Неоконченная песня

Сверкающая рябь пробежала вслед за пальцами, стоило только им коснуться металла шести натянутых струн: пробежаться вдоль грифа, попробовать баре на высоких тонах, соскользнуть вдоль струны, заставив ее ответить тихим, еле слышимым стоном. Стальными рыбками, пойманными в сеть, дрогнули шесть сестер – одна старше другой – едва только их коснулся тихий перебор длинных узловатых пальцев – дрогнули и ответили сладостной песней, разлив мелодию серебряной ручьем.

Играющий сидел, обнимая инструмент так, как обнимают любимую женщину: нежно, не желая отрывать от себя, боясь резким и неосторожным движением испортить идиллию единства двух тел, двух сознаний.
Глаза закрыты, лишь приглядевшись видно, как судорожно бегают под замкнутыми веками глазницы, невидяще следя за движениями рук, которые, следуя ритму сердца, выводят мелодию. Слайды, баре, пиццикато, флажолеты – пальцы живут своей жизнью, отдельной, неконтролируемой, повинуясь не столько выработанной годами технике, сколько идущей в этот миг из глубин души энергии.

Память опытным ныряльщиком за жемчугом поднимает из подвластных ей глубин события, памятные и не очень, одно за другим, кидая их в общую корзину. А умелые руки, перебирая улов, сортируют драгоценные камни по полочкам значимости, важности, не особо обращая внимания на блеск и сияние. Главное, что вспомнилось, поймалось…

Друзья… Веселые гулянки, здравицы, клятвы и обещания в верности. Под руки нести друга через весь город, который уж и говорить толком не может, упасть без сил на кровать, а на утро пытаться восстановить события вчерашнего вечера и держаться за голову со словами: «Да ты что?! Ох, нихрена-ж себе!..». А еще тревожные телефонные звонки с просьбами о помощи, за которыми следует бросание всех дел в дальний угол и спешное отправление в другой город. А в поездке твердить про себя только одно: «Лишь бы успеть…. Только бы не опоздать». И успевать, вовремя, а порой в самый последний момент. Протягивать свою руку, становиться рядом, плечом к плечу. Бить, не зная кого, но зная ЗА кого. Отдавать долг, которому нет цены, ибо он бесценен. И, когда все заканчивается, хлопнуть по плечу и, уходя, сказать: «Забей, дружище. Сочтемся…». Мелодия звучит в до-мажоре, срываясь, то и дело, в си-минор. Всего лишь полтона разницы в тональности, а уже счастья и беды, пережитые вместе друг с другом, делят жизнь на контрастные полосы. Но стоит сместить пальцы на один лад, как черная полоса уходит прочь, уступая место искренним улыбкам, бесшабашным разгулам и дружеским объятиям.

Враги… В свои права вступает фа-диез-минор. Пытается найти продолжение в родственной тональности, пробует терцию, квинту, свой же септаккорд. Пальцы судорожно ищут дополнение к властному и тревожному аккорду. Скользят слайдом на октаву выше и задыхаются, всплывают на поверхность. Нет врагов. Были, да все пропали. И забыты давно, и жемчужин, даже грязных и тусклых не оставили. Так только, пустые раковины, давно заросшие водорослями.

Поездки, путешествия.... «Еду, еду, еду я», как-то спел Чиграков в свое время. Сиюминутное принятие решения – «Еду! Скоро буду!», быстрые сборы, тревога ожидания пути, взволнованность перед неизвестным. Ля-мажор и ре-минор – два всегда родственных тона. И перебирают пальцы струны, вспоминая оставленные позади километры. Расстояние – всего лишь фикция. Имеющий цель не видит разделяющих людей границы и мили. Тот, кто жаждет всей душой увидеть дорогого человека пройдет сквозь любые преграды и барьеры, не замечая их. И, даже когда путь завершится не так, как того хотел, никогда не будет жалеть о свершенном поступке. Встречи на месте, улыбки, объятия, рукопожатия. С кем-то свидеться впервые, с кем-то близким встретиться вдалеке от дома, но встретиться как после нескольких лет разлуки…

Разлуки? Руки срываются в жесткий бой. Пальцы сбивают сами себя в кровь, не жалея ни себя, ни струн. Соль-минор – печальный и грустный. Всегда жалко и горестно, когда оставляешь близких людей. А еще горестнее, когда не знаешь, когда свидишься вновь. Да, грустно. Да, память задыхается, вспоминая самые светлые моменты, когда радость, счастье и беззаботность полновластно царили вокруг, не пуская в сердце черную желчь неизбежной меланхолии. Поэтому не щадя себя, руки не дают сердцу выплеснуть то понимание, что пережитое повториться еще не скоро. Да и повторится ли?

Сама собой левая рука берет баре в ре-мажоре. Надежда вступает в бой против неизбежности. Си-минор, ре-мажор, соль-минор, до-мажор… Смешиваются тональности, руки продолжают выдерживать бешенный ритм, грозя порвать струны. Свет против теней, радость против печали, встречи против расставаний, улыбки против слез. Шесть стальных струн палачами раздирают кожу пальцев, окрашивая себя, гриф и деку кровавыми пятнами. Боль придет позже. Она всегда приходит с запозданием: вначале ты осознаешь происшедшее событие, совершенный поступок, потом смотришь на свежие раны и только потом взываешь диким волком, в полный голос. А пока еще горит душа и человек и инструмент слились в сладком экстазе, отдавая себя друг другу полностью и без остатка: человек – сердце, инструмент – песню…

Мягкий флажолет на ми третьей октавы. Как будто капля воды упала на прозрачную гладь озера. Упала, пустив волну. Искалеченные пальцы бегут по струнам, роняя все новые капли, проливая звук мягким весенним дождем. Дождем, смывающим без остатка тоску и уныние, поднимающим из бездонных глубин памяти редчайшие и поэтому самые дорогие жемчужины любимых лиц и любимых улыбок. Любовь… Тема, не имеющая начала и не желающая иметь окончания. Ноты, сами собой занимающие нужные позиции на нотном стане. Бесконечная череда радости и печали, грусти расставаний и нежности встреч. Мягкий перебор серебряными колокольчиками ми-минора ведет мелодию, не желая ее обрывать… Наверное, правду говорят, что инструмент всегда чувствует душу играющего. Оборвалось что-то внутри, вздрогнуло, зазвенело битым хрусталем и рассыпалось мелкими осколками, впиваясь в сердце. И одна за другой рванули с места струны. Рванули с визгом, с криком, как сбитая в полете птица, обрывая мелодию, впиваясь в руки, раздирая ладони, разрезая до мяса пальцы…

…Сидит человек перед замолчавшим инструментом, роняя на него капли крови с искореженных пальцев. Сидит, готовясь примерить новую пачку струн, дав новую жизнь и инструменту, и душе, и песне. Надеясь, что когда-нибудь эта мелодия будет все-таки сыграна до конца.

27.08.06