Выстрел на озере. Маленькая повесть

 
 Рассказ разведчика
 1.
Было это вскоре после войны. Прибыл я на побывку домой, помог старикам крышу поправить, дров наколоть, печь сложить. После военных дел все мирные кажутся отдыхом.
И тут приезжает мой старый знакомый командир небольшой воинской части капитан Строков.
-- Поехали, -- говорит, -- на охоту. Кряквы на Калиновом кордоне – тьма!
Как откажешься от такого предложения? Прихватил я свою старенькую «тулку», «вальтер» сунул в карман, вещмешок на плечи вскинул и готов!
Капитан поджидал меня в открытом «джипе». За рулем сидел молодой веснушчатый красноармеец.
-- Алексей, -- представил его Строков.
Заехали в райцентр, и к нам присоединилась черная «эмка». Шофер – крепыш в матросском тельнике – хватко стиснул мою руку:
-- Петро.
Был еще местный учитель Бортников в расписной украинской рубахе и полный бритый мужчина в полувоенной форме.
-- Померанцев, -- небрежно кивнул он, и я сразу почувствовал: начальство!
Калиновый кордон был километрах в тридцати от райцентра – в глухом медвежьем углу. Дорога туда вела лесная, малоезженая.
Нас и трясло и швыряло, но застряли только раз, почти в конце пути, в топкой болотистой низинке. Села померанцевская «эмка». С помощью джипа и крепкого слова мы вытолкнули ее на сухой пригорок и дальше доехали без приключений.
2.
На Калиновом кордоне я бывал еще мальчонкой и помню пасеку, огромный пятистенный дом из толстых бревен, многочисленные сарайчики и клетушки. Помню тетку Дарью, угощавшую нас медом, хромого дядю Илью и их сыновей – Николку и Васятку.
Было это в начале тридцатых. Пятнадцать лет прошло, а как изменилось всё! Дом потемнел, просел, часть построек завалилась и между ними в человеческий рост поднималась глухая крапива.
…На собачий лай вышел старый Илья – сгорбленный, седой, обросший – я с трудом узнал его. Он цыкнул на пса и, хромая сильнее прежнего, заковылял к нам.
Мы поздоровались.
-- Не помнишь меня, дядя Илья?
Он долго всматривался в мое лицо, наконец узнал.
-- Петрухин сын, Иван?
-- Так точно.
Старик пожевал губами.
-- А мои ребята сгинули. На Васятку похоронка пришла, а Николка пропал без вести. Вон жена его, -- он кивнул на молодую женщину в просторном ситцевом сарафане, стоявшую поодаль. – Иди в дом, Нюрка, нечего тут!
Женщина покорно ушла.
Мы перетащили вещи в гостевую половину, старик суетился рядом.
-- И Дарья моя померла в войну… Совсем мы осиротели.
-- Вдвоем живете в этой глуши? – спросил Померанцев.
Старик, похоже, не расслышал.
Мы вышли на улицу.
Дом стоял на высоком холме. С одной стороны темнел глухой сосновый бор, вилась дорога, по которой мы приехали. Слева внизу расстилалась обширная пойма с травой по пояс, справа синело огромное лесное озеро.
С протоками, заливчиками, островками, поросшее по берегам густым камышом, оно представляло собой настоящее утиное царство.
-- Красота! – не сдержал восхищения учитель. – Вы как хотите, а вечернюю зорьку я не упущу.
-- Я с вами! – отозвался Строков.
Они ушли, а мы принялись готовить ужин.
Дядя Илья принес чугун молодой картошки, малосольные огурцы, грибы, капусту. Мы достали свои трофеи: консервы с американской тушенкой, хлеб, сало, спирт в солдатских фляжках.
3.
Дверь отворилась, и вошёл молодой парень в выгоревшей солдатской форме и порыжелых сапогах.
-- Привет честной компании! – сказал он, одарив нас белозубой улыбкой.
Дед Илья засуетился.
-- Племяш мой, Серега.
-- Гвардии лейтенант Сергей Брузжак! – гаркнул новоприбывший и даже каблуками прищелкнул. – Разрешите к вашему застолью сделать маленький презент.
Он протянул руку за дверь, и на свет появилось полное ведро рыбы. Головастые лини, щуки размером с доброе полено, отливающие золотом караси – всё еще жило, трепыхало, разевало безмолвные рты.
Эффект был полный.
-- Ай да лейтенант! – басил Померанцев, доставая огромного сазана. – Чем же ты их, голубчиков?
-- Вершами, товарищ полковник.
-- Майор, -- смущенно кашлянув, поправил Померанцев.
-- Как раз проверял, слышу: машины! Надо, думаю, угостить приезжих. С дороги ухи похлебать – первое дело.
-- Молодец!
Уху сварили на костре и там же, на полянке возле дома, сели ужинать.
Разлили «наркомовские» сто грамм, выпили за победу и товарища Сталина, за знакомство и удачную охоту.
Как всегда в такой компании разгорелся спор: кто важнее на войне.
-- Пехота! – кричал подвыпивший Алексей.
-- Морфлот! – стучал в тельник Петро.
-- А снабжение? – хмурил брови Померанцев. – Не подвезут вам продпаек, как будете воевать?
Назревала ссора, но обстановку разрядил Сергей.
-- Правильно говорите, товарищ зам. по тылу! А самое главное на фронте – это связь. Без нее любая часть может запросто пропасть.
Тут Померанцев на меня покосился.
-- А вы что-то отмалчиваетесь, молодой человек. Или, пардон, тыловник?
И так язвительно он это спросил, что Леша прыснул со смеха.
-- Бывал и в тылу, -- сказал я, сдержавшись. – Только не в нашем.
-- О! Разведка! – догадался лейтенант. – Глаза и уши… Выпьем за разведку, братья-славяне!
В это время послышались характерные шаги – так хлопают на ходу высокие болотные сапоги. К костру подбежала утятница Тронька – охотничья собака Строкова, а следом появились и сами охотники.
В каждой руке Строков держал по крупному матерому селезню.
-- Дуплетом! – зашумел он. – Пару штук дуплетом.
Еще одна кряква висела в ягдташе учителя.
Прибывшим освободили место у костра, налили в кружки, зачерпнули ухи.
-- Ого! – удивился Строков, увидел разложенную на весле рыбу. – Когда это вы успели?
-- Вон наш рыбак, -- Померанцев поискал глазами лейтенанта, но не нашел. – Где он?
-- Замутило связиста! – весело сказал Петро, хотя и сам уже клевал носом.
4.
Утренняя зорька была ветреной, не добычливой, и мы стали готовиться к вечерней. Кто чистил ружье, кто набивал патроны.
Ружья – особая гордость охотника. У капитана Строкова их было два. Вчерашний «зауэр» мы уже видели. Но вот он достал из чехла «меркель», и все невольно ахнули.
Темно-красное ложе благородного дерева изгибалось, как лебединая шея. Приклад был отделан серебряной чеканкой с изображениями оленей, кабанов, фазанов. Узорчатая вязь покрывала воронёную сталь стволов, а когда капитан переломил их, нам представился поистине зеркальный блеск каналов. Чудесное ружьё!
Мы восхищались, а Померанцев -- он был буквально вне себя!
-- Я умоляю вас, капитан. Дома у меня пять ружей, есть очень хорошие. Все отдам за это чудо!
-- Ну уж нет.
-- Продайте! Назовите любую цену!
-- Бесполезно. Не продается.
Снабженца прямо-таки трясло. Это была фанатическая страсть истинного коллекционера.
…Из событий того дня мне запомнилась встреча с хозяйской снохой Нюшей. Я бродил по округе и встретил ее с полным подойником молока.
-- Угости парным, хозяйка!
Она не ответила, только ускорила шаг.
-- Помочь?
Опять нет ответа.
-- Кто же пасёт твою бурёнку?
-- Сама ходит, -- наконец-то подала она голос.
-- А волки? Не боишься, что они съедят твою кормилицу?
Она как-то странно покосилась на меня и ответила хрипло:
-- Люди хуже волков. И вообще… уезжайте отсель!
Вот те на! Поговорили, называется.
На пороге её поджидал старый Илья и что-то резкое высказал снохе, когда она проходила мимо.
После обеда (Нюша сварила лапшу из вчерашних уток), разомлевшие, мы разошлись кто куда. Я подсел к капитану Строкову. Он лежал на луговине, скинув гимнастёрку – загорал.
Спина его была исполосована шрамами. И хотя сам я трижды ранен, на его спину нельзя было смотреть без содрогания.
-- Где тебя так, капитан?
-- Где-где… В гестапо, -- неохотно отозвался Строков. – Я ведь в окружение попал. Партизанил. Однажды схватили меня, привели на допрос. И били-то «свои», из полицаев. Выслуживались, гады, -- он скрипнул зубами. – К счастью, выручили меня партизаны. Живой, как видишь.
5.
Приближался вечер.
Время, напомню, было послевоенное, смутное. Ещё немало скрывалось в лесах всяких недобитков, кое-где орудовали банды, а потому мы решили так: один из нас по очереди будет находиться в боевом охранении возле машин и боеприпасов. Мало ли что?
Разыграли на спичках – этот вечер достался мне.
Охотники ушли, а я уселся на крыльцо, свернул огромную самокрутку и блаженно затянулся.
-- Привет разведке! – раздался весёлый голос. – Покурим, земляк? Моя бумажка, твой табак.
Я отсыпал Сергею горсть махорки, он присел рядом. Мы разговорились.
Мать его – сестра покойной тетки Дарьи – вышла замуж за военного, жили они и на Севере, и в Средней Азии, а за год до войны комполка Иван Брузжак был направлен в Житомир… После выпускного школьного вечера Сергей гулял с девушкой по берегу Тетерева, когда в рассветном небе появились немецкие самолёты.
-- Прибежал домой, братишка, а дома нет! Мама, сестрёнка – всех накрыло! Уже в 43-м, на фронте, встретил отца, но через месяц и он погиб. Осиротила меня война – начисто! Только и остались родные – дядя Илья да Нюша.
-- Здесь останешься?
Он пожал плечами.
-- Вряд ли. Скучно, брат. Поживу ещё недельку, а там – катну по карте горошину! Страна большая.
Мы помолчали. Со стороны озера доносились выстрелы. Судя по всему, охота была удачной.
Проковылял по двору старый Илья, пригнала корову Нюша.
Смеркалось, посвежело: чувствовалось приближение осени. Мы искурили ещё по одной и стали готовить ужин.
Охотники возвращались уже в полной темноте. Появились Алексей, затем Померанцев с учителем – все с богатыми трофеями. Пришел по грудь мокрый Петро:
-- За подранком лазил, чёрт бы его побрал!
Не было лишь капитана. Мы уже и перекусили, и в сон всех клонило, а капитана нет как нет.
-- Уснул он там, что ли? – ворчал Померанцев.
-- Столько набил, что не донесёт, -- пошутил Петро.
В это время раздался слабый собачий визг. Мы выскочили за дверь. Капитанская Тронька лежала у крыльца, зализывая раненую лапу. Самого хозяина не было.
6.
Вооружившись фонариками, мы отправились на поиски. Нашли стоянку капитана: вот гильзы от его «меркеля», следы его сапог в вязкой тине. Но ни самого капитана, ни его ружья, ни добычи не было.
Мы искали его часа два. Кричали, стреляли в воздух… Озеро отзывалось мёртвой тишиной.
Удручённые, мы вернулись обратно.
На кордоне состоялся «военный совет». Исчезновение капитана могло быть следствием либо загадочного несчастного случая, что маловероятно, либо убийства. А так как никто из нас не видел следов присутствия посторонних людей, значит, убийца… среди нас?!
Трудно было смотреть в глаза друг другу. Железное алиби имели четверо: я, Сергей, старый Илья и Нюша. Весь вечер мы находились на кордоне на глазах друг друга. Оставались Померанцев, учитель, Петро и Алексей.
Я мучительно размышлял. Петро пришел с охоты мокрый до нитки… Померанцев жаждал завладеть капитанским «меркелем»… Алексей… Да мало ли причин для тайной ненависти между командиром и его шофёром? «Неуязвимым» оставался лишь учитель…
Голова раскалывалась от дум и, наверное, не только у меня.
Тем не менее мы решили так: быть постоянно вместе, нести попарно боевое охранение, оружие держать наготове. В каждом из нас ещё жила война.
7.
Ночью прошёл сильный дождь, и когда утром мы вновь побывали на месте происшествия, следы на берегу окончательно смыло.
Посовещавшись, мы решили отправить водителя капитана Алёшу и Сергея Брузжака в райцентр, за милицией, а самим, разбившись попарно, продолжать поиск.
Померанцев и Бортников пошли по берегу влево от кордона, мы с Петром – вправо.
Этот берег мы знали плохо и, пройдя метров двести, натолкнулись на непроходимую болотистую трясину. Мы свернули вдоль нее, забирая всё глубже в лес.
Первым нарушил молчание моряк.
-- Скажи по совести: подозреваешь ты меня?
Я, признаться, растерялся от такой прямолинейности.
-- Подозреваешь! – вздохнул Петро. – А у меня через месяц свадьба. Ты стал бы накануне свадьбы капитанов глушить?
Я подумал, что и без свадьбы не стал бы этого делать, но почему-то бесхитростный его довод сразу и бесповоротно убедил меня в невиновности Петра.
Мы посмотрели друг другу в глаза и крепко, по-мужски пожали друг другу руки.
-- Невеста симпатичная?
-- Охота спрашивать!
-- Ну, пойдем дальше.
Мы уже довольно далеко углубились в лес, а болотистой низинке всё не было конца.
-- А ведь мы к дороге идём, -- сказал Петро.
В это время впереди, еле слышный, раздался звук мотора. Судя по его высоким нотам, машина буксовала.
-- Застрял Лёха, -- сказал Петро. – Кстати и поможем.

8.
Мы шли на восток, и солнце, пробиваясь сквозь стволы деревьев, светило нам прямо в глаза. Поэтому мы видели лишь очертание человека, сидевшего за рулем. Машина, действительно, буксовала.
-- Запорет движок, -- сказал Петро и, сунув в рот два пальца, оглушительно свистнул.
Мотор заглох, наступила удивительная тишина, лишь под нашими шагами похрустывали ветки.
...И тут раздался выстрел.
Пуля обожгла мне плечо, но прежде, чем почувствовал боль, я уже лежал на земле. Петро оказался рядом.
-- Очумели они, что ли? – сказал он. – Эгей-ей, дьяволы! В своих лупите!
Вместо ответа раздался новый выстрел, и пуля звучно чмокнула в землю в метре от его головы.
Мы укрылись за стволами деревьев и вскинули ружья наизготовку. Только тут я почувствовал, как горячая струйка крови течёт у меня по левой руке. Она заметно тяжелела.
-- Ты что-нибудь понимаешь? – шепнул Петро.
-- По звуку – карабин, -- сказал я. – Значит, все-таки Лёха. Пришиб племяша, хотел удрать, да вот застрял.
-- Ах, сволочь!
Петр выглянул из-за дерева и саданул из обоих стволов. Впереди тонко звякнуло стекло: он попал в машину.
С той стороны тоже дважды выстрелили, с деревьев посыпалась кора... Я не мог поверить своим ушам: то был звук трехлинейной винтовки – очень знакомый мне звук.
--Осторожно, Петро! Их двое...
Я достал «вальтер» и шепнул моряку:
-- Подними фуражку.
Петро понял меня с полуслова. Это был старый избитый приём, но новички на него клевали.
Он нацепил свою восьмиклинку на ствол ружья и медленно приподнял его.
Тотчас из-за бугра рядом с машиной раздался выстрел, фуражка слетела. Я громко вскрикнул. На секунду приподнялась чья-то лохматая голова (из-за солнечных лучей мне виден был лишь силуэт)... я нажал на спусковой крючок.
9.
У противника были все преимущества: и бугор, как бруствер окопа, и солнце за спиной. К тому же Петро, как оказалось, был не ахти какой стрелок, а у меня уже круги плыли перед глазами: кровь-то уходит.
Моряк оторвал подол рубахи, сделал мне перевязку, но рука уже была как свинцовая, да и голова тоже.
Оставалась одна надежда: на подмогу. Должны же Померанцев с Бортниковым услышать перестрелку. Однако, добегут они не скоро, ушли поди-ка далеко.
Ткнулся я лбом в землю – так приятно стало, что и поднимать не хочется.
Вдруг слышу, Петро меня зовёт:
-- Очнись, Ваня, пожар!
Открыл глаза – впереди столб пламени. Машину подожгли, гады. А там, я помню, две полных канистры с бензином да бак.
Так и оказалось. Впереди раздался взрыв, второй, третий – взметнулось пламя под самые кроны. Уж на что мы далеко лежали, а и то жарко стало.
-- Уйдут, Петро! Жми. Я прикрою.
Пальнули мы для острастки пару раз – ответа нет. Да разве усидели бы они в таком пекле?
Вскочил Петро и, что есть духу, рванул вперёд. Я все силы собрал, поднялся за ним.
Обогнули мы горящую технику: нет, не видать никого. Но я недаром в разведке служил. Прошёлся дугой – вот он, след! На сырой от ночного дождя земле он пропечатался, как штемпель на бумаге. Пошли мы по нему. Шли, шли – и вышли... к озеру. Кончился след. Вместо него – углубление у кромки воды. Будто тюлень выползал на сушу и снова в воду ушёл. Ясно, что бандиты уплыли на долблёнке.
Делать нечего. Вернулись мы обратно. А машина уже догорает, лишь чёрный остов остался, и среди того остова – два обгоревших тела.
-- Почему два? Ничего не понимаю, -- говорит Петро. – Если это Сергей с Лёшкой, то кто же третий?
В это время показались Померанцев с Бортниковым. Увидели нас, остановились, ружья взяли наизготовку. Понять их можно: не разберёшь, кто друг, кто враг.
-- Свои! – крикнул я и повесил оружие на плечо. Петро последовал моему примеру.
Сошлись. Мы им всё вкратце рассказали, но - по дороге на кордон. У меня было предчувствие, что времени терять нельзя.

10.
К кордону мы подходили перебежками, с разных сторон. Помню, также брали бендеровские схроны в Закарпатье. Вымершим кажется дом, но стоит приблизиться, как любое окно оживает смертоносным огнём.
В отличие от тех схваток, здесь не бросишь гранату в окно: мирные люди могли быть в доме.
...Мы опоздали. Преступник ушёл, но следы оставил. Шины нашей «эмки» были проколоты...
Дом оказался пуст. Исчезли все наши ружейные запасы, консервы, хлеб, спирт.
-- Вы хоть что-нибудь понимаете? – нарушил молчание Померанцев, оглядывая всех по очереди.
Я вышел к берегу и, как ожидал, обнаружил след долблёнки. Судя по тому, что ил ещё не подсох, лодка отплыла совсем недавно.
Вновь поднявшись на холм, я присел в тени дома и стал разглядывать озеро. Отсюда оно лежало, как на ладони.
Слева шла ломаная линия берега, на котором прошлым вечером располагались охотники. Справа – берег, по которому мы шли сегодня с Петром. Видна даже зелёная гладь болотистой низинки, уходящей в лес.
Я смерил расстояние взглядом. Оно было приличным. Подходя к кордону, мы непременно заметили бы лодку на глади озера.
Оставался поросший ольхой островок. До него от кордона напрямую – метров семьдесят, не больше.
Я отозвал в сторону Петра и изложил ему свой план.
Петро вздохнул.
-- Рискованно, братишка. Но... семи смертям не бывать, а одной не миновать!

11.
Мы столкнули плоскодонку на воду. За вёсла сел Померанцев, я со своей тулкой пристроился на корме. Учителя мы оставили в доме, кое-что предварительно ему наказав.
Я много раз смотрел смерти в глаза, но честное слово: никогда до этого не чувствовал себя таким незащищённым, как в этот яркий солнечный сентябрьский день.
Представьте себе ровную гладь озера и одинокую лодку на ней. Ни кочки здесь, ни деревца, за которыми можно укрыться от пули. И каждой клеткой ощущаешь, как невидимый ствол движется вслед за тобой, выцеливает твою грудь.
Мы медленно плыли вокруг острова, на котором (я был уверен в этом) сидел вооруженный до зубов преступник и следил за каждым нашим движением.
Он мог бы стрелять и с этого расстояния, но в лодке было только двое. Еще двое, как он думал, оставались на берегу: поочередно возле дома прохаживался то морячок в тельнике, то учитель в украинской сорочке.
Мы сделали полукруг и замерли на глади озера.
-- Поплыли к острову! – громко сказал я.
-- На черта он нам сдался? – так же громогласно отвечал Померанцев, а по лицу его катился градом пот, и губы кривились от страха.
Так мы стояли и пререкались минут пять.
Это были решающие минуты. В прибрежных кустах вдруг раздался приглушенный крик, шум борьбы, треск сучьев.
Померанцев заработал вёслами так, что они изгибались, готовые треснуть.
Мы подоспели вовремя. Полуобнажённый Петро и преступник катались по земле, рыча и извиваясь, как молодые барсы.
Даже втроём мы не сразу скрутили «островитянина».
Наконец, всё было закончено.
-- Ну что, дядин племянник, пошли до хаты? – тяжело дыша, сказал Петро.
Сергей Брузжак смотрел на него, как на приведение.
В самом центре островка, среди густых зарослей шиповника, была выкопана неглубокая землянка. Дно устилало примятое сено, сверху был сделан шалаш. Рядом разбросаны кости, яичная скорлупа, бесчисленное множество окурков.
-- Волчья яма, -- сказал брезгливо Померанцев.
-- Волк и жил, -- добавил я.
Мы переправились на «материк», как выразился Петро, и нас встретил учитель. На этот раз он был в матросской тельняшке.
-- Всё, маскарад окончен! – весело сказал Петро. – Давай мой тельник.
Племянник хромого Ильи, кажется, понял, в чём дело. Он грязно выругался и шагнул в дом.
-- Что? Пятый лишний? – спросил я его. – Между прочим, ваш прием.

12.
-- Ну что, Брузжак... Сами всё расскажите?
-- Иди ты!..
-- Ну что ж. Тогда я попробую восстановить картину. Поправьте, если что.
...Ещё первый раз, когда вы нам представились, что-то насторожило меня. Потом лишь вспомнил – жаль, что поздно. Это в германской армии принято щелкать каблуками. Одним словом, в полиции вы служили, а как туда попали, следствие выяснит.
Там, в жандармерии, вы и встретились с пленным партизаном Строковым. Может быть, лично допрашивали его. Не знаю. Но когда вчера вечером у костра вы его увидели, то сразу же исчезли. Капитан, к сожалению, не успел вас разглядеть. Но вы ужаснулись: последний свидетель вашего тёмного прошлого, оказывается, жив! И вы решили во что бы то ни стало его убрать. К счастью для вас, это можно было сделать чужими руками...
Я повернулся к Померанцеву, моряку и учителю, которые слушали меня весьма заинтересованно.
-- Я бывал здесь до войны, товарищи. И помню сыновей хромого лесника. Помню, как Николка, набедокурив, свалил всё на Васятку... Скользкий, трусливый был паренёк. Таким, видимо, и остался. И, воспользовавшись случаем, дезертировал. Летом жил на острове, в той землянке, которую вы метко назвали волчьей ямой, зимой – где-нибудь в подполье. Мы наверняка обнаружим и это его логово.
После войны, переодевшись в лейтенантскую форму, Брузжак приехал сюда, к дальним родственникам, в надежде отсидеться какое-то время в глухом углу. Естественно, он сошёлся с дезертиром и полностью подчинил себе трусливого Николку, а когда велел ему «убрать» капитана, тот не осмелился возразить...
Я обернулся к преступнику.
-- Вы, Брузжак, прекрасно понимали, что мы пошлём кого-нибудь за милицией. И приказали дезертиру караулить возле той злополучной низинки. К вашему удивлению, мы послали вместе с Алексеем вас – ведь у вас было железное алиби. Это ускорило смерть Алексея: скорее всего, вы убили его по дороге. Но просчитались в одном: ночной дождь сделал низинку ещё более непроходимой. Машина буксовала. А тут, как на грех, подоспели мы с Петром. Нервы у дезертира не выдержали, он выстрелил первым. Он вообще был хреновый вояка: мы подцепили его простейшим приёмом.
Оставшись один, вы подожгли машину и скрылись. Но поняли сразу: даже затратив полчаса-час на переправу, на машине мы всё же раньше вас доберёмся до райцентра, и тогда вам не уйти.
Вы вернулись, вывели из строя «эмку» и решили до темноты отсидеться на острове. А хозяевам приказали укрыться в лесу. Утлая долблёнка не осилила бы троих.
С острова вы внимательно наблюдали за нами. В плоскодонке сидели двое. Ещё двое, как вам казалось, оставались на берегу. Но тут мы вас перехитрили, Брузжак. И учитель в украинской сорочке, и моряк в тельняшке были одним лицом. Настоящий моряк в это время плыл к острову... Ты отличный ныряльщик, Петро!
-- Семь лет во флоте! – отозвался моряк.
Много позже, когда Петро заклеил камеры и мы везли пленного в райцентр, Померанцев спросил:
-- Извините, товарищ. Как же вы всё-таки догадались насчёт дезертира?
Я вздохнул.
-- А вы не поняли, почему Нюша носит такой просторный сарафан?.. Бедная женщина! Дай Бог, чтобы её будущий сын никогда не узнал, кем был его отец.