Страшный Суд

        И тогда начался Страшный Суд.
        Сказать, что он начался, конечно, ещё нельзя было с полной уверенностью. Ещё были пусты места присяжных заседателей, ещё не пришёл Судья — которого в нашем ряду недружелюбно называли Тем Самым. Но Суд должен был начаться минут через двадцать.
        Спереди от нас сидели чиновники и адвокаты, позади размещались журналисты. У каждого из присутствующих в зале был приколот к рубашке небольшой бэджик с обозначением личности и происхождения. Наш ряд был заполнен философами разных времён, а также некоторыми писателями-фантастами. Видно, странная логика устроителей этого балагана поместила нас в одну категорию.
        — Простите, — обратился я к соседу справа, — вы не знаете, как так получается, что число присутствующих вполне доступно восприятию? Нас в одном этом ряду шестнадцать миллионов сто пятьдесят тысяч двести восемьдесят шесть, а я никогда не был силён в математике...
        — Ты бы ещё спросил, как мы все умещаемся на скамейке в двадцать сидений, — буркнул сосед. — Или как понимаем базар друг друга, при том, что все из разных мест.
        — А как?
        — Понятия не имею. И тебе не советую задумываться. Высшие Силы — они, знаешь ли, вне логики. Слыхал, наверное, что блаженны нищие духом? Ведь технический прогресс, и интеллектуальные перемены, строго говоря, всё это Самаэль придумал — который в раю змеем на пол-ставки подрабатывал. С его подачи всё и началось...
        Некоторые философы в нашем ряду поморщились. Большая их часть происходила из средних веков и ниже, то есть была слегка подвинута на религии. Фома Аквинский даже чуть отодвинулся в сторону, хотя при жизни был известен несколько нестандартными конфессионными взглядами. Но моего соседа это не покоробило.
        — Логика — позднее изобретение распутных вольнодумцев эпохи Возрождения, — разглагольствовал он, откинувшись на спинку кресла. — Некий возврат к традициям античности, которые, подчёркиваю, приветствовались даже не всеми ортодоксальными греками. Кто верит в разум, тот слаб. Разве Писание на каждом шагу не убеждает в этом? Весь мир — не более чем цветная репродукция старинной чёрно-белой гравюры. Из этого допущения неизбежно вытекает, что и наука, и технический прогресс не имеют смысла, ибо вовсе не в Познании заключается смысл человеческого бытия. С нами же, господа, поступят так же, как Тот Самый поступил с людьми, жившими до потопа — или со строителями вавилонской башни. Те мечтали построить башню до неба, чтобы убрать оттуда Того Самого и заменить его своими идолами... Так что нас ждёт яма, господа, и в этой яме не будет сена для мягкого приземления.
        — Но позвольте, — возразил кто-то слева, кажется, Лукреций Кар, — разве нас можно обвинить в чём-то на основании ничем не подтверждённых идеологических различий? Я вообще прохожу по их статьям как язычник, не ведавший до смерти о существовании... хм... Истинной Веры. — Римлянин чуть усмехнулся.
        Мой сосед тоже усмехнулся, но в его усмешке сквозила безнадёжность. Он мотнул головой в сторону соседнего ряда:
        — Взгляните. Там сидят адвокаты, в том числе титулованные светила, которые могли бы добиться освобождения самого Люцифера прямо из зала суда за недостатком улик. Они отлично знают, что, когда начнётся этот фарс с разделением паствы на агнцев и козлищ, большая часть их окажется на левой стороне. Если бы они могли применить свои способности для своего спасения, думаете, они бы не сделали этого? Увы, — вздохнул он, — сценарий написан не нами. И не ими. Логические доводы и аргументация не смогут изменить ни строчки в окончательном вердикте суда. Наша судьба предрешена.
        Высказавшись, он опустил голову и принялся сверлить взглядом пол. Многие другие в нашем ряду тоже пригорюнились. Но я заметил краем глаза, что их тревога не совсем натуральна, есть в ней элемент наигранности. Наблюдая, как они прячут друг от друга глаза, я понял: каждый втайне надеется стать исключением. А поскольку мысль уж больно мерзкая, никто не говорит о ней вслух. Фома Аквинский и ещё несколько богословов вообще задрали головы, якобы рассматривая роспись купола.
        Кто-то из третьего ряда рассказывал соседу анекдот, косясь в нашу сторону. Там сидели рафинированные гуманисты, а также экологи, алармисты, духовники и режиссёры мыльных опер. Сейчас они выглядели, словно коты, объевшиеся сметаны.
        — Чему они так радуются? — вполголоса спросил я соседа, в очередной раз попытавшись рассмотреть его бэджик. Но надпись на нём была неразборчивой. — Разве они не слышали поговорку, что «много званых, да мало избранных»?
        — Наверняка слышали, — поморщившись, подтвердил тот. — Да только они её примеряют не к себе, а к нам. Как будто мы просились в хрустальный дворец. Да большая часть из нас вообще не верила в его существование! А они так ликуют, потому что вроде бы оказались правыми, а логика и интеллект проиграли. Оказывается, надо было верить не разуму, а чувствам, «голосовать сердцем». А я-то по наивности думал, что чувства — другое название рефлексов.
        — Ну, зря вы это. Чувства — нужны. Без них не может быть никакой этической системы.
        — Верно, — вяло согласился собеседник. — Чувства — нужны. Бог — не нужен.
        По интонациям, с которыми это было произнесено, я окончательно понял, что он является не только моим соотечественником, но и умер примерно в то же самое время. Только тогда он мог посмотреть фильм «Кин-дза-дза».
        — Не есть ли это проявление невежества, отвергать что-то лишь на основании своего непонимания данной концепции? — мягким голосом осведомился кто-то сверху. Задрав голову, я убедился, что в наш разговор вмешался один из местных.
        — Во-первых, при такой массе крылья не могут удержать вас в воздухе, а во-вторых, пресловутое невежество проявляют как раз верующие. Они не могут понять, как это бесконечная и вечная Беспредельность может существовать сама по себе, без всякого Первосортира.
        — Чего-чего? — переспросил ангел.
        — Первотолчка, — поправился мой сосед.
        — А... как же... — кажется, крылатый запутался. Потом лицо его прояснилось: — Но ведь теперь-то вы видите, что всё это — не выдумка, а реально. И что вы были не правы.
        — Ну, во-первых, я ещё до конца не уверен, что всё это — не какой-нибудь кибербайм. — Повернувшись ко мне, сосед объяснил значение термина: — То есть виртуальная компьютерная игра. Во-вторых, мы тут разговаривали о гуманистах и интеллектуалах, об их позициях во времена жизни на земле. У нас не было возможности, так сказать, прийти сюда и убедиться. Логика и все факты говорили против теории креационизма.
        — Надо было верить. В этом заключалась суть испытания, ниспосланного...
        — Ага, сложнонаведённый глюк для проверки союзников, как в той пародии на Стругацких и Толкиена, — буркнул сосед, явно теряя интерес к разговору. — С тем же успехом я мог бы верить тогда, что цель создания мира — проверить, не поддамся ли я на провокации религий, идеализма и прочих «ловушек сознания». Верить, знаете ли, можно во что угодно.
        Тяжёлые двери в центре зала распахнулись. Все одновременно замолчали. Часть гуманистов пала на колени, у прочих же появилось на лице выражение невероятного кайфа. Некоторые в зале заплакали, другие просто молчали и смотрели за открытую дверь.
        За дверью... не было никого.
        Люди в зале продолжали плакать, бить себя кулаками в грудь и молиться, не обращая внимания на отсутствие Того, Кому Надлежало Быть. Некоторые бормотали что-то благолепное, подойдя к самим полуоткрытым дверям. И только в нашем ряду все сидели неподвижно, словно скованные оцепенением.
        — Что происходит? — спросил я у соседа. Он один как будто совсем не удивился случившемуся.
        — Странный вопрос, — произнёс он, соскабливая пятно с рукава. — А что, по-вашему, должно было произойти?
        — Ну... должен был войти...
        — Кто?
        Он усмехнулся, а я осознал, что действительно не имею ни малейшего понятия, кто должен был войти. Старик с нимбом в белой хламиде — невероятно, невыразимо пошло. Гигантский мозг на колёсиках? Компьютер с монитором площадью в стенку напротив? Туманно-галактическое облако, символизирующее Космический Разум?
        — Тот Самый, — усмехнулся сосед, доставая из кармана курительную трубку, — всегда был вне логики, а логика — вне Его. Каждый видел Его таким, каким считал. Или Он являлся каждому в меру его понимания — это уж как вам будет угодно. Старик в белом, свет в конце тоннеля, гигантское бьющееся сердце между мирами...
        — А мы?
        Задавая вопрос, я уже знал ответ.
        — Мы?.. — Сосед как будто на миг задумался. — Мы не умеем представлять себе Непредставимое таким, как если бы его можно было представить. Это даже где-то недостаток, пробел в нашем эстетическом воображении. Мы знаем, что Бог — это комбинация из трёх букв; слово, не имеющее подробного перевода ни в одном из толковых словарей мира. У нас нет для него визуального мыслеобраза. Просто слово. Условное обозначение трансценденции.
        Зал уже почти опустел. Только в нашем ряду ещё продолжали сидеть подсудимые, которые, как и я, не сводили глаз от моего соседа — как если бы он и был Тем Самым.
        — Ну, всё? — неловко оглянулся я. — Мы можем идти?..