Белые берега фьордов

Сигурд херсир поднял руку и потребовал принести меч, Верного Друга. Аста, его жена и хозяйка дома, недовольно дернула подбородком и собралась отменить приказ, однако Хрольв Головешка уже кивнул и пошел к сундуку, в который Аста велела убрать оружие. В последние месяцы херсира сильно трясло во сне под утро, и все боялись, что он может пораниться о меч. Сигурд же боялся умереть без оружия и вот теперь, гаснущим разумом почувствовав очередное приближение смерти, попросил положить меч рядом, чтобы держать руку на рукояти.
Хрольв Головешка, добравшись до сундука, приподнял культей крышку и здоровой рукой взял меч. Несколько лет назад он добивался неправого решения на тинге и потребовал божьего суда. Однако потом схитрил и взял горячее железо левой рукой. Теперь, из-за ожога, перед боем ему пристегивали щит к руке. Из всей дружины он один остался со старым херсиром: остальные ушли в викингский поход с Эйнаром, сыном Сигурда.
  Хрольв пошел с мечом к херсиру, когда открылась дверь, и на пороге встал Эрленд, сын Торкеля Седого. Он метнул свое копье через весь дом, оно пробило Хрольва насквозь и вышло из груди. Хрольв сразу умер. Женщины, стоявшие у ложа Сигурда, отошли назад, только Аста гордо подняла голову и стала смотреть на Эрленда.
- Я вижу, старый Сигурд херсир собрался умереть, - сказал Эрленд, пока его люди входили в дом. – Но у тебя не получится умереть так, как ты хочешь! Я, второй сын Торкеля Седого, твой кровник, заставлю тебя заплатить виру!
Сигурд повернул голову и хотел достойно ответить врагу, но в глазах опять потемнело, и он промолчал. Только окинул взглядом ту часть дома, что была видна с его ложа: пустые лавки, на которых прежде спали дружинники; длинный стол, за которым еще месяц назад сидели его люди и сыновья; стены, на которых висело оружие и которые теперь были пусты. В доме оставались только работники и женщины.
- Дай ему меч, - сказала Аста, - и он убьет тебя!
Люди Эрленда оттеснили остальных женщин в следующий покой. Они хотели и с Астой поступить так же, но Эрленд остановил их.
- Пусть кричит старая ворона, – сказал он, глядя на хозяйку дома. – Я не позволю своему кровнику взять оружие, и не стану его убивать. Я придумал штуку получше: он умрет в постели – и его рука не коснется меча. Он умрет как женщина.
Сигурд сжал зубы и с яростью посмотрел на Эрленда. Полгода болезни обессилили его, тяжело было даже поднять голову. Но еще тяжелее было понимать, что его враг, его кровник, сделает все, что угодно, а он, уважаемый человек, могущественный херсир, ничем не сможет ему помешать. Сигурду оставалось надеяться, что кто-то из работников успел убежать с усадьбы и известит окрестных бондов. Тогда они придут на помощь.
  Эрленд смеялся, и от ярости кровь прихлынула к лицу Сигурда, сильно заболело сердце, он почувствовал, что задыхается. Аста побежала к очагу, где на угольях стояло лечебное варево для больного. Пар этого снадобья помогал Сигурду снять боль в груди. Эрленд остановил Асту и опрокинул горшок на землю.
- Дай ему дышать лекарством! – потребовала хозяйка дома.
- Зачем? – усмехнулся Эрленд. – Чтобы он прожил еще месяц? Я не позволю ему умереть в бою или огне! Я хочу, чтобы он умер от немощи и злости.
Сигурд попытался вытянуть руку, но наступающая тьма обессилила старого воина. Он обмяк и почти потерял сознание. Асту оттеснили к остальным женщинам. Эрленд подошел ближе и наклонился над херсиром.
– Что, слышит кто-нибудь летящих валькирий? – довольно спросил он. – Нет! Им нет дела до немощного старика! Хакон ярл, помнишь такого?..

Сигурд не мог не помнить Хакона, которому клялся в верности, который устроил его свадьбу с Алов. Он впервые увидел ярла, когда тот приехал на пир к его отцу. Познакомившись с Сигурдом, Хакон улыбнулся и сказал, что из этого человека, верно, выйдет настоящий норвежец и настоящий херсир, за которым и дружинники, и бонды ополчения пойдут хоть в Хель.
А наутро Хакон и его люди пошли на озеро и, когда стали вырезать прорубь, ярл вдруг сказал, что его меч, Шлеморез, справится гораздо лучше, чем любая секира. Он начал рубить лед, но оружие вырвалось из руки и упало в воду.
Сигурд же велел приготовить много сухого холста и теплых шкур, а сам разделся и нырнул в прорубь. Раньше, чем все успели забеспокоиться, он вынырнул и подал ярлу меч.
Тогда Хакон сказал, что Сигурд может просить о чем угодно. И тот попросил устроить свадьбу с Алов, дочерью бонда Орма. Сигурд уже не первый раз сватался к ней, но Орм Скряга отвечал, что не отдаст дочь. Хакон рассмеялся и сказал, что свадьба будет, и объявил Сигурда херсиром.
С тех пор его называли Сигурд Ныряльщик.

- …Хакон ярл, которому ты так верно служил все эти годы, умер. Его зарезал собственный раб! На всех тингах провозглашают нового правителя – конунга Олава, сына Трюггви, законного конунга Норвегии! А таких, как ты, служивших выскочке Хакону, убьют, и Олав заберет ваши земли!
- Ты рано считаешь себя победителем! – сказала Аста. – Еще живы его дети, наши дети! Жив Гуннар, живы Эйнар и Хрёрек! Жив Регнвальд! И..!
Эрленд стал смеяться:
- Ты ничего не знаешь, снулая рыба! Гуннар мертв! Я убил его! Мы нашли его в лесу и зарезали как кабана! Хрёрек был убит вместе с Эрлендом Хаконарссоном, его достали из воды, и я отрубил ему голову!
- Еще живы Регнвальд и Торд! – закричала Аста. – Они вернутся и убьют тебя!
– Это не те ли самые Регнвальд и Торд, что в верингах у конунга Миклагарда? – усмехнулся Эрленд. – Им некуда будет вернуться! Олав забирает ваши земли и отдает их мне! Сегодня я сожгу усадьбу, и не останется ничего созданного Сигурдом Ныряльщиком!
- Когда вернется Эйнар с дружиной, ты умрешь! – выкрикнула Аста.
- Пусть возвращается. Я убью его! – ответил Эрленд.
Сигурд молчал. Он повернул голову и стал смотреть вверх, туда, где сплетались балки под темной крышей. Гуннар умер. Старший сын, сын Алов. Любимой Алов, убитой Торкелем Седым. В тот год Хакон ярл сбежал от конунга Харальда Серая Шкура и его братьев в Данию, и конунги пришли в Трандхейм собирать подати, которых не видели шесть лет. Сам Сигурд был в викингском походе в Валланде. Когда он вернулся, то узнал, что в его усадьбу пришел Торкель Седой и потребовал, чтобы Алов легла с ним. Алов схватила нож, Торкель хотел отнять его, но вышло так, что он убил женщину…
Эрленд отшвырнул Асту и подошел к ложу Сигурда.
- Молчишь, старик? А ведь это не я, это ты уничтожил все, что создал! Если бы ты тогда принял виру, которую предлагал мой отец за смерть Алов, ничего не случилось бы. Но ты отказался от виры, хотя знал, что отец случайно убил твою жену! Ты отказался от виры и сжег его усадьбу со всеми людьми! Ты стоял и смотрел!

Так и было. Сигурд стоял и смотрел, как пылала усадьба Торкеля. Стоял так близко, что задубела кожа куртки. Ему казалось, что в пламени пожара видно лицо убитой Алов.

- А потом ты убил и Торира, моего дядю!..

…Это случилось во время битвы с Рагнфредом конунгом, последним из сыновей Гуннхильд, когда Хакон ярл вернулся из Дании. Перед битвой Торир обещал, что убьет Сигурда, своего кровника. Вышло иначе…
 
- Ты мог служить законным конунгам, но ты выбрал Хакона, этого распутника!..

Это было правдой.

- …человека, который принес в жертву своего сына, чтобы победить йомсвикингов!..

Это было не так. Сигурд хорошо помнил ту битву. Его сыновья, Гуннар, Эйнар и Хрёрек, были вместе с ним.
Когда стало известно, что конунг датчан натравил йомсвикингов на Хакона и те плывут, чтобы расправиться с ярлом, бонды быстро разослали ратную стрелу и собрали большое войско. Сигурд и его дети были на драккаре херсира. Сигурд стоял на корме, как и положено вождю, его красивый синий плащ развевался на ветру и он с улыбкой смотрел, как горят жаждой боя его люди. С тех пор как Хакон прогнал конунгов сыновей Гуннхильд, были хорошие урожаи, ярл и его жертвы были угодны богам, и бонды с радостью шли в бой за своего правителя.
Когда корабли Хакона подошли к заливу Хьёрунгаваг, они увидели йомсвикингов. Все обрадовались и закричали. Бьерн Тупой вскочил на борт у резной головы дракона и сказал такую вису:

Бьется в борта
Китов дорога
В сечу несутся
Дружины Хакона

Бьерн был никудышным скальдом, но все одобрительно встретили его слова, гребцы сильнее налегли на весла, а остальные принялись доставать из сундуков оружие и кольчуги и готовиться к бою.
Сигурд помнил, как подойдя ближе, норвежцы стали связывать корабли вместе,и его сын Эйнар крикнул Эйриру Бородавке:
– Вяжи крепче, Эйрир!
На что тот ответил, усмехаясь:
– То, что связал Эйрир Бородавка, можно только разрубить!
Потом корабли сошлись, и началась схватка. Лучшие воины дружины Сигурда и знатнейшие бонды погибли тогда: слишком хороши были йомсвикинги и лучше были у них корабли. Но норвежцы не помышляли о бегстве. Даже когда с неба посыпался тот град, такой сильный, что потом стали говорить, будто Хакон вызвал его, принеся в жертву своего сына; они не отступили. Напротив, один из вождей йомсвикингов решил выйти из битвы. Он велел табанить, и его корабли стали отходить к берегу.
Сигурд рубился яростно и бесстрашно, и вместе с ним стояли его сыновья, и враги не смогли устоять перед их натиском. В буре схватки они не видели, что и на других кораблях было так же. Только очистив драккары йомсвикингов, они поняли, что победили.
Потом Сигурд и другие знатные воины сидели на длинном бревне с Хаконом ярлом. Скальды выходили вперед и говорили стихи. Так вышел Тинд сын Халлькеля:

Вендов Тунд кольчуги
Метил углем Рети,
Кусал локти Фенрир
Солнц дракона зыби,
Прежде чем ствол стали –
Смертоносен ратный
Труд – очистил двадцать
С лишком стругов длинных.[1]

У Тинда самого еще дрожали руки, только что сжимавшие меч, а на лице темнели капли чужой крови. Остальные воины смеялись, а некоторые шевелили губами, сразу запоминая победную драпу. В стороне разбирались с пленными: кому рубили голову, кого отпускали.
– Гиблое это дело, сражаться с Хаконом ярлом, – сказал Торлейв Плешивый, и все согласились с ним.
Сигурд улыбался, упиваясь победой и чувствуя, как руки и ноги ноют от усталости. Теперь ничто не могло оспорить власть Хакона. Теперь никто не был им страшен. Херсир же был силен, а его взрослые дети доказали, что сами стоили многого. Он знал, что так теперь будет всегда…

А теперь молодой и никчемный кровник убил его сыновей и грозит опозорить самого Сигурда. Старый херсир яростно дернулся, пытаясь вскочить, пренебрегая болью в разрывающейся груди, но лишь упал с ложа. Если бы враг не помешал подышать отваром, у него были бы силы.
– Ха! Разве это знаменитый Сигурд Ныряльщик? – рассмеялся Эрленд, глядя в горящие глаза херсира. – Разве это тот человек, который голыми руками убил двух человек, когда ходил в Валланд? Ты стал осторожен и труслив, да, Сигурд?
Сигурд подумал, что Эрленд прав. Он изменился. Тогда, в битве с йомсвикингами, и в Валланде, и на озере с Хаконом, он был тот же Сигурд Ныряльщик. Но теперь он не может сделать того, что мог тогда. Все изменилось. Ушло.
– Известный воин и могущественный муж умирает, потому что напился до беспамятства и не смог найти дорогу домой из отхожего места!

…это тоже было правдой. Зимой на йоль Сигурд много выпил и, когда сидел в отхожем месте, на него вдруг накатило и он пошел прочь от дома. Там старый воин упал в канаву. Нашли его только днем, и он сильно простудился.

– Послушай, Сигурд херсир! Я скажу вису о тебе! – объявил Эрленд.

Истерлась подошва
Сапог Гримнира,
Не держит рука
Волка доспехов –
Сгнило совсем
Древо сечи

– Все, что ты ни делаешь, ты делаешь паршиво! – выкрикнула Аста, – И скальд ты паршивый и твои кеннинги никуда не годятся!
Теперь Эрленд не стал смеяться над словами Асты. Он рассердился и велел запереть ее в дальней части дома.
Встав над Сигурдом, Эрленд некоторое время молчал, глядя, как трудно дышит старый херсир.
– Да. Я не стану тебя убивать, – сказал Эрленд. – Ты умрешь сам. Я хочу, чтобы ты понял – все, что ты сделал, погибло. Умер Хакон, которому ты служил. Тот меч, который ты ему достал, тоже погиб: помнишь, он упал за борт во время битвы? Твои дети мертвы. Я сожгу твою усадьбу, которую ты так долго строил. Твой отличный валландский меч, добытый тобой в походе, пожрет пламя – огонь отпустит сталь и он станет куском мягкого железа. Ты прожил жизнь зря! Остались только внуки, которых воспитывают бонды. Эти бонды, наверное, уже пришли сюда, чтобы помочь тебе. Теперь я пойду и убью их.
Его люди вышли, и он вышел следом.
Сигурд еле дышал и чувствовал, что сейчас умрет. Он бы умер и раньше, если бы Эрленд не разбудил в нем ярость. Можно было думать, что еще есть надежда на сыновей, внуков, или можно было кусать губы от обиды, что кровник кругом прав и все, что он сделал в жизни, погибло. Но его терзала другая мысль. Херсир жалел что сейчас, на пороге смерти, нет в руке меча, что он умрет бесславно и бесполезно. Стало совсем тихо. Бились в толстую дверь женщины, люди Эрленда заваливали хворостом вход в дом, но у Сигурда в ушах была тишина. Превозмогая боль и немощь, Сигурд упал на бок, а потом пополз вперед, к телу Хрольва Головешки.
Старый херсир совсем не думал, что это отчаянное, невыносимое и невозможное движение к мечу и есть та самая последняя битва, в которой ему суждено погибнуть.



[1] Стихи Тинда сына Халлькеля приведены в переводе О.А. Смирницкой