Настящая любовь

Вагон поезда удалял его от Москвы, душной и быстрой, жадной и возвышенной все дальше, в сторону встречи. Осень в Москве еще даже не начиналась, хотя в Петербурге уже во всю закружили осенние вестники и начались дожди. Кто не ездил в общих вагонах, тот можно сказать никогда не ездил в поездах. Это как посетить Петербург и не увидеть Эрмитаж, посетить Москву и не увидеть Кремль. Затхлый запах, видимо, слыл хозяином здесь всегда. Он не то что бы был горек или особо неприятен, но излишне неприятен, по-добно тому, как бывает, неприятен человек, но, ссылаясь на предыдущее сравнение, к лю-бому неприятному человеку можно привыкнуть. Запах перестал раздражать уже довольно скоро, переключая его внимание на входящих людей, на платформу. Постепенно к имею-щемуся запаху добавился запах алкоголя и нечистот тел некоторых пассажиров. Никита ехал в таком вагоне впервые. Раньше он в основном летал на самолетах или ездил в купе. В тесноте да не в обиде, как говорится, после тягостного ожидания тронулся поезд.
Свое место за номером 45, напротив Никиты девушка, с виду лет двадцати трех, скучная и угрюмая, с огромным мороженым и семечками в руках заняла почти перед са-мым отходом поезда. Приятная фигура, грациозно выделялась из общей серой массы на-столько, что Никита даже подумал написать рассказ на тему: «Две звезды среди мрака». Голубые глаза свободно смотрели по сторонам, весело подмигивали, изредка останавли-ваясь на миг, снова куда-то спешили. Смолистые, ровные волосы едва касались ее плеч, иногда обнажая их, следуя за движеньем ее небольшой, пропорциональной головки. Одета она была не то что бы в дорогую одежду, но в одежду явно не подходящую общему ваго-ну и его обитателями. Они ехали молча и не решались начать разговор. Девушка уже дав-но съела свое мороженое, и, было, принялась за семечки, но передумала и, проговорив что-то себе под нос, углубилась в увлекательное чтение. Как она бродила по рассказам и повестям, Никите было не суждено узнать. Он мог лишь представить, как она исчезает в тумане букв и страниц, как оказывается где-то там, где сейчас нет ни Вагона, ни его, где сейчас, наверное, тепло и романтично.
Потом, как-то, как будто вместе сговорившись, принялись они расспрашивать друг друга о жизни и о всяких подобный вещах, что свойственно, в таких, весьма и весьма ин-тимных, по первости, ситуациях, после которых можно разговаривать на многие более серьезные темы. Наговорившись вдоволь, они замолчали, как по команде, и, спустя какое-то время, заснули, облокотившись на стенку, держащую столик. Вместе же, они и просну-лись, на станции Александров, и вместе же снова заснули, хотя проспать долго так и не смогли. Снова завязался бессмысленный и одновременно нужный разговор. После него девушка снова стала читать. Чтение уже не доставляло ей ровным счетом никакого удо-вольствия, как и Никите, ее ложное желание почитать, вызванное скорее политической необходимостью для продолжения разговора, нежели собственно желанием. Время шло мучительно долго и подло, будто издеваясь над уставшими пассажирами. Толстый, муж-чина, источавший в вагон наибольшее зловоние, как назло прикрыл окно и довольно засо-пел, иногда звучно похрапывая, иногда ворочаясь. Попытки Никиты заснуть не приносили никакого результата. Сидеть уже сейчас было не очень-то удобно, а солнце, спускаясь все ниже, стало светить прямо в окно, от того запах по вагону увеличился.
Чтобы скоротать время Никита, после очередного дрема, предложил поиграть в ле-гендарную игру «Балда», отнимающую много времени, и не требующую никаких, кроме свободных, мыслительных затрат. Уже появился и повод познакомится. Лена, свойствен-но своему облику, объявила всему вагону «Елена Александровна». Игра текла по-разному, как река течет в богатом рельефном русле, подчиняясь дну и небу, берегам и вет-ру. Солнце за окном оставило за собой лишь узкий градиент, замысловатой формы и цве-та, волнующий душу, как всякая муза, волнующая творческого человека, как «тучки да косы» Блоковских «поэтов».
В Ярославле, спутница сошла, оставив Никиту совершенно одного, посреди полу-пустого вагона. До места назначения оставалось каких-то сорок минут. Он подсел к какой-то веселой, и уже немало выпившей компании и начал игру в «дурака». С детства любил он эту игру, за ее не надоедливость и азартность, за ее непринужденность, циничность и свободу, за то, что именно она научила его проигрывать и выигрывать. Опустошив две рюмки водки, по убедительной просьбе собравшихся этой ночью в Вагоне игроков, он распрощался со всеми и вышел из Вагона.
Небо, не то, что бы было темным, оно совершенно было черным. Совсем недавно здесь прошел дождь, и свежие лужи намекали о себе, каждый раз, когда Никита непра-вильно выбирал маршрут движения. Но вот, вдали появился силуэт, который, так был бо-готворим им. Вместе с этим силуэтом они прогуляли всю ночь, идя непонятно куда. В этом месте, назло всему небу и всему окружающему его мраку горел вечный огонь. Он освещал памятники, гордо красующиеся под крыльями жар-птицы, прилетающей сюда с началом сумрака и остающейся здесь до самого рассвета, что бы не, дай Бог, не угасла память о тех, кто защищал это место, кто защищал эту деревушку, Россию, себя, в много-летней ужасной борьбе за свободу.
Под раскинувшейся яблоней лежал красно-зеленый ковер. Большие и малые, све-жие и подгнившие плоды устелили подножие дерева и все, что было в радиусе нескольких метров он него. Раннее утро стелило легким, утренним туманом, влажным воздухом, и свежим навозом. В большом чане воды плавало два яблока, видимо упавших туда этой странной, дикой и непонятной ночью. Они встретились в час ночи, после длительной раз-луки, так, как будто долго ждали этой встречи. Когда они расставались, им с трудом вери-лось, что он увидятся раньше осени, до которой еще оставалось месяца три. Никита слу-чайно обронил тогда, по телефону: «А может быть не до осени, может быть, я приеду к тебе». Любовь, если она истинна, если она приходит сама по себе, а не по зову, никогда не уйдет, никогда не погаснет, и будет согревать все в округе, как вечный огонь, и будет, как и он, рушить, уничтожать все, что позарится на его жизнь, все что излишне зачаруется его красотой, и будет необдуманно близко к нему. Никита был счастлив и огорчен тем, что он уже получил эту самую не проходящую, одновременно безответную любовь. Они спали каких-то пять часов, к глубочайшему огорчению Никиты, на разных кроватях, думая каж-дый о своей любви, говоря о ней, пытаясь сквозь ее призму слушать соседа.
Деревня, которая предстала глазам Никиты, ни чем, кроме некой слитности с го-родскими постройками, не отличалась от любой другой деревни, в которых только дово-дилось ему побывать за свои двадцать с лишним лет, а точнее сказать за несколько первых лет, когда он катался на поезде со свой бабушкой по гостям.
Тишина леса спорила с городским шумом, оставшимся в голове, с шумом вагона, несущегося сквозь ночь, с шумом мыслей летящих на крыльях романтичной обстановки. Приезд Никиты, как будто разбудил деревню. Он с легкостью заинтересовывал собой всех, кто был рядом, кто имел радость проходить рядом, зажигал их своим здоровым за-дором, учил их смеяться, и сам же вместе с ними и смеялся. Время шло противоположно вагонному. Уже было горько, что остается несколько часов до нового расставания, а ведь так много хотелось бы сказать друг другу, и хотелось бы остаться здесь еще надолго, про-сто чтобы быть рядом, в эти последние дни лета, что бы видеть осенний закат, отличаю-щегося от любого другого своей странной и незабываемой гармоничностью, своей про-хладой и своим мирным сном. Никита впал в детство. Казалось, он уже не вернется отту-да, но чем ближе был час отъезда, тем серьезнее становился он, и тем чаще грустили они вдвоем.
Успели ли они, за эти двенадцать часов вдоволь наговориться, сумели ли они, этим вечером, напиться вечерней росы, сумели ли они сквозь всю толпу окружающих их лю-дей, с любопытством разглядывающих эту пару, как явление совершенно парадоксальное, как единое целое, почувствовать все то, чего так хотелось почувствовать им в это время. Были ли они благодарны судьбе, за то, что они встретились, были ли они сами собой? По правде сказать, на все вопросы можно честно ответить нет, кроме последнего. Когда они были вместе, они были сами собой, им могло сойти с рук все, что бы не делали они вме-сте, просто они были друзьями. Ведь любовь, безответная ведет либо к ненависти, либо к самой крепкой дружбе. Хотя настоящая любовь, просто не может вести к ненависти, ведь она, как чувство светлое, подобно любому случайному вечному огню, а любовь нена-стоящая, искусственно выращенная подобна пожару, как чувство темное, далекое, непри-ятное.
Поезд уже мчал его в сторону Москвы, душной и быстрой, жадной и возвышенной все дальше, от места, где он был двенадцать часов к ряду безумно счастлив, а значит, кто-то рядом, несмотря на все свои невзгоды, в это время тоже был счастлив. Путь даже не потому, что он любит, просто потому что он любим.
Утро уже встретила Никиту городскими улицами, а не яблоневыми аллеями, не обще-вагонным запахом, а запахом прогресса, не запахом деревенского навоза, а запахом автомобилей мегаполиса, не горем расставания, а надежной на будущую встречу. И вправду говорят, все, что не делается, все делается к лучшему.