Первое паломничество 1979 год 5

ВОЗВРАЩЕНИЕ

22 августа
Среда
Проснулся я с ужасной головной болью, каждый шаг отдавался гулким ударом в затылок. Махмуд обиделся на нас за то, что мы вчера не помыли посуду и, приготовив завтрак, отнес его к себе в палатку. Нам пришлось готовить самим. Сварили гречневую кашу с мясом и сытно позавтракали. Анатолий немного починил мне ботинки, мы собрали вещи, попрощались и двинулись вниз по Каратагу. Тропа была широкая, лошадная, поэтому двигаться по ней было легко, лишь изредка попадались головоломные нагромождения камней. Афганец почти совсем пропал, и только дальние вершины были еще скрыты за сероватой дымкой.
К полудню нагнали чабанов. Они предложили нам по кружке чолома и кусок лепешки. Чабанов было четверо: двое старых с седыми бородами (один из них спал), один средних лет и совсем молодой мальчишка. Бодрствующий аксакал решил побрить себе голову. Спросили у меня бритвенный станок, и чабан средних лет стал брить голову аксакалу «МЕМ СуперСильвером». Но у него это не очень получалось, поэтому аксакал попросил меня обрить ему голову. Я принялся за работу. Освободившийся чабан нацедил еще кружку чолома и передал ее мне – парикмахеру. Вскоре я закончил брить аксакала и смочил череп одеколоном «Консул». Я пошел мыть в реке бритвенный станок. Когда я вернулся, на месте только что выбритого аксакала уже сидел тот, что только что сладко спал и деловито приглаживал ладонями свою непокрытую голову. Пришлось брить и этого. Кожа на голове у него была очень нежная, а череп страшно неровный, поэтому он тут же покрылся десятком кровоточащих порезов, отчего стал похож на только что оскальпированного. Пока я брил второго аксакала, первый уже совершал намаз, вероятно замаливая свой оскверненный кафиром череп. Наконец я побрил и второго, смочил его кровоточащий череп одеколоном, от которого тот вздрогнул, но не издал ни звука, собрал вещи и отправился вниз по течению. По дороге стала попадаться алыча, и мы объедались ею на привалах. Вскоре на другом берегу реки показался кишлак, кажется Хакими. В кишлаке стояла машина. Она привезла сюда доски и деревянные рамы. Рядом сидели какие-то люди и с раннего утра пересчитывали количество этих досок. Все очень обрадовались, что мы из Эстонии, и разрешили поехать с ними в кузове. Нас угостили помидорами, хлебом с творогом из айрана и солью. Тут прибежал какой-то человек в тюбитейке и позвал нас с Толиком помочь свернуть ему палатку. Оказалось, что кроме свертывания, эту палатку надо еще принести к машине, а впридачу еще и два улья, тяжеленный ящик, кучу досок и бревен и какую-то сотоотжималку. Напряженно преодолевая тупую боль в затылке, я носил все эти вещи к машине. Наконец поехали. Скалы здесь были намного суровее, чем выше по течению, река стала бурлить между утесами водоворотами и водопадами. Проехали мимо лежащего далеко внизу колесами кверху УАЗика. Шофер остановился рядом с зарослями и решил набрать полный кузов хвороста. Помогать должны были все. В кузове остались я и хозяин пчелиных ульев. Мы должны были укладывать сучья. «Топтай! Топтай!» - говорил мне хозяин ульев. Толик подавал сучья снизу.
К Каратагу подъехали, когда уже совсем смеркалось. Колья от нашей палатки остались под кучей хвороста, поэтому ночевать пришлось под открытым небом. К ночи мне стало совсем плохо, повысилась температура, я плохо соображал, что делаю, бредил и стонал. Я проглотил 2 таблетки аспирина и одну перкофена, одел на себя все теплые вещи и залез в спальный мешок. Толик вскипятил чаю, я сделал пару глотков и забылся в полубреду.

23 августа
Четверг
Таблетки подействовали, мне стало гораздо лучше, голова еще болела, но терпеть было можно. Помылись в речке. Собрали вещи и пошли в Каратаг. В планах – купить муки. Муки в каратаге посоветовал купить Кест. Я видел еще в Таллине его старые муки и тоже очень хотел приобрести себе такие же чабанские полусапожки с загнутыми кверху носами. Кест сказал, что муки можно приобрести как раз в Каратаге. Пришли на местный базар. Он представлял собой большой навес метров 20 в длину, под котором прятались две лавочки, за которыми два бабая продавали игрушки, купленные вероятно в каком-нибудь душанбинском магазине. Один из бабаев особенно рьяно рекламировал детские флейты, сильно и резко в них дуя. В чайхане попили чаю и двинулись в сторону Новобада, так как в Каратаге муки не продавались. В Новобаде купили «ситро» (так его назвал продавец) и немного отдохнули. Везде ишаки, все на разные морды и в то же время все одинаковые: просто так тусуются, жуют, ходят под седоком, под поклажей, валяются на траве, а то и просто орут надтреснутым истошным голосом.
Пришли в Шахринав. Здесь нам посоветовали идти в колхоз имени Жданова Регарского района. Пришли в одну чайхану, из нее нас послали в другую, из той второй с «верными людьми» пошли встречаться с неким Курбаном. Зашли в наиболее экзотические районы кишлака, нашли с помощью местных мальчишек Курбана. Но у него муков не оказалось. Ребята повели нас по дворам, и наконец с их помощью мы нашли человека, у которого были муки. Сторговались за 35 рублей за две пары. Продавец дал в придачу чаю, сахара и лепешек. Мальчишка подал большую гроздь винограда «дамские пальчики». Поблагодарили продавца и направились в сторону Душанбе. В одном из придорожных магазинов купил Наталье узбекское национальное платье из шелка, Толик хотел купить чопон. Но так подходящего и не нашел.
На ночь встали под Советобадом. Палатку разбили на горке. Вскоре стали подходить гости. Первым пришел седой старик чабан в очках и с костылем. Он не стал пить минеральной воды, кивая на небо – ураза. Потом пришел сторож помидорного поля, потом еще кто-то с охотничьим патронташем, проверил наши документы, потом пришли двое молодых пацанов. Толик всем терпеливо рассказывал, как мы ехали, кто мы такие, откуда мы, есть или нет у нас «ружьё», что мы только двое, что мы перешли Гиссарский хребет, что шли от Искандеркуля и что умеем курить насвай, что анашу мы не курили и т.д.
Ближе к ночи стали подходить гости с подарками. Первым пришел сторож с патронташем и принес два вкуснейших полосатых арбуза. Потом уже в сумерках, спотыкаясь на ухабах, пришел молодой человек, который работал на кухне дома отдыха «Каратаг», и принес лепешек и местного праздничного кушанья – поджаренную муку с сахаром. Посидели и поговорили и с ним. И уже перед самыи отбоем к нам пришел сторож томатных плантаций с лепешками, помидорами и чаем. Легли спать с плотно набитыми желудками.

24 августа
Пятница
Утром рядом с нашей палаткой со своим стадом расположились два мальчика-туземца. Толик хотел предложить одному из них жевачку, тот испуганно убежал прочь. Потом сторож с патронташем принес в ведре большой арбуз, чтобы мы поели на дорожку. Мы так и сделали, а потом пошли на автобусную остановку. Доехали до Гиссарского распутья, там остановили «ЗИЛ»-цистерну и доехали до центра Душанбе. Опять окунулись в столичную атмосферу. На главпочтамте получили письма и переводы. Толику прислали гору жевательной резинки, он ума не мог приложить, куда ее теперь деть.
Положив рюкзаки в камеру хранения и купив билеты до Москвы, мы пошли гулять по столице Таджикистана. Толик купил чопон в ЦУМе. Мы обмыли его чаем в чайхане и пошли на вокзал.
В 8.00 Москвы сели на поезд.

25 августа
Суббота
Великолепно выспались на верхних полках. В полдень заиграло радио, «Бонни-М». В Чарджоу за 2 жвачки Толик купил дыню и решил везти ее домой. По обеим сторонам поезда пустыня с бледно-зелеными кустиками. К вечеру проводники стали готовиться к выходу в цивилизацию. Бригадир поезда по внутреннему радио призвал проводников и пассажиров к порядку. На какой-то глухой станции Толик выменял за жвачку и мне одну дыню. Стоило мне заварить чай в котелке, как со всех сторон потянулись руки с угощением.. Все-таки чай – основа всего.

26 августа
Воскресенье
Теперь за окном казахская пустыня, ровная. Голая и выжженная.

27 августа
Понедельник
Позади Волгоград с его зовущей Родиной-Матерью. Российские пейзажи, русские люди...

Так закончилось мое первое азиатское паломничество к снежным вершинам. Трудно сказать, какую цель ставили мы перед собой, устремляясь в горы. Однако эти горы стали для нас олицетворением чего-то высшего и чистого, где растворялась повседневная тупость городской тусовки, где можно было остаться наедине с вечностью созданного нами мира, где не было лжи и фальши, где все становилось предельно ясным, и духи громадных земных морщин безмолвно резонировали с нашими внутренними устремлениями. Потом вершины долго снились нам по ночам, звали к новым паломничествам в мир высокогорного безмолвия, а весной становилось уже невмоготу от ожидания летнего свидания с какой-нибудь снежной вершиной. Горы стали для нас местом откровений. Только там, где под ногами лежал весь рожденный сознанием мир, можно было свернуть его в условную точку и аннигилировать в сердце, оставив пульсировать в безмятежном сознание лишь тонкий импульс, как возможность параболического перехода к предполагаемому Ничто.