез сейчас задумался над тем, чтобы все прекратить. Но я понимаю, что просто обязан добиться своего, невзирая ни на что, но что же тогда так пронзительно звенит и колет внутри?

Так, стоп. Надо взять себя в руки, прищемить хвост тому, что только начинает во мне назревать и задушить все это в младенчестве. Мне не привыкать, но я чувствую, что сейчас почему-то это сделать будет очень сложно.

Я напрягся и разметал в пыль окружившие меня образы. Мне вспомнилось, что Таня сказала после всего, что у нас произошло. Я счастлива, сказала она. Я тогда еще подумал, что это неправильно, но не стал ее разубеждать.

Что такое «счастье»? Ощущение постоянного удовольствия, радости, отсутствие проблем, окрыленность от успехов, любовь? Что это такое? и может ли человек быть счастлив постоянно?

Нет. Человек просто не выдержит такого чувства. Он не способен, не готов к этому. Более того, человек вообще не должен быть счастлив, потому что когда он несчастен, он стремиться к счастью и это подвигает его на какие-то свершения во имя этого самого мифического чувства, стремление чего-то добиться и прежде всего вот этого самого счастья, хотя сам и не знает, что это такое. А когда ему кажется, что он, наконец, достиг цели, то ему уже больше ничего не нужно, все его желания испаряются, как утренний туман. Человек упивается тем, чего он получил, называя это «счастьем», начинает лениться, жиреть, заполняться бездельем и отсутствием каких-либо желаний. Зачем что-то делать, раз уже счастлив, раз уже добился того, чего хотел, хотя сам и понятия не имел, чего же добивался? Именно поэтому человек не должен быть счастливым, только в таком состоянии он на что-то способен. Поиск счастья как раз и есть для человека процесс созидания.

Но сейчас мне почему-то хотелось, чтобы Таня была счастлива. Она и ее сын. Хотя бы то совсем немногое время, пока они еще могут быть счастливы, то, что у них осталось.



Тимур снова летал. Он настолько привык, что каждую ночь покидает свою кровать, у него появляются крылья и он парит в бесконечных небесах, что перестал этому удивляться. В нем вдруг проснулась какая-то древняя и мирно дремавшая до этого времени память. Он точно теперь знал, что когда-то очень давно он не просто умел летать, а это было образом и смыслом его существования. И теперь он с нетерпением каждый раз ожидал ночи, чтобы снова ощутить себя абсолютно свободным и невесомым.

Каждый раз мальчик испытывал такой щенячий восторг, когда взмывал ввысь, поддерживаемый широкими взмахами крыльев, трепещущих на ветру каждым своим перышком, что чувствовал: это и есть его стихия, его жизнь. Он совсем забыл ощущение ужаса при том, самом первом полете, когда он не справился с крыльями и стремительно падал вниз. Сейчас это казалось просто приснившимся кошмаром, а нынешние полеты были настоящими. И небо вокруг было настоящим, и крылья за спиной. И сам он был настоящим, только не человеком – ангелом, светлым и чистым.

Вокруг него всегда было глубокое голубое небо и огромные горы белоснежных облаков, в которые Тимур так любил нырять. Ярко светило солнце, хотя Тимур его и не видел, как не видел и земли под собой.

Но в этот раз мальчик с удивлением обнаружил, что цвет неба слегка потускнел, а облака посерели. Совсем чуть-чуть, но все же это было заметно. Создавалось впечатление, что небеса готовы пролиться ласковым летним дождиком.

И еще Тимур чувствовал, что теперь он летает не один. Кто-то постоянно его сопровождал, то справа, то слева, то слегка вырываясь вперед, то чуть отставая. Тимур никак не мог увидеть, кто же был этот спутник: каждый раз, когда мальчик поворачивал голову, чтобы на него посмотреть, попутчик растворялся в воздухе, оставляя после себя лишь едва заметную, размытую тень и легкое колебание воздуха. Но он был здесь, Тимур ощущал его присутствие каждой клеточкой своего тела, почти слышал шум его крыльев, только почему-то эти крылья казались черными…



Через пару дней, в которые мы почти не разлучались с Татьяной, хотя и пытались не афишировать наших отношений (но разве шило в мешке утаишь? Замечали, многие замечали и, самое главное, многое понимал Тимур, но он старался ничего не показывать), я получил приглашение.

-Вань, - сказала Татьяна когда мы сидели с ней в зале заводского кафе и обедали. – Мы в субботу собрались с Тимуром съездить к родственнику в деревню, километрах в сорока от города. Составишь нам компанию?

Я пожал плечами:

-Почему бы и нет? А что за родственник?

-Это – мой дядя, Борис Петрович. После того, как умерли мои родители, он – единственный наш родственник. Мы с Тимой навещаем его один раз в год, в конце мая.
-А чего так редко? – удивился я. – Тем более, что дядя – единственный.

Таня вздохнула.

-У дяди Бори сложная судьба. Двадцать лет назад, как раз в это время, у него погибли жена и дочь, после чего он, похоже, двинулся крышей. До этой трагедии он был председателем колхоза, а после – замкнулся в себе, порвал со всеми друзьями и родней, а сейчас – вообще никуда не выходит из дома, только в магазин за продуктами, да в церковь по субботам. Он стал жутко верующим.

-Грустная история, - сказал я.

-Грустная, - согласилась Таня. – Мы приезжаем к нему в годовщину смерти жены, чтобы как-то скрасить одиночество. Но чаще я, например, навещать его не могу: слишком гнетущее впечатление он производит. Да дядя Боря и сам просил, чтобы его не беспокоили в другие дни.

-Хорошо, давай съездим. Тимур не будет возражать против моего участия в этом вояже?

-Что ты! – отмахнулась Таня. – Он, по-моему, все уже про нас знает. Ну, догадывается, во всяком случае, но потому, что сам сейчас влюблен, то с пониманием относится к моим чувствам.

-Это радует, - ответил я, покончив за разговором с едой и переходя к традиционному в этом кафе компоту. – Ты уже познакомилась с его избранницей?

Таня отрицательно покачала головой:

-Еще нет. Знаю лишь, что ее зовут Катя, и она лучше всех. Так Тимур говорит, - она улыбнулась. – Я попросила его пригласить Катю в воскресенье на ужин.

Это я знал: как раз вчера вечером Тимур это и сделал.

-Значит, - я подмигнул Тане, - будут смотрины?

Таня засмеялась:

-Нет, надеюсь, что до этого пока не дойдет.

-Ой, не зарекайся, дорогая! – я потрепал ее по руке. – У нынешних шестнадцатилетних все происходит намного быстрее, чем у их предков.

-Не пугай меня, - Таня с шутливой серьезностью на меня посмотрела. – Я не хочу раньше времени стать бабушкой.

Теперь засмеялся я:

-Во всяком случае, ты будешь самой милой бабушкой, которую мне приходилось встречать.

Я не лукавил, клянусь!..

В субботу, когда я утром подъезжал к Таниному дому – я сразу предложил ей ехать на моей машине – неожиданно (но только не для меня) заартачился Тимур.

-Мам, - уговаривал он Таню. – Ну, можно я не поеду?

-Тимур, это некрасиво, - отвечала мать. – Мы каждый год ездим к дяде Боре. Он ведь совсем один живет.

-Ну не обидится дядя Боря, если я пропущу один раз, - не отставал мальчик. – Он вообще меня не замечает, когда мы приезжаем. С тобой еще разговаривает, а мне скучно.

Как раз в этот момент я вошел к ним.

-Привет, веселая команда! О чем сыр-бор?

-Да вот, - ответила Таня, показывая на сына. – Ехать не хочет.

-Во! – я обратился к Тимуру. – Не иначе, как на свидание молодой человек собрался?

Конечно, на свидание, ведь он еще вчера договорился со мной (тьфу ты! С Катей, конечно) об этом!

Тимур слегка смутился, но все же признался:

-Ну, на свидание… А что такого? – ощетинился он.

-Совершенно ничего такого нет, - спокойно ответил я. – Даже, наоборот, очень замечательно. И ты обязательно должен быть на этом свидании: нехорошо обманывать девушку. Ведь так, Татьяна Викторовна?

Мы вдвоем посмотрели на Таню. Та, вздохнув, согласилась:

-Ладно. Можешь не ездить.

-Вау! – почти крикнул Тимур. – Спасибо, мамочка! – и поцеловал ее в щеку…

Когда мы уже выехали за город, Таня сказала мне слегка укоризненно:

-Вань, не стоит потакать Тимке. Он должен знать, что у него есть определенные обязанности и долг.

-Танюша, ну о каком долге ты говоришь? – я обернулся к ней, сидящей рядом со мной и смотрящей на дорогу. – Ты думаешь, ему интересно с нами, двумя для него почти что стариками и с еще более древним дядькой?

-Все равно, ты его портишь своим потаканием, - заявила Таня.

-Дорогая, а как же мужская солидарность? – отшутился я.

Таня резко повернулась ко мне.

-Ах, вот как? – воскликнула она с деланным возмущением. – Значит, вы просто спелись? Ладно, ладно!

Спелись! Да мне в сто раз спокойней, когда этот мальчишка при мне. Но так как он все равно при мне (он же к Кате собрался), то поэтому особой разницы нет, где он будет. С Катей даже лучше – еще больше подружатся.

Таня шутливо надула губки и я почувствовал почти неуправляемое желание. Сбоку от шоссе я заметил узкую грунтовую дорогу, которая, ввиду отсутствия дождей, вся была покрыта пылью, и резко свернул на нее.

-Куда это мы? – удивилась Таня, когда машина стала подпрыгивать на проселке.

-Сейчас узнаешь, - только и ответил я, остановил машину за большим кустом сирени, разросшимся до непомерных размеров, и сходу бросился ее целовать.

Ну не смог, ничего не смог я с собой сделать! Понимал, что не надо, что чем дальше я буду заходить, тем только хуже будет потом, но остановиться уже не мог. Мы самозабвенно любили друг друга прямо в машине, а потом – на траве около нее, и никак не могли друг другом насытится. Опять все исчезло вокруг меня, осталась лишь эта женщина, которая привязывала меня к себе все больше и больше…

Свой путь мы продолжили где-то часа через полтора. Я быстро вел автомобиль по на удивление хорошей дороге, а Таня, смотрясь в зеркальце на солнцезащитном козырьке, приводила себя в порядок и поправляла макияж.

-Вполне можно было обойтись и без косметики, - прокомментировал я ее действия. – Ты без нее для меня даже более соблазнительна.

Таня улыбнулась, подкрасила губы и ответила:

-Вот я и хочу быть соблазнительной только для тебя, а все остальные пусть смотрят на меня в гриме и не зарятся на чужое добро.

Я засмеялся и снова стал смотреть вперед.

Были последние майские дни, но лето уже бушевало вовсю. Проносившиеся по бокам поля, перемежающиеся неширокими полосками леса, были весело-зелеными, и изумительно сочетались с голубым небом, не омраченным ни одним облачком. Солнце палило во всю, словно адская печь, но в машине от задуваемого в полностью открытые окна воздуха, было не так жарко.

Машин на дороге было немного и я разогнался километров до ста десяти – ну, обожаю я быструю езду, что поделаешь? Хотелось бы, конечно, ехать еще быстрей, но дорога все же была российской, да и машина тоже. Но и этого вполне хватало, чтобы Таня, также обожающая скорость, воистину наслаждалась дорогой: она откинулась на подголовник сиденья, закрыла глаза и слушала музыку, доносящуюся из динамиков приемника. Ветер играл с ее волосами, солнце сквозь защитную затемненную пленку лобового стекла рисовало на ее лице причудливые узоры. Я невольно засмотрелся на нее и прозевал, когда из-за изгиба шоссе показался стоящий на обочине бело-синий патрульный автомобиль с притаившимся за ним милиционером с радаром. Заметив нас, он выскочил из-за машины и радостно замахал полосатой палкой.

-Черт! – выругалась Таня. – Мы и так задержались.

-Не волнуйся, это не займет много времени, - ответил я ей и, притормозив, съехал на обочину аккурат за патрульной машиной.

Постовой, презрительно именуемый в этой стране «гаишником», вразвалочку приблизился к нам. Он лениво козырнул, хотя свою фуражку забыл в машине, и произнес, чеканя слова:

-Сержант Костиков. Добрый день! Ваши документики.

Я спокойно протянул ему портмоне с правами, которые сержант бегло просмотрел.

-Почему скорость превышаем? – был его следующий вопрос. Что можно на это ответить?

-Торопимся.

-Придется протокольчик составить, Иван Николаевич.

Ага, значит, имя мое он успел прочесть. Я открыл дверцу и вышел из машины.

-Господин сержант, можно вас на секунду в сторонку?

Милиционер смерил меня оценивающим взглядом и заметил:

-У нас принято обращаться «товарищ».

-Это все равно. Отойдем?

Наш разговор около багажника занял не более двух минут, после чего сержант вернул мне документы, и, еще раз смешно козырнув, пожелал счастливой дороги.

-Что ты ему сказал? – поинтересовалась Таня, когда я вернулся на место и завел двигатель. – Он весь в лице изменился.

-Я лишь назвал ему точную сумму взяток, полученных им от водителей за последний месяц и спросил, как отреагирует его начальник, если узнает, что вместо положенной половины он отдал ему всего процентов двадцать.

-Господи, ты-то откуда это знаешь? – удивление Тани было искренним и неподдельным.

Я рассмеялся:

-Не поверишь: угадал!

Конечно, она не поверила, но предпочла больше ничего не спрашивать, и некоторое время мы ехали молча.

-А что случилось с женой и дочерью твоего дяди Бори? – спросил я, когда мы уже почти подъезжали к нужной нам деревне.

-Они сгорели, причем заживо, в собственном сарае, - Танины глаза стали грустными. – Дяди Бори не было дома, а у сарая заклинило дверь и они не смогли выйти. Когда он пришел домой, то все было уже кончено.

-Причина возгорания известна?

Таня пожала плечами:

-Следователи сказали, что неосторожное обращение с огнем. Сарай был полон дров, а тетя что-то там делала с бензином, вроде бы, пятна краски с дядиной рубашки оттирала.

-Понятно, - кивнул я, хотя лучше кого-либо другого знал, что именно там делала тетя и ее дочь.

Мы миновали указатель со смешным названием «Кузьминские отвержки» и повернули направо.

-Вот здесь и живет мой дядя, - сказала Таня, когда мы въехали в деревню. – Пятый дом от края, видишь?

Я видел и подъехал прямо к покосившемуся старому забору из частокола, в котором, наверное, половина досок отсутствовала. Дом дяди Бори представлял еще более жалкое зрелище, чем его забор. На треть вросший в землю, не крашенный целую вечность, он стоял, облупившийся и грязный, и тоскливо смотрел во двор темными глазами окон.

-Дядя Боря? – окликнула Таня, когда мы прошли сквозь жутко скрипучую дверь в темные сени.

За стеной послышались шаркающие стариковские шаги и из дверей показался старик с седой головой и глубоко впавшими подслеповатыми глазами.

-Таня, это ты? – скрипуче, как и его дверь, спросил он. – Проходи в хату.

Мы зашли. Внутри была всего одна комната, но, правда, большая. Сбоку стояла массивная русская печь с почерневшим от гари притолоком, напротив – старая железная кровать, а в центре – круглый стол с расставленными вокруг него стульями. В углу напротив входа висели две большие иконы: Спасителя и Божьей Матери.

-Спасибо, что не забываешь старика, - проскрипел дядя Боря, прошаркивая к столу. – А это с тобой Тимур? – он, прищурившись, присмотрелся ко мне.

-Нет, дядя, - ответила моя спутница. – Это – мой друг, Иван Николаевич.

-Можно просто Иван, - сказал я, протягивая руку. – Добрый день, Борис Петрович.

-Хорошее имя, - кивнул дядя. – Русское.

Он взял мою руку и вдруг пристально вгляделся мне в глаза. Я заметил, как сильно расширились его зрачки, он весь потемнел, лицо исказила гримаса ужаса.

-Нет, - дрожащими губами еле слышно прошептал он. – Нет!

Он узнал меня. Точнее, он увидел в моих глазах, что я все знаю. То, что он так старательно скрывал больше двадцати лет, прятал от всех. И он решил, что я пришел за ним.

Борис Петрович резко вырвал свою руку, круто обернулся к иконам и стал неистово креститься, бормоча себе под нос молитву. Я понял, что как только он покончит с этим, то сразу начнет исповедоваться, чем и выдаст меня. Этого я никак не мог допустить и, хотя на самом деле этот старик мне на фиг не нужен был (по крайней мере, сейчас), но я должен был предпринять решительные и немедленные меры.

Таня удивленно посмотрела сначала на дядю, потом на меня. Я скорчил недоуменную физиономию, показывая, что я и сам ничего не понимаю, и в этот момент дядя Боря, сильно покраснев и перестав бубнить, повалился на пол, как куль с картошкой.

-Боже, дядя! – воскликнула Таня, бросаясь к старику. – Ваня, позови фельдшера, он через дом живет!

Я вытащил местного эскулапа – маленького пожилого человечка – прямо из-за стола, где он обедал со своим многочисленным семейством, и чуть ли не на руках внес в дядин дом. Фельдшер осмотрел дядю, которого мы с ним переложили на кровать. Глаза Бориса Петровича были открыты, но он ими ничего не видел. Тело обмякло и безвольно лежало на постели.

-Инсульт, - только и сказал фельдшер, вкалывая дяде что-то в руку. – Сейчас вызову «скорую», пусть в город в больницу везут. Будем надеяться, что Петрович до нее дотянет.

-А нам-то что делать? – спросил я его.

-Ничего. Ждите.

И он быстро ушел к себе, так как телефон был у него в доме.

Таня была жутко расстроена.

-Ваня, что же с ним случилось? – спросила она меня, не особенно, похоже, рассчитывая на ответ.

-Успокойся, родная! – я нежно обнял ее и усадил на стул. – Старый человек, давление скакнуло…

Таня покачала головой:

-Ему всего-то чуть за пятьдесят.

-Правда? – изумился я и посмотрел на еле живое тело. – А выглядит на все семьдесят.

-Это он после гибели тети сильно стареть начал, а в последнее время – особенно.

«Скорая» появилась довольно быстро – оказывается, здесь в пяти километрах был небольшой городок, куда и повезли немощного Бориса Петровича. Мы с Таней поехали следом.



Тимур сидел совсем рядом с Катей на диване в его комнате. Он впервые пригласил свою девушку к себе домой, и та сейчас с интересом осматривалась.

-А у тебя здорово! – сказала Катя. – Компьютер, телевизор с видаком. А сколько книг!

Она легко вскочила с дивана и подошла к большому книжному шкафу. Тимур, не слишком довольный тем, что она отошла от него, невольно залюбовался ее стройной фигурой в легкой блестящей блузке и короткой юбке, под которой были соблазнительные ноги.

Катя осматривала корешки книг.

-Это, в основном, мама собирала, - пояснил Тимур. – А потом и я.

-У твоей мамы хороший вкус, - прокомментировала девушка, читая названия и авторов. – Тут почти вся классика. И русская, и зарубежная.

-Да, мама очень любит читать, - кивнул Тимур.

-А ты? – не оборачиваясь, спросила Катя.

-Я тоже, - ответил мальчик. – Но я больше беллетристику из Интернета качаю. Ну, и классику, конечно, тоже, - поспешно добавил он, боясь, что Катя сочтет его не очень далеким человеком.

Но Катя, не обратив внимания на его последние слова, протянула руку и сняла с полки небольшую книжечку в мягком переплете. Она задумчиво ее пролистала, остановилась где-то в середине и сказала:

-Послушай.

Выдержав небольшую паузу, словно настраиваясь, она начала читать:

-Нас Господь сотворил из стекла.
Души вдул сквозь прозрачные лица.
Помолчал. Наказал не разбиться
От любви, от ударов. От зла.
Мудр Творец. Потому не хандрит,
Если чья-то душа догорает.
А когда человек умирает,
Из осколков другого творит.

Катя замолчала, потом, подняв глаза на Тимура, спросила:

-Ну, как?

Тимур лишь кивнул. Его поразило и стихотворение, которого он раньше не знал, и то, сколь проникновенно его прочитала Катя. Ее голос, читающий эти строки, казалось, до сих пор далеким эхом звучал в его ушах.

-Классно! – в конце концов сказал Тимур.

-А вот еще, - Катя перелистнула пару страниц и снова уселась рядом с ним.

-Не надо, - попросил вдруг Тимур, взял из ее рук книгу, отложил ее и приблизил лицо к девушке…

Они сидели близко-близко друг к другу и целовались. Долго, глубоко и очень страстно. Тимур чувствовал, как растет внутри него возбуждение, он понял, что еще вот-вот, и Катя тоже почувствует это ногой, к которой он прижимался низом живота. И девушка действительно ощутила его сильное давление, почувствовала, что сама начинает заводиться от близости этого мальчика и от того, какое желание она в нем вызывает, но именно в этот момент в ее голове прозвучал настойчивый голос: «Остановись! Тебе нельзя допустить ничего большего: он ведь практически твой родственник, почти брат, как бы дико и необычно это не звучало!»

И девушка нашла в себе силы все прекратить, хотя ей очень этого не хотелось. Она оторвалась от Тимура, осторожно отодвинулась от него, тяжело дыша и глядя на него блестящими глазами. Тимур, весь раскрасневшийся и такой трогательный в своем возбуждении, недоумевающе на нее посмотрел.

-Я сделал что-то не так? – прошептал он, тоже часто вдыхая теплый летний воздух, льющийся из приоткрытого окна.

-Нет, все нормально, - так же шепотом ответила Катя.

-Тогда почему? – спросил Тимур. Он видел, что и девушка сильно возбуждена, сейчас она была в таком же состоянии, что и тогда, у подъезда. Она тоже его хочет, но что-то ее останавливает.

Катя поморщилась. Как ему объяснить, что между ними ничего не может быть, что это – практически инцест (ну, конечно, не в классическом понимании этого слова), а он не приветствуется нигде: ни здесь, на земле, ни на небесах? Ее душа рвалась на части: ей очень хотелось продолжения, но этого никак нельзя было допустить. И от этого противоречия слезы вдруг выступили у нее на глазах.

-Я тебя обидел, Катенька? – забеспокоился Тимур, нежно беря ее за плечи.

-Все хорошо, Тимми, - выдавила из себя девушка. – Сейчас все пройдет.

Тимур обнял ее, а она уткнулась лицом ему в грудь, стараясь успокоиться. Она слышала, как громко и часто стучит его сердце, ставшее ей таким дорогим и близким, чувствовала, как оно разгоняет горячую кровь по сосудам в столь желанном ей теле, и все никак не могла прийти в себя.

Они просидели так долго. Катя, в конце концов, затихла, и только нежно прижималась к Тимуру, а тот сидел, боясь пошевелиться и думая о том, что же так могло расстроить его девушку.

-Ты успокоилась, Катюша? – спросил он наконец, пытаясь заглянуть ей в лицо.

Она подняла на него уже сухие, но все еще поблескивающие глаза.

-Прости, Тимурчик, - тихо проговорила она. – Просто я еще не готова, понимаешь? Я не могу пока.

-Я понимаю, - ответил Тимур. Он вдруг и вправду понял ее состояние, вспомнив, что где-то читал о том, что для девушки такой момент, как расставание с девственностью, намного сложнее и тяжелее, чем для юноши.

-Не обижайся на меня, ладно? – просяще продолжила Катя. – Обещаю, что когда я буду готова, то сразу же тебе об этом скажу.

-А я и не обижаюсь, - как можно убедительней сказал Тимур. – Я готов ждать хоть целую вечность.

Ох как ты близок к истине, мальчик, ты сам себе не представляешь, как близок!

-Тимми, - голос кати снова стал прежним: слегка веселым и до жути приятным. – Давай сходим куда-нибудь?

-Давай, - согласился Тимур. – Куда ты хочешь?

-Не знаю. Туда, где есть музыка и можно вдоволь повеселиться. И вообще: я хочу потанцевать.

Тимур улыбнулся: он впервые слышал это от Кати.

-Тогда – в «Перекресток». Там на дискотеках всегда наши из школы тусуются.

Катя вскочила с дивана и за руки подняла Тимура:

-Пошли!

И она решительно потащила мальчика к выходу.



Мы с Таней сидели в коридоре маленькой больницы районного городка. Дядю Борю привезли сюда, сразу поместили в реанимацию, а мы остались под ее дверьми.

Таня была мрачна, но я бы не сказал, что она переживает очень уж сильную драму. Она то ходила из стороны в сторону, то садилась рядом со мной на стул. Иногда она начинала что-то рассказывать, вспоминать какие-то истории из детства, связанные с дядей, потом вдруг замолкала. Но все равно она не была столь близка с Борисом Петровичем, хотя он и был единственным ее близким родственником, чтобы воспринимать удар, случившийся с ним, как глубокое личное горе.

Мы проторчали там довольно долго, пока, наконец, к нам не вышла женщина-врач в белом халате и усталым лицом. Таня сразу подошла к ней.

-Обширный инсульт, как мы и полагали, - сказала врач, доставая из кармана халата пачку дешевых сигарет. Я поднес ей зажигалку.

-Как он? – спросила Таня.

-В коме. Какие-либо прогнозы делать сложно, но… - врач глубоко затянулась и, выпустив дым, закончила фразу: - Особенно надеяться не на что. Сожалею.

Я смотрел на врача. Уставшая женщина, измотанная безденежьем, пьяницей-мужем и двумя хулиганистыми детьми, она конечно ни о чем не сожалела, уж, во всяком случае, не о безвестном ей старике, наполовину уже отдавшем Богу душу. Она потеряла нескольких таких на минувшей неделе, и ее слова сейчас были всего-то дежурной фразой вежливости, не более. Но я не винил ее: врач каждый день сталкивается с чужими трагедиями и не может принимать их все близко к сердцу – сердца просто не хватит.

Доктор вполне разумно порекомендовала нам больше не тратить время в больнице – «Все равно вы ничем помочь не можете» - и обещала сразу же сообщить, если произойдут какие-либо изменения или в лучшую, или (что вероятней) в худшую сторону. Таня оставила номер своего телефона и мы поехали домой.

Обратная дорога пролегала через все те же Кузьминские Отвержки. Я вел машину по разбитой сельской дороге и с некоторой тоской наблюдал, в каком состоянии пребывала деревня. Несколько десятков домов не намного лучше, чем домик Бориса Петровича, разрушенный коровник, бывший частью некогда большого хозяйства, запустение и ветхость вокруг. Я не увидел ни одного человека моложе лет пятидесяти, и деревенька эта представилась мне своеобразным домом престарелых, где доживают свой век одинокие старики, к которым по большим праздникам иногда приезжают дети и внуки, давно перебравшиеся в большие города. Все это производило довольно гнетущее впечатление, причем больше на Таню, и я был рад, когда мы снова выскочили на ровное асфальтовое шоссе.

-Ты как? – спросил я Таню, разворачиваясь и набирая скорость.

-Так, - уклончиво ответила она. – Неприятно все это.

-Да уж, - согласился я. – Хорошего мало.

Таня помолчала, задумчиво глядя в окно, а потом сказала:

-А, с другой стороны, может, это и к лучшему.

Я коротко глянул на нее, а она тем временем пояснила:

-Дядя в последние годы не жил, существовал. Он уже переставал узнавать окружающих, заговаривался иногда, но каждую субботу пешком шел за пять километров в этот самый городок, чтобы попасть в церковь на службу. Иногда ноги еле передвигает, а все равно идет. Набожным стал очень, а до этого ярым коммунистом был.

Я усмехнулся про себя: станешь набожным, когда все ближе к концу придвигаешься, а грехи смертельные не отпущены. А вслух сказал:

-В таких случаях говорят: отмучился.

-Это точно, - кивнула Таня. – Мне его до слез жалко было: старый, больной, одинокий. Мы с Тимуром несколько раз предлагали ему к нам перебраться, но он наотрез отказался. Мне иногда кажется, что он чего-то боялся все время. Чего-то ждал и этого же боялся.

Я просто промолчал.

Мы мчались по дороге по направлению к дому, когда по ходу нашего движения показалось малюсенькое кафе, явно предназначенное для таких путников, как мы. И хотя день уже клонился к вечеру, я все же предложил Тане:

-Давай перекусим? Что-то есть охота, мы ведь почти целый день голодные.

-Давай, - согласилась Таня и я свернул к маленькому павильону.

Хотя Таня и сказала, когда мы входили внутрь, что ей не очень хочется есть, однако, как известно, аппетит приходит во время еды, и уже через несколько минут она с удовольствием поглощала то, что я заказал: горячие бутерброды, сосиски в тесте, кофе. Больше ничего приличного в забегаловке не было, да и эта снедь была далеко не деликатесом.

Таня смотрела, как я морщусь, кусая безвкусную сосиску, и невольно рассмеялась:

-Ладно, потерпи. Домой приедем – я тебя солянкой угощу.

-Буду надеяться, что доживу и не помру с этого харча, - в тон ей ответил я, и тут меня кольнуло.

За многие и многие годы мое врожденное чувство опасности отточилось, как шпага времен французских мушкетеров, и теперь давало о себе знать задолго до самой опасности. Я чувствовал ее, как охотничья собака чует дичь за многие десятки метров. Во мне просыпалось предчувствие и начинало колоть и звенеть маленьким, но звонким колокольчиком, что помогало мне избежать неприятностей, доказательством чего служит то, что я до сих пор еще здесь и, что важнее, являюсь тем, кто я есть.

Вот и сейчас этот звоночек затрепетал в моей голове и словно замигала красная лампочка: «Осторожно!» Но опасность угрожала не мне (что мне вообще может угрожать?), а Хранителю. Естественно, я никак не мог допустить, чтобы с ним что-то произошло.

-Ну что, едем? – спросил я как можно непринужденней. Таня кивнула и вскоре мы уже вновь мчались к городу.

Я торопился и гнал машину слишком быстро. Таня заметила:

-Ты на пожар, что ли? Смотри, там гаишник, скорее всего, до сих пор стоит.

-Плевать на него, - ответил я, но скорость чуть сбросил: не хватало еще в кювет слететь. – Просто надоело мотаться, домой хочу. К тебе.

Таня внимательно на меня посмотрела, но ничего не сказала. А я думал.

Конечно, я знал о нелепой попытке Тимура сблизиться с Катей, но не это меня сейчас волновало. Хотя и это тоже: на этот раз я снова сумел справиться и все остановить, но далось это уже потруднее. Но сейчас было ясное видение опасности другого рода, физического. Что-то угрожало Тимуру, и я слишком явственно чуял запах крови.

Я понимал, что пока моя другая половина находится с мальчиком, то я просто не допущу, чтобы с ним что-то случилось и сумею защитить его, но все равно гнал и гнал машину, чтобы, когда это будет необходимо, быть в два раза сильнее.



Парочка молодых ребят шла по улице, уже потихоньку погружающейся в сумерки, оживленно о чем-то болтая. Тимур, находясь в прекрасном и очень веселом настроении, нарвал на городской клумбе (чего, вообще-то, делать было нельзя) букет ромашек и торжественно вручил его Кате и она теперь шла рядом с ним, временами вдыхая их острый, но приятный запах.

Тимуру было хорошо. Сейчас он даже был рад, что все так случилось. Точнее, что ничего не случилось. Значит, у них еще все впереди и оттого радость познания и первого падения будет еще слаще.

Он вспомнил сейчас то, как Катя читала ему стихи. Насколько все же эта девушка была эмоциональной и чувственной! Она словно сама переживала то, что было написано в книге.

-Кэт, где ты так научилась читать стихи? – спросил Тимур спутницу.

Та пожала плечами:

-Нигде. Как-то это само собой получается. Просто я их так чувствую. Я вообще на память очень много стихотворений помню.

Тимур тоже помнил, правда, в основном те, которые приходилось учить в школе, да еще строки, которые сами собой, случайно попадаются на глаза, но, обладая какой-то удивительной чарующей силой, сразу откладываются в памяти.

-Я вот тут тоже кое-что вспомнил, - сказал Тимур и, чуть наморщив лоб, продекламировал:

Утро таяло в тумане,
Шелестели камыши…
Грациозные, как лани,
Шли по полю алкаши.

Катя громко рассмеялась.

-Откуда это? – спросила она сквозь смех. Ее развеселило не только само четверостишие, но и то, с каким серьезным видом прочитал его Тимур, засмеявшись лишь в конце.

-Не знаю, - ответил Тимур. – В Интернете где-то прочел.

Они добрались до молодежного клуба «Перекресток», названного так потому, что он стоял в самом центре города, как раз на пересечении двух главных его улиц. Заплатив за вход, ребята сразу попали в большой полутемный зал, весь сверкающий огнями и гремящий ритмичной музыкой. В клубе оказалось полно народа, многие были им знакомы. Так, здороваясь и обмениваясь короткими репликами, Тимур с Катей пробрались в самый центр зала.

Катя сразу же задвигалась в энергичном темпе. Тимур понял, что ей давно хотелось потанцевать – а она явно умела это делать – и снова невольно залюбовался девушкой. Как и все, что она вообще делала, танец получался у нее просто замечательным. Ее тело, стройное и гибкое, динамично и, в то же время, изящно и плавно словно скользило по воздуху, а каждое движение доставляло ей массу удовольствия, что было заметно по ее мечтательной улыбке. Мальчик тоже присоединился к ней, сожалея о том, что он не умеет танцевать вальс или танго: было бы так приятно прижимать при этом Катю к себе. Впрочем, даже если бы он владел каким-либо классическим танцем, вряд ли сумел бы здесь блеснуть своим умением: такую музыку в «Перекрестке» не ставили, максимум – современную рок-балладу. После пары быстрых, даже стремительных танцев, как раз и заиграла такая спокойная мелодия, и ребята, слегка обнявшись, стали медленно двигаться под нее.

Как только танец закончился, Тимур спросил Катю, перекрикивая гремящие и не на секунду не умолкающие динамики, натыканные в каждом углу:

-Хочешь пива?!

-Хочу! – крикнула в ответ Катя и они стали продвигаться к небольшому залу сбоку.

Здесь было уже тише. Одну стену занимала длинная барная стойка, за которой трое молодых людей, одетых в одинаковые белые рубашки, быстро и ловко обслуживали страждущую молодежь.

Тимур взял два больших стакана легкого светлого пива и подсел к Кате, которая уютно расположилась за одним из круглых столиков, расставленных здесь же.

-Прошу! – сказал он и галантно поставил перед ней стакан. – Пиво почти безалкогольное, так что пей смело.

Катя слегка усмехнулась и, поблагодарив кавалера, сделала несколько больших освежающих глотков.

-О, кого мы видим! – раздался вдруг откуда-то сбоку громкий возглас. Тимур обернулся и увидел, как к их столику подходит их одноклассник Максим Нестеров с парой приятелей. – Какими судьбами заглянули к нам?

Максим был завсегдатаем «Перекрестка» и считал клуб практически своим родным домом.

-Да вот, - ответила, улыбаясь Катя, хотя внутри нее все было натянуто (помните звоночек в машине?) – Шли и зашли.

-Очень приятно! – съехидничал Максим. – Чрезвычайно рады вас видеть!

Тимур встал со своего места и развернулся к однокласснику, которого с детства недолюбливал: Максим всегда был наглым, бесцеремонным, да, к тому же, отъявленным лгуном.

-Слушай, Толстый, шел бы своей дорогой, - сказал Тимур, смотря прямо ему в глаза. «Толстый» было погонялом Максима, который где-то до шестого класса, когда начал активно качаться, был попухлее всем своих сверстников.

-Да неужто я мешаю? – всплеснул руками парень. – Я же ведь со всей душой! – Потом он приблизился к уху Тимура и спросил, но с таким расчетом, чтобы его слышали окружающие: - Ты уже потерял девственность с этой цыпочкой? Наверное, она трахается как кошка, судя по…

Тимур не дал ему договорить. Он замахнулся, чтобы залепить этой скотине хорошую оплеуху, но Макс его опередил: точным и очень болезненным ударом он заехал Тимуру кулаком в нос.

Сквозь ослепительную вспышку боли, озарившую все вокруг, Тимур почувствовал, как из носа закапала прямо на рубашку кровь. Перед глазами все поплыло, он покачнулся, но удержался на ногах.

-Что, говнюк? – услышал он далекий голос Максима. – Ты на кого…

Тимур не сразу понял, что произошло дальше. Он лишь заметил, как Катя в одно мгновение очутилась возле Максима и в следующую секунду тот уже валялся на полу, воя, корчась от дикой боли в паху и заливаясь слезами.

-Кто еще хочет? – Катя горящим взором обвела столпившихся вокруг ребят. Желающих не нашлось, наоборот, парни, просто очумевшие от увиденного, предпочли быстро разойтись.

Тимур зажимал себе нос, из которого все еще хлестала кровь. Катя взяла его за руку и повела к выходу.

На улице, где было уже почти темно, она усадила мальчика на скамейку, помогла запрокинуть назад голову и исчезла куда-то. Через несколько минут она появилась вновь, неся в руках несколько больших кусков льда, которые, завернув в платок, приложила к лицу Тимура. Тот застонал.

-Тише, Тимми, спокойно, - приговаривала Катя, поддерживая лед. – Сейчас станет полегче.

-Сука, - процедил Тимур, сдерживая слезы. – Я его убью.

-Не стоит, - ответила Катя. – Он уже сам себя наказал.

-А что произошло? – спросил вдруг мальчик, имея в виду, что даже не понял, как Максим оказался на полу.

-Я его вырубила, - спокойно сказала Катя, переворачивая платок со льдом другой стороной.

-Как это? – удивился Тимур, все еще морщась от боли.

-Двинула ногой по яйцам, - пояснила девушка. – Очень действенный способ.

-Кто тебя этому научил?

-Жизнь, - философски ответила Катя. – Когда ты – девушка, то иногда приходится защищать свою честь.

Тимур слегка усмехнулся.

-У тебя здорово это получается.

-Стараемся, - вздохнула Катя. – Как ты?

-Нормально, - Тимур попробовал шмыгнуть носом. Было больно, но уже не так сильно. – Кровь, вроде, перестала.

Катя сняла с его лица подтаявший лед, выбросила его, отжала платок и очень осторожно протерла лицо мальчика. Потом внимательно его осмотрела.

-Ничего. Через пару дней будет все, как прежде.

Тимур поднял голову, которая все еще слегка кружилась.

-Черт, рубаху испортил, - проворчал он, опустив глаза на большое красное пятно на груди.

-Ерунда, - махнула рукой Катя. – Отстирается. Ну, ты идти можешь?

Тимур медленно встал, опираясь на руку подруги. Земля не перевернулась под ним и он твердо на ней стоял.

-Угу, - промычал он, делая первый шаг.

-Тогда идем, - Катя подхватила его под руку. – Сегодня я тебя провожаю.



-Твою мать! – выругался я и непроизвольно чуть дернул рулем вправо. Машина, сделав небольшой зигзаг, вернулась на прежнюю траекторию. Случилось это как раз в тот момент, когда из носа Тимура хлынула кровь, а мне пришлось нанести ответный удар.

-Ты чего? – удивленно посмотрела на меня Таня.

-Кто-то на дороге был, - соврал я, прогоняя хмурое выражение с лица. – Мышь или хорек какой-нибудь. Выбежал как раз на свет фар.

-А, - понимающе кивнула Таня. – Я уж подумала, что ты с дороги решил спрыгнуть.

-Ну что ты! – воскликнул я. – Доставлю в целости и сохранности, не переживай. Совсем немного осталось.

Мы подъехали к Таниному дому, который весь был погружен во тьму.

-Понятно, - сказала Таня, погладив радостно гавкающего и вилявшего хвостом Майкла и открывая дверь ключом. – Любимое чадо где-то шляется.

-Дело молодое, - развел я руками и вошел вслед за ней.

Как только за нами закрылась входная дверь, Таня обвила мою шею руками и, не говоря ни слова, прильнула к моим губам. Честно говоря, я растерялся – очень уж это было неожиданно, – и сдуру ответил на поцелуй, хотя знал, что чадо-то нигде не гуляет.

В глубине дома послышались шаги и в прихожей вспыхнул свет, едва мы успели отпрянуть друг от друга.

-Целуемся, значит? – послышался угрюмый голос Тимура. Мы обернулись на него и Таня вскрикнула.

Тимур, раздетый до пояса, стоял, прислонившись к косяку. Его нос распух и отливал синевой, но крови нигде не было видно – он уже успел отмыться.

-Боже, сынок! – всплеснула руками Таня и бросилась к нему. – Что с тобой?

-Вступился за честь девушки, - мрачно отшутился Тимур, хотя я-то знал, что он немного переживает из-за того, что все случилось почти с точностью до наоборот.

Я подошел к мальчику и очень осторожно пощупал его нос. Тимур поморщился – место удара было еще болезненным, – но промолчал.

-Ничего, перелома нет, - сказал я. – А синяк – это ерунда.

-Как это ерунда? – всполошилась Таня. – А если бы был перелом? – она обратилась к Тимуру: - Кто это сделал?

-Мам, перестань.

-Не перестану, - заявила мать и снова настойчиво спросила: - Кто?

Мне стало жаль Тиму, который не знал, куда деваться от Таниного напора, и я решил вмешаться.

-Танюша, успокойся.

Таня только открыла рот, чтобы снова возмутиться, но я не дал ей этого сделать:

-Успокойся, говорю. Ребята сами во всем разберутся. Пацаны – они везде пацаны, и разбитые носы – их непременный атрибут. Пара компрессов и все пройдет.

-Значит, всем можно бить моего мальчика? – вспылила Татьяна, повернувшись ко мне. – Я никому не позволю к нему прикоснуться!

-Мам, - простонал Тимур, смущенный этой сценой, тем более, что все происходило при мне, постороннем, в общем-то, человеке.

Я жестом показал мальчику, чтобы он ушел, а сам, нежно, но решительно взяв Таню за локоть, увлек ее в комнату.

Успокаивать женщину – расстроенную, возбужденную, а уж тем более, возмущенную – задача не из легких, но не для меня. Минут через двадцать Таня уже спокойно говорила со мной, вспоминая, как лет в шесть Тимур впервые пришел домой с огромным синяком под глазом.

-Я тогда сама готова была убить того, кто его ударил. Это был Сашка – ну, тот, что ногу сломал – и я закатила жуткий скандал его матери. А теперь вот, - она улыбнулась, - они друзья не разлей вода.

Когда Таня провожала меня, мы услышали шум воды в ванной. Сквозь приоткрытую дверь было видно, что Тимур склонился над ванной и с чем-то в ней возится. Мы вместе подошли к нему.

Тимур стирал свою испачканную кровью рубашку, причем стирал с таким неистовством, словно от этого зависела его судьба, судьба борющихся за свободу народов и вообще всего человечества. Но бурые пятна на ткани никак не хотели исчезать.

Я думал, что с Таней при виде окровавленной рубашки случится что-то типа истерики, но она спокойно сказала сыну:

-Оставь. Я замочу, а завтра постираю.

Тимур бросил рубашку, разогнулся и его слегка пошатнуло: видимо, он не совсем еще оправился от последствий встречи с Максимом, да и долго стоял, низко наклонившись над ванной.

-Тебе лучше всего сейчас пойти спать, - сказал я, чуть придержав мальчика, когда он на мгновение потерял устойчивость. – Завтра уже не будет шатать.

-Ваня, а может, это сотрясение? – снова обеспокоено спросила Таня.

-Нет, что ты! – заверил ее я. – Просто нормальная реакция организма на стресс. У меня тоже так было, когда в детстве по шее получал.

А было ли оно, детство-то?

Тимур, смыв с рук мыло, пошел к себе, сказав напоследок:

-Спокойной ночи.

А потом обернулся и, прежде чем исчезнуть в темноте, озорно так зыркнул в нашу сторону…



Максим Нестеров лежал в до краев наполненной ванной. После того, как его в клубе вырубила Катя, он, придя в себя, медленно поплелся домой, отмахнувшись от всех приятелей, перед которыми так опростоволосился. Поначалу каждый шаг отдавался тупой болью в паху, от которой перехватывало дыхание, но постепенно боль прошла, оставив после себя лишь не очень приятное ощущение тяжести.

Дома он, перебросившись парой слов с родителями, которые мирно смотрели телевизор, отдыхая от дневных дел, пошел в ванную, где, набрав слегка теплой воды, улегся отмокать, остужая свое пострадавшее хозяйство.

Вода сняла последние спазмы и теперь Максим, уже окончательно придя в себя, тихо злился. Нет, ну надо же, а? Какая-то шлюха заехала ему между ног, причем при всех. Да так сильно заехала, что он почти полчаса провалялся, загибаясь от дикой боли. И ведь как быстро все произошло: не успел он врезать этому хлюпику и сам очутился на полу, наблюдая, как из его глаз сыплются огненные искры, превращаясь в разноцветные круги.

Блин, такого еще не было, чтобы его била баба. Сам он, бывало, заезжал кому-нибудь из них в ухо, но только тем, кто уж слишком его доставал. А такие были. Стоило такой девчонке один раз для него ноги раздвинуть, как она уже считала, что Максим – ее навеки. Ну и что, что он говорил ей на протяжении многих дней, что он ее любит? Конечно говорил, иначе черта с два она под него легла бы. Навешивание лапши на девичьи уши вообще самый верный способ соблазнения. Но когда девчонка – уже после дела – начинает эту лапшу жевать и пытается кормить ею же Максима, то вот это уже не входит в его планы. Приходится объяснять вчерашней любовнице, что вообще-то она ему на фиг не нужна была, потрахаться только, а теперь его интересует ее товарка. Может быть, конечно, не слишком это вежливо, но все же лучше, чем если бы девушка питала несбыточные надежды, да еще приставала с ними к Максиму. Кто-то сразу все понимал и обиженно отходил в сторону, а к некоторым особенно непонятливым представительницам прекрасного пола иной раз приходилось применять и более жесткие меры.

Но все же хороша эта новенькая, до чего же хороша! В самом соку, тело – мечта, рот явно рабочий. И глаза ****ские. И что она нашла в этом уроде? Тот и трахаться-то еще не умеет, сынок маменькин! Вот Максим бы ее оттянул! Так бы трахнул, что она вообще обо всем на свете забыла.

Он почувствовал, что возбуждается и это сразу отозвалось болью внизу живота. Вот сучка! Это что же, теперь он уже вообще никого поиметь не сможет? Может, она там сломала чего?

Но боль быстро прошла, и Максим снова весь отдался мечтам. Надо будет все же с ней поработать. Во-первых, отхерачить Тимура так, чтобы тот даже забыл, как его зовут. Это будет не сложно: прихватить пару корешей, да оприходовать где-нибудь за углом, пусть кровью захлебнется, урод! А, во-вторых, уже после того, как помеха будет устранена, приняться за Катю. В конце концов, если не будет даваться (но куда денется? Она же шлюха!), то можно с помощью тех же корешков затащить ее куда-нибудь и вдоволь потешиться уже всем вместе. Такое уже бывало, и групповуха в смеси с насилием добавляла сексу особой пикантности.

Максим понял, что накрутил сам себя и уже не сможет успокоиться, пока не получит разрядки. Его рука медленно поползла по телу к паху и вскоре он уже делал ею первые осторожные движения. Боли не было совсем, и потому Максим увеличил темп.

Парень так ясно видел перед собой Катю, что, казалось, она тоже здесь, стоит обнаженная прямо против ванны и, наблюдая, как Максим удовлетворяет себя, слегка его поддразнивает, специально показывая свои самые сокровенные и такие аппетитные места.

Максим был уже на грани. Он сильно напрягался, вовсю работал рукой, отчего вода разбрызгивалась в разные стороны, тяжелыми каплями падая на кафельный пол. Девушка, как распоследняя шмара, виляла перед ним бедрами, щекотала себе набухшие соски, поглаживала ноги и запускала руку прямо между ними. Долго такого зрелища Максим выдержать не мог и очень скоро начал бурно кончать, закрыв глаза и добавляя к каплям воды белые капли своего семени. Он чувствовал, как сильно, до судорог, сводит его ноги, выгибается спина, а руки начинают болеть в районе запястий. Последнее ощущение было для него новым, но он не обратил на него внимания, пока не выжал из себя все соки.

Руки болели нестерпимо. Максим почувствовал дикую слабость, однако списал ее на только что перенесенный невероятной силы оргазм. Он еще чуть полежал, слегка отдышавшись, и решил открыть глаза, дабы посмотреть, что же все-таки случилось с руками. Однако сделать это было непросто: веки словно налились свинцом и не слушались. Максим еле разлепил их, что стоило ему невероятных усилий, и первое, что он увидел, была кровь. Вода смешалась с ней, приняв красноватый оттенок, а на поверхности плавала белыми островками сперма.

Максим испугался. Он перевел взгляд на руки и с ужасом увидел, что поперек запястий протянулись темно-красные полоски, из которых в такт его часто бьющемуся сердцу выплескивается кровь, падая в воду. И тут слабеющий парень почувствовал, что в ванной он не один.

Максим поднял глаза и увидел, что Катя, так откровенно позировавшая перед ним еще пару минут назад, исчезла, а вместо нее появился угрюмый могучий мужчина с длинными черными вьющимися волосами, одетый в черный же костюм. Глаза его были закрыты модными солнцезащитными очками. Он склонился над лежащим в кровавой ванне юношей и Максим увидел в зеркальных стеклах очков свое лицо, искаженное болью и страхом. Максим хотел закричать, но крик просто не выходил из горла, а вместо него вырывались хриплые каркающие звуки.

Черный человек держал в правой руке раскрытую окровавленную опасную бритву отца Максима. Он подождал еще немного, наблюдая, как слабеет лежащий перед ним голый парень, а потом вдруг опустил руку с бритвой в воду, подвел ее под колени юноши и Максим почувствовал там такую же режущую боль, как и на руках.

«Господи, меня же убивают», - подумал Макс, но никак оценить этот факт он уже не мог. Его всего постепенно начинал окружать могильный холод, он чувствовал, как коченеют руки и ноги, туманится сознание, проваливаясь куда-то в темноту. Последней вспышкой умирающей мысли было то, что он давно уже советовал отцу пользоваться безопасной бритвой.



Я наблюдал, как к подъезду девятиэтажного дома подъезжали машины скорой помощи и милиции. Через некоторое время, когда вокруг них собрались те немногие зеваки, кто еще гулял по улице, а из окон дома высунулись головы жильцов, привлеченные сиренами и мигалками и не понимающие, что происходит, из подъезда на носилках вынесли тело, закрытое простыней, на которой проступали пятна крови. Одна из машин тут же уехала, а другие еще долго торчали возле дома.

Как раз в тот момент, когда отъезжала «скорая» с трупом, ко мне не спеша подошла солидная супружеская пара, словно случайно прогуливающаяся здесь именно в это время.

-Все сделано, шеф, - сказал негромко Гавриил, никогда не снимающий своих любимых темных очков.

-Никто там не поймет что к чему? – спросил я больше для проформы: Гавриил был профессионалом и у него никогда не бывало ни промахов, ни осечек.

-Обижаешь, дочурка! – игриво ответила Мария, милейшим образом мне улыбаясь. – Мой дорогой супруг и твой папа всегда все делает на совесть.

Когда-нибудь я ее точно убью!

-Там все нормально, - подтвердил мой помощник. – Вскрыты вены на руках и ногах, бритва валяется на полу рядом, все залито кровью. Чистейшее самоубийство на сексуальной почве.

-Ну и хорошо, - кивнул я и посмотрел на ярко освещенные окна на втором этаже, где мелькали нервные тени возбужденных людей.

Нет, мне было не жаль этого наглого юнца – он получил по заслугам. Любой может мечтать о том, чтобы совокупиться со мной – не важно, мужчиной или женщиной, - но никто, повторяю: НИКТО не имеет права даже подумать о том, чтобы причинить хоть какой-то вред Хранителю. Моему Хранителю.



-Татьяна Викторовна, спасибо большое! – Катя поставила чашку на стол. - Все просто великолепно!

-Да что ты, Катенька! – заулыбалась Таня. – Это тебе спасибо: торт был просто бесподобен.

Конечно бесподобен, ведь этот чертов торт готовили по спецзаказу и доставили в Яркий-2 наисвежайшим!

-Вы преувеличиваете мои способности, - скромно потупив глазки, сказала Катя. Таня засмеялась.

-Нисколько. Ты ведь наверняка потратила кучу времени на то, чтобы его приготовить.

Тимур сидел между ними за столом, смотрел на этот искренний обмен любезностями и был очень доволен…

Как и обещал, в воскресенье он пригласил Катю вечером к себе, дабы она познакомилась с его мамой. Он жутко волновался, как пройдет вечер, просто не зная, как отнесется мама к его подруге. Конечно, его мать – интеллигентный человек и ни в коем случае не покажет вида, если девочка ей не приглянется, но этого Тимуру было мало. Он хотел, чтобы Катя понравилась маме, ведь сам он так любил эту девчонку.

Катерина пришла ровно к пяти, как они и договорились. Тимур уже ждал ее у калитки, выйдя туда задолго до назначенного времени, чем рассмешил Таню. Катя несла в руках большущую круглую коробку, похожую на ту, в которых раньше светские дамы транспортировали свои пышные шляпы.

-Привет! – сказал Тимур, забирая у нее коробку, оказавшуюся весьма тяжелой, и скромно целуя в щеку. – Пойдем, я тебя проведу в дом, а то у меня тут собака.

Но Майкл отреагировал на появление нового лица во дворе довольно спокойно, даже завилял хвостом, чем немало удивил Тимура:

-Странно, обычно он облаивает всех незнакомцев. Может и куснуть.

-Видимо, я ему очень понравилась, - пошутила Катя, проклиная мысленно пса, которого обмануть намного сложнее, чем человека: чувствует ведь, зверюга, что только что явившийся пред его очи не раз уже бывал здесь.

-Покажи-ка лучше свой нос, - попросила Катя и осталась весьма довольна увиденным: опухоль спала, а от легкой синевы, здорово заметной вчера, почти ничего не осталось.

-Ладно, пойдем, мама уже ждет, - и Тимур повел Катю в дом.

Таня к этому времени накрыла стол на террасе – любимом их с сыном летнем месте, - приготовив чай, варенье, сладкие булочки, которые испекла специально к сегодняшнему вечеру.

-Мам, познакомься, - сказал Тимур, вводя на террасу девушку. – Это – Катя.

Таня протянула руку и слегка сжала протянутую девичью ладонь.

-Очень приятно, Катя. Наслышана о вас.

-Мне тоже, Татьяна Викторовна, Тимур много про вас рассказывал. Рада познакомиться.

С первого взгляда эта девушка, одетая в джинсовый костюм, показалась Татьяне очень даже милой. Красива, скромна, вежлива. Она совсем не походила на современных разнузданных школьниц, лакающих с парнями пиво по подъездам и курящим дешевые вонючие сигареты.

Тимур тем временем водрузил коробку на край стола.

-А это что? – спросила Таня, обратив на нее внимание.

-Тимми, открой, пожалуйста, - попросила Катя и Таня отметила про себя, что так ее сына никто не называл.

Тимур аккуратно развязал веревку, снял крышку и Таня буквально потеряла дар речи. Внутри был торт, но какой! Огромный, высокий, весь из воздушного крема, а верх его украшали изумительной красоты розы, которые невозможно было отличить от настоящих.

-Боже, какая прелесть! – воскликнула Таня, приближая лицо к розам, чтобы получше их рассмотреть. – Откуда это произведение искусства?

Катя скромно потупилась и тихо сказала:

-Это – вам. Я сама сегодня пекла.

Таня не верила своим ушам. Эта девочка определенно ей нравилась все больше и больше.

-Удивительно! Как у тебя получается?

-Само как-то, - развела руками Катя и все непринужденно засмеялись.

-Я не смогу есть такую красоту, - проговорила Таня.

-Ну что вы! – отмахнулась Катя. – Торт для того и делается, чтобы его ели. А когда нужно будет, я еще испеку.

Торт, кроме того, что был удивительно красив, оказался на редкость вкусен, он таял во рту, оставляя после себя приятный привкус ванили и мускатного ореха. Таня, Тимур и Катя сидели на террасе, пили чай и мирно беседовали. Татьяна осторожно, как это умеют делать только женщины, выясняла у Кати все, что ее интересовало. Она узнала, что Катя недавно приехала в город, что ее родители – врачи, работают сейчас в их городской больнице.

-Тяжело, наверное, в незнакомый город переезжать? – спросила Таня, подливая чай в чашки.

-Тяжело, - согласилась Катя. – Именно потому, что нет ни друзей, ни знакомых. Но мне повезло, - она повернулась к Тимуру: - Я встретила Тимми и адаптироваться пришлось совсем недолго.

Таня заметила, как зарделся сын и внутренне за него порадовалась. Тут еще неизвестно, кому повезло больше: Кате или Тимуру, познакомившемуся с такой милой и доброй девушкой. И не просто познакомившемуся, а влюбившемуся в нее, хотя Тимур, кроме одного раза, и не признавался матери в этом. Таня не знала, как сложатся в дальнейшем их отношения, но в любом случае, даже если они и прекратятся, как прекращается почти любая первая любовь, да еще в столь юном возрасте, у Тимура все равно останутся о ней самые светлые воспоминания.

-Мама, а где Иван Николаевич? – спросил Тимур. – Он вроде обещал придти.

-Он позвонил, извинился, сказал, что появилось срочное дело и он не сможет подъехать.

-Жаль, - качнул головой Тимур, и Таня обратила внимание, что он, похоже, действительно жалеет.

-А кто это? – невинно спросила Катя.

-Мамин друг, - объяснил Тимур и исподлобья глянул на мать. Та улыбнулась.

-Катенька, - обратилась она к девушке, - скажи пожалуйста, что вчера вечером произошло? Тимур пришел побитый…

-Мама! – укоризненно процедил сквозь зубы Тимур: он же просил не касаться этой неприятной для него темы. Но Катя очень спокойно ответила:

-Один идиот пристал ко мне, и Тимур четко объяснил ему, где его место. Правда, и самому досталось, но тот подонок получил по заслугам.

Тимур с благодарностью посмотрел на Катю, а Татьяна – с гордостью на Тимура…

Вечер медленно катился к концу, и вот, наконец, Катерина засобиралась домой.

-Проводи Катеньку, - сказала Таня сыну. – Только, прошу тебя, не ввязывайся больше в истории, хорошо?

-Постараюсь, - ответил Тимур, а потом чмокнул мать в щеку. – Спасибо, мама.

-На здоровье. Не задерживайся.

Когда дети ушли, Таня помыла посуду, убрала все со стола и села в одиночестве на диван, вооружившись книгой. Но та, почему-то, никак не хотела читаться. Таня все время возвращалась мыслями к Кате.

Действительно, девушка оказалась намного лучше, чем ожидала Татьяна. Ей приходилось близко встречаться с современной молодежью – имея сына-подростка волей-неволей узнаешь его окружение – и она с некоторым напряжением ждала этого знакомства. Но все страхи были напрасными: Катерина не шла ни в какое сравнение с другими. Она казалась немного старше своего возраста, но не внешне, а какой-то своей мудрой рассудительностью, зрелыми взглядами на жизнь, образованностью. Тимур рядом с ней смотрелся совсем еще мальчишкой. Но, может быть, это и хорошо? По крайней мере, Катя уравновесит ту изрядную долю сумасбродства и шалопайства, что все еще бродили в Тимуровской крови.

И все же, все же… Таня никак не могла отделаться от мысли, что она уже знала эту девушку и раньше. Что-то отдаленно знакомое, забытое может быть. Это не проявлялось ни в словах, ни в жестах, ни во взглядах, нет, это было что-то подсознательное, на уровне шестого чувства. Может быть, они уже встречались, только в другой жизни? Хотя Таня не верила в реинкарнацию… Но что-то здесь несомненно было, и она никак не могла уловить, что именно.

Вернулся Тимур и подсел к матери. Глаза его лихорадочно блестели.

-Ну? - нетерпеливо начал он. – Как тебе Катя?

Таня серьезно посмотрела на него и, решив чуть пошутить, серьезно спросила:

-Честно?

Тимур заерзал на месте. Вид у него сразу стал растерянным. Таня засмеялась, решив его больше не мучить:

-Очень даже понравилась.

Тимур облегченно вздохнул, словно сбросив с себя мешок картошки, тащимый им от Катиного дома.

-Культурная, хозяйственная, умная, - продолжила Таня. - И, кажется, к тебе не равнодушна.

Мальчик смущенно засмеялся.

-Кстати, надо бы познакомится с ее родителями, - заметила Таня. – Наверняка, они тоже хорошие люди.

-Да я сам еще с ними не знаком.

-Что же ты? Ухаживаешь за девушкой, а ее отца с матерью в глаза не видел.

-Исправлюсь, - пообещал Тимур, повинно склонив голову. Таня притянула сына к себе, ласково поцеловала его в лоб и провела рукой по непослушной челке.

-Береги Катю, - сказала она. – Такие девушки сейчас – большая редкость.

-Это точно, - подтвердил Тимур, потом улыбнулся: - Только она и ты.

-Ах ты, подхалим! - засмеялась Таня и легонько щелкнула его по макушке.



Через пару дней я ехал на машине в сторону банка, обслуживающего наш завод. Возникли кое-какие проблемы с финансированием, и нам с Таней, как с главным финансистом кампании, надо было их решить. Но в последний момент ей позвонили и сообщили, что дядя Боря, так и не приходя в сознание, отошел в той же больнице, куда мы его привезли. Поэтому Татьяна взвалила на себя все, что касается организации похорон. Я вызвался было ей помочь, но она решительно отвергла мое предложение:

-Ты ведь знаешь, как это делается в деревнях. Надо просто деньгами им помочь, а так местные старики все сделают сами. А ты езжай в банк – обстоятельства не терпят.

Она не выглядела совсем уж расстроенной и удрученной – видимо, за несколько дней, что ее дядя пребывал в коме, она смирилась с мыслью, что скоро он нас покинет, - и я, все же подбодрив ее, поехал по делам один.

Жара стояла жуткая, прозрачно намекая, что в конце концов она закончится жуткой грозой. Кондиционера в этом тазике, гордо именуемом «автомобиль», конечно, не было, и я, ругая последними словами собственную скромность, медленно поджаривался внутри. Не сильно спасал даже ветер, проникающий при движении в салон сквозь открытые окна – он тоже был горячим.

Народа на улицах практически не было, город словно задохнулся в этой жаре. Такое я наблюдал, например, в Испании, во время послеобеденной сиесты, когда вся жизнь замирает, магазины, рестораны и конторы запираются, а люди дрыхнут под прохладными струями кондиционеров, наглухо закупорив свои дома. Здесь, конечно, не Мадрид и днем ничего не закрывается, но народ все равно предпочитает не выходить на улицу в часы самого сильного зноя. Лишь некоторые смельчаки и не особенно восприимчивые к палящему солнцу шли по улицам, но и они активно обмахивались чем ни попадя, обливаясь потом.

Стремясь как можно быстрее добраться до банка, где в кабинете директора царит приятная прохлада, да еще и увлажненная большим фонтаном в углу, я вел машину и почти не смотрел по сторонам. Однако на одной из улиц я непроизвольно повернул голову вбок и заметил Тимура. Он, одетый в легкие шорты, короткую майку и бейсболку, выходил из магазинчика, держа в руках открытую запотевшую бутылку «Кока-колы».

Я притормозил как раз рядом с ним.

-Подвезти? – спросил я, приоткрывая пассажирскую дверь. Мальчик оглянулся, слегка оторопел, узнав меня, а потом быстро юркнул в машину, поморщившись оттого, что горячая кожа сиденья слегка обожгла его голые бедра.

-Здрасьте! - сказал он, закрывая дверь. – Спасибо.

-Куда направляемся, юноша? – спросил я, отъезжая от тротуара.

-Домой. Но вы меня довезите куда вам удобно, - добавил он, стремясь не показаться особо навязчивым. Хотя он и не казался: я ведь сам предложил его подбросить.

-Удобно мне прямо до твоего дома, - ответил я, хотя мой маршрут и пролегал в несколько ином направлении. Но Тимур ведь этого не знал, а мне нужно было с ним пообщаться. Точнее, наоборот: ему очень надо было со мной поговорить, я это чувствовал. В последнее время внутри него лежал какой-то камень, мешавший ему свободно дышать. И мальчик понимал, что только я могу ему помочь, хотя почему именно я, он объяснить не мог. Я – мог, но пока не время ему знать всего.

Тимур глотнул холодной колы и протянул бутылку мне:

-Хотите?

Это было бы как раз кстати: даже я тяжело переношу подобную погоду, хотя большую часть жизни и провел в месте с весьма жарким климатом.

-Хочу, - кивнул я, взял у него бутылку и приложился к горлышку. Ледяной напиток оцарапал горло и я непроизвольно закашлялся.

-Это от газа, - авторитетно заявил Тимур, забирая возвращаемую мной колу. – Сейчас пройдет.

До самого его дома мы ехали молча. Мальчик был не то, чтобы хмур, но как-то слишком серьезен. Он напряженно о чем-то думал, но я не лез с расспросами, зная, что он сам все скажет.

Около его двора росло огромное дерево – тополь, что ли? – под тенью которого я и остановил машину.

-Приехали, - сказал я, но Тимур не спешил выходить. Он все сидел, теребя в руках наполовину пустую бутылку. Я тоже не торопился, хотя должен был быть в банке еще десять минут назад. Но что банк, когда рядом Хранитель, которому надо со мной поговорить? В конце концов, этот несчастный мазохист – я имею в виду директора банка, - вдруг вздумавший перекрыть нашей конторе кислород, и так успокоится: у меня есть умение убеждать так, что никто не может мне ни в чем отказать. А если вдруг и находится такой идиот, то волей-неволей приходится применять другие методы, которые никогда еще осечки не давали.

-Иван Николаевич, - заговорил, наконец, Тимур, все еще пребывая в очень серьезном состоянии. – Вчера я узнал, что Максим – тот, который меня избил – покончил с собой.

Я удивленно взглянул на него, а потом сказал:

-Печально. Но ведь он сам так решил?

-Сам, - подтвердил Тимур. – Но он сделал это как раз в тот вечер, когда мы с ним подрались.

-Понятно, - кивнул я. – И теперь тебя мучает чувство вины, что ты мог стать причиной этому, так?

-Не знаю, - уклончиво ответил Тимур, но потом, немного подумав, согласился: - Наверное, да.

Я достал сигареты, закурил и предложил Тимуру. Тот недоуменно на меня посмотрел, но сигарету все же взял и прикурил от моей зажигалки.

-Зря ты себя винишь, - сказал я, затягиваясь. – Человек идет к такому шагу не один день, и даже не месяц, поэтому ты никак не можешь быть виноват в его смерти. Максим сделал бы это даже без той вашей стычки. Видимо, он для себя все решил уже давно.

Тимур сосредоточенно курил, внимательно меня слушая.

-Может быть, я стал какой-то последней каплей, после которой он и вскрыл вены? – предположил Тимур.

О, тебе известны подробности! Хотя… Слухами земля полнится.

-Может. Но даже если бы вообще не встретились тогда, то была бы другая капля, переполнившая его. Так что не терзай себя понапрасну, ты ни в чем не виноват.

Но мальчик все еще был мрачноват.

-Вообще, происходит что-то не то, - проговорил он, разговаривая как бы сам с собой. – Так много смертей вокруг, и все, кого я знаю: Тася, Макс, дядя Боря вот-вот концы отдаст…

-Уже отдал, - сказал я спокойно. Тимур уставился на меня. Я объяснил: - Помер Борис Петрович, сегодня матери твоей звонили и она поехала в деревню.

Мальчик отвел от меня взгляд и еще больше помрачнел. Он докурил сигарету и выбросил бычок за окно. Слишком много смертей, подумал я. Милый мой, ты еще не знаешь, что такое, когда их по-настоящему много, а я это видел!

-Как-то не так все, неправильно, - сказал Тимур.
-Это – жизнь, мальчик, - философски заметил я. – И надо к ней просто привыкнуть. Не бывает жизни без смерти, и вот это-то как раз правильно.

Тимур ничего не ответил, лишь вздохнул как-то обреченно. Потом протянул мне руку:

-Ладно. Спасибо, что довезли.

-Не за что, - ответил я, пожимая его ладонь. – Как твой нос? Не болит?

-Не-а, - замотал он головой. – Все хорошо. Еще раз спасибо!

И он, выскочив из машины, скрылся за калиткой.

Я еще немного посидел, закурив новую сигарету. Эх, Тимур, да ты сам знаешь ответы на все вопросы, только пока не можешь открыть в себе это знание. И не откроешь до самого конца, если кто-нибудь не постарается тебе в этом помочь. А теперь вопрос: кто станет этим кем-нибудь? Вот что главное, а отнюдь не то, чем ты, малыш, озабочен…



Время шло… Интересно, кто придумал такое дурацкое выражение? Время не идет никуда, оно стоит неподвижно, это мы сами перемещаемся по нему, причем только в одном направлении, все дальше и дальше от Великого Акта Творения. Ну, Большого взрыва, если хотите, хотя в иные времена за такое выражение просто сожгли бы на костре.

Во всю бушевал июнь, такой же теплый и сухой, как и предыдущий месяц. Вообще, в сей год практически везде было теплее обычного, что вызывало большое недоумение метеорологов и вообще ученых: никаких объективных причин резкому глобальному потеплению они не находили. Конечно, они не подозревали, что причин-то как таковых нет, просто этот год – особый, может быть, самый особый в жизни человечества.

Я совсем обжился в этом городке, который и на карте найти довольно сложно. Если бы я был самым обычным человеком, то, скорее всего, окончательно обосновался бы здесь или в каком-нибудь другом подобном месте. Древняя патриархальность – несмотря на то, что город довольно молод, - неспешность и размеренность здешней жизни, покой и умиротворение от окружающей прекрасной природы – что еще желать старой, измученной душе, прошедшей столь длинный путь? Но не было в душе моей покоя, она обречена вечно скитаться, не позволяя себе расслабиться хоть на мгновение.

Тем не менее, мне было здесь хорошо. И особенную пикантность этому придавало то, что с каждым днем я все ближе и ближе подходил к своей цели. Остались кое-какие мелочи, чтобы завершить все разом, но это были действительно мелочи. Главное я уже сделал. Еще совсем чуть-чуть, и вот он, миг моего торжества!

Наши отношения с Таней все время развивались по нарастающей, как бы я тому не сопротивлялся. Она уже вообще не мыслила своей жизни без меня, да и черт-то бы с ней, мне не жалко… Меня беспокоил я сам. С каждым днем, что я приближался к развязке, мне становилось все хуже и хуже. Все большие усилия мне приходилось прилагать, чтобы загнать далеко внутрь себя те чувства, что меня охватывали. Мне вдруг становилось до слез жалко ее, понимая, что скоро, уже очень скоро для нее все закончится. И я знал, что ей будет больно, слишком больно, но что я мог сделать? Отказаться от своих планов? Нет, не могу. Я слишком долго шел к этому, да и не я, в конце концов, решаю. Есть кое-кто покруче и посильней, тот, кто придумал все это. Скажете, это не он? А кто же тогда поставил меня в такие условия и придумал правила игры? То-то…

Но мои чувства к Тане были не единственной проблемой. Похоже, другой моей половиной начинал окончательно овладевать Тимур. Он почти все свое время проводил с Катей, и к нему я питал почти то же, что и к его матери. Вот переплет, а? Попадание между двух огней вообще всегда неприятно, но эти жгли все сильней.

Но ничего, ничего. В решающий момент я сумею отбросить всю эту эмоциональную шелуху и, освободившись от всяких чувств, сделаю то, что должен, понимая, что при этом погашу оба этих огня. Ну и что? Что значат две малюсенькие звездочки по сравнению с тем ослепительным пламенем, который по-новому озарит все вокруг? Есть глобальная цель, и всем остальным вполне можно пренебречь.

В школе, в которой учился Тимур, уже закончился учебный год и экзамены, потому теперь мальчик был совершенно свободен. Как и Катя тоже. В результате чего мы с Таней их практически и не видели. Точнее, не видела Таня, я-то регулярно с ним общался, скрывшись под смазливой девичьей физиономией. Но каждый момент такого нашего общения все больше и больше привязывал Хранителя ко мне, превращая его в слепого исполнителя моей воли. Правда, его час еще не пробил, но стрелка на вселенских часах медленно и неумолимо приближается к отметке, за которой начнется такой набат, которого мир еще не слышал.

Мальчик до беспамятства любил Катю, но, тем не менее, больше не делал попыток сделать их отношения более близкими. Как-то, словно невзначай, он завел об этом разговор – нельзя его в этом винить, ведь он был большей частью обычный человек и вполне естественно, хотел и стремился к этому, - но получил ответ:

-Не спеши. Я хочу сделать это так, чтобы запомнилось на всю жизнь.

-Как это? – оторопел Тимур.

-Необычно. Скоро узнаешь.

Тимур ничего не понял, и задумался над тем, что такого необычного можно здесь придумать: «Вверх ногами, что ли?» Но, тем не менее, он больше не поднимал эту тему, ожидая, когда же наступит это «скоро», и они лишь целовались: когда – целомудренно и скромно, а когда – страстно и откровенно…

Я успевал везде – это заложено в моей природе. На работе я запустил в жизнь пару недурных проектов, благодаря которым, да еще нескольким моим идеям, брошенными между делом и активно подхваченными другими, завод начал наращивать и без того неплохие обороты. Старик (так все здесь звали генерального директора Владимира Красникова, вкладывая, впрочем, в это слово не презрительную интонацию, а настоящее уважение) буквально носил меня на руках из-за этого, постоянно предлагая мне выпить с ним, что у него было признаком наибольшего расположения к своему сотруднику. Я не отказывался – зачем обижать человека, которому уже не поможешь? – но работа для меня была отнюдь не главной задачей. Просто я твердо шел к своей цели и если при этом было необходимо играть роль умного бизнесмена, то я и играл ее просто замечательно.



Тимур все летал и летал. Каждую ночь, как только голова его касалась подушки и закрывались глаза. Он уже забыл, когда ему снилось что-то другое, да и в том, что его полеты были просто сном, он совсем не был уверен. Но каждый раз, когда он открывал дверь изнутри своей комнаты и оказывался на пороге, ведущим в никуда, когда он расправлял крылья, делал первый сильный взмах и посылал свое тело упругим толчком в пустоту, когда взмывал вверх, омываемый со всех сторон ласковым теплым воздухом, он не задумывался над тем, сниться ли ему это, или он на самом деле обрел способность, о которой тысячелетиями мечтали люди.

Каждый полет вызывал в нем восторг и такое невероятно приятное чувство, граничащее почти что с эротическим, по сравнению с которым меркли все другие ощущения. Мальчик настолько свободно и легко чувствовал себя в воздухе, что, казалось, небо всегда и было его родной стихией. Не земля, по которой он вынужден был медленно передвигаться днем, испытывая все прелести силы ее тяжести, нет – его обителью было небо: бездонное, бесконечное и свободное. Здесь он чувствовал себя своим и каждый раз с большим сожалением его покидал по утрам, но тут же начинал жить ожиданием следующей ночи и следующего полета.

Он обожал тот момент, когда чувствовал, как за плечами вырастают большие белоснежные крылья, которыми он управляет так свободно, словно родился с ними. Однажды утром, после очередного полета, Тимур, стоя в ванной, пытался рассмотреть в зеркале свою спину, потому что он еще долго после пробуждения ощущал крылья за собой. Но так ничего и не увидел, кроме маленького родимого пятнышка под левой лопаткой.

Однако нельзя сказать, что от ночи к ночи ничего не менялось вокруг летающего Тимура. Нет, изменения происходили каждую ночь, но по чуть-чуть. Каждый раз небо становилось немного темнее, глубже прорисовывались тени облаков, да и сами эти воздушные горы серели, постепенно превращаясь в блеклую безликую массу. Было такое впечатление, что невероятно длинный день медленно подходит к концу, солнце опускается все ниже и ниже, гася при этом слепящую голубизну небосвода, на котором уже начинают проглядывать слабенькие и тусклые пока еще звездочки.

Менялся и тот неизвестный Тимуру спутник, который постоянно сопровождал его. Он стал уже видимым, хотя все еще неясным, словно отражение в сильно запотевшем зеркале. Но он уже не ускользал от взгляда мальчика, когда тот поворачивал к нему голову, хотя рассмотреть его и было все еще невозможно. Единственное, в чем убедился Тимур, что крылья у этого незнакомца точно были черными.



-Шеф, известна дата: десятое июля, - отрапортовал Гавриил, посетивший меня, по своему обыкновению, ночью. – Дождь начнется ровно в полночь.

-Отлично! – я был доволен, но старался сохранять спокойствие, будто речь шла о каком-то рядовом событии. – Что с местом?

-Дурацкая страна, - проворчал Гавриил. – Понастроили кучу церквей, но ни одна не удовлетворяет всем нашим запросам: то не достаточно древняя, то совсем еще не освящена, то народ толкается чуть ли не круглосуточно.

Я нахмурился: не люблю неожиданно возникающие сложности. Заметив это, помощник сразу добавил:

-Но я нашел. Старая, почти разрушенная, но там есть все, что нужно.

Я встал рядом с Гавриилом и посмотрел на него снизу вверх.

-Молодец! – похвалил я. – Очень скоро все твои труды будут вознаграждены.

Я заметил, как загорелись его глаза.

-Где церковь? – спросил я. – Сам хочу на нее посмотреть…



Ранним воскресным утром, когда солнце еще висело совсем невысоко над землей и не так шпарило, как в полдень, я стоял у дверей Таниного дома и нажимал на кнопку звонка. Почти сразу же после того, как я прикоснулся к маленькой выпуклой пупырышке, дверь открылась и Таня приветствовала меня долгим поцелуем.

-Доброе утро, дорогая! - сказал я, когда она посчитала поцелуй достаточно долгим и отклонила свое лицо.

-Привет! – ответила Таня, отступая назад и пропуская меня в дом. – Кофе будешь?

-С удовольствием, - кивнул я, хотя кофе и не хотел, но не мог ведь я ей отказать?

-Где Тимка? – спросил я, входя на кухню. – Еще дрыхнет?

-Ага, щас! – Таня махнула рукой. – Убежал ни свет ни заря за Катей.

Я лишь кивнул и уселся за стол, с удовольствием наблюдая, как Таня варит кофе…

Выехать на целый выходной день за город мы собирались уже несколько раз, но все время нам что-то мешало. Но сегодня, похоже, у нас получится, раз я приехал в такую рань, а Тимур уже встречал Катю.

Свою девушку он «представил» мне – вот умора! – еще несколько дней назад, а потом осторожно пытался выяснить мое о ней мнение. Что я мог сказать сам о себе? Только хорошее. Я полностью одобрил его выбор, посоветовав держаться друг друга как можно дольше. Он недоуменно на меня посмотрел и мне пришлось разъяснять:

-Понимаешь, первая любовь редко заканчивается счастливым браком. Обычно она проходит довольно быстро, молодые люди охладевают друг к другу и вскоре ищут уже новый объект для своих чувств.

Было похоже на то, что я вылил на мальчика ведро холодной воды. Он явно не думал о такой перспективе, и весь сжался от мысли, что их отношения с Катей могут закончиться. Мне стало его жалко – он был так трогателен в своем испуге – и я ободряюще похлопал его по плечу:

-Да не расстраивайся ты! Не стоит вообще пока об этом думать. Вам хорошо вдвоем, вот и наслаждайтесь друг другом, а что будет дальше – то и будет, только потом.

В последнее время мы много общались с Тимуром, на радость Тане. Во-первых, она была довольна, что ее сын подружился с человеком, которого она сама столь сильно полюбила. Значит, Тимур не против наших отношений и они не вызывают в нем чувств ревности и неприятия, что так типично в подобной ситуации. А, во-вторых, и она мне об этом говорила, Тимур в этом возрасте остро нуждается в мужском начале, и она просто счастлива, что я могу хотя бы отчасти удовлетворить эту его потребность и в чем-то заменить ему отца. Я тогда подумал, что, скорее всего, я заменяю ему старшего брата – и это было много ближе к истине, - но вслух согласился и пообещал, что сделаю для ее сына все, что только будет в моих силах.

Тимур и впрямь тянулся ко мне, сменив изначальную настороженность, которую он выказывал в самом начале нашего знакомства, на доверие, причем почти безграничное. Недавно мы вообще говорили с ним об особенностях женской девственности и я подробно объяснил ему, что надо сделать, чтобы ее потеря была как можно менее болезненной для девушки. Причем, он сам попросил меня об этом, сказав, что уважает мой богатый сексуальный опыт (с чего, интересно, он это взял? Наверное, весь мой нынешний облик выдавал во мне Дон Жуана).

Я прекрасно знал, почему так случилось. Он почувствовал родственную душу, то, что я из одной с ним семьи, и что между нами много общего. Даже не он это почувствовал, а – Хранитель, и Хранитель заставил мальчика Тимура пойти со мной на сближение. А к Кате, что интересно, потянулся сам Тимур, увлекая за собой Хранителя. Именно на такой эффект я и рассчитывал, когда затевал всю эту комбинацию, умело передвигая фигуры на шахматной доске.

Но я ведь не мог рассказать все это Татьяне, которая однажды задалась тем же вопросом: что перевернуло на сто восемьдесят градусов отношение ее сына ко мне? Пришлось, немного поразмыслив, предположить (и думаю, что это тоже было правдой), что Тимур и в самом деле видит во мне пусть не отца, но старшего друга, который может во многом ему помочь, и, кроме того, он сам отчаянно влюблен, потому очень хорошо понимает, что сейчас испытывает его мать. А то, что мы являемся с Таней любовниками, он очень хорошо видел: он ведь на самом деле очень умный, хоть и мальчишка еще…

Таня достала пару чашек и разлила в них тягучий кофе.

-Прошу! – сказала она и сама уселась рядышком, сразу же пригубив напиток. Я поражался, как она может пить почти что кипяток. Я и сам любил все горячее, но не настолько. Таня же пила и делала это с заметным удовольствием. Но сегодня у нее был какой-то особенный вид: загадочный и таинственный. Она улыбалась, поглядывая на меня исподлобья.

-Милая, что-то случилось? – не выдержал, наконец, я.

-Да ничего особенного, - попробовала отвертеться Таня, но было видно, что ее что-то буквально распирает изнутри. – Куда мы поедем?

Она решила отвести разговор в сторону.

-Недалеко за городом есть одно чудное местечко, - ответил я. – Там изумительно чистая речка, а неподалеку есть одна вещь, которую я очень хочу вам всем показать.

-Правда? – промурлыкала Таня. – И что же это за вещь такая?

-А вот не скажу! – сказал я, вскинув брови. – Ты же не говоришь мне, почему сегодня так загадочно выглядишь?

Таня помялась: я все же вернул беседу в нужное мне русло.

-Милый, я тебе вечером скажу, ладно? Вот вернемся, и я обязательно скажу.

-Хорошо, - согласился я. Идиот! Неужели нельзя было сразу мозгами пораскинуть? Я ведь знаю женщин лучше их самих!

Мы уже почти допили кофе – точнее, допил я, Таня со своей чашкой расправилась через несколько минут после того, как ее налила, - как пришли Тимур с Катей. Мы поздоровались: я пожал Тиме руку, а девочки мило поцеловались в щечки.

Уже через полчаса мы все вместе весело катили в моей машине по серой асфальтовой дороге, оставляя позади город, в котором постепенно вновь уже начиналось пекло. Здесь, на открытом пространстве, жара чувствовалась не так сильно, и все, находящиеся в машине, вздохнули посвободнее, впервые за последние дни.

-Знаете, что я вам скажу, ребята? – обращаясь прежде всего к Тане и Тимуру и нажимая ногой на акселератор, сказал я. – У вас здесь совершенно неповторимая природа. Я много где побывал, но такой девственной чистоты и красоты не видел.

-Это правда, - согласился Тимур. – Хотя я и нигде не был больше, но здесь оползал все вокруг.

Все засмеялись: ловко он меня поддел!

-Интересно, а ты был там, куда я вас везу? – спросил я Тимура, не оборачиваясь – они с Катей сидели на заднем сиденье.

Тимур внимательно огляделся вокруг.

-Наверняка, - заключил он. - Мы едем на юго-запад, а в этом направлении я все знаю.

-Поспорим, что не все? – я озорно подмигнул ему в зеркало заднего вида. – А, Тимми?

В зеркале же я заметил, как напряглось лицо Кати, а боковым зрением увидел, как Таня, сидящая рядом, хитро мне улыбнулась.

-Тебе на пользу общение с молодежью, - сказала она. – Начинаешь подбирать их словечки.

Я прикусил язык: болван, ведь так Тимура называла только Катя, а мы с ней, по легенде, виделись всего один раз, да и то почти что мельком.

Но сам Тимур, похоже, не обратил на это никакого внимания.

-Спорим, - согласился он, протягивая через сиденье мне руку. – На что?

-На бутылку пива, - ответил я и, обратив внимание на то, с какой укоризной на меня посмотрела Таня, тут же добавил: - Безалкогольного!

-Идет!

Я взял его за руку и сказал Татьяне:

-Разбивай!

Та со смехом легонько стукнула по нашим рукам ребром ладони и мы продолжили путешествие.

Километров через семь я свернул на узкую проселочную дорогу, почти полностью заросшую травой. Было видно, что по ней давно никто не ездил. Скорость пришлось значительно сбросить, и со стороны казалось, что моя машина плывет в густой траве, словно лодка в море.

-Вань, куда ты нас везешь? – спросила Таня, но ответил ей Тимур.

-Я знаю! Километрах в трех речка будет, Остяжка. Так?

-Верно, - согласился я, понимая, куда он клонит. – Но я не о речке говорил. То, чего ты не видел – чуть в стороне, туда только пешком дойти можно. Так что не спеши радоваться.

Тимур пожал плечами, уверенный в своем выигрыше, и снова стал смотреть по сторонам, нежно сжимая при этом Катину ладонь.

Вскоре прямо перед нами показалась узкая кромка песка, а за ней – узенькая и неглубокая речушка. Подъехав почти к самому берегу, я остановился.

-Ну вот, приехали. Предлагаю всем расседлать железного коня и разбить лагерь.

Мы вышли из машины и Таня сразу подошла к воде. Речка была до того чистой и прозрачной, что ее гладкое песчаное дно прекрасно просматривалось.

-Боже мой, как здесь хорошо! – воскликнула Таня, скинула туфли и вошла босыми ногами в воду.

Пейзаж действительно был просто великолепен. Тихая речка, высокая трава вокруг, а чуть вдалеке – нечастый сосновый лес.

-Мы - купаться сначала, - объявил Тимур и они с Катей, быстро скинув одежду и оставшись в одних купальных костюмах, побежали в воду. Заскочив в реку, в которой самое глубокое место было Тимуру по грудь, они стали шумно резвиться и брызгать друг в друга водой.

Таня подошла ко мне и, нежно прислонившись к моему плечу и смотря на детей, мечтательно произнесла:

-Эх, где мои шестнадцать лет!

Мне жутко захотелось похулиганить: настроение было просто отменным.

-Здесь! – ответил я ей, подхватил ее легкое тело на руки и в два шага оказался возле реки.

-Что ты делаешь, сумасшедший! – крикнула Таня, но было уже поздно: мы с ней, как были, в одежде, бултыхнулись в воду. Таня смеялась, кричала и отбрыкивалась.

-Ванька, я же одета! Что ты делаешь?

Но я, подобно ребятам, стал быстро проводить по воде в ее сторону ладонью, подняв целую тучу брызг.

-Ах так?! – взвизгнула Таня, уворачиваясь от обрушившегося на нее водопада. – Ну, держись! – и она стала отвечать мне тем же.

Молодежь, бросив кувыркаться, со смехом смотрела на нас. Вдруг Таня, резко изменившись в лице, с криком и что было сил бросилась к берегу.

-Что случилось? – крикнул я и последовал за ней.

-Раки! – кричала Таня. – Здесь раки!

Услышав это, Катя с визгом тоже выскочила из воды.

-Вы что? – удивился Тимур, спокойно стоя по пояс в речке. – Какие раки? Их тут отродясь не было.

-Он меня за палец схватил! – Таня оказалась на песке, плюхнулась на него, сильно отставив правую ногу и продолжая вопить.

Я подбежал к ней и посмотрел на ногу. К большому пальцу и правда что-то прицепилось, но, когда я наклонился и присмотрелся, то громко рассмеялся.

-Чего ты ржешь? – обидчиво бросила мне Таня. – Сними скорее эту гадость.

Я осторожно освободил ее ногу и показал, что это было.

-Танюша, это всего лишь ветка.

-Какая, на фиг, ветка? – горячилась Таня, но, повернувшись, и увидев у меня в руках раздвоенный сучок, растерялась: - Правда, ветка. А чего я ору?

Не выдержав, Тимур, Катя и я громко расхохотались. Таня по очереди посмотрела на нас, а потом сама засмеялась громко и заливисто…

Мы развесили мокрую одежду на раскрытых дверцах машины – на солнце она высохнет моментально – и принялись готовить все для завтрака, который решили съесть на природе.



Солнце уже клонилось к закату, когда мы возвращались в город. Тимур, уставший за день и вдоволь наглотавшийся свежего воздуха, мирно посапывал сзади, обняв Катю, которая склонила голову ему на плечо и тоже делала вид, что дремлет: она же не могла показать, что такие нагрузки никак не влияют на ее девичье тело. Сидевшая рядом со мной Таня тоже прикрыла глаза, откинувшись на подголовник. Приемник, тускло подсвечивая самого себя, играл какую-то приятную мелодию, сопровождаемую недвусмысленными женскими вздохами, а машина, шурша колесами, спокойно и уверенно катилась по асфальту…

День перевалил через свой экватор, когда Тимур, лежа на расстеленном в траве одеяле, обратился ко мне:

-Дядя Ваня, - он уже давно меня так называл, причем сам перешел на такую форму обращения, что я оценил: это было признаком того, что мы сближались. – Где же ваше таинственное место?

-Сейчас пойдем, - кивнул я.

Мы наскоро собрались и, оставив машину около реки, двинулись к небольшому лесу. Сосны здесь стояли высокие, но нечастые, и под ногами была чистая земля, поросшая густой травой. Скорее даже, это был не лес, а сосновый бор. Двадцать минут прогулки по нему освежили нас и вскоре мы вышли на небольшую поляну.

-Смотрите, - сказал я и показал в самый ее центр.

С первого взгляда понять, что там находилось, было сложно. Лишь присмотревшись, становилось ясно, что это была старая и почти полностью разрушенная церковь. Некогда высокие стены теперь были чуть выше человеческого роста и проросли травой и лишайниками, напрочь отсутствовал купол и вообще какая-либо крыша, но сохранилась арка, обозначающая вход.

-Ого! – проговорила Таня, медленно обходя развалины. – Интересно, сколько же ей лет?

-Ну, я не археолог, - сказал я, - но думаю, что никак не меньше пятисот.

-Не может быть, - замотал головой Тимур. – Мы бы в школе точно знали о таком древнем памятнике в нашей области.

-Пойдем-ка, - я взял мальчика за руку и осторожно, чтобы не споткнуться о валявшиеся на земле осколки столетий, ввел его внутрь. – Смотри.

Внутри было довольно просторно. Камней на полу было немного, а сверху и сквозь дыры пустых оконных проемов проникал яркий солнечный свет. Около восточной стены были заметны остатки алтаря. Вот туда я и подвел Тимура, показывая на едва проступающие со стен остатки фресок.

-Такую роспись делали только в период четырнадцатого-пятнадцатого веков, - объяснил я. – Видишь характерную обратную перспективу, преобладание охристой гаммы и непропорциональность фигур?

Тимур кивнул, разглядывая то, что еще не стерло со стен время.

-Жаль, что сейчас не изучают в школах историю искусств, - продолжал я. – Тогда бы ты сразу понял, какой период русской иконографии здесь представлен.

Мальчик медленно пошел вдоль стен, внимательно глядя на некогда прекрасные, а сейчас потускневшие и облупившиеся изображения. Снаружи, за стеной, слышались голоса Тани и Кати, о чем-то разговаривающих, но не заходящих внутрь.

Вдруг Тимур резко остановился и сосредоточенно стал всматриваться в одну из фресок. Мне стало интересно, что он там такое увидел, и я подошел к нему.

На потемневшей стене были два ангела. Они стояли друг против друга, в длинных одеждах, склонив головы и сложив на груди руки. Большие крылья низко опущены и касались своими кончиками земли. Казалось, что они просто были отражением друг друга, однако, если присмотреться, то становилось ясно, что лицами они не были похожи. Кроме того, было еще одно резкое отличие: одеяние правого ангела было белым, как и его крылья, а у стоящего напротив, наоборот, все было черным.

-Вот этого я уже видел, - проговорил Тимур, показав на белого ангела. Я чуть усмехнулся: Иероним. Успел-таки законтачить с мальчишкой. Хотя, этого следовало ждать: Верховный ведь!

-Наверное, - стараясь показаться безразличным, сказал я, - смотрел какие-нибудь книжки: такой сюжет очень распространен в иконографии.

-Нет, - отрицательно замотал головой Тимур. – Я его во сне видел, он меня летать научил.

Он сказал это непроизвольно, о чем-то глубоко задумавшись, и не задался вопросом, понял ли его я. Однако, я понял, но не стал вдаваться в подробности, тем более, что тут внутрь вошли наши девушки.

-Вот где вы спрятались! – воскликнула Таня. – И чего вы тут делаете?

-Знакомимся с памятниками древнего зодчества, прямо изнутри, - ответил я ей, улыбнувшись.

Таня и Катя тоже с интересом осмотрели остатки фресок, после чего я позвал их наружу.

-Но это – не самое интересное, - объяснял я, помогая перебраться через большие каменные глыбы. – Сейчас я вам кое-что еще покажу. Тимур! – я окликнул мальчика, все еще задумчиво смотрящего на фигуры ангелов. Тот словно очнулся и повернул голову в мою сторону. – Идем!

Мы все вместе вышли из развалин и подошли к восточной стене. Я попросил не шуметь и мои спутники затихли, затаив дыхание. Вокруг был слышен только слабый ветер, да щебетание птиц вдалеке.

Я прислонился ухом к стене. Так и есть. Я отстранился и сказал:

-Послушайте.

Таня с ребятами приникла к древнему камню. Спустя минуту у них вытянулись лица.

-Что это? – удивленно спросила Таня и я сам снова прислушался.

Стена пела. Сначала это было сложно услышать, но, чуть напрягшись, ухо стало различать далекие, словно из глубокого колодца, голоса. Смутные, неясные, но, несомненно, человеческие голоса. Это был хор и он пел какой-то православный гимн. Какой точно, было не разобрать, но чарующую мелодию было невозможно спутать ни с какой другой.

И Таня, и Тимур, и, конечно же, Катя, внимательно слушали. Выражение удивления все не сходило с их лиц. Таня то отрывалась от стены и прислушивалась, словно хотела убедиться, что это пение не доносится откуда-то извне, то снова припадала к ней.

-Бог мой, что это? – снова спросила она шепотом, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

Я улыбнулся – было весело смотреть на эти растерянные лица, столкнувшиеся с какой-то древней тайной, мистикой, о которой они читали только в книгах.

-Это – голоса давно умерших людей, - объяснил я наконец. – Когда-то очень давно в этой церкви проходили службы, читались проповеди и пел хор. Полые стены – а они полые – вобрали в себя звуки, впитали, как губка, и теперь бережно хранят их в себе.

Я обратил внимание на то, что Тимур, казалось, удивлен даже больше матери, и удовлетворенно про себя подумал, что мне удалось показать ему то, чего он никогда еще не видел. То ли еще будет, братишка, то ли еще будет! Ты только начинаешь постигать чудеса вселенной, делая пока лишь робкое и слабое прикосновение к ним.

-Но… - Таня была в замешательстве. – Как это возможно?

Я пожал плечами:

-Не знаю. Кое-где на земле в руинах святых зданий это бывает. Есть храмы в Иерусалиме, мечети в Мекке, пирамиды в Египте. Наверное, древние знали какой-то секрет постройки таких поющих стен. Но до нас он не дошел, - я обвел взглядом всю компанию. – Слушайте-слушайте! – добавил я торжественно. – Вы слышите живой голос истории.

Я заметил, как передернулась Таня, словно мурашки пробежали по ее спине. Похоже, до нее дошел смысл моих слов…

Потом дети ушли обратно к речке, причем Тимур все еще пребывал в состоянии задумчивости, а мы с Таней еще немного побродили возле руин.

-Вон там, - я показал рукой за церковь, - был погост. Сейчас, правда, от него уже не осталось и следа и все заросло травой и деревьями, но когда-то кладбище было большим.

Таня внимательно и как-то даже зачарованно смотрела вокруг.

-Да, - протянула она. – Когда оказываешься в таких местах, древних, как сам мир, то ясно видишь, насколько коротка твоя жизнь.

-Это правда, - согласился я. – Только мне довелось побывать в еще большей древности, в Междуречье. Там когда-то был Эдем, откуда и пошел весь человеческий род. Знаешь, это между Тигром и Евфратом?

Таня кивнула.

-Там же рядом, - продолжал я, - развалины Вавилона, где еще сохранилось основание знаменитой башни. Вот там действительно чувствуешь ход истории и кажется, что она дышит тебе прямо в лицо.

Таня задумчиво слушала меня. Потом сказала:

-Жаль только, что такие места, как эта церковь, стали теперь лишь ее достоянием, превратившись в памятники прошедшим поколениям.

Я покачал головой.

-Позволь с тобой не согласиться. Это, - я похлопал рукой по облупившейся и почерневшей стене, - не только памятники. Многие, очень многие такие развалины еще могут оказаться ареной великих событий. Кто знает, может и этой церквушке, некогда гордо поднимавшей свой купол над лесом, а теперь покоящейся в руинах, еще предстоит сыграть свою роль? Может, именно здесь закончится очередная эра человеческой цивилизации и начнется другая, более величественная и строгая.

-Ты меня пугаешь, - Таня широко распахнула глаза.

Я развел руками.

-Наше будущее плотно скрыто от нас и мы не знаем, где и когда что-то произойдет. Лишь немногие видят то, что впереди, но, скорее всего, это – не люди, а посланники небес.

Я посмотрел на Таню и улыбнулся:

-Ладно, хватит о мистике, а то спать не будешь, и всю ночь тебя будут мучить кошмары. Пойдем лучше к ребятам. Что-то я проголодался, а у нас там, насколько мне известно, много вкусного припасено. Идем.

И я, взяв женщину, все еще пораженную своим прикосновением к вечности, за руку, повел ее к речке…

Обед был великолепен, ведь всем известно, что даже самые простые и незатейливые блюда становятся на природе, рядом с весело протекающей речушкой, намного вкусней. Вся моя компания, немного еще поприбывавшая в некотором трансе от увиденного, вскоре совсем расслабилась и с аппетитом поглощала загодя приготовленную снедь. Даже Тимур, дольше других не выходивший из задумчивости, растянулся, наконец, на одеяле и о чем-то мило щебетал с Катей.

Остаток дня пролетел почти незаметно. Мы еще не раз купались, потом, обсыхая, загорали под немилосердным солнцем, играли во что-то, да и просто болтали. Со стороны могло показаться, что это отдыхает теплая и дружная семья: довольно молодые еще родители и повзрослевшие уже дети. В чем-то оно так и было, хотя, если покопаться, наши родственные отношения окажутся более запутанными…

Мы въехали в город, когда сумерки уже стали превращаться в темноту. Жгучий дневной зной сменился наконец приятной ночной прохладой и, казалось, город вздохнул свободно, полной грудью.

Тимур объяснил мне, куда подвезти Катю (будто я сам не знал!) Когда я остановился около дома, Катя, мило со всеми попрощавшись, вместе Тимуром, бросившим: «Я сейчас!», зашли в подъезд. Они пробыли там не столь уж и долго, но вполне достаточно, чтобы по его возвращении Таня бросила на сына выразительный взгляд. Тимур сделал вид, что его не заметил. Я же, включив зажигание и ощущая на своих губах вкус его губ, тронулся с места.

Я подрулил к знакомому забору, за которым раздавался неистовый собачий лай: Майкл, соскучившись за весь день без хозяев, заливался теперь, радостно их приветствуя.

Тимур вышел из машины и остановился у калитки, дожидаясь мать. Он предпочел отвернуться – ишь, какой деликатный! – и глядел скучающим безразличным взглядом куда-то поверх крыши дома.

-Спасибо, дорогой! – Танюша чмокнула меня в щеку. – Так хорошо я давно не отдыхала.

-Готов превратить такие вояжи в традицию, - улыбнулся я.

-Я не против. До завтра! – она помахала мне рукой и выскочила к Тимуру.

-Эй, молодой человек! – окликнул я мальчика. Тот обернулся. – С тебя пиво, не забыл?

Тот заулыбался, закивал и они вместе с матерью вошли к себе во двор, а я поехал дальше, совершенно забыв спросить, что же такого после нашего путешествия мне хотела сказать Таня. Я как-то запамятовал, а она не напомнила…



Спустя несколько дней я сидел в своем кабинете и откровенно скучал. Татьяна носилась где-то с текущими делами конторы, а мне было просто на них наплевать. Я знал, что через пару-тройку недель мне уже не будет никакого дела до этого завода, городка, страны, как, впрочем, и им до меня тоже. Абсолютно все было готово к предстоящему представлению, и мне оставалось только спокойно и терпеливо – насколько это было вообще возможно – ждать развязки.

Если уж быть совсем до конца честным, то все мое спокойствие было только видимым. На самом деле временами меня охватывало просто сумасшедшее возбуждение. Вы ведь наверняка знаете, что чувствует человек, совсем близко подходящий к тому моменту, когда уже вот-вот получит давно им желаемое. Когда еще чуть-чуть, и исполнится-таки его самая заветная мечта, которую он лелеял годами. Начинают дрожать руки, подкашиваются ноги, бешено стучит сердце и адреналин разгуливает в крови, как захмелевший веселый пропойца. Вы знаете это? Тогда умножьте все в разы, пропорционально времени, которое ждал я, и вы получите пусть и весьма отдаленное, но все же представление о том, что испытывал я.

От нечего делать я стал просматривать кое-какие предложения по маркетингу, направленные мне коммерческим отделом. Несколько из них я нашел весьма разумными, а одно – очень даже оригинальным. Жаль, что не придется попробовать воплотить их на практике: не хватит времени. Ладно, останется потомкам.

Я лениво перелистывал страницы объемного документа, как внутри опять екнуло, причем значительно сильнее, чем тогда, когда мы возвращались с Таней от ее дяди (царствие ему небесное, хотя я в этом отнюдь не уверен). Нет, сейчас меня бросило в дрожь, настолько сильным было предчувствие. Это уже была настоящая опасность, что-то угрожало Хранителю, причем угроза исходила от него самого. Бог мой, мне никак нельзя допустить, чтобы с ним что-то произошло! Сейчас, на пороге самого важного события в моей чертовой жизни, ради которого я, собственно, все и затеял настолько давно, что сам уже стал точно забывать, когда. Нет, ни за что!

Я отбросил бумаги и вихрем выскочил из кабинета, чуть не сбив с ног свою секретаршу, которая как раз несла мне кофе, оставив ее стоять у дверей в полном недоумении.



В тот день жара немного ослабла железную хватку, которой она перехватила горло юга России. Дул легкий северный ветерок, принося с собой едва заметную, но все же такую желанную прохладу. С утра даже появились на горизонте небольшие тучки, обещая давно ожидаемый дождь, но они быстро рассеялись.

Тимур неторопливо прогуливался с Катей по городу. У них не было никакой цели, они просто гуляли, наслаждаясь обществом друг друга. На девушке был короткий легкий сарафан небесного цвета и когда ветерок, словно забавляясь, приподнимал его низ, то ее стройные и такие манящие ноги обнажались почти полностью. Эта картина завораживала Тимура и возбуждала его, но он старался подавить в себе все желания и просто идти дальше, держа Катю за руку.

-Хочешь мороженого? – спросил Тимур, когда они поравнялись с большим магазином.

-Хочу, - кивнула Катя и они прошли сквозь раздвигающиеся автоматические двери внутрь.

В магазине было прохладно – мощные кондиционеры работали во всю силу – и струи холодного воздуха, с тихим шумом бьющие откуда-то сверху, приятно обожгли их разгоряченные юные тела.

Они подошли к прилавку с мороженым, как Тимур заметил стоявший рядом игровой автомат. Большой прозрачный куб со свисающим сверху захватом, заполненный разными маленькими плюшевыми игрушками. Сбоку – щель монетоприемника и две ручки, с помощью которых и управлялся этот захват.

-Подожди-ка, - проговорил Тимур и подошел к автомату. Тот весело светился, так и маня с ним сыграть. Тимур позвенел мелочью в кармане брюк, достал монетку и бросил ее в брюхо прозрачного ящика. Внутри что-то зажужжало и захват чуть выдвинулся вперед, готовый подчиниться воле играющего.

Тимур осторожно подвинул одну из ручек вправо, перемещая блестящую клешню ближе к центру, потом взялся за другую ручку, направляя ее на себя. Как только он ее отпустил, то захват соскочил вниз, но ничего не поймал.

-Черт! – выругался Тимур, вновь залезая в карман за деньгами. Он целился в маленького лопоухого щенка, которого так хотел подарить Кате. Она же стояла рядом с ним и, улыбаясь, наблюдала за его попытками.

Второй раз Тимур снова промахнулся. Он уже почти зацепил игрушку, но чуть недотянул захват, в результате чего тот скользнул мимо и снова пустой поднялся вверх.

-Блин, да что ты… - проворчал Тимур, отправляя внутрь автомата следующую монету. Достать щенка было уже для него делом чести: он никак не хотел выглядеть в глазах подруги, смотрящей сейчас на него, неудачником.

Катя сразу увидела, что он не совсем правильно позиционирует захват, не доводя его до нужной точки всего несколько миллиметров. Ей было жаль смотреть на расстраивающегося прямо на глазах Тимура, решившего во что бы то ни стало побороть упрямую машину. И она перевела взгляд на клешню, прищурилась и чуть напряглась.

Тимур снова наклонил ручки, но, когда он уже отпустил их, решив, что достаточно точно расположил механизм над игрушкой, то захват, вместо того, чтобы сразу остановиться, проехал еще совсем чуть-чуть и уже после этого сорвался вниз. Тимур даже не заметил этого самопроизвольного перемещения, внимательно следя за тем, как три железных пальца, расцепившись, захватили-таки мохнатого щеночка и потащили к лотку в углу куба.

-Есть! – воскликнул Тимур, улыбаясь во весь рот. Он достал игрушку и протянул ее Кате. – Это тебе.

-Спасибо! – нежно ответила девушка, принимая щенка и прижимая его к груди. – Какая прелесть!

Тимур сиял. Он сумел сделать приятное подруге, победить эту железяку, и совсем не обратил внимания на незаметно оказанную ему помощь.

Они купили мороженое и вышли из магазина. Катя несла в правой руке щенка, нежно держа его за уши. Тот не противился такому обращению, наоборот, весело улыбался, смешно высунув красный язычок.

Они шли дальше и ели мороженое. Их обгоняли люди, шли навстречу, по дороге проезжали машины и автобусы, но ни Тимуру, ни Кате не было никакого дела ни до кого. Они просто шли рядом и им было хорошо.

Медленно они достигли остановки, где стояло несколько человек, ожидая транспорта. Тимур как раз только что рассказал Кате что-то очень забавное, и они задорно смеялись.

К остановке подкатил троллейбус и, отставив свои рога чуть в сторону, открыл двери. Кто-то вышел на улицу, кто-то вошел внутрь, после чего троллейбус, скрипнув дверьми и закрыв ими свое нутро, начал медленно и лениво отъезжать.

-Смотри, что я могу, - сказал вдруг Тимур и, прежде, чем Катя успела что-либо ответить, в один прыжок настиг отходящий транспорт и, протянув руку, уцепился за стальную лестницу сзади него, ведущую прямо на крышу. Мальчик захватил перекладину второй рукой, подтянулся, и оказался на лестнице обеими ногами. Катя замерла на месте, а троллейбус постепенно набирал скорость.



Я гнал машину по улицам города, не обращая никакого внимания на других участников движения. Пару раз я кого-то подрезал, чудом избежал лобового столкновения, но мне было на все наплевать. Вслед себе я слышал ругательства и проклятия. Идиоты, они не понимают, что если я не успею и с Хранителем произойдет что-то ужасное, то им, безмозглым, уже никогда не придется колесить в своих любимых машинах.

Я знал, где Тимур и летел туда со скоростью ветра. Только бы успеть. Я видел, как троллейбус, к которому и прицепился мальчишка, подходит к повороту, и Тимур готовится спрыгнуть на землю. В детстве он не однажды уже так делал: главное здесь – сгруппироваться, чтобы точно попасть на ноги и не свалиться.

Но Тимур не учел – просто не мог этого знать, – что у водителя троллейбуса заканчивалась смена и он торопился скорее прибыть на конечную остановку, где его уже ждал сменщик. Потому и ехал быстрее обычного, зная, что его машина может спокойно преодолевать все повороты и изгибы на большей скорости, чем обычно это делает.

Я уже четко видел, что будет дальше. Троллейбус не затормозит на повороте, как на то рассчитывает Тимур, только чуть замедлит движение. Из-за этого мальчик, спрыгнув с узкой лестницы, приземлится на ноги, но не удержится на них, и плашмя упадет на асфальт, прямо под колеса идущему навстречу такси. Я видел, во что превратится его голова, когда по ней дважды пройдется колесом тяжелый автомобиль, и прибавил газу. Я не мог этого допустить.

Стоя на тротуаре и глядя на быстро удаляющегося Тимура, я только и мог широко раскрыть Катины глаза, но сделать что-либо был не в силах. И потому я спешил туда, как можно ближе к троллейбусу, чтобы успеть остановить его до поворота.



Тимур прижался к лестнице. Встречный ветер, огибая широкие железные бока троллейбуса, трепал волосы мальчика. Тимур весело подмигнул какой-то тетке, с ужасом глядящей на него из окна, и повернул голову, чтобы взглянуть на оставшуюся далеко позади Катю. Он помахал ей рукой и приготовился к прыжку, зная, что сейчас, приближаясь к повороту, троллейбус затормозит, почти совсем остановится.

Но троллейбус не тормозил. Он лишь слегка сбросил скорость и продолжал вовсю катить вперед. Тимур сначала растерялся, а потом запаниковал. Он понял, что на такой скорости ему будет не спрыгнуть, не разбившись об асфальт, а при повороте он просто не удержится на узкой и скользкой лестнице и его снесет отсюда, словно спелое яблоко с ветки.

Подумав секунду и выбрав из двух зол меньшее, он решил прыгать: в этом случае у него, по крайней мере, есть шанс просто упасть на землю, а не быть впечатанным в какой-нибудь столб.



Впереди уже показался поворот, из-за которого вот-вот должен вывернуть троллейбус, а прямо передо мной было то самое такси с желтыми шашечками на борту. Я понял, что не успею предотвратить трагедию, остановив троллейбус. И тогда я решил остановить такси.

Я втопил педаль газа в пол и, врубив сигнал левого поворота, резко пошел на обгон. Когда я поравнялся с окном водителя такси, то тот удивленно на меня посмотрел: дорога была узкой, всего в две полосы, и такой маневр перед поворотом был очень опасен. Я отчаянно замахал ему рукой, крича, чтобы тот остановился, но он сначала только пожал плечами, а потом ухмыльнулся и покрутил пальцем у виска. У этого козла в машине были наглухо закрыты все окна – в такую-то жару! – и потому он явно меня не понимал.

Я еще сильней надавил на акселератор. Вот я уже почти обошел такси и тут увидел, что из-за поворота показался троллейбус. Мгновение, и я резко повернул руль вправо, ударив такси в левое крыло. Я успел заметить обалдевшее лицо таксиста, прежде чем тот слетел с дороги и втемяшился в ограждение.

И в этот момент сзади троллейбуса с узкой лесенки прыгнул Тимур. Он приземлился на подошвы кроссовок, но не удержал равновесие и растянулся на дороге, взвыв от пронзившей его ногу боли.

Я выскочил из остановившейся машины и уже хотел побежать к мальчику, как ко мне подвалил разъяренный таксист.

-Ты чего, бля, гребнулся, что ли? – он угрожающе схватил меня за грудки. Мне некогда было выяснять с ним отношения, и я, несильно ткнув его в грудь, проорал:

-А ты вперед посмотри, мудак!

И я, сбросив с себя его клешни, рванул к Тимуру. Таксист недоуменно глянул на дорогу и, увидев валяющегося там подростка, как раз на пути движения его машины, похолодел, представив, что могло случиться, не помешай ему я.

Я подбежал к Тимуру, вокруг которого уже начала собираться толпа. Он лежал на асфальте и корчился от боли. Я стал рядом с ним на колени.

-Что? Что с тобой? – спрашивал я, осторожно ощупывая его тело.

-Нога, - простонал мальчик.

Я посмотрел на его правую ногу, и только я прикоснулся к ступне, Тимур закричал. Ясно: вывих. Что ж, малыш, как это ни прискорбно, но мне придется еще чуть добавить тебе страданий.

Я взялся за ступню и предупредил:

-Тима, потерпи: сейчас будет больно.

И не дав ему ничего ответить и даже что-либо сообразить, с силой вправил вывих. Мальчик вскрикнул, весь побелел и потерял сознание. Я снял свой пиджак, свернул его и положил ему под голову.

Ко мне присоединилась Катя. Оставив ее рядом с Тимуром, я пошел за своей машиной, возле которой еще стояло побитое такси и его водитель.

-Эй! – окликнул он меня, когда я садился в машину. – Как ты узнал?

Я обернулся и, усмехнувшись на его вытянутую от удивления и страха физиономию, спокойно ответил:

-Тебе все равно не понять.

После чего захлопнул дверь и подъехал к толпе вокруг места происшествия. Туда уже подошел весь зеленый водитель троллейбуса:

-Понимаете, я не видел ничего, - оправдывался он. – Конечно, я знал, что мальчишки иногда…

-Помоги, - коротко перебил я поток его извинений и мы вместе аккуратно положили Тимура назад в мою машину.

Толпа тем временем гудела:

-Надо в больницу его!

-Уши надрать!

-А ты куда смотрел, троллейбусник хренов?

Я обернулся ко всем и громко сказал:

-Господа! Я – отец этого мальчика. С ним все будет хорошо. А вас я прошу разойтись – больше ничего интересного не ожидается.

И я, сев вместе с Катей в машину, быстро уехал оттуда, тем более, что кто-то уже успел вызвать милицию и вдалеке слышались сирены. Мне никак не хотелось объясняться с властями, но вот толпа, со времен Древнего Рима жаждущая хлеба и зрелищ, уходить не спешила.



Мы привезли Тимура к нему домой, занесли в комнату и положили на диван.

-Исчезни, - сказал я Кате и через секунду той уже не было рядом. Я подошел к телефону и набрал номер.

-Да, слушаю вас, - раздался после нескольких гудков голос Тани.

-Дорогая, как дела? – я старался говорить как можно спокойней.

-Все хорошо, милый. А ты куда пропал? Я звонила, но твоя Оля сказала, что ты умчался, словно ураган.

Господи, а как же я еще должен был умчаться?

-Танюша, у тебя много дел?

-Собственно, нет. А что? – спросила она игриво.

-Тогда собирайся и срочно приезжай домой. Я жду тебя здесь.

-Вот как? – удивилась Таня. – А что ты там делаешь?

-Готовлю романтический ужин и набираю ванну с пеной.

Я врал безбожно, но нельзя было рассказывать ей о том, что произошло, до того, пока она не появится здесь. Иначе как она будет вести машину?

-Ты – маньяк! – заявила она. – Впрочем, именно таким ты мне и нравишься. Уже лечу. Следи, чтобы ванна не остыла.

-Она будет такой же горячей, как и я, - заверил я и положил трубку.

Взяв из аптечки нашатырь, я подошел к дивану, где без чувств лежал Тимур. Но вместо того, чтобы привести его в себя, я просто присел рядом. Сначала мне надо было привести в порядок самого себя.

Я был зол, обижен и расстроен одновременно. Черт, опоздай я всего на несколько секунд, на одну секунду, и все было бы кончено. Прощай мечты и планы, отправляйся кропотливая работа псу под хвост, а я опять иди к чертовой бабушке и жди еще черти сколько, на радость всяким там Касандрам и Нострадамусам, которые все уши всем проездили, что я останусь в полной заднице. Блин, и из-за чего? Из-за сопливого мальчишки, которому в его тупую башку влезла не менее тупая мысль показать свою удаль девчонке. Сейчас я сам готов был его убить, честное слово!

Я посмотрел на Тимура. Он лежал, и его лицо было совершенно спокойным, даже безмятежным. И он был столь красив в этой безмятежности, что я невольно улыбнулся, чувствуя, как весь мой гнев и злость куда-то улетучиваются. Ну что с него взять? Молодой еще и глупый. Не понимает, что от него зависит не только его и моя судьба, а судьба всего человечества, шести миллиардов. Но он-то этого пока не знает, вот и ведет себя, как простой пацан. Разве можно за это на него обижаться?

Я еще раз осторожно его осмотрел. Нога опухла, но в остальном, если не считать пары ссадин на руках, все было в порядке. Удостоверившись в этом и наложив тугую повязку на ногу, я сунул ему под нос нашатырь.

Тимур сморщился и медленно открыл глаза. Я понимал, что зрение его сейчас в некотором расфокусе, и потому спокойно ждал, когда его зрачки, беспомощно озирающиеся по сторонам, сосредоточатся на мне.

-Где я? – тихо спросил мальчик. – И что случилось?

-Ты дома, - как можно ласковей ответил я. – А что случилось ты и сам сейчас вспомнишь.

Он вспомнил. Вспомнил и снова поморщился.

-Как нога?

-Болит, - сказал Тимур. – А где Катя?

-Я ее домой отослал. Скоро твоя мама приедет.

Тимур поморщился в третий раз. Он понимал, что реакция мамы на его чудачества будет непредсказуемой и слишком бурной.

-Дядя Ваня, - он вцепился в мой рукав. – Помогите мне.

Родной мой, да я только и делаю, что тебе помогаю! Ты ведь мне сейчас дороже всего золота мира, которое, вообще-то, и на фиг мне не нужно.

-Успокойте маму, - просил Тимур. – Пожалуйста.

Я смотрел в его просящие и страдальческие глаза. Ну разве можно отказать таким глазам?

-Хорошо, Тима, – кивнул я. – Я поговорю с твоей мамой. Только сначала я хочу поговорить с тобой.

Тимур слегка надулся:

-Воспитывать будете?

-Пороть, - пошутил я, а потом продолжил серьезно. – Нет, воспитывать не буду. Но хочу, чтобы впредь ты все же думал, прежде чем что-то сделать. Сегодня тебе крупно повезло, но так будет не всегда. А ты просто не имеешь права так рисковать, потому что твоя жизнь принадлежит не тебе.

Он удивленно вскинул брови:

-А кому же?

-Твоей маме, Кате, всем, кто тебя любит. И Богу, - о себе я промолчал. – Представь только, что стало бы с твоей мамой, если бы сегодня все закончилось не так хорошо? Тебе ее не жалко?

Тимур смутился. Я знал, на что надавить: он очень любил Таню и мысль, что он может принести ей страдания и боль, была просто ужасной. Хотя я и понимал, что все, о чем я ему сейчас говорил, останется в нем только до тех пор, пока его нога не поправится окончательно, а ссадины не заживут. А потом он снова перестанет быть осторожным и будет готов бросится с головой в любой омут. Радует только, что уже не успеет. Совсем скоро ему откроется его тайна и тогда уж точно все будет по-другому.

-Так что, сынок, никогда не рискуй понапрасну, вряд ли кто это оценит.

Не успел я закончить фразу, как хлопнула входная дверь.

-Лежи здесь тихо, - быстро сказал я Тимуру, ободряюще ему улыбнулся и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь в комнату.



Мы сидели с Таней рядышком, и я нежно ее обнимал. Она уже успокоилась совершенно и теперь тихонько прижималась ко мне, ничего не говоря. Мне показалось даже, что она задремала. За стенкой мирно спал Тимур, а прямо перед нами что-то бурчал телевизор…

Только Таня вошла в дом, как сразу же бросилась в мои объятья.

-Не ожидала, дорогой, что ты способен на такое, - промурлыкала она, ища мои губы. – Ванна не остыла?

-Танюша, подожди, - я ответно поцеловал ее, но потом чуть отстранил от себя. – Надо поговорить.

Вроде и произнес я это спокойно, но ее материнское сердце сразу что-то почувствовало.

-Что с Тимуром? – спросила она серьезно, а в голосе ее я заметил нотки страха.

-Господи, Таня, да что с ним может быть? – сказал я как можно спокойней. – Вон он, на диване валяется.

Таня резко повернулась к двери и распахнула ее.

-Привет, мам! – Тимур помахал ей рукой и вымученно улыбнулся.

-Так, - теперь в ее голосе звучала уже гроза. – Ну-ка живо рассказывайте мне, что у вас тут произошло.

-Я тебе все сейчас расскажу, - успокаивал ее я. – Только пойдем на кухню, кофейку попьем…

-Какой такой кофеек? – Таня мрачно смотрела то на меня, то на сына, не знающего куда деться от ее тяжелого взгляда.

-Обычный такой, черный, - я взял ее под руку и повлек за собой. – С сахаром или молочком.

-С молочком, говоришь? – грозно проговорила Таня, но пошла за мной.

Я рассказал ей все, обстоятельно и подробно, опустив только кое-какие детали, да значительно приуменьшив ту опасность, что угрожала Тимуру. Таня слушала меня хмуро.

-А ты как там оказался? – спросила она, когда я закончил.

-Случайно. Ехал как раз сюда, чтобы тебя позвать, воспользоваться отсутствием Тимура.

И тут она расплакалась. Видимо, нервы все же сдали и ее напряжение прорвалось наружу.

-Ну что ты, родная, успокойся! – я привлек ее к себе. – Все уже прошло, и закончилось хорошо. А нога? Подумаешь: похромает пару дней, а потом снова бегать будет, как олень молодой!

-Господи, Ваня! Я так благодарна, - сказала Таня сквозь слезы, - что ты там оказался.

-Я-то что? Оказал первую помощь, да домой привез, чтобы не рыскать потом по больницам. Просто парень в рубашке родился.

И еще в какой!

Таня еще повсхлипывала, а потом, немного успокоившись, вытерла слезы.

-Пойду к нему, - она встала.

-Иди, - кивнул я. – А я пока на самом деле кофе сварю. Будешь?

-Буду.

-Только, Танюша, - я задержал ее. – Пожалуйста, не ругай его, ладно? Ему и так сегодня уже досталось.

-Да уж, досталось, - вздохнула Таня. – Ладно, не буду. Хотя его бы выпороть не мешало.

Я усмехнулся:

-Этим я ему уже грозил. На вот, - я протянул ей две таблетки. – Обезболивающее и снотворное. Пусть выпьет.

Таня взяла таблетки, стакан с водой и пошла к сыну…

Она заворочалась и подняла на меня глаза.

-Знаешь, что я подумала? – спросила она меня тихо.

-Нет, не знаю.

-Интересно, что бы я сейчас делала, если бы не встретила тебя?

-Что-что… - пожал я плечами. – Жила бы точно так же, как и до меня.

-Не знаю, - задумчиво протянула она. – Иногда мне кажется, что я просто не смогла бы без тебя жить.

Я улыбнулся.

-Это только кажется.

Таня вдруг решительно замотала головой.

-Нет, я точно знаю, что мы просто должны были встретиться. Видимо, так было предначертано судьбой.

Я внимательно на нее посмотрел. Она действительно что-то чувствует или просто так говорит? Нет, похоже, просто говорит, хотя и свято в это верит. Что же, Бога ради.

-Может, ты и права, - согласился я.

-И где ты был раньше? – мечтательно спросила Таня. – Встреться мы лет двадцать назад, я бы замуж не вышла, только за тебя.

Где я был… Да если я скажу где, вряд ли ты, родная, поймешь меня.

-А как же Тимур? – спросил я.

-Тимур был бы нашим сыном, - спокойно ответила Таня, словно это было само собой разумеющееся. Я не стал ей ничего отвечать, а просто еще крепче обнял и поцеловал.

Мы сидели на диване перед телевизором и целовались. Сначала – спокойно, но с каждой минутой в нас все больше и больше разгоралась страсть. И вот я уже овладеваю ей, а она вся выгибается и стонет от наслаждения.

Мы не боялись, что проснется Тима, мы просто об этом не думали. Да он все равно бы не проснулся: он спокойно спал, убаюканный снотворным.



Тимур летал. Снова летал. Впрочем, теперь уже можно сказать, что как и всегда. Ночью нога совсем не болела, да и на руках не было никаких следов от его столь неудачного развлечения. Он как обычно чувствовал в себе невероятную легкость, которая позволяла ему свободно парить в небе, лишь слегка поддерживая себя крыльями.

А небо вокруг становилось все темней. Солнце уже почти зашло за горизонт, слабо освещая последними лучами облака, а в вышине вовсю горели далекими огоньками звезды. Но было тепло, как и днем и Тимур замечал наступление ночи только по меняющимся небесам.

Его молчаливый спутник, почти уже друг, опять летел рядом с ним. Он стал уже почти совсем видимым, но все равно очертания его все еще оставались слегка размытыми, так что Тимур не мог разглядеть лица. Да он и не особенно старался, если честно. Ему просто было хорошо в небе, а его попутчик не доставлял никаких неудобств, так что пусть себе тоже летит на здоровье. Вдвоем было даже интересней. Кроме того, мальчик ощущал какую-то необъяснимую тягу к этому чернокрылому созданию. Он чувствовал трогательную заботу о себе, почти любовь, исходившую от неизвестного. И от этого тепла и нежности тоже было хорошо.



Мы лежали рядом. Расслабленные, уставшие и счастливые. Я все не мог удовлетвориться, насытится прижимающимся ко мне женским телом, а Таня снова и снова специально пробуждала во мне желание, словно хотела выжать меня полностью. Даже мои поистине неистощимые силы при таком напоре таяли, как весенний снег.

Я – существо бесполое. Или двуполое, если хотите. Я могу быть и мужчиной, и женщиной, причем одновременно. Но по жизни мне, все-таки, больше нравится быть мужчиной. Этот образ лучше соответствует моей натуре: воля, железная хватка, сила и напор. Но не только это тому причина. Мужчина всегда получает огромное удовольствие от секса с красивой женщиной, причем с любой, тогда как женщина, в силу ее природы, наслаждается далеко не всегда, и то, в основном, только с единственным и очень любимым человеком. Конечно, если исключить случаи клинической нимфомании.

Но, как и всякий мужчина, не обремененный глубокими душевными привязанностями, я сразу терял интерес к женщине, как только получал ее плоть. (Не помню, говорил я уже это, или нет?) Дальше она могла меня интересовать только с позиции ее души. Я никогда не любил ни одну женщину, даже такую, которую большинство обычных мужчин запросто причислит к божеству или лику святых. Они надоедали мне уже на следующее утро после нашей бурной ночи.

С Таней такого не наблюдалось. Каждый раз я спал с ней не только потому, что ей этого хотелось, и не потому, что так было надо, а потому что этого хотелось мне. Я обладал ей уже бесчисленное количество раз, но все время это происходило словно впервые: у меня самого просыпалось невероятное желание. Я брал ее, потом еще раз, и еще, и снова… Сексуальность этой женщины была воистину безграничной. У меня даже мелькнула мысль – в короткий перерыв между сеансами любви, – что, если устроить соревнование между мной и ею на выносливость в этом вопросе, то она, пожалуй, может меня и победить, хотя никому никогда такое не удавалось. И за это она нравилась мне еще больше.

Да, она мне нравилась, и это надо признать. Мне нравилось спать с ней, ласкать ее шикарное тело, просто лежать рядом и ощущать через каждую клеточку ее кожи биение сердца и ток крови по венам. Ощущения, скажу я, просто классные. И я ни разу не отказал себе в удовольствии снова испытать их.

Поначалу я, конечно, боролся с собой, а потом подумал: какого черта? Почему бы и нет, раз она сама так сильно этого хочет? Коли уж у меня есть немного времени, которое я могу посвятить себе, любимому, ожидая назначенного великого часа, то лучше всего провести его в постели с красивой и столь желанной женщиной.

Танюша, доведя меня в очередной раз до экстаза своим ртом, приблизила свое лицо к моему и, нежно гладя мои волосы, прошептала:

-Как я тебя люблю.

-Я тоже, - подыграл я и тут заметил, что мне, почему-то, это приятно. Что же, наверное, я настолько хорошо справляюсь со своей ролью, что сам уже в нее вжился.

-Ванечка, - тихо сказала Таня, когда мы перестали целоваться после таких признаний. – Я давно хочу сказать тебе, но… не решаюсь.

-Чего сказать? – спросил я, легонько нажимая пальцем на кончик ее носа. – Что ты любишь меня? Так ты об этом говорила много раз, хотя и не стоило: я и так это знаю.

-Нет, не то, - ответила Таня, - Но и это, конечно тоже. Просто… Я не знаю, как ты отреагируешь.

-Я? – я задумался. – Я буду взбешен, порушу все в доме, потом подожгу его, а когда он сгорит, голым спляшу канкан на пепелище.

Я смеялся, а Таня ласково ударила меня кулачком в грудь.

-Ну, я же серьезно! - обидчиво сказала она, но сама не смогла сдержать смех.

-Серьезно? Господи, Таня, да что бы ты мне там не сообщила, я все равно буду любить тебя вечно…

Интересно, я врал или мне самому хотелось так думать?

-Если ты, конечно, не скажешь, что собралась завтра меня бросить, - закончил я и снова потянулся к ней губами. Черт, я опять хочу!

-Не дождешься! – заявила Таня и ответила на поцелуй. Потом, чуть подумав и посерьезнев, она решилась: - Ну, ладно. Может, ты меня и убьешь, но я должна сказать. Я беременна.



Тимур вдруг с удивлением обнаружил, что его вечный спутник куда-то исчез, словно растворился в бездонном темном небе. Сначала мальчик подумал, что тот просто слился с темнотой, но, повиснув в воздухе и осмотревшись, он понял, что попутчика действительно не стало. Тимур еще раз удивился, а потом слегка погрустнел. Он настолько привык, что его всегда сопровождает этот таинственный друг, несущий с собой тепло и заботу, что теперь вдруг почувствовал себя жутко одиноким. Небеса были огромны, а мальчик показался себе таким маленьким, что может легко затеряться в этом бесконечном пространстве. Он слегка взмахивал крыльями, чувствуя, как слезы предательски начинают наворачиваться на глазах.

Но так было совсем недолго. Очень скоро черный спутник появился вновь, камнем упав откуда-то сверху. Поравнявшись с Тимуром, он резко раскинул громадные крылья, затормозил и стал быстро кружить вокруг, словно стараясь скрыть некоторую нервозность. Но Тимур этого не заметил, он искренне обрадовался и тоже начал выписывать в воздухе пируэты. Со стороны, наверное, это было похоже на какой-то странный танец двух ангелов, резвящихся в полете.



Цитируя одно весьма популярное произведение в этой стране, я мог сказать про себя: «Таких ударов великий комбинатор не испытывал уже давно».

Я внимательно смотрел на Таню и вертел в голове ее слова: «Я беременна». Таня беременна. Беременна.

Так, господа, это что же получается? Что я скоро вполне смогу стать отцом? Родится на свет такой маленький ангелочек, разве что без крыльев, и возрадуются все те, кто написал про это гору книг и снял кучу фильмов.

Замечательно, просто великолепно. А оно мне надо? На кой черт мне становится отцом, если цели у меня совсем другие? Это только люди с их больной и извращенной фантазией могли придумать, что отцовство – высшая цель всех и вся: и человека, и Бога, и Дьявола. Но, если человек – это еще понятно: продолжение рода и все такое, то, скажите на милость, на фига это другим? Вот и мне нужно-то совсем другое…

Таня по-своему истолковала мое молчание и задумчивость.

-Я знала, что ты будешь не доволен, - вздохнула она.

Что ответить?

-Нет, почему. Я доволен, просто это как-то… неожиданно. И, честное слово, я просто не знаю, как себя вести в такой ситуации.

Боже, я действительно не знал!

-Что дальше-то делать будем, а? – прошептал я ей на ухо, главным образом для того, чтобы она не видела моих глаз: они иногда меня выдают.

Но Таня с силой отодвинулась от меня и спросила ласково:

-А разве тебе никогда не хотелось иметь ребенка?

Мне? Никогда!

-Конечно, хотелось! Но я не ожидал что это меня так… огорошит. Хотя… Знаешь, я счастлив!

Щас! Сто раз подряд счастлив! Черт, Дьявол, что делать-то?

-Я так рада за тебя! – воскликнула Таня и глаза ее засветились лучезарно. – За нас.

Тут я взглянул на нее серьезно, даже озабоченно:

-А как же Тимур?

-А что Тимур? – удивилась Таня. – Он все время просил у меня, когда был помладше, брата или сестру. Наверное, ему было одиноко только со мной. И ты знаешь, как он к тебе относится.

-Интересно! – пробормотал я. – И как же?

-Он тебя уважает, - заверила Таня. – И не будет возражать против твоего ребенка. Он полюбит его, вот увидишь. И тебя.

Что это: пробный шар относительно возможной свадьбы? Эх, женщина – она везде женщина. Так ведь не успеем, милая моя, родная! Но, даже если бы и успели, то вряд ли из этого вышло бы что-нибудь хорошее.

Но придется подыграть:

-Очень надеюсь, что ты права, ибо я намерен жениться на тебе. Не хочу, чтобы мой ребенок рос незаконнорожденным.

Надо было видеть, как глаза ее загорелись с новой силой после этих моих слов, а тело задрожало мелкой дрожью.

-Любимый мой! – только и сказала Таня и вновь прильнула к моим губам, а руки снова отправились в путешествие по моему телу…



Развалившись в кресле, я курил и заново переваривал все произошедшее. Надо все взвесить и обдумать. Возможно, что в связи с последними новостями придется внести определенные коррективы в мои планы, не касающиеся, естественно, главного.

Если вы думаете, что я был дома, то ошибаетесь: я так и не уехал от Тани. Зачем, если уж мне предстояло стать ее мужем? Я остался и, дождавшись, пока Танюша, утомленная любовью и такая счастливая, уснет, осторожно встал, оделся и вышел на крыльцо. Правда, перед этим заглянул в комнату Тимура.

Мальчик спал, разметавшись во сне и едва прикрывшись тонкой простыней. Я знал, что он сейчас чувствует и где он вообще. Я стоял в дверях и задумчиво на него смотрел.

Интересно, а как бы все обернулось, откажись я от всего и останься здесь, до конца Таниных и Тимуровских дней инкогнито находясь с ними рядом? Тимур бы вырос, стал мужчиной, женился и вскоре я уже нянчил бы внуков. Таня, выйдя за меня замуж, родила бы ребенка, воспитывая которого, я смог бы пройти все то, что проходит человек. А потом, когда и этот ребенок вырастет, мы жили бы только с Таней, вдвоем, ожидая и радуясь приезду в гости детей.

Я усмехнулся: прямо скорсезевское «Последнее искушения Христа»! Я не Христос, и жизнь мою режиссирует отнюдь не Скорсезе, но я ни на секунду не откажусь от своей цели. В конце концов, вся эта идиллическая картина – удел и предел мечтаний обычного, земного человека. Но это – не для меня.

С крыльца дома, где я расположился в мягком уютном кресле и закурил, было видно, что уже светает. Нет, солнце еще не встало, оно лишь показало первые свои лучи, нагло и уверенно разгоняя ночной мрак. Все вокруг посерело, ожидая пробуждения.

Не люблю рассветы. Моя стихия – ночь. Хотя я и был рожден на заре, но навсегда привязался к ночи, как к родной матери. Она собой скрывает все, прячет то, что днем слишком ярко выпирает, всех ровняет между собой и только я, один, гордо возвышаюсь в ней над миром.

Я стряхнул с себя все видения и задумался, что же все-таки делать дальше. Как быть с Таниным интересным положением? Да никак. Чего это я так все близко принял? Что меняется от этого? Ну, беременная она. Да Бога ради, сколько угодно! Через какую-то пару недель это будет уже совсем не важно. Да и сейчас нет мне дела до этого ребенка. Моим планам он никак не помешает, а раз так, то и наплевать.

Интересно, а кто там все-таки? Девочка или мальчик? Вообще-то у меня должен быть сын – слишком сильно мужское начало, - но оно, начало это, может воплотиться и в дочери: шансы-то почти равны. Можно, конечно, и узнать пол ребенка, не проблема, но зачем? Он меня не интересует, и все на этом. Точка. Я лишь использую беременность Тани как еще один способ ближе ее к себе привязать – хотя куда уж ближе? – а потом… Потом все изменится не только для меня, но и для Тани, и вообще для всех.

Хотя, есть более простое и радикальное решение. Ребенка вообще не должно быть. Это был мой просчет, так сказать – брак в работе, но я же мог все и исправить. Аборт, конечно, Тане я не предложу и причины, надеюсь, понятны. А вот выкидыш после всего… Это запросто можно устроить. По крайней мере, это не будет так болезненно, особенно после того, как мы расстанемся.

Да… Я и предположить не мог, что окажусь в таком переплете. Да уж, воистину чудны дела Твои, Господи. А?



Один день после травмы Тимур просто отлеживался. Он заметил с утра, когда прохромал в ванную, что я не покинул их дом накануне вечером и завтракаю на кухне с его матерью, но ничего на это не сказал, лишь улыбнулся загадочно. Весь этот день от мальчика не отходила Катя: нам с Таней нужно было быть на работе, а я слишком боялся за Тимура. Потом еще пару дней он ковылял по дому и двору, а уже на четвертый – вовсю шлялся по городу, неизменно в компании Кати.

Моя Таня (хм: моя!) буквально летала, вся светясь от счастья. Она никому ничего не говорила, но все вокруг замечали ее состояние и, конечно же, сами делали свои выводы. Тимур тоже молчал, хотя понимал все прекрасно. Было ясно, что мальчик не был против наших с ней отношений, что меня вполне устраивало: не нужно было мне каких-либо трений с ним как раз накануне самого важного для меня (да и для него тоже) дня.

Глядя на Таню, мне даже было немного ее жаль. Она ведь не знает, что все ее планы и надежды разрушатся, как домики из песка. Но что делать? Жизнь порой преподносит не очень приятные сюрпризы, иначе она не была бы жизнью. А моей вины здесь нет и Таня не может винить меня: ведь не я это все придумал, не я.

Где-то спустя неделю после того, как я буквально вытащил Тимура из-под троллейбуса, случилось то, чего я не хотел и оттягивал до самого последнего момента. Но дальше тянуть было уже просто невозможно – это могло стать подозрительным – и мне пришлось предпринимать некоторые действия.

Дело в том, что Таня прочно вбила себе в голову, что ей обязательно надо познакомиться с родителями Кати, причем я тоже должен принимать в этом участие. Она регулярно намекала об этом самой Катерине, но я отнекивался, как только мог, отодвигая это знакомство на неопределенное время. Но в конце концов понял, что этого просто не избежать. Тогда Катя передала официальное приглашение Тане и Тимуру от ее родителей на ужин в ближайший уик-энд, а я начал подготовительную работу с этими самыми «родителями». Я боялся, что они не справятся с этой задачей – они не настолько свои в мире людей, как я, - и потому обстоятельно и подробно объяснил им как вести светскую беседу, о чем можно говорить, а о чем лучше не стоит, каких тем не нужно касаться вообще. О самом ужине я не волновался, ибо знал, что все там будет по высшему разряду.

-И запомните, - сказал я своим подручным. – Если что-то будет не так – сотру в пыль и развею ее среди звезд. Особенно это тебя касается, - я повернулся к Марии и съязвил: - Мамочка!

-Не волнуйся, доченька, не подведу ни в коем случае! – милейшим образом улыбнулась мне она.

-Поменьше болтай, - продолжил я. – А то баба, хоть и бывшая, один черт баба: болтливая и ни в чем невоздержанная.

Мария посмотрела на меня слегка укоризненно:

-И почему же вы, хозяин, все время меня обижаете?

Я разозлился:

-Потому и обижаю, что ты – идиотка полная! Я ведь говорил тебе, чтобы забыла это слово до того, пока я не разрешу снова его употреблять.

-Ой, - виновата воскликнула она. – Прости меня, доченька, кровинушка моя!

И полезла ко мне с материнскими объятиями, дура!

Однако волновался я зря. Все прошло просто великолепно, ни одной осечки. Ну, почти ни одной.

К шести вечера мы втроем – я, Таня и Тимур – подъехали к дому Кати и через несколько минут уже звонили в дверь ее квартиры. После взаимных знакомств и приветствий, по русской традиции все уселись за стол.

Ужин был отменен: не зря трудились лучшие повара, которых только можно было найти. Соленая осетрина, красная икра, эскалопы из нежнейшего филе молодого барашка, заливное из китового мяса и я уже не помню что. После обильной трапезы постепенно завязался разговор. Таня и Мария бурно обсуждали косметику и моду, скатываясь постепенно на всеобщую дороговизну, проблемы с детьми и на работе. Я делал вид, что неспешно рассуждаю с Гавриилом о политике и коммерции. Тимур же с Катей вообще тихонько свалили от нас в другую комнату и там уединились. Тимур все время лез целоваться, чем здорово отвлекал меня от исполнения роли добропорядочного бизнесмена. Хорошо еще, что играть пришлось перед моим же помощником: тот не показывал вида, что что-то не так.

Вечер закончился уже ближе к полуночи. Мы ехали обратно и Таня делилась со мной своими впечатлениями. Тимур сидел сзади и молча смотрел в окно. Мы почти что забыли о его существовании.

-Милые люди, - говорила Таня, когда я не спеша вел машину по ночным улицам и курил в окно. – Только Гавриил Семенович какой-то слишком серьезный. Тебе так не показалось?

Чего уж тут казаться-то? Он всегда таким был.

-Работа у него суровая, - ответил я. – Врач как-никак. Причем хирург. Когда каждый день людей режешь, то, наверное, пропадает охота улыбаться.

-Да, кстати, - Таня словно вспомнила о чем-то. – Тебе не показалось странным, что у них был такой богатый стол? Зарплата у врачей, вроде как небольшая.

Прокол! И как я сам об этом не подумал? А все моя любовь к хорошей жратве. Надо бы менять привычки, да уж поздно.

-Черт его знает, - я пожал плечами. – Может, у них родственники богатые. Или наследство получили, и теперь его проедают.

-Скажешь тоже! – фыркнула Таня.

-Кстати, о врачах, - я, похоже, решил сделать еще одну глупость. – Ты уже была в больнице?

-Да, - машинально ответила Таня. – Сказали, что все нормально.

Вдруг между нами просунулась Тимуровская голова.

-Так, - сказал он, поочередно глядя то на мать, то на меня. – Или я чего-то не знаю, или не все понял. Зачем ты ходила в больницу? – обратился он к Тане, и в его голосе мне послышались тревожные нотки. – Ты заболела?

Мы даже растерялись. И надо же было так неосторожно завести этот разговор, ведь Тимур пока ничего не знает!

-Нет, Тима, все хорошо, - справилась с собой Таня. – Просто обследование. Последнее время что-то часто голова болеть стала, вот и пошла узнать, почему.

-Узнала?

Тимур был приставучим парнем и если прилеплялся, то не отставал до тех пор, пока не получал ответы на все вопросы.

-Узнала, - кивнула Таня. – Небольшое переутомление. Сказали, чтобы больше отдыхала.

Таня старалась не смотреть ему в глаза, понимая, что запросто выдаст себя с потрохами: врать она и так умела плохо, а сыну – тем более. Но Тимура вполне удовлетворил ее ответ и он, откинувшись назад, продолжил дальше пялиться в окно. Я же подумал про себя: «Все нормально, значит? Хорошо, пусть так и будет. Пока».



Саша Вальков встретил ребят на пороге своей квартиры. Он уже выписался из больницы, но все еще ходил сильно прихрамывая и опираясь на палку: перелом оказался сложным.

-Привет! – поздоровался он, когда Тимур вместе с Катей вошли в коридор. – Каким ветром?

-Попутным, - ответил Тимур, снимая обувь. – Как ты?

-Как видишь, - Саша показал на ногу. – Ковыляю потихоньку. Да вы проходите.

Тимур часто навещал своего друга, пока тот валялся в гипсе в больничной палате. Там же и с Катей его познакомил.

Ребята были близкими друзьями с детства, еще на горшках рядом сидели в яслях. Потом вместе пошли в школу и все время провели там за одной партой. Они все всегда делали вместе: учились, играли, развлекались, дрались, а позже вместе ухлестывали за девчонками. Они почти никогда надолго не разлучались. Один раз это было года два назад, когда Сашины родители поехали по путевке в Турцию и взяли с собой сына, да вот теперь, когда Саша так неудачно сломал ногу.

Друзья никогда серьезно не ссорились, а последние года четыре – даже не ругались. Они были очень близки, знали о тайнах друг друга, но ни разу никто из них не воспользовался этим в каких-то своих целях.

-Чаю хотите? – спросил Саша, когда его гости уселись на кресла, причем Тимур посадил себе на колени Катю. – Я сейчас сделаю.

И он попробовал встать, опираясь на свой посох.

-Так, сиди, - твердо проговорила Катя и легко спрыгнула с колен Тимура. – Где у тебя кухня? Ладно, сама найду.

И не успел Саша возразить, как та уже исчезла из комнаты. Саша посмотрел ей вслед. Он по хорошему завидовал сейчас Тимуру: такую девчонку отхватил! Кто знает, если бы не то злосчастное дерево, придавившее его, то вполне возможно, что Катя сейчас была бы с ним. Но все равно он был искренне рад за Тимура – Саня был бесхитростным и добродушным человеком и любил своего друга.

-Класс! – вырвалось все же у него. Потом он повернулся к Тимуру: - Как у вас с ней?

-Отлично! – ответил Тимур. – Похоже, Саш, что я ее люблю.

Саша кивнул:

-Молодчина! А вы с ней уже? – он многозначительно посмотрел на друга.

-Нет, - покачал головой Тимур. – Катя не хочет спешить, а я не тороплю.

Саша подумал с минуту.

-Может, это и правильно, - согласился он, а потом вздохнул: - А я тут вот только эту палку могу любить.

Тимур засмеялся:

-Ну и как? Взаимностью отвечает?

-Смейся, гад! – в шутку обиделся Саша. – Вот освободят меня, наконец, из-под домашнего ареста, я себе такую телку найду – все завидовать будете!

-Давай уж, скорее выходи, а то скучновато как-то без тебя. Да и обидно: лето на дворе, а ты тут как английский лорд с тростью по квартире шаг чеканишь.

Тут вернулась Катя. В руках у нее был поднос с чашками, чайником и сахарницей.

-Все нашла? – поинтересовался у нее Саша.

-А то! Давайте я за вами поухаживаю.

Они не спеша пили крепкий чай и разговаривали. Саша все спрашивал о том, что делается «на воле», да про одноклассников интересовался. Постепенно вспомнили и о Максиме Нестерове.

-Вот, блин, дурак! – воскликнул Саша. – И чего ему в голову взбрело?

-Не знаю, - ответил Тимур и нахмурился. – Знаешь, мне иногда кажется, что это он из-за меня. Помнишь, он мне в нос заехал как раз накануне?

-Тимур! – укоризненно воскликнула Катя. – Я же говорила тебе уже, что ты ни в чем не виноват! У Максима явно были какие-то другие причины, а не ты.

Тимур вдруг дернулся, резко повернулся к ней и очень серьезно стал смотреть ей прямо в глаза.

-Что? – удивилась Катя.

-Когда это ты мне говорила? – тихо, но твердо спросил Тимур.

Катя прикусила язык, поняв, что ляпнула. Конечно, говорила-то не она. Но как он все так хорошо помнит? Ах, да: он ведь Хранитель, черт бы взял их всех!

-Разве? – Катя сотворила удивленную физиономию и наморщила лоб, словно пыталась что-то вспомнить.

-Да, - подтвердил Тимур. – У меня был такой разговор, причем почти слово в слово, но не с тобой.

 -Странно, - пробормотала девушка. – А мне казалось, что это я тебе говорила. Наверное, я только подумала это сделать.

-Наверное, - согласился Тимур, но продолжал все еще серьезно на нее смотреть.

-Эй, ребята! – окликнул их Саша. – Вы не забыли, что я еще тут есть? Может, закончите свои разборки позже?

Тимур и Катя обернулись к нему.

-Прости, - извинился Тимур.

-Ничего. Мне даже интересно было наблюдать вашу семейную сцену, - он подмигнул им обоим.

-Гад! – с шутливой укоризной обозвал его Тимур и они все вместе засмеялись.

-Нет, Тимка, в самом деле, ты не гоняй на счет Максима, - сказал Саша. – Ты-то здесь при чем? Ведь не ты ему в руки бритву вкладывал.

-Да я не гоняю, - поморщился Тимур. – Просто неприятно.

-Все, забыли! – Саша, забывшись, стукнул себя рукой по колену больной ноги и выругался: - Черт, все еще болит!

-Когда ты нормально ходить-то сможешь? – спросила Катя, с сочувствием глядя на него.

-Хрен его знает, - пожал плечами Саша. – Врачи говорят, что недели через три, а то и через месяц совсем все заживет.

-Ого! – воскликнул Тимур. – Долго.

-Вот и «ого». Но как только встану на обе ходули, так сразу к тебе приду. Скажи маме, чтобы пирожков напекла.

Тимур заулыбался: Саша всегда обожал Татьянины пирожки, которые та стряпала мастерски. Маленькие, пухлые и румяные, с самой разной начинкой, они сами так и просились в рот.

-Скажу обязательно, - кивнул Тимур, а потом добавил: - А знаешь, у меня в семье скоро, наверное, кое-какие изменения произойдут.

-Да ну! – воскликнул Саша и скосил глаза на Катю. – Жениться, что ли, собрался? Меня пригласить не забудь.

-Не, не я, - ответил Тимур, чуть смутившись. – Мама.

-В дела! – Саша явно был удивлен. – И на ком же?

Тимур говорил накануне об этом с Катей, и потому та сейчас молча пила чай, уже зная все подробности.

-Да с ней работает, - объяснил Тимур. – Неплохой мужик. Дядя Ваня.

-Как у Чехова, - сказал Саша. – А ты-то как к этому?

-Я-то? – Тимур повел бровями. – Я не против. Лишь бы мама счастлива была.

-Блин, ну вы все даете! – Саня опять хотел хлопнуть себя по колену (была у него такая привычка), но вовремя удержался. – А я сижу здесь, и ничего не знаю.

Тимур улыбнулся ему:

-Теперь знаешь.

Они еще немного поболтали, а потом Тимур с Катей засобирались.

-Извини, старик, - объяснил Тимур. – Нам еще продуктов купить надо: мать целый список оставила…

Они вышли на душную улицу и медленно пошли к магазину. Тимур все время думал о чем-то.

-Ты чего? – спросила его Катя.

-Да я все о том разговоре думаю, о Толстом, - ответил Тимур. – Не говорили мы с тобой об этом.

-Тьфу ты! – Катя аж фыркнула. – Ну, забыла я, перепутала что-то. С кем не бывает!

-Да нет, бывает, конечно, - согласился Тимур, но потом добавил задумчиво: - Все равно здесь что-то не то…



Таня долго бродила между развешанной на длинных стойках одежды. Я терпеливо ходил за ней и молчал, пока меня ни о чем не спрашивали: бесполезно что-то говорить, когда женщина выбирает себе обнову.

В универмаг Таня уговорила меня пойти еще утром. Она сказала, что хочет купить себе новую юбку. Просто так, потому что это ее маленький каприз. Я удивился:

-А почему меня-то в компанию берешь? Обычно женщины покупают себе одежду или в одиночку, или с подружками.

-Ты и есть самая лучшая моя подружка! – засмеялась Таня, а потом надула губки: - Ну, пойдем! Я – дама в положении, нервная и обидчивая, поэтому ты просто не можешь мне отказать.

Отказываться я и не собирался и потому в обед мы направились с ней в магазин.

Очередная юбка, которую Таня потащила в примерочную, была, по-моему, уже седьмая по счету. Я спокойно торчал возле занавески, за которой она скрылась, и ждал, когда меня позовут.

-Ну, как? – спросила Таня, появляясь из примерочной в новой юбке.

-Хорошо, - кивнул я. – Тебе очень идет.

-Фу ты какой! – воскликнула она. – Тебе все нравится.

Я улыбнулся.

-Конечно! Тебе же все идет.

И это было чистой правдой, клянусь.

-Ага, все идет, - передразнила меня Таня. – А я выбрать не могу.

Она покружилась перед зеркалом и решилась:

-Ладно. Беру эту.

Я не допустил, чтобы она сама оплачивала покупку, рассчитался в кассе и вскоре мы уже вышагивали к выходу.

-Ой, Ваня, ты только посмотри! – Таня вдруг дернула меня за руку куда-то в сторону и подтащила к отделу с симпатичным названием «Кроха». – Сколько тут всего!

Да, всего там было много, и все для младенцев. Одежда, игрушки, кроватки, ванночки, косметика – полный набор для комфортной жизни малышей. Если бы еще сами малыши осознавали этот комфорт!

Таня смотрела все подряд, пробовала на ощупь ползунки, покачивала колыбельку и вовсю составляла список того, что нам потребуется купить к рождению ребенка.

-Дорогая, - осторожно проговорил я. – А ты не слишком торопишься? К чему раньше времени тратить деньги?

-Скряга! – добродушно подколола она меня. – Я ведь ничего еще не покупаю, просто смотрю и прицениваюсь. Придем сюда месяцев через пять.

-Конечно, лапушка! – я нежно поцеловал ее в щеку. – Обязательно придем.

Мне вдруг стало ее жаль. Она пока не знает, что никакого ребенка не будет, а через пять месяцев уже не будет и меня. На мгновение у меня появилось сильное желание сказать ей об этом, чтобы не мучить пустыми надеждами, но я вовремя остановился. Зачем? «Не отнимайте у заблуждающегося человека его заблуждение, и он будет счастлив». Так, кажется, говорил Конфуций? Или это не он? Черт, столько их было, что и не упомнишь, кто чего сказал.

Наконец, Таня на все насмотрелась, все перепробовала, потискала и погладила, и мы все же направились к выходу: обед подходил к концу, и надо было возвращаться на работу. У нас с ней не было жесткого графика, но Таня – человек аккуратный и исполнительный – предпочитала не опаздывать.

Мы были уже между двумя рядами больших стеклянных дверей, когда Таня вдруг сильно побледнела, пошатнулась и резко схватилась одной рукой за меня, а другой – за широкий металлический поручень.

-Дорогая, что такое? – встревожился я. – Тебе плохо?

-Ничего, сейчас пройдет, - ответила она слабым голосом. – Наверное, обычный токсикоз.

Но ничего не прошло. Наоборот, ей стало хуже. Кровь совсем отхлынула с ее лица, лоб покрылся потом, ее затошнило и появилась боль в животе.

-Вызовите скорую! – крикнул я охраннику магазина, стоявшему неподалеку, а сам, с помощью каких-то покупателей, оказавшихся здесь же, подвел Таню к пластиковым скамейкам, стоявшим у входа в магазин. Кто-то дал мне бутылку с холодной водой. Я заставил Таню попить, а остатки воды разбрызгал по ее белому, как мел, лицу.

-Держись, милая, - приговаривал я, мягко ее обнимая и поддерживая. – Скоро врачи приедут.

Таня ничего не говорила, она была слишком слаба. Я разволновался: что-то пошло не так. Этого не должно было случиться, я специально сделал все, чтобы Таня была полностью здорова по крайней мере до середины июля.

Машина скорой помощи приехала довольно быстро и врачи, бегло ее осмотрев и вколов ей что-то, решили отвести Таню в больницу. Я не возражал: мне самому надо было знать, что в конце концов происходит. Я не любил, когда случалось что-то, мной не предусмотренное, а сейчас был явно такой случай.



Я сидел в холле городской больницы, куда привезли Таню и ждал. Прошло уже довольно много времени, но никто из врачей не выходил из палаты, куда ее поместили.

Я вспомнил, как мы сидели с Таней в коридоре маленькой районной богадельни и ждали, когда нам сообщат о судьбе ее дяди. Но сейчас все было по-другому. Тогда мы были вместе и, главное, я знал, что происходит. За давно некрашеными дверями загибался старый грешник, свихнувшийся от страха перед своими грехами, а мы просто ждали очевидного уже приговора. Сейчас же я был один и понятия не имел, что происходит. Конечно, я все выясню, но позже. Сейчас меня заботило здоровье женщины.

Тимура я решил пока не дергать. Я знал, что он с Катей и потому позвать его не составило бы никакого труда, но спешить, все же, не стоило. Пока не будет все ясно.

Наконец, ко мне вышел доктор. Пожилой лысый человек невысокого роста, в больших роговых очках. Он остановился передо мной и внимательно на меня поглядел.

-Вы кто? – спросил он.

-Муж, - быстро ответил я: сейчас было не до формальностей.

Врач снял очки, не спеша протер стекла, щуря близорукие глаза, потом водрузил очки обратно на мясистый нос.

-Пойдемте со мной, - сказал он коротко и первым пошел по коридору.

Мы уединились в его небольшом кабинете, заваленном книгами и какими-то бумагами.

-Как вас зовут? – спросил врач, когда мы уселись друг против друга за письменным столом.

-Иван Николаевич, - ответил я.

-Вот что, Иван Николаевич: ваша супруга серьезно больна.

Я внимательно и хмуро смотрел на него. Потом спросил:

-И чем же?

-У нее рак поджелудочной железы.

Я замотал головой.

-Вы, наверное, что-то путаете. Еще вчера она была в полном порядке.

-Нет, - доктор был серьезен. – Она больна уже давно, просто диагностика подобного заболевания очень затруднена. И симптомы его проявляются лишь на поздних стадиях.

Я молчал, все еще ничего не понимая.

-И что теперь? – спросил я, глядя прямо ему в глаза. – Операция?

Врач вздохнул:

-Вряд ли она будет иметь смысл. Мы не в силах ей помочь.

Бред какой-то! Он что, хочет сказать, что Таня умрет? И тут до меня дошло: да, Таня умрет. Я все вдруг понял настолько четко, словно какая-то пелена спала с моих глаз.

-Мы можем только облегчить ей остаток жизни, - продолжал тем временем врач. – Дадим лекарства, сделаем химиотерапию. Но на результат это не повлияет.

Боже мой, как же спокойно он об этом говорит! Словно Таня уже была трупом и сейчас решалось, в какой холодильник ее положить.

-Сколько ей осталось? – спросил я, сдерживая эмоции: они проявлялись у меня очень редко, но все же это бывало, хотя я и был начисто их лишен.

-Год, может, чуть больше. Ваша жена беременна?

Его вопрос прозвучал несколько неожиданно.

-Да.

-Ну, мы поможем ребенку появится на свет, - ободряюще сказал врач. – По крайней мере это она успеет.

Я ничего ему не отвечал: какой смысл?

-Вам предстоит решить, Иван Николаевич, говорить ли обо всем жене. Право ваше, но я бы не советовал: жить с осознанием скорой смерти еще хуже, чем сама смерть.

Я снова промолчал. Зачем объяснять этому материалисту до мозга костей, что смерть – это прекрасно?

-Иван Николаевич, вы меня слышите? – спросил доктор, заглядывая мне в глаза.

-Слышу, - ответил я. – Я ничего не скажу ни жене, ни старшему сыну. Когда она вернется домой?

-Думаю, через пару дней. Мы ее тщательно обследуем, пропишем лечение и дадим направление на терапию. Ее ваша супруга пройдет амбулаторно.

Он помолчал, потом опять стал протирать очки.

-Поверьте, я очень вам сочувствую.

Я поверил. Этот пожилой уже дядька, несмотря на все его спокойствие и кажущуюся отрешенность, все же был способен на сострадание. Хотя, это даже смешно: сострадать мне.



Одним движением я оказался на самой вершине горы. На той, где когда-то Моисей получил свои скрижали Завета и откуда Бог руководил им через своих ангелов.

Я встал на самый край обрыва и прокричал, стараясь перекрыть вой ветра:

-Иероним!

Сейчас, сейчас разберемся во всем! Кое-кто решил меня обхитрить или я что-то путаю?

-Иероним!

Сзади раздался спокойный голос:

-Мы здесь.

Я обернулся. Да, это был он. Все такой же белый и пушистый. И красивый, черт!

-Объясниться не хочешь? – я буравил взглядом его прекрасные синие глаза.

-Мы никогда не объясняемся, ты же знаешь.

Меня просто бесила сейчас эта его манера говорить только во множественном числе. Непонятно, о себе он лопочет, или от имени всей их братии?

-Вы зачем в наши разборки женщину примешали? – спросил я довольно грубо.

-Это ее судьба, - ответил он, не теряя своего вечного спокойствия.

-Но она ведь не должна умереть сейчас, так? Тогда какого черта?

-Мы не понимаем: неужели тебе ее жалко? Ты ведь никогда не жалел ни одного человека.

Я даже растерялся. Черт, эта белая мохнатка права: я никогда никого не жалел. Что на меня нашло?

-Просто это – нечестно, - сказал я. - Я играю по правилам, а вы используете удары ниже пояса.

-Ты всегда играешь честно?

Дьявол, и опять он прав!

-По крайней мере, эту партию я разыграл без запрещенных приемов.

-Все зависит только от тебя. Если ты откажешься от своих планов и вернешься к себе, то она будет жить еще очень долго. Мы предоставляем тебе право выбора.

Я прищурился, а потом процедил сквозь зубы:

-Не дождетесь! Вы – просто маленькая шайка гнусных шантажистов! Оставьте ее в покое, слышите?

Иероним и ухом не повел.

-Зависит от тебя, - упрямо повторил он. – Хочешь что-нибудь передать через нас?

-Хочу. Катитесь вы все к чертям собачьим! – зло крикнул я и прыгнул вниз с обрыва…



Мы с Тимуром забрали Таню из больницы на третий день. Все это время я жил с мальчиком – Таня сама попросила меня об этом. Я ничего конкретного ему не объяснил, сказав лишь, что у его матери несильное отравление. Правду действительно говорить не стоило: Тимур и так был весь взвинчен, пока Таня не вернулась домой. Он даже заявил, чуть не плача, Кате:

-Если с ней что-то случится, то я не переживу.

Таня вышла из больницы и я обратил внимание, что выглядела она как всегда. По крайней мере, недуг никак не отразился на ее прекрасном лице. Тимур сразу кинулся к ней на шею, что мне пришлось даже немного сдержать его, дабы он не уронил мать. Потом ее крепко обнял я.

-Как дела, мое сердце? – спросил я ласково.

-Все хорошо, - Таня улыбнулась, но как-то чуть печально. – Чувствую себя даже лучше, чем до того, как сюда попала.

-Ну, это же вполне естественно. Здесь же больница, мастерская по ремонту человеческих тел.

Мы приехали домой и Таня, приласкав Майкла и очутившись внутри, сказала мечтательно:

-Боже, как я соскучилась!

-Милая, тебя не было всего три дня! – воскликнул я. – Что же будет, если ты уедешь на месяц, в отпуск, например?

-Эти три дня показались мне тремя годами. Я по вам соскучилась!

И она нежно обняла одной рукой Тимура, а другой – меня.

-Как вы тут жили? – спросила она.

-Хорошо, - в один голос заверили ее мы, а Тимур, посмеиваясь, добавил: – Пищу готовили, посуду мыли, дом убирали.

-Какие вы у меня молодцы, мальчики!

-Ты есть хочешь? – спросил я.

-Нет, спасибо. Я бы кофе выпила.

Я почесал нос:

-Вообще-то тебе рекомендовали воздержаться от крепкого кофе, да еще такого горячего, как ты любишь.

-А, - отмахнулась Таня. – Теперь все равно. Я хочу кофе.

Я подозрительно посмотрел на нее: мне не понравились ее слова. Хорошо еще, что Тимур уже умчался на кухню варить кофе. Я как раз накануне научил его паре древних секретов в приготовлении этого напитка, и сейчас тот горел желанием похвастаться своим умением перед мамой…

Мы сидели на кухне. Тимур уже ушел на прогулку с Катей, которая зашла к нам, но от кофе скромно отказалась. Мы же с Таней смотрели друг на друга.

-Ты действительно себя хорошо чувствуешь? – спросил я женщину, нежно целуя ее ладонь.

-Действительно, - подтвердила Таня. – Что тебе говорили врачи?

Я удивился:

-Вообще-то, такой вопрос я должен задать тебе.

-Что говорили врачи мне, я и так знаю, - голос Тани был тихим и ровным. – А вот что они сказали тебе?

-Ну, - я замешкался. – Сказали, что ты переутомилась, что у тебя токсикоз, что…

-Ваня, - она спокойно, но настойчиво меня перебила. – Я уже не маленькая девочка и все прекрасно понимаю. Мне дали направление в онкокабинет на химиотерапию. Ты ведь знаешь, что это значит.

Я отвел глаза.

-Ну, у тебя нашли опухоль, но меня заверили, что ее вылечат.

Таня устало мне улыбнулась.

-Милый, ты же не умеешь врать.

Это я-то не умею? Да я все время только этим и занимаюсь!

-У меня есть подруга, - продолжила Таня, - мы в школе вместе учились. Сейчас она далеко, в другом городе, но иногда, редко правда, мы все же видимся. Так вот. Она – врач и потому я много наслышана об онкологических заболеваниях и об опухолях поджелудочной железы.

Я молчал. Мне вдруг расхотелось ей врать – сам не знаю почему, - но и сказать, что на самом деле ее ждет, я тоже не мог. И дело здесь даже не в ее болезни. Как объяснить ей, что уже через несколько дней эта болезнь вообще ничего не будет значить для нее, потому что она останется одна в этом мире, что мир изменится, изменится все?

-Я знаю, мне недолго осталось, - продолжила Таня после некоторой паузы. – Если бы меня можно было спасти, то меня бы прооперировали. Но меня отпустили домой. Умирать.

Она сказала это спокойно. Немного грустно, но без слез и истерик. Я ничего не говорил, но Таня, похоже, и не ждала ответов. Она больше говорила сама с собой.

-Надеюсь только, что я успею родить нашего ребенка.

Она вдруг схватила меня за руку, крепко ее сжала и сказала задрожавшим голосом (видимо, все же она не могла до конца себя сдержать):

-Ваня, пообещай мне одну вещь. Пообещай прямо сейчас, ладно?

Я положил ладонь на ее руку, сильно сжимающую меня.

-Все что угодно, Танюша.

-Пообещай, - ее глаза лихорадочно блестели, - что позаботишься о Тимуре и своем ребенке, когда меня не станет.

Я сглотнул.

-Таня, я думаю, все же, тебе рано думать…

-Пообещай, - упрямо настаивала она, - Пожалуйста.

-Хорошо, - сдался я. – Обещаю.

Конечно, я позабочусь: тут я был искренним. И гораздо раньше, чем она об этом думает.

-Спасибо. И, пожалуйста, ничего не говори Тимуру, - прошептала Таня и было видно, что словно какой-то камень буквально свалился с нее. – Я немного устала. Проводи меня до кровати.

Я уложил ее в постель, прикрыл пледом и присел рядом. Таня задремала, а я смотрел на нее и думал.

Бог мой, какая все-таки женщина! Так мужественно принять то, что с ней случилось (пусть она и не знала наверняка, но точно обо всем догадалась). Немногие мужчины способны на это. Теперь ей каждое утро придется просыпаться с мыслью, что очередной день может стать последним, а, ложась спать, думать, что утром она может не проснуться. Жить, смотреть на сына и знать, что она никогда не увидит его взрослым, никогда не сможет подержать на руках его детей, порадоваться его успехам и пожалеть при неудачах. Она ведь не знает, что ее сын не простой мальчик, что он - Хранитель, и покинет ее раньше, чем ее душа оставит этот мир. Нет, она только понимает, что все планы, которые она строила на будущее, рухнули в одночасье, мечты растаяли, как мираж. Многое, очень многое для нее изменилось за эти три дня. На улице – все та же жара, все так же ярко светит солнце, но ей уже нет места под ним. И я просто не мог не восхищаться, как она держала этот удар. Таня была не только красивой, умной и доброй, она оказалась очень смелым и решительным человеком. Какая потрясающая женщина! Только ради нее стоило бы сохранить этот никчемный мир.



В последние дни все шло так, как обычно. Тимур ни о чем не догадывался, как не догадывались и другие. Таня взяла больничный на работе, а я – отпуск за свой счет. Старик Красников, когда подписывал мне заявление «по семейным обстоятельствам», не преминул пошутить:

-Знаем, знаем мы эти «обстоятельства»! Уже решили, где будете проводить медовый месяц, молодежь?

Владимир Петрович был доволен: он давно уже поставил себе целью выдать своего финансового директора замуж, и вот, похоже, его мечта сбывается.

Мы все время проводили вместе. Я практически переселился к Тане. Тимур не только против этого не возражал, но даже отнесся к этому, как к чему-то само собой разумеющемуся. Он полностью был поглощен Катей, упивался своим чувством к ней так, как только могут упиваться шестнадцатилетние мальчики, переживающие первую сильную любовь, и, так как сам был счастлив, то хотел, чтобы и все вокруг были счастливы тоже.

Ничего не изменилось в наших с Таней отношениях. Наоборот, мы даже стали еще ближе, Таня все время тянулась ко мне, словно желала всю свою любовь, которую должна была растянуть на десятилетия, выплеснуть на меня за тот срок, что был ей отпущен. Я принимал этот дар, а внутри меня грызли черви.

Черт возьми, неужели этому чуду придется умереть так рано? И все это – из-за меня? Но что значит ее жизнь на земле в сравнении с тем, что предстоит мне? И вообще, почему я так озабочен всем этим? Мои масштабы – космические, вселенские, а я постоянно думаю о маленькой букашечке, ползающей по не самой лучшей из планет. Какое мне дело до нее и таких, как она, когда впереди – настоящее торжество? Торжество мысли, тысячелетней идеи, новый порядок, меняющий всю вселенную! Ведь не только этот несчастный мирок мне предстоит изменить, нет – изменится все! Все будет по-другому, совсем по-другому. И тогда заткнутся всякие там Иеронимы, будь они хоть трижды Верховные. Весь этот сонм лукавых лизоблюдов рухнет и пропадет под своими же обломками.

Мы регулярно занимались любовью, чуть ли не каждый день. Однажды нас застал за этим занятием Тимур, мы едва успели наспех привести себя в порядок, когда услышали, как он открывает входную дверь. Но все равно все было написано на наших лицах, потому как Тимур, хитро на нас посмотрев, только усмехнулся и пошел к себе. А мы, переглянувшись, залились просто истерическим смехом.

Таня никак не показывала, что что-то изменилось в ее жизни. Она также была страстна, заботлива и нежна. Только иногда, ночью, когда я делал вид, что сплю, она тихонько плакала. Без рыданий, криков и причитаний. У нее просто катились слезы из прекрасных глаз, а она украдкой их вытирала. Мне жутко хотелось в такие моменты прижать ее к себе, но я не мог.

Наконец, наступил предпоследний день.



Я в последний раз все проверил – мне не нужны были неожиданности. Но мой верный Гавриил, явно уставший уже и от своего имени, и от тела, в которое он был облачен, клятвенно заверил, что всякие неожиданности просто исключены. Я ему верил: он никогда меня не подводил, да и просто не смог бы этого сделать.

В тот же вечер Катя таинственно сообщила Тимуру:

-Завтра. Завтра ночью.

-Что завтра? – сначала не понял он, но потом его осенило: - Правда?

Он чуть не подпрыгнул от восторга, а потом вдруг принял озабоченный вид:

-Но как же…

Катя заставила его замолчать:

-Я все устрою. Ты ни о чем не волнуйся. И обещаю, что это будет что-то потрясающее.

И Тимур не стал волноваться и беспокоиться. Он любил эту девушку, она любила его, о чем же переживать? Раз она обещала сама все сделать, значит, так и будет.



В этот вечер Тимур долго не мог заснуть. Он лежал в постели на спине и смотрел в потолок. Мать с дядей Ваней еще сидели в маминой комнате, о чем-то разговаривая. Они удивились, что Тимур рано отправился спать, но он просто не в состоянии сегодня был провести с ними хоть какое-то, пусть и недолгое время. Все его мысли были заняты завтрашней ночью. И чувства тоже.

Он лежал и думал, как все будет. Он уже столько раз представлял себе это, когда просто не мог сдержать свое желание! Разные места, разные обстоятельства, разные позы. Теперь он не мог даже фантазировать. Он столько раз обладал Катей в своих мечтах – то очень нежно и мягко, то напористо и грубовато, - что сейчас ему просто осталось ждать. Ждать того момента, когда они, наконец, станут по-настоящему физически близки, когда между ними рухнет последняя, хоть и весьма тонкая и призрачная, но все же преграда.

Тимур вдруг разволновался: а вдруг не получится? Нет, не в смысле, что что-то сорвется, это еще можно пережить, а не получится у него? Он много раз слышал от одноклассников – таких же сопливых, в принципе, мальчишек, - что в первый раз запросто может случиться осечка. Вот опозорится-то, герой-любовник! Нет, успокоил он сам себя, не будет никакой осечки: он молод, здоров, полон сил и желания. А такая гремучая смесь просто не может не привести к взрыву.

А вдруг Кате не понравится? Одно дело – гулять по вечерам и целоваться в подъездах, и совсем другое – заниматься любовью. Что, если она решит, что из него плохой любовник и он ничего не умеет? Но, с другой стороны, она ведь девочка еще, у нее тоже нет никакого опыта, да и сравнивать ей просто не с кем. А умение… Что же, они будут учиться вместе, помогая друг другу, и от этого их любовь станет только крепче.

 Он уже засыпал, когда явственно увидел Катю. Она присела к нему на кровать, нежно провела рукой по его лицу, груди и животу, отчего внизу у него все заныло, потом наклонилась к его уху и прошептала ласково:

-Спи, мой мальчик. Завтра мы будем вместе и уже никогда не расстанемся. Я освобожу тебя и мы будем вместе летать вечно.

Тимур хотел было удивиться, но не успел. Он спал.



Небо было совсем уже черным, и вокруг царила настоящая ночь. Луны не было и в помине, лишь холодные далекие звезды слабо светили вокруг.

Тимур летал в этой тьме, но она ему нисколько не мешала. Он знал, что за ночью, которая здесь растягивалась надолго, всегда следует утро, а потом – день. Новый день с новым ярким солнечным светом.

Его тайный друг теперь стал уже совсем отчетливым, и Тимур смог рассмотреть его лицо. Такого красивого лица он еще не видел. Идеальные черты, невероятным образом сочетающие в себе и мужские, и женские, потрясающие бездонные черные глаза, длинные кудрявые волосы, опять-таки черные. Возраст определить было невозможно, но, судя по гладкости янтарной кожи, он был довольно-таки молодым. Статная фигура, облаченная в длинное черное одеяние, лишь подчеркивающее ее достоинства, венчалась сзади великолепными крыльями из черного пера, размах которых просто впечатлял. И, когда этот Тимуровский спутник их расправлял, то казался жутко гордым и величественным.

Он парил над ночью, поддерживаемый крыльями, тихо и торжественно. И теперь казалось, что не он сопровождал Тимура, а Тимур следовал за ним, как какая-нибудь Ио за Юпитером.



Весь последний день я провел с Таней и Тимуром. С утра я повел их в кафе, где мы чудно позавтракали, заказав себе целую гору мороженого, пиццу и кофе. Тимур был весь словно и не с нами. Я-то все прекрасно понимал, у меня самого внутри все было приятно напряжено, но только по другой причине, а вот Таня, когда ее сын несколько раз подряд не услышал что-то, к нему обращенное, даже возмутилась:

-Тима! Да что с тобой? Ты о чем так задумался.

Мальчик смутился, потом заулыбался и сумел-таки отогнать свои навязчивые образы и мысли. Не надолго, правда, но все же.

Потом мы как-то сами собой пришли в парк аттракционов и вдоволь накатались на всяких каруселях и «чертовых колесах» (кстати, интересно, а почему эти громадные кольца с кабинками назвали «чертовыми»? Я ничего такого в них не заметил). Когда же мы смотрели, как Тимура вжимает в стенку на большом круге, который при вращении поднимается, и становится почти вертикально – Таня не решилась зайти в эту «центрифугу», а я не захотел оставлять ее одну, – то его мать сожалела, что с нами нет Кати.

-Мне Тимур сказал, что та сегодня чем-то дома занята, - ответил я ей, - и поэтому они увидятся только вечером.

-Жаль, - покачала головой Таня. – Ты не находишь, что они замечательная пара?

Я обнял ее сзади.

-А ты не находишь, что еще рано об этом говорить? Им ведь всего по шестнадцать.

-Я же не собираюсь женить их, - усмехнулась Таня. - Да и какая разница, сколько им лет? Если им хорошо вдвоем, то значит, что они – прекрасная пара.

Против такой логики было не попереть, и я с ней согласился.

Из парка мы попали в пару магазинов, где, собственно говоря, нам ничего не было нужно: просто они оказались на нашем пути и Таня, как любая женщина, затащила нас внутрь. А потом мы посетили ресторан восточной кухни, только недавно открывшийся в этом городке. Я обожал то, что ели в Китае или там в Индии, Тимур меня поддержал, а вот Тане не понравилось. Она так прямо нам об этом и заявила, в результате чего пришлось заказывать ей борщ, благо таковой в меню, как ни странно, присутствовал.

Ближе часам к пяти мы вернулись домой, уставшие, но довольные. Вернее, уставшими были только мы с Таней, а Тимур – просто довольным. Он сразу куда-то снова убежал, перед этим, правда, посетив душ, сказав, что ему нужно повидать Сашку, а вечером он пойдет гулять с Катей. Мы не стали возражать и, оставшись вдвоем, сняли усталость любовью.

Секс, как и всегда у нас, был волшебным. Однако то, что я понимал, что мы занимаемся любовью в последний раз, делало его особенно изысканным. Даже Таня заметила, что что-то не так.

-Ты сегодня какой-то особенный, - сказала она, когда мы уже просто лежали рядом и приходили в себя.

-И какой же?

-Не знаю, - она просто потрясающе повела обнаженным плечиком. – Какой-то очень страстный, ненасытный и такой возбуждающий!

-Просто я тебя очень люблю!

И я снова завладел ее губами…

-Танюша, - сказал я ей, когда сил уже больше не осталось, а время приблизилось часам к восьми вечера, - у меня к тебе просьба.

-Да? – игриво улыбнулась она. – Хочешь еще чего-нибудь на десерт?

-Ах ты, кошка моя ненасытная! – воскликнул я, начиная ее слегка щекотать. Та хохотала и вырывалась из моих объятий.

-Нет, не в этом дело, - отсмеявшись и прижавшись к ней, объяснил я. – Ты Сейчас поскучай полчасика без меня, а я пока сюрприз тебе приготовлю.

-Хорошо, - кивнула она. – Я ванну приму, если не возражаешь.

-Ни в коем случае! Я тебя даже сам туда отнесу.

И, подняв ее на руки – какая же она все-таки легкая и воздушная! – я торжественно понес ее через весь дом в ванную комнату.



Тимур просто не мог быть один. Поэтому он и согласился на дневную прогулку, понимая, что просто свихнется в одиночестве в ожидании того, что должно было случиться сегодня ночью. И почему Катя решила, что все должно быть именно ночью? А как он из дома отпросится, ничего не объясняя? Ладно, решил он: можно сказать, что идет к друзьям – да хоть к тому же Сашке – и будет поздно, а то и утром. А если все же мама не разрешит? Но он ведь не маленький уже, может себе позволить и ночью погулять. Или вообще ничего не говорить, а потом будь что будет.

Нет, Катя, наверное, права. Днем не столь романтично, да и жарко. Тимур вдруг представил себе их потные скользкие тела и ему даже стало смешно. Кроме того, ночью все же темно, а Катя, наверное, стесняется сделать это при свете. Да и Тимур, если честно, тоже. Пусть лучше их первый раз будет в темноте.

За день Тимур дважды сходил в душ: утром и потом еще раз, когда они вернулись с прогулки. Он отчаянно тер себя мочалкой и мылом, дабы начисто удалить любые проявления пота, а потом придирчиво всего себя рассматривал в большом зеркале. Убедившись, что все с ним нормально, он отправился к Саше.

У друга он просидел до самого вечера. Они болтали о всякой ерунде, но Тимур все же был взволнован, причем чем ближе к моменту его встречи с Катей, тем сильнее. Этот факт не ускользнул от внимания Саши.

-Ты чего сегодня весь как на иголках? – спросил он. – Случилось что?

-Случилось, - ответил Тимур. Он доверял другу как самому себе. – У меня сегодня с Катей свидание.

-Ну и что? – пожал плечами Саня. – Вы и так каждый день видитесь.

-Нет, я не в этом смысле, - объяснил Тимур и чуть смутился.

Саша воскликнул:

-Во как? Поздравляю! Вообще-то, я думал, что такие вещи не планируются заранее.

-Я тоже, - согласился Тимур. – Но Катя захотела именно так.

-Что же, удачи тебе!

Когда совсем уже стемнело, Тимур подошел к школе, где они и договорились встретиться. Мальчик удивился тому, где Катя просила ее подождать – ну, в самом деле, не в школе же этим заниматься? – но на место пришел аж за полчаса. Он бесцельно слонялся вокруг трехэтажного здания, вспоминая почему-то, как девять лет назад его, тогдашнего семилетку, мать привела сюда в первый раз. Тогда для него это было чем-то совсем новым и необычным и от волнения он судорожно цеплялся за руку мамы.

Сейчас он тоже волновался, но совсем уже по другому поводу. Тимур остановился у школьного крыльца и нервно закурил, достав сигарету из купленной по дороге пачки. Летом, да еще в такое время около школы не было ни души, и можно было не бояться быть «застуканным». Да и плевать уже, честное слово, ведь совсем скоро, уже через какой-то там час или два, он станет совсем взрослым, настоящим мужчиной.

Он услышал легкие шаги позади себя и обернулся. К нему подошла Катя, до боли красивая и привлекательная.

-Привет! – она обвила его шею и нежно поцеловала.

-Привет! - ответил Тимур и только тут до него дошло, что он не догадался купить ей цветы. «Дурак!» - мысленно обозвал он сам себя, решив, что завтра обязательно исправится и подарит любимой девушке два букета.

-Ты давно ждешь? – спросила Катя.

-Не, только подошел, - соврал Тимур, чувствуя, как от одних мыслей от предстоящего, а также от близости столь желанного женского тела к нему подкатывает волна желания.

-Пойдем, - тихо сказала Катя и за руку потащила его за собой.

Они вышли со школьного двора и Тимур просто обалдел, поняв, куда ведет его подруга.

У дороги на обочине стоял шикарный автомобиль. Тимур даже не мог определить, какой марки, настолько тот был необычен: двухместный, черный, весь вытянутый, как стрела и обтекаемый, словно капля. Такой машины в их городе точно ни у кого не было, Тимур мог поручиться за это. Катя небрежно открыла для него пассажирскую дверь.

-Ну? Садись, чего же ты?

Тимур, потерявший дар речи, сел на мягкое кожаное сиденье и осмотрелся. Внутри салон тоже был весь черный. «Как катафалк», - совсем некстати подумал мальчик. Катя же тем временем уселась за руль, повернула ключ в замке зажигания, отчего панель приборов весело загорелась разноцветными огнями, и весьма уверенно тронулась с места.

-Слушай, откуда такая тачка? – удивленно вымолвил Тимур. - И потом: ты умеешь водить?

Катя тихо засмеялась:

-Машина – моего дядьки. Он как раз к нам в гости приехал на пару дней и дал мне ее. А за рулем я уже давно: дядька и научил. Только прав пока нет.

-А как же без прав-то?

-Не бойся, - заверила его Катя. – Все будет хорошо.

-Надеюсь, - только и ответил Тимур. Он чувствовал себя не в своей тарелке. – А куда мы едем?

-За город.

-Куда? – у мальчика округлились глаза. Он представлял себе все, что угодно, но до такого додуматься не мог.

Катя повернула к нему свое личико, улыбнулась, озорно подмигнула и сказала:

-Я ведь обещала, что будет что-то потрясающее.

Они мчались по городу, освещенному фонарями, и Тимур не заметил, что сзади за ними бесшумно следует черная тень.



Таня вышла из ванной в легком полупрозрачном халате. Маленькие капельки воды блестели в ее волосах. У меня все уже было готово и потому я повел ее в комнату, подхватив под руку. Едва Таня вошла туда, как замерла на пороге.

Посреди комнаты был изысканно сервирован стол. Антикварная серебряная посуда поблескивала стариной в пламени двух свечей. Легкие, но очень аппетитные закуски ждали решения своей участи, дорогое виноградное вино играло бордовым цветом, а в центре в хрустальной вазе стоял огромный букет роз.

-Прошу, - пригласил я женщину и повел ее к столу.

-Бог мой! – проговорила восхищенная Таня. – Откуда это все? И что сегодня за праздник?

-Сегодня – великий праздник! – с таинственной торжественностью сказал я, выдвигая перед ней стул. – Но о нем поговорим позже, а сейчас я хочу поужинать с тобой.

Да, я этого хотел, ведь это был наш последний ужин. Вообще, все сегодня было в последний раз.

Я уселся напротив нее, открыл бутылку и наполнил бокалы тягучим и терпким напитком.

-Я хочу выпить за историю! – произнес я тост. – Ту историю, что творится на наших глазах. Ту историю, что творим мы сами.

Таня удивленно смотрела на меня. Она явно не поняла, что я хотел сказать. Я опередил ее вопрос:

-Чуть позже я все тебе объясню.

Таня пригубила вино, я же выпил бокал до дна – мне хотелось унять то чувство, что сейчас владело мной. Чувство торжества. Конечно, это было невозможно сделать вином, но все же оно хоть чуть-чуть расслабит меня, ибо я был неимоверно возбужден.

-Что изволите кушать? – спросил я. – Рекомендую грибной салат с оливками. Очень старинный рецепт.

Я ухаживал за Таней, а сам наблюдал за ней. Мне хотелось сделать все, чтобы в наш последний вечер она чувствовала себя счастливой. Конечно, такое чувство – просто самообман, но женщины любят быть обманутыми. И все же мне очень захотелось сделать ей что-то приятное, пусть даже совсем ненадолго. И я увидел, что это мне удалось, хотя и понимал, что очень скоро от всего этого не останется и следа, что вместо доброты и радости придут боль и разочарование. Но это будет чуть позже, а сейчас еще есть время просто побыть вдвоем.

Второй тост я предложил за мою сотрапезницу.

-Танюша, я никогда раньше не встречал такой женщины, - говорил я со всей страстью, на какую был способен, не лукавя при этом. – Поверь, я совсем не такой хороший и добрый, каким кажусь, - я жестом остановил ее попытку возразить, - но даже я просто покорен тобой. За тебя.

Мы выпили, после чего Таня сказала:

-Спасибо тебе, Ваня, хоть ты и наговорил здесь на себя черти чего. Я все равно тебе не поверила! – она заулыбалась, а потом продолжила, но уже серьезно: - Только твои слова… - она поискала объяснение. – Они похожи на прощание.

Я улыбнулся:

-Это как посмотреть, дорогая. В принципе, мы ведь не знаем, что будет с нами в следующий миг, правда? Будем мы живы или нет, будем радоваться или плакать, любить или ненавидеть. А потому надо постоянно говорить друг другу то, что ты думаешь и хочешь сказать, иначе потом может быть поздно.

-Философствуешь? – игриво спросила Таня. – Но ты, наверное, прав. В таком случае я хочу выпить сейчас за тебя и тоже сказать, что я в жизни не встречала такого мужчины, как ты: доброго, хорошего, - она подчеркнула эти два слова, - нежного и страстного. Я очень тебя люблю, Ванечка.

Я не мог после этого не поцеловать ей руку. Никто никогда не говорил мне таких теплых слов, и теплота эта шла изнутри нее, она на самом деле так думала. Конечно, она не знала еще того, что ей только предстоит узнать, а сам я обычно глух к таким вещам, но все равно мне было приятно.

Мы засиделись допоздна. Толстые свечи уже наполовину сгорели, дрожа маленькими огоньками при каждом легком движении воздуха. За окном была темнота и тишина, нарушаемая лишь далеким пением парочки соловьев.

-Что-то Тимура долго нет, - сказала Таня, когда мы уже пили с ней кофе, сваренный мной особенным способом, подсмотренным мной в Турции.

Я достал сигарету, не спеша прикурил ее, затянулся. Потом выдохнул длинную струю дыма и сказал тихо и спокойно, глядя прямо в ее светлые и счастливые глаза:

-Он не придет.



Катя быстро и уверенно вела машину по ночной трассе. Больше никого на дороге не было, и она освещалась только длинными языками света фар.

Тимур сидел рядом с Катей, все еще пораженный всем увиденным. Он чувствовал себя не очень уверенно. В его представлении это он должен был все организовать и проявить инициативу, а Катя вдруг взяла все в свои руки и теперь он только подчинялся ей. Тимур был не против такого поворота, но все равно это было необычно и совсем не так, как в его мечтах.

И потом, эта таинственная машина, поездка неизвестно куда, причем далеко – они уже ехали довольно долго. Мальчик попробовал было еще раз спросить у подруги, куда они едут, но та лишь загадочно улыбнулась, быстро поцеловала его, не отрываясь от руля, и сказала:

-Не волнуйся. Все будет хорошо, доверься мне.

Они свернули с шоссе на какой-то проселок. Темень была жуткая, одиноко рассыпанные по небу звезды ничего вокруг не освещали.

Вскоре они остановились. Катя заглушила двигатель и погасли даже фары и подсветка приборов. Они остались в абсолютной темноте. Тимур подумал было, что вот сейчас все и произойдет, но Катя, дав ему в руки фонарь и сама вооружившись таким же, вышла из машины.

-Пойдем. Нам туда.

И она указала зажженным фонарем куда-то вперед. Тимур посмотрел, и увидел невдалеке неясное теплое свечение. Он опять удивился, но молча последовал за девушкой: ему стало жутко интересно, что же будет дальше и куда она его приведет. Интересно настолько, что любопытство даже слегка пересилило его желание.

Наконец они, миновав негустой лесок, пришли к развалинам старой церкви. У мальчика уже просто не осталось сил чему-либо удивляться, он лишь покорно шел следом за Катей, когда та пробиралась внутрь, осторожно ступая между больших камней.

Внутри горел свет, довольно яркий. И шел он от сотен свечей, стоявших на полу. Присмотревшись, пораженный Тимур заметил, что свечи образуют собой фигуру: идеально правильную большую пятиконечную звезду. В самом ее центре были останки древнего алтаря. Мальчику стало не по себе.

-Кэт, зачем мы сюда приехали? – спросил он девушку, невольно схватив ее за руку.

-Как зачем? – удивилась та. – По-моему, последние два месяца ты только и мечтал об этом. Ведь так?

-Так, конечно, но… Почему здесь? Тут жутковато.

-Зато как романтично! – воскликнула Катя. – Идем.

И они вместе вышли к центру звезды. Тимур подумал, что у нее очень своеобразные представления о романтике, но близость того момента, ради которого, собственно, они здесь и оказались, приглушила эти мысли, а вскоре заставила их вообще замолчать. Тимур принял Катину игру, думая, что, может быть, эта самая таинственность и легкий налет мистики как раз и сделают событие незабываемым.

Они встали около алтаря друг против друга. Катя взяла руки Тимура в свои и сказала нежно:

-Прежде, чем все у нас случится, я хочу, чтобы ты дал мне обещание.

-Конечно же, даю! – нетерпеливо ответил Тимур, чувствуя, что начинает возбуждаться.

Катя засмеялась тихо.

-Но ты ведь даже не знаешь какое!

-А не все ли равно? – спросил ее Тимур. – Даю любое.

Она кивнула.

-Тогда приложи правую руку к сердцу, закрой глаза и скажи: «Клянусь сделать для тебя все, и, если понадобится, отдам за тебя свою жизнь».

Тимур ошеломленно смотрел на Катю. Та вся аж дрожала от нетерпения.

-Зачем? – только и спросил Тимур.

-Ну, пожалуйста, Тимми, - она буквально умоляла его. – Поклянись.

Да, у девчонки явно что-то с головой, подумал мальчик. Странно, раньше он, вроде, не замечал за ней ничего подобного. Но, с другой стороны, что ему стоит сделать то что она просит? Ведь он и в самом деле готов был ради нее на все. Ну, умереть, конечно, это слишком, наверное, но вряд ли до этого дойдет. А Кате действительно будет приятно, если он это скажет: вон как она смотрит! И Тимур приложил руку к груди, закрыл глаза, в которых даже за закрытыми веками резвились маленькие огоньки свечей, и сказал как мог торжественно:

-Клянусь сделать все для тебя и отдать за тебя жизнь!

Как только он произнес это, где-то вдали ухнула какая-то ночная птица, а внутрь развалин ворвался порыв ветра, чуть не задув пламя свечей.

Тимур открыл глаза. Он увидел, как горит Катин взор, а на ее лице была радость, перемешанная с торжеством.

-Спасибо, милый! – она жгуче его поцеловала. – Я тебя так люблю! А сейчас давай выпьем по глотку вина для храбрости.

Тимур не отказался: ему и в самом деле надо было немного расслабиться. То, что происходило сейчас с ним, все эти свечи, клятвы, загадочность, немного взвинтили его нервы и небольшая доза алкоголя его успокоит. Он только хотел спросить, где же они возьмут вино, как Катя развернула его, и он увидел, что на камне рядом с ними стоят два больших бокала с алой жидкостью. Он мог бы поклясться, что секунду назад их там не было.

-А как… - начал было он, но Катя протянула ему один из бокалов.

-До дна! – сказала она и, взяв второй, выпила его содержимое одним глотком.

Тимур слегка пожал плечами – плевать откуда они взялись, наверное, он их просто не заметил – и тоже начал пить.

Вино сильно пахло миндалем и было солоноватым на вкус. «Как кровь», - подумал Тимур и его слегка передернуло. Но он все же допил до конца и осторожно поставил бокал обратно на камень.

-Нет, - сказала Катя. – Давай их разобьем. На счастье.

И она, подняв руку, дождалась, пока Тимур тоже поднимет бокал, и они вместе с силой бросили их в стену напротив. Раздался легкий стук и звон посыпавшегося стекла.

Катя села на камень и протянула к Тимуру руки:

-Иди ко мне, малыш.

Тимур присел рядом и она сразу же стала глубоко и страстно его целовать. И с первым же касанием ее губ все страхи и сомнения разом испарились, Тимур почувствовал, что жутко хочет эту девушку, отчего по всему его телу разлилась приятная теплота, постепенно концентрирующаяся внизу живота. Ощущения были столь сильными, что у него даже закружилась голова.

Катя медленно расстегнула его рубашку и, не прекращая поцелуя, стала нежно ласкать его грудь. И от одного этого Тимуру стало настолько хорошо, что, казалось, ничего больше и не надо. Но он понимал, что впереди его ждет нечто еще более грандиозное.

«Надо бы тоже что-то делать», - вяло, словно сквозь какой-то туман, подумал мальчик, но не смог даже пошевелиться. Он весь обмяк, поддерживаемый Катей, и полностью отдался ее рукам.

Катя постепенно добралась до пояса его брюк и ловко поддела пуговицу. Тимур почувствовал, как поехала вниз молния, и отключился. Больше он уже ничего не помнил…



-Как «не придет»?

Таня нежно смотрела на меня и улыбалась, ничегошеньки не понимая.

-Тимур не вернется сегодня домой, - разъяснил я.

-Почему? – Таня думала, что это какой-то розыгрыш с нашей с мальчиком стороны.

Я некоторое время молча курил, обдумывая, как объяснить ей все – время у меня еще было, - а Таня терпеливо ждала.

-Танечка, я должен тебе кое в чем признаться, - начал, наконец, я. – Я, конечно, мог бы ничего не объяснять, но ты стала мне совсем небезразлична за время нашего общения, и потому я хочу, чтобы ты все знала. Дело в том, что я не тот, за кого себя выдаю.

-Ого! – воскликнула она. – Подожди, попробую угадать. Ты – секретный агент спецслужб, так?

Она еще шутила!

-Нет, ты не угадала. Помнишь своего дядю Борю?

-А он тут при чем? – удивилась она.

-Он сразу меня узнал. Понимаешь, жена и дочь Бориса Петровича погибли не в результате несчастного случая. Супруга дяди Бори была очень хороша собой, этакая добротная деревенская женщина в теле и самом соку.

-Да я ее помню прекрасно, но я…

-Не спеши, - я ласково перебил ее. – Так вот. Такая женщина просто не может быть одинокой. А она была, потому как ее муж чрез несколько лет после рождения дочери окончательно пропил свою мужскую силу. Естественно, что твоя тетя через некоторое время была вынуждена найти ему замену.

Однажды Борис Петрович вернулся домой раньше обычного и застал свою жену под соседским парнем, молодым и сильным жеребцом. Дядя Боря не стал с ним выяснять отношения – парень был чуть не на две головы выше и сильнее его, - а вот жене после того, как залил боль измены водкой у приятеля, устроил допрос с пристрастием в том злополучном дровяном сарае, где и забил ее до смерти. К несчастью, это видела их дочь, пришедшая в тот момент из школы. Борис Петрович тоже ее видел и, вполне здраво рассудив, что она может его выдать, убил и дочь, после чего поджег сарай, а сам пошел к своему другу и собутыльнику, который к тому времени был уже в таком состоянии, что мог под присягой подтвердить все, что угодно.

Убийца из дяди Бори был никудышный, но таким же оказался и следователь, который вел это дело. Будь он поумней, то наверняка бы обратил внимание по останкам, что женщина и девочка погибли до того, как огонь пожрал их тела. Но все списали на несчастный случай, и дядя Боря остался на свободе: безутешный вдовец, потерявший разом и жену и дочь.

Но со временем его смертный грех начал уничтожать его изнутри. Страх, что избежав суда земного, он в конце концов предстанет перед судом небесным, заставил его истово замаливать то, что он сделал. Вот откуда его религиозность и затворничество. Ты этого всего не знала?

-Нет, - прошептала Таня. Она слушала меня очень внимательно, широко раскрыв глаза.

-А я знал, - я закурил новую сигарету. – И дядя Боря, когда мы встретились, понял, что я знаю. И он решил, что я пришел за ним, за его ничтожной душонкой, чтобы обречь ее на вечные муки. Этого он не выдержал и, как ты знаешь, бесславно умер в старой обшарпанной больнице. Кстати, с его душой я поступил именно так, как он и думал.

Таня молча смотрела на меня и в глазах ее теперь был страх.

-А теперь вспомни своего коллегу Сырского, директора Нефедову, этого сопляка Максима… как его там? Они тоже оставили нас не просто так, а потому, что встали на моем пути. Правда, в отличие от твоего дяди, пришлось им немного помочь, но что было делать? Они сильно мне мешали.

Страх на лице Татьяны становился все сильней.

-Кто ты? – сдавленно спросила она.

Я задумался на секунду, а потом процитировал:

-Я тот, чей взор надежду губит;
Я тот, кого никто не любит;
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы.

Конечно, Таня узнала эти строки. И произнесла одними губами:

-Демон…

Я засмеялся. Негромко, но искренне.

-Нет, дорогая. Все демоны – лишь мои слуги, а также ведьмы, чернокнижники и всякая другая, как вы называете, нечисть.

Страх сменился ужасом и Таня открыла было рот, но я приложил к ее губам палец:

-Тс-с, не надо произносить мое имя всуе.

Я дал ей время, чтобы немного прийти в себя: услышанное, конечно же, повергло ее в шок. Пусть чуть привыкнет к этой мысли.

-Но… - Таня никак не могла собраться с мыслями, ей мешал страх и смятение, - но как же ты мог так поступать с людьми…

-Очень просто, - ответил я. – Я же говорил тебе: они стояли на моем пути. И потом: что значит какой-то там человек? Ведь он – ничто иное, как побочный продукт Божьего промысла, отходы производства, так сказать. Одухотворенная глина, возомнившая себя венцом творения. А настоящий венец – я.

Таня постепенно снова обретала способность мыслить. Я знал, о чем она сейчас думает. Что это происходит не с ней, что все это – лишь болезненный кошмар, который вот-вот рассеется. Это просто не может быть правдой, особенно в нынешнее, сугубо рациональное и материалистическое время. Она не могла поверить, что прямо напротив нее сидит самое могущественное существо на всей этой планете. И не только на этой.

-Теперь понятно, почему ты похож на Пачино, - как-то невпопад сказала она, но я кивнул:

-Верно. Он сыграл как-то Дьявола, и именно в его исполнении я понравился сам себе больше всего.

-Значит, - медленно произнесла Таня, - и моя болезнь – тоже твоя работа?

Я покачал головой:

-Нет, я здесь ни при чем. Просто кое-кто наверху очень не хочет, чтобы Тимур достался мне.

Эти слова пронзили ее сознание, и у нее перехватило дыхание:

-Что с Тимуром? – шепотом спросила она со слезами на глазах. – Что с моим сыном?

-Не волнуйся, с ним все в порядке, - я все время старался говорить как можно спокойней, чтобы дополнительно не взвинчивать ее. – Но, видишь ли, Тимур – совсем не твой сын.

Ее удивление вместе со страхом, казалось, переросло все мыслимые пределы.

-Нет, конечно, - продолжил я, - ты являешься его физической матерью, выносившей его и родившей. Но ты родила только тело, а душа в нем нечеловеческая. Твой мальчик – ангел, как, впрочем, и я. Он – Хранитель, которого послал сюда Бог в качестве своеобразного гаранта жизни человечества. Да, Господь периодически откалывает подобные штуки. И я как раз явился сюда за ним, потому что именно Хранитель, перешедший на мою сторону, поможет мне воцариться в этом мире и сбросить в ад весь нынешний порядок вещей.

Таня вдруг вымученно улыбнулась:

-Тимур никогда этого не сделает!

-Уже сделал. Он буквально только что принес мне клятву верности.

Таня была в замешательстве:

-Но ты ведь здесь…

-Ну и что? – развел я руками. – Он сейчас с Катей и именно она приняла у него присягу.

-Так эта девочка с тобой? – она просто не верила своим ушам.

-Нет. Эта девочка – я. Я един в двух лицах.

-Боже! – простонала Таня и закрыла лицо руками. Она больше не могла сдержать слез. – И ты убьешь Тимура?

-Я его освобожу. И он будет вечно со мной, ведь мы – братья.

-Боже, - снова повторила она. – А как же мы, наш ребенок? Ведь получается, что я ношу сына Сатаны.

-Ребенка не будет, - заверил я. – Я об этом позабочусь. Знаешь, - я оторвал ее руки от заплаканного лица, которое в печали было еще прекрасней, - мне очень жаль, что все так вышло, правда. Ты – единственная женщина, тронувшая мое сердце.

Таня смотрела на меня сквозь слезы. Зрачки ее расширились и в них двумя звездочками отражалось пламя свечей.

-А оно у тебя есть? – тихо спросила она, стараясь не поддаться искушению зарыдать в голос.

Есть ли? К сожалению…

-Есть, - так же тихо ответил я. – Может, это покажется странным, но у меня есть и сердце, и душа. У меня никогда не было плоти, и я выбираю себе любую, но душа всегда остается неизменной. И только тебе одной удалось ее пленить.

Я поочередно поцеловал ей руки.

-Мне пора. Скоро наступит время, которого я ждал миллиарды лет. И я, - тут я улыбнулся, - не могу этого пропустить. Мы больше с тобой не встретимся. Скоро мне вообще будет не до всего этого. Но ты подарила мне одни из лучших моментов в жизни. И хотя для меня это действительно лишь моменты, но я буду помнить их всегда. Спасибо тебе. И прощай.

Я осторожно положил ее руки, которые нежно сжимал в своих, на стол, и исчез, не дав ей сказать ни слова: я просто не хотел, чтобы она это делала.



Я камнем слетел вниз, опустившись на пол старой разрушенной церкви и осмотрелся. Все было готово.

Тимур лежал обнаженный и связанный по рукам и ногам в самом центре звезды. Руки его были разведены в стороны, и он напоминал распятого Христа. На его лице было выражение полной безмятежности: он был без сознания.

Сбоку послышалось легкое движение и ко мне приблизился мой верный помощник и слуга. Теперь он уже не прятался за человеческой внешностью и был в своем настоящем облике, облике Ангела смерти. Он всю дорогу сопровождал Катю и Тимура, пока они ехали сюда, на тот случай, если возникнет что-нибудь непредвиденное.

Он преклонил одно колено, низко опустив крылья и голову, и протянул мне серебряный с золотом кинжал.

-Скоро начнется, - сказал он. – И Хранитель должен сейчас проснуться.

Я принял кинжал и ответил:

-Пока исчезни. Я не хочу напугать его.

Мой слуга немедленно растворился в воздухе, а я снова принял человеческий вид и подошел к спящему мальчику. В неровном свете свечей его тело, опутанное веревками, казалось хрупким и беззащитным, а лицо – совсем еще детским и оттого необычайно трогательным.

Я смотрел на него, когда Тимур стал приходить в себя. Он повернул голову, медленно открыл глаза и посмотрел на меня ничего не понимающим взглядом. Он попробовал двинуть рукой, но у него ничего не вышло – веревки крепко его держали.

-Привет, - сказал я ласково. – Как ты себя чувствуешь?

Мальчик нахмурился:

-Дядя Ваня? Что случилось?

Я усмехнулся: дядя Ваня! Да, я специально сейчас предстал перед ним таким, каким он меня и знал. Хотелось, чтобы он увидел знакомое лицо, хотя меня настоящего он уже видел, когда мы с ним так долго вместе летали.

-Все хорошо, - ответил я. – Ты просто спал, а сейчас проснулся.

Тимур снова попробовал пошевелиться и у него снова ничего не получилось. Он смог лишь приподнять голову и осмотреть себя.

-Почему я голый и связан? И где Катя?

-Я здесь, - раздался мягкий девичий голос и девушка вышла из темноты. Она приблизилась ко мне и встала рядом, так же нежно, как и я, глядя на мальчика.

Тимур смутился: он вдруг понял, что лежит перед любимой девушкой без одежды, да еще и в таком дурацком виде, с веревками на руках и ногах. Но потом даже возмутился:

-Да что происходит? Мне кто-нибудь что-нибудь объяснит?

Я кивнул:

-Смотри.



Оставшись одна, Таня без сил сидела за столом, мучительно борясь с бешеным желанием впасть в истерику. Но скоро она смогла взять себя в руки и теперь мозг ее заработал с лихорадочной быстротой.

Прежде всего надо найти Тимура. Если это получится, то она спасет человечество. Хотя, ну его к черту, это человечество! Она обязана спасти сына, а на все остальное наплевать, даже если при этом будут сохранены десятки миров. Они ничего не значат в сравнении с жизнью мальчика. Ее мальчика. И она никому его не отдаст, будь то Дьявол, Бог или еще кто-то.

Но где его искать? Он вместе с Иваном… фу ты, черт, каким Иваном? Правильно, с самим уж чертом! Они могут быть где угодно, может даже и не на земле. Хотя это вряд ли. Сатана хочет править здесь, хочет изменить всю историю и весь ход жизни прежде всего человечества.

Так, стоп. История, история… Где-то что-то Таня уже слышала об истории, и именно от ее «возлюбленного». У нее напрочь высохли слезы и теперь она лишь наморщила лоб, быстро копаясь в собственной памяти. Где же это было и что он говорил? И тут словно озарение нашло на нее, яркий свет разорвал окружившую ее душу темноту, и она вспомнила.

Старая церковь, ее развалины. Там, где до сих пор слышен хор голосов, поющих гимны. В голове у Тани явственно зазвучал мягкий, бархатный голос, который она так любила: «Кто знает, может и этой церквушке еще предстоит сыграть свою роль. Может, именно здесь закончится очередная эра человеческой цивилизации и начнется другая, более величественная».

Да, Сатана сейчас может быть только там. Он явно заранее выбрал это место, да еще словно в насмешку свозил туда Татьяну с Тимуром. Надо срочно ехать.

Таня, приняв решение, быстро встала и, схватив с журнального столика ключи от машины, твердо пошла было к двери, но потом остановилась. Она оглянулась вокруг, ища что-то глазами, и наконец увидела маленькую иконку, стоящую на полке книжного шкафа.

-Боже, помоги мне! – прошептала она и только потом выбежала во двор.



Катя подошла ко мне совсем близко и плотно прижалась к моему телу. Мы посмотрели друг другу в глаза и уже через мгновение стали сливаться друг с другом. Еще несколько секунд, и мы снова стали единым целым. Одновременно с этим я вернул свой изначальный облик и с наслаждением расправил плечи и крылья. Несильный ветерок, врывающийся в древние развалины, осторожно перебирал мои длинные черные кудри.

Тимур смотрел во все глаза за этими метаморфозами. По его лицу я понял, что он узнал во мне своего черного спутника.

-Кто вы? – только и спросил он, уже оставив всякие попытки освободиться: страх сковал его тело. Мне было жаль, что он так боится, хотя это и было неизбежно, и потому я сказал как можно ласковей:

-Я – освободитель. Ты живешь в теле человека, но ты не человек. Ты – ангел, как и я. Ты создан для того, чтобы свободно летать в небесах, которые всецело принадлежат таким, как мы, но волей нашего Отца ты заключен в эту темницу из плоти и крови. Я убью твою плоть, чтобы освободить душу, а потом мы вместе, уже никогда не расставаясь, будем вечно парить над этим несчастным и ничтожным миром, где внизу будут копошиться миллиарды людей, судьбы которых отныне принадлежат нам.

Тимур понял. Он понял все. Хранитель, дремавший в нем, теперь проснулся, и открыл мальчику Великое Знание. Он упрямо посмотрел на меня, а потом сказал решительно:

-У тебя ничего не выйдет. Я не принадлежу тебе.

Он был столь воинственен, этот маленький человечек, валяющийся сейчас связанным у моих ног, что, казалось, еще чуть-чуть, и он просто рассмеется мне в лицо. Я невольно улыбнулся:

-Нет, братишка, ты ошибаешься. Ты уже дал мне клятву верности, или забыл? Да, ты клялся Кате, но она – это ведь я.

Глаза Тимура снова наполнились ужасом:

-Но ведь это… обман.

Я не выдержал и засмеялся. Господи, ну до чего же наивен!

-Малыш, вся наша жизнь – сплошной обман. И в ней совершенно не важно, как ты добился своей цели, если ты ее добился. Как говорят люди, победителей не судят. А сегодня победитель – я.

Я наклонился к мальчику.

-Когда-то я был Верховным и самым красивым и совершенным Ангелом Зари, а мои крылья были ослепительно белыми. Но потом Отец создал человека и тот решил, что именно он и есть самое совершенное созданье Божье во вселенной. Мне это не понравилось, и наш Отец проклял меня. Слышишь? Он проклял меня, твоего брата, он отослал меня слишком далеко от себя, и с тех пор моим уделом вместо утра стала ночь. Я стал Черным Ангелом и с тех самых пор поставил перед собой цель вернуться назад. И вот сегодня ты поможешь мне в этом, потому что ты – Хранитель и ты принял меня. Сегодня, наконец, восторжествует справедливость, попранная когда-то Богом. Я сам стану справедливостью!

Я поднялся во весь рост, широко распахнул крылья и руки, поднял голову в ночное небо. Меня просто распирало упоительное чувство победы.

-Я стану Богом! – прокричал я в бездонную небесную глубину.

Мои слова громовым эхом прокатились по земле, отчего та пришла в легкое движение, отозвавшись мне легкими толчками. Я снова наклонил голову к Тимуру.

-Смотри туда, - я показал в небо. – Видишь?



Таня гнала машину как только могла, совершенно не считаясь со слишком большой опасностью слететь в придорожную канаву. Дрожащий свет фар выхватывал из мрака куски асфальта с нанесенной на него белой разметкой.

Только бы успеть, думала Таня, только бы успеть! Она знала, что с ее сыном еще ничего не произошло – ничего же не изменилось в мире. Только один раз что-то сильно прогромыхало вдали, и дрогнула земля.

Таня судорожно сжимала руль и все сильней нажимала на газ. Она помнила дорогу к церкви, ее волновало только, что в темноте она может пропустить поворот. Таня вдруг подняла глаза и заметила, как с неба упала звезда. «Хочу, чтобы я успела», - загадала она желание. «Господи, сделай так, чтобы я успела. Прошу тебя, Господи!»

Она не пропустила поворот. Хотя он показался довольно неожиданно, но Таня все же сумела почти на полной скорости направить в него машину. Ту слегка занесло, но потом она выровнялась и быстро поехала по ухабам.



Следом за первым метеоритом пролетел второй, оставив после себя длинную светящуюся полоску. Потом третий. Пламя свечей вокруг нас стало ярче.

-Смотри, – сказал я Тимуру. – Начинается метеоритный дождь, какого еще не видела земля. И именно сейчас, когда подойдет их основная масса, я сделаю то, что должен сделать. Закончится время Бога здесь и наступит, наконец, царство вечной тьмы.

К ночной тишине добавился все усиливающийся звук хора, распевавшего церковные гимны. Голоса мертвецов, хранимые священными стенами и ожидающие Суда, вырвались из своего плена, стали громче, и уже не надо было прислоняться к камню, чтобы их услышать.

Я в последний раз посмотрел на мальчика. Тот молчал. Казалось, он уже смирился с тем, что его ждет, но в глазах стояло жуткое отчаяние и боль. Дурачок, он просто не понимал, что на самом деле будет! Он смотрел то на меня, то на небо, уже сплошь усеянное тонкими иголочками от падающих метеоров. Мои огромные раскинутые крылья закрывали ему этот грандиозный и завораживающий вид, но он все равно это видел.

Все, пора, решил я, когда дождь достиг своего максимума. Я высоко поднял кинжал, держа его обеими руками и закрыл глаза. Сейчас я опущу его прямо в грудь этого мальчика и все будет кончено. Я уже видел, что сегодняшняя ночь не закончится никогда и начнется светопреставление. Уже никогда больше не станет светить солнце. Я видел, как вместо него на горизонте медленно и величественно восходит огромная огненная пятиконечная звезда, освещая кровавым светом происходящую на Земле драму. И Бог никогда больше не ступит сюда, здесь останусь только я. Только Я!

-Нет!

Этот крик ворвался в мое видение и пронзил меня, словно острой иглой. Я поморщился и открыл глаза.

Напротив стояла Таня. Ее волосы растрепались, она смотрела прямо на меня и глаза ее горели сотнями свечных огоньков и ненавистью.

-Нет! – снова прокричала она. – Остановись!

Я внимательно смотрел на нее. Ей очень хотелось кинуться к Тимуру, который обернулся на ее крик и одними губами только и произнес удивленно: «Мама?» Ее взгляд постоянно непроизвольно соскальзывал вниз, на его тело, но она понимала, что не может сейчас ему помочь.

Я нахмурился.

-Зачем ты пришла? – спросил я, все еще держа поднятый кинжал. – Тебе лучше на это не смотреть.

-Оставь его, - заявила она твердо. – Возьми меня.

-Ты не нужна мне. Ты не Хранитель.

-Тогда убей меня прямо сейчас! – голос ее зазвенел. – Мне все равно не жить, ты ведь знаешь, но я хочу умереть раньше сына. Умереть вместе с твоим ребенком во мне.

Тимур смотрел на нее, широко раскрыв глаза.

-Я ведь объяснил тебе, что не виноват в твоей болезни, - хмуро ответил я. Мне не нравился весь этот диалог.

-Все равно убей меня. Иначе я найду тебя и весь остаток жизни посвящу только одному: отомстить тебе.

Боже мой, какая она все-таки женщина! Я снова не мог не восхититься ей. Сколько мужества и решимости! Она бросает мне вызов. Мне!

Я услышал, как Тимур тихо сказал ей: «Мама, не надо», но Таня его, казалось, не слышала.

-Ну, что же ты? – почти кричала она, обращаясь ко мне. – Или ты не можешь убить меня? Да ты просто лживый сукин сын, и все твои слова – такая же ложь, как и чувства, которые ты ко мне испытывал.

Зачем она так? Специально дразнит меня, пытаясь заставить убить и ее? Но почему? Это никак не изменит того, что должно случиться, а нет ничего нелепей, чем напрасная смерть. Но я видел, что она готова умереть, и прежде чем я совершу обряд над хранителем, мне придется ее убить. А насчет лжи в моих чувствах, это она зря. Я действительно ее любил, причем не меньше, чем она меня. И тут я понял.

Она любила меня и знала, что я ее тоже люблю. И сейчас она приносила себя в жертву не мне, а своему чувству. Она приносила себя в жертву самой себе. Это было просто невероятно, люди на такое не способны! И я почувствовал, что не могу ее убить.

Я опустил кинжал и снова задрал голову кверху. Господи, да у Тебя извращенное чувство юмора! Ты послал эту женщину, чтобы я, неспособный к любви, полюбил ее, и теперь Ты поставил ее между мной и Хранителем. Так вот какую ловушку Ты мне подстроил! Не вмешайся она, то сейчас все было бы уже закончено, ведь так? Но тут еще одно открытие озарило меня.

Нет, на самом деле все было значительно сложней. Я ведь любил и ее сына. Мужская моя половина любила женщину, а женская – мальчика. Ловушка оказалась с двумя крышками!

Но как же так? Ведь я столько времени ждал этого момента, гонялся по всему миру за Хранителями, и никогда у меня не получалось столь близко к ним подойти. А тут я подобрался к нему, заключил его в свои объятия и вдруг понял, что не могу его задушить. Боже, я не могу этого сделать! Но я должен, черт меня возьми, или я не Великий Ангел Света? Меня рвало на части, словно внутри меня сразу несколько ангелов вели между собой кровавую битву.

Дождь уже медленно угасал. Все решали мгновения: или сейчас, или мне снова ждать много лет. Я медленно поднял кинжал: я убью обоих, раз они того хотят.

Я посмотрел им в глаза. Сначала женщине, потом мальчику. Их глаза были наполнены горем, болью, отчаянием, но, вместе с тем, излучали гордую решимость и непреклонность. И я окончательно убедился, что не могу. Не могу убить ни ту, ни другого. Ангелы, которые принесли в меня любовь, победили тех, что желали моего торжества, и теперь сжали мне горло, связали руки, не давая решить все разом и добиться наконец моей многовековой цели. Они внушили мне, что эта женщина и ее мальчик стали мне вдруг дороже той самой цели, и я не вправе лишать их такой пусть маленькой, пусть сомнительной, но все же радости земной жизни. И пусть я не добьюсь сейчас своего, пусть никогда не смогу быть рядом с ними, но все равно я обязан сделать так, чтобы они жили. Жили своей судьбой, испытывая при этом все, что и должны испытать на земле. Я слишком их люблю, причем даже не знаю, кого больше.

Я больше не мог этого вынести. Этой муки, терзавшей меня сейчас, этой борьбы, что все еще разрывала меня, этих чувств, перемешавшихся в единый клубок. Я отбросил в сторону кинжал, высоко поднял крылья и крикнул им всем – и Хранителю, и его матери, и Отцу:

-Будьте вы прокляты!

Мой крик снова отозвался громовым раскатом, от которого поднялся сильный ветер, задувший разом все свечи и полетевший дальше, набирая силу и превратясь в настоящий ураган. И ураган этот уносил с собой всю мою боль, которой мне еще никогда не приходилось испытывать.

Я взлетел высоко вверх и уже оттуда бросил последний взгляд на то место, где должен был состояться мой триумф, но все закончилось поражением и позором. Я видел, как женщина, любимая мной женщина, бросилась к мальчику, тоже любимому мной, встала перед ним на колени, обняла и они оба заплакали, но слезы эти были слезами облегчения и любви. Любви друг к другу, матери к сыну и сына к матери. И мне не было там места, потому что они сейчас были еще даже более счастливы, чем до того, когда я так грубо вмешался в их жизнь.

Печально махнув им на прощание черными, как сама ночь, крыльями, я взмыл еще выше, готовый просто убить себя самого за то, что я сделал. И если бы я мог, то, наверное, убил бы…





Бог, создав нас, дал нам всем великий дар: свободу выбора. Мы вольны сами выбирать, как нам поступить, что нам сделать, с кем быть и как жить. И Бог, предоставив нам эту свободу, тем самым возложил на наши плечи порой такое тяжелое и мучительное бремя, как принятие решения. Мы не знаем, как обернется для нас наш выбор и правильно ли мы поступаем, делая его, но мы можем и должны выбирать. Всегда. В этом и есть смысл существования. И от этого выбора зависит не только наша судьба, но и судьба всего мира в целом.

В тот момент я свой выбор сделал. Я принял решение, которое совсем не хотел принимать. Мой выбор был не в мою пользу, но, как ни странно, после него я испытал облегчение. Я знал, что на Земле остались двое дорогих мне людей, с которыми я никак не мог быть вместе, но которые – я знал – были счастливы благодаря мне.

После всего, что произошло, Таня и Тимур станут еще ближе друг к другу. В ближайший визит к врачу обнаружится, что у Тани нет никакой болезни, угрожавшей ее жизни. А через несколько месяцев она, несмотря на ее возраст, легко родит еще одного ребенка, девочку. Я не лишу ее этой радости, более того, девочка эта будет самым обычным ребенком и никто, глядя на ее веселую мордашку, не сможет сказать, кем был ее отцом.

Тимур будет сильно переживать утрату первой, поистине нечеловеческой любви, но потом встретит девушку, которая и станет впоследствии его женой. У них тоже родятся дети и счастливая бабушка будет нянчить их, как когда-то своих сына и дочь.

Тимур станет великим человеком и очень многого добьется, что и неудивительно: он ведь наполовину ангел. Но никто никогда не узнает, какую на самом деле услугу оказал он вместе со своей матерью человечеству: благодаря им оно получило еще несколько сотен лет жизни под солнцем. Им никто не поставит памятник, даже просто не скажет «спасибо», но люди будут жить так, как жили и раньше, и именно это станет для мальчика и матери лучшей благодарностью.

Но ни Тимур, ни Таня сами не будут даже догадываться, кто оберегает их собственную жизнь, прикрывая в минуты опасности и горя большими черными крыльями…


Бог посылает на землю Хранителя тогда, когда у человечества появляется в нем необходимость, раз в триста-четыреста лет, а то и реже. Ничего, я подожду. Ведь впереди у меня – вечность.