Белый старик

ПОСВЯЩАЕТСЯ ТАДЖИКИСТАНУ И ТАДЖИКИСТАНЦАМ, И ВСЕМ ПРАВОВЕРНЫМ МИРА.


«Имущество – для того,
чтобы проводить жизнь в благоденствии.
А жизнь – не для того,
Чтобы стяжать имущество и славу»
(Саади Ширали)



 
День клонился к закату, солнце садилось за горы, и горы пылали, как угли в горне уважаемого кузнеца бобо Сафара. Тени становились всё длиннее и длиннее, пока сумрак не разрушил границу дня и ночи, отчего земля и небо погрузились в зыбкую пелену осенней мглы. Сыро, зябко и скучно – за сотни фарсангов вокруг увидишь только холодные и пустынные склоны суровых молчаливых гор.
В такие вечера хорошо сидеть под сухой крышей возле жаркой печи с горящим кизяком и слушать долгие и поучительные истории при неверном свете керосиновой лампы, восхищаясь мудростью и прозорливостью наших предков. Обычно люди ходят из дома в дом, где хозяева подтверждают уважение своих сородичей, а гости обретают душевный покой, тепло и внимание.
Сегодня в доме «охангара-усто», так звучит по-таджикски «мастер-кузнец», собрались люди, и дрожали язычки свечей, а на стенах жилища колебались и двигались причудливые тени – тени минувших эпох и будущих столетий. Они, бестелесные и неуловимые, устремлялись к потолку, пронзали крышу и растекались под звёздами призрачным туманом небытия. Только люди этого видеть не могли, ибо несовершенна ещё природа человека. Собравшиеся почтительно слушали прекрасную историю об удивительных событиях, какие происходят в священный месяц Рамазан – историю, которую сын кузнеца, Амат, вчера приехавший с гуманитарным караваном, вынул из тайников своего сердца и каждого слушателя щедро оделил богатством, не имеющим цены: имеющий уши да послушает!
- Уважаемые люди говорят о старике, который ходит по дорогам нашего края. – Амат взял за руку свою речь и повёл её в сердца и души благодарных слушателей, а кто-то, начиная со старших, уже разливал горячий чай и подавал разломанные куски лепёшек. – Старик останавливает попутные машины и просит довезти до места, а где это место находится – никто не знает и не догадывается. Сам белый, совершенно седой, и светится, будто в глубине его тела сокрыта волшебная лампа.
Амат замолчал. Где-то за стенами дома проснулась встревоженная птица, запорхала, завозилась в гнезде и заплакала, как ребёнок, и тут же под окнами раздались чьи-то тихие вкрадчивые шаги. А в доме кузнеца заверещал сверчок, и люди прислушались к нему, боясь упустить хотя бы ноту, и благодарили Всевышнего.
- Вот однажды, - продолжал рассказчик, - автоколонна шла в Хорог. Везли рис, муку, масло и другие продукты. Головная машина вырвалась далеко вперёд, а вёл её Ибрагим-Таньга, человек грубый и жадный. Останавливает его Белый Старик и просит довезти до Шипата. Мол, помоги, сынок, старому человеку – ноги уж совсем не идут. Тут Ибрагим-Таньга и расцвёл в угодливой улыбке, обрадовался пассажиру – значит, можно заработать!
- С большим удовольствием, отец, но прежде «гони» гонорар! – неожиданно заявил водитель, не снимая с лица своей улыбки. – Сам понимаешь: бензин сегодня дорогой. Резина «горит» только так, да амортизация, дорогой, чего-то стоит. Хоть и нельзя брать нам посторонних, а тебя, старика, я уважу (сразу видно уважаемую старость), только деньги – вперёд!
Старик молча развёл руками и замотал головой.
- Что случилось? – забеспокоился Ибрагим-Таньга. – Что башкой крутишь – отвинтить захотел?.. – И тут его осенило: - А-а, денег нет?!
Старик на это радостно заулыбался, думая, что его поняли, а, поняв, пойдут навстречу. Он приготовился сесть.
- Э-э, нет! Ну и «гонишь» ты, старик: деды совесть совсем потеряли – под колёсами путаются и вымогают бесплатный проезд!!! - отрезвил водитель седую голову и нравоучительно заметил: - Если нет денег, топай ногами – здоровью полезней. Знаешь, как говорят в народе? Нет?! Так я скажу тебе за народ, как элемент добровольно-предпринимательской деятельности: тише идёшь – здоровее будешь! Куда торопиться, когда вся жизнь позади? Так что, бобо, шевели ногами, если не можешь крутиться-вертеться, ха-ха! – Водитель засмеялся и захлопнул дверцу у самой бороды старика, прищемив несколько её волосков.
Машина рванула с места, и боль полоснула огнём по лицу старика. Он тихо заплакал, но вместо слёз на землю брызнули из глаз золотистые капли расплавленного металла, которые под ногами человека превратились в медные деньги. Одинокий прохожий только покачал головой и пустым взором своим проводил задние огни удалявшейся машины, и губы его прошептали. Только лишь звёзды знали, что лежало на сердце старика.
Следом за Ибрагимом-Таньгой ехал Мунис-Губошлёп, молодой простецкий парень, про которого обычно говорят: «Секаст сагбача» (Три щенка) – сама доброта и наивность. Белый Старик его и остановил.
- Что случилось? – обратился ласково Мунис к старику, открывая дверцу, когда машина поравнялась с прохожим.
- Сынок, будь добр – отвези старика домой, – попросил странный старик и отступил от дверцы на три шага.
- Что Вы делаете, уважаемый?! – испугался ласковый водитель – ему ещё не доводилось видеть, как отступают от него старики.
- Бывает, ветер дунет в открытую дверь, задует очаг и умрёт человек… - ответил загадкой поодаль стоявший старик.
- Ну что Вы, уважаемый, - не понял Мунис, - дверь всегда можно закрыть, и в доме останется тепло.
- Нет, в доме останется человек, имеющий доброе сердце во имя Аллаха! – поправил старик. – Он-то и согреет дом, если не одинок в своей доброте.
- Мой отец говорил, что добрый человек не бывает одиноким. – Мунис широко заулыбался, совсем, как недавно улыбался старик, и распахнул дверцу кабины, говоря при этом с радостью: - Садитесь, уважаемый, - будьте моим гостем!
- Мне до Шипата… - пробормотал старик, оглядывая водителя недоверчивым взглядом.
- Садитесь, уважаемый! – продолжал настаивать молодой водитель и приветливо улыбался, а дверца всё так же оставалась открытой, хотя в ту пору уже порядком знобило – холодная осень в горах наступает раньше, чем в долине…
- У меня нет денег, сынок! – воскликнул старик в отчаянии, боясь поверить приглашению.
- Садитесь, уважаемый! – уже трижды повторил свою просьбу Мунис, водитель, а улыбка так и светилась на его лице – светлый месяц и только. Он выскочил из своей машины, подхватил старика под руки, подвёл к открытой двери и воскликнул: - Садитесь, уважаемый: не надо бояться – я помогу Вам! – И посадил-таки Мунис старика, как бы тот не отказывался, ссылаясь на долгую дорогу и отсутствие денег.
- Не в деньгах счастье! – говорил Мунис.
- А в их количестве? – проверял старик.
- Нет, нет и нет! – отвечал на это молодой водитель, не неискушенный «богатством», и дабы прекратить долгий и беспричинный разговор, и не обидеть старика, когда тот удобно устроился на сиденье, захлопнул дверцу и сказал: - Нет, уважаемый, счастье сидит в самом человеке, и тот счастлив вдвойне, кто больше отдаёт, чем получает.
И вот они поехали. До Шипата, говорят, путь неблизкий и опасный – легче семь раз уснуть, чем один раз проснуться. И, видимо, желая скоротать унылое однообразие ночной дороги, засунул старик руку себе под халат и вынул тростниковую флейту, най.
Заиграл старик, запел свои песни одну за другой, а другая песня была краше и слаще первой. И стало тепло в кабине Муниса, светло и свежо, как после весеннего дождя. И не пахло уже бензином, маслом и машинным железом – только аромат земли, цветов и ягод, царил сейчас над сердцами и душами людей, располагая их к приятным мыслям и благочестивым образам во имя Светильника и Сосредоточия вселенной. И тесная кабина уже не кабина, а прекрасная долина между гор с прохладной рекой и благоухающими садами по её берегам, где поют птицы и звенят насекомые; где небо и солнце над головой, и горизонт, утопающий в зелени. Вот из-за деревьев вышел омар на водопой; вот в траве пискнула и пробежала мышь; вот пчела заползла в цветок, и дохнул ветер как хорошо, мудро и просто устроил Аллах этот мир, что хотелось в нём жить тысячу лет, заново рождаясь и умирая.
До Шипата оставалось километра три, когда старик попросил притормозить и засобирался выйти.
- Постойте, уважаемый! – забеспокоился Мунис и удивился: - Куда Вы?! Мы ещё не приехали!..
- Спасибо, сынок, за доброту твою и заботу. Извини, что заставил тебя волноваться – я совсем забыл сказать, что здесь живёт мой старый приятель. Надо бы зайти к нему, поскольку давно не виделись и не вели приятные беседы за чаем и лепёшкой… - улыбаясь, старик проговорил всё это скороговоркой и по-молодому, быстро и проворно, выбрался из кабины – спрыгнул на землю, а место, где он вышел, было угрюмым и безлюдным.
Выбрался он и уже с улицы протянул поражённому парнишке большие деньги, достойные крупного банка, говоря при этом с загадочной и ласковой усмешкой на лице: - Бери, бери и не бойся – это твоё!
- Спа… спа… спа… - так и не выговорив свою благодарность, Мунис молча отстранил деньги и посмотрел на старика с нескрываемым сожалением.
- Бери, бери, сынок! – продолжал говорить старик, будто ничего не случилось. – Да, это слишком малая доля, ибо доброта твоя не имеет предела, но у меня больше ничего нет, чтоб предложить тебе… - Сказал Белый Старик и сокрушённо развёл руками.
Мунис собрался с мыслями, повременил и сказал более спокойно, дабы не обидеть старика, - волнение оставило его, и было, утраченный покой воцарился в сердце водителя.
- Извините, отец, но из-за денег лучшие друзья становятся злейшими врагами, хлеб – камнем, а сын поднимает руку на мать… - проговорил, замолк и добавил: - Вот если подарите шнурок с Вашей рубашки, уважаемый, то возьму его на память о Вас – большего мне не надо. Зачем солнечному лучу ещё свет Полярной звезды, когда само Солнце – звезда!
- Спасибо, Мунис-Губошлёп, за добрые слова твои! – снова заулыбался старик и засветился золотистым внутренним светом, будто в его груди пробудилось маленькое солнце и теперь спешило оно согреть и ободрить растерянного и продрогшего молодого водителя. Снял Белый Старик со своей рубашки золоченый шнурок и протянул его оробевшему молодому водителю: - Бери, бери, сынок, он твой.
Водитель дрожащей рукой принял подарок. Всё это было так невероятно и странно, как дух мужества покинул его, а сам он превратился в напуганного ребёнка, которого одного оставили спать в тёмной комнате, где он во сне и столкнулся с чудесами: - Откуда Вы меня знаете? – И какая-то сила пригвоздила его к сиденью…
Старик на это ничего не ответил, а только сказал: - Твоя жена, Мойрам, благополучно разрешится красивым и здоровым богатырём, а вы назовёте его Рустамом, и будете жить долго и счастливо. Храни этот шнурок, дорогой Мунис, пуще сердца своего, и все беды и несчастия лукавого мира минуют твой дом стороной. - Замолчал старик, погас в его глазах солнечный свет, и засверкала в них холодная сталь, и вздохнул он, как вздыхает снежная лавина, и стал говорить со свинцовой тяжестью в голосе, а слова его, будто камни, падали вниз: - Сейчас машина Ибрагима, съедет в овраг и перевернётся. Водитель останется живым, но калекой – перелом позвоночника… Ты поедешь и подберёшь его, окажешь первую помощь и вызволишь его, и он спасётся. Но это ещё не всё – через три дня заболеет и умрёт его младший и любимый сын, Олимджон. А красавица-жена, Гульнора, станет хромой и кривой, и никто не посыплет свою голову прахом земли…
Белый Старик сказал эти страшные последние слова, упали они, и земля застонала от боли. А потом пришла тишина и разлилась по-над землёй, и ночь опустилась в сердца людей, и стало страшно за своих родных и близких. Только шагнул старик в темноту, словно капля дождя упала в море, как Мунис, буквально выбросился из машины, пересилив чары оцепенения, кинулся следом, а старика и след простыл. Закричал парень во всё горло, заревел от страха и боли, потрясённый услышанной стариковой речью: - Эй, эй, ты где? Где ты, страшный Белый Старик?
Никто не знает, как долго он метался вокруг своей машины, боясь уйти дальше и потеряться в сыром мраке осенней полночной поры. Он выбился из сил, охрип и задохнулся. Усталый и разбитый сел на подножку автомашины, думая обрести душевное равновесие, как над ним внезапно раздался голос Белого Старика. И водитель вздрогнул, и вся кровь собралась в его груди, и замерла она, и замёрзло сердце, став маленьким ледяным шариком. Из груди – наружу и во все стороны; с головы до пят, от плеча к плечу человека расправил свои иголки пробудившийся дикобраз первобытного страха. И Мунис онемел и окаменел…
- Что случилось, мой мальчик? – спросил бесстрастный голос старика и продолжил: - Стою и думаю: зачем суетится человек – что потерял и что нашёл?
- Ты где? – прохрипел Мунис – немота, какая бывает при благоговейном страхе, сошла с одеревеневшего языка водителя, как снег по весне сходит с берегов реки, но только члены человека всё ещё оставались недвижимы.
- Я здесь и нигде, я всюду и рядом! – ответил старик.
- Так не бывает… - прохрипел Мунис.
- Иногда случается – поверь глазам своим, сынок! – ответил голос.
И вот кто-то невидимый склонился и приласкал паренька именно так, как делала это рано умершая мама. В ту пору ему было только семь лет. После, когда вошёл в возраст, он многого сам достиг в этой жизни. Но больше всего за эти годы он так и не дополучил материнской любви и ласки. И сейчас, повинуясь лёгкому движению чудесной руки, он с радостью прорастающего зерна почувствовал, как в его сердце стал оттаивать ледяной шарик застывшей крови. Так жизнь гремучими весенними ручьями зажурчала по всему обездвиженному телу; как острая боль пронзила руки и ноги, и они судорожно задвигались, ощущая внутреннее тепло. В мужчине проснулся тот ребёнок, которого одиноко спящим оставили в пустой комнате. Вот он проснулся, увидел бестелесное и вездесущее чудовище мрака и закричал, ища защиты и спасения:
- Мама, мама, мама!
- Нет, это я… - ответил голос старика и спросил: - Ты хотел что-то сказать?
- Да… - промолвил Мунис, укрепился духом и заговорил: - Я не знаю, кто ты, но прошу: не трогай Олимджона и Гульнору! Помилуй, они не виноваты в жадности своего отца и супруга. Будь же милосерд к ним во имя Аллаха, старик. Не трогай женщину! Не трогай её ребёнка! – усмири свой гнев, ибо сказано: гнев и раздражение – начало порока и греха. Всегда прощайте других, а себя – никогда. Аллах всевышний сделает прощающих почтенными.
Воцарилось молчание – теперь тишины испугался мужчина и Мунис спросил: - Ты здесь, Белый Старик?
- Да… - ответила ночь и добавила: - Хорошо, да будет, по словам твоим – твоя доброта всесильна, и я не вправе тебе сказать… - И чьи-то шаги стали спускаться по склону.
- А как же Ибрагим? Может быть, простишь его, Старик-судьба? – заторопился молодой водитель – хоть и доставалось ему порой насмешек и колкостей от Ибрагима-Таньги, бедный Губошлёп сейчас не злорадствовал, а глубоко сожалел о случившейся беде, предсказанной стариком. Мунис думал, что надо делать и как поступить, ибо дорога каждая минута, если всё то, что сказал старик – истинная, горькая и страшная правда. Ведь обронил он: «Ты поедешь и подберёшь его, окажешь первую помощь и вызволишь его, и он спасётся…»
- Каждый хромой осёл находит свою яму… - ответил голос после долгой заминки, шаги растворились в пространстве космоса, и стало тихо, очень тихо, тихо-тихо, тсс…
Мунис понял, что Белый Старик ушёл навсегда, как уходит время от людской суеты. Обгоняя собственное дыхание, он влетел в кабину, включил зажигание и…
За поворотом начинался глубокий овраг, на дне которого уже лежала перевёрнутая машина Ибрагима-Таньги. В кабине горел свет, работающий двигатель ревел, как опрокинутый дэв, и двигались колеса. Губошлёп пробрался в кабину своего товарища и стал вызволять его из металлической гробницы. Тот был жив, но без сознания от болевого шока – действительно, перелом позвоночника…
Амат замолчал и спросил горячий чай. Ему передали пиалу, а он задумался, вспоминая, как старый бездетный кузнец бобо Сафар усыновил его полгода назад, на добром слове, ибо родители Муниса однажды ушли в горы и не вернулись, и парень остался совершенно один, а нехорошо одному человеку жить в пустом доме. Тьма со всех сторон обступила горы, обложила весь мир невесомой ватой густого мрака, и притихшим людям казалось, что они, собравшись под гостеприимной крышей уважаемого бобо Сафара, вдруг вместе с домом оторвались от земли и летят сейчас в необозримом пространстве вселенной, а навстречу им зажигаются звёзды. Каждый из гостей, услышав удивительный рассказ Амата, сидел покойно с закрытыми глазами и пытался найти истину на дне колодца своей души, а губы его шептали молитвы.
- А что случилось дальше? – нетерпеливо спросил кто-то из гостей.
- А дальше всё случилось, как сказал Белый Старик, – ответил Амат, отстранив в сторону недопитый чай. Любопытство слушателя превыше собственного наслаждения, и поэтому рассказчик не может отказывать ему во внимании. За окном снова раздались чьи-то размеренные шаги, и всё стихло, а люди прислушались к тишине, вздохнули, и приёмный сын кузнеца повёл караван свое речи в оазис отдохновения и радушия – повесть близилась к закату: - Мойрам благополучно разрешилась сыном, и назвали его Рустамом. Мунис стал начальником автоколонны, а потом через год уже грамотно заведовал целой автобазой. И все трое жили светло и безгорестно – никакие бури и перемены не могли нарушить их семейное счастье, а только закаляли людей в нелёгком труде – жить и творить добро, ибо сказано: человек, творящий добро во имя моё, обретает жизнь вечную.
Тут Амат допил свой чай, попросил налить и продолжил: - Золочёный шнурок от рубашки Белого Старика молодые, а кто любит, тот всегда молод, повесили на стене, как раз в сторону Каабы. Бывало, что шнурок светился мягким золотистым светом, и в доме уважаемого начальника автоколонны всегда было тепло и уютно. И людям мнилось, что сам Аллах пришёл в гости и остался здесь жить, покорённый милосердием и великодушием хозяина…
- Вай-вай! – завздыхали слушатели, покачивая головами и цокая языком, чем и выражали своё восхищение услышанным словам о человеческой святости и жадности.
- Ибрагим-Таньга оправился от потрясения, но не совсем, – так продолжал свой невероятный рассказ, идущий на ночевку в караван-сарай, достойный сын кузнеца и оглядывал он собравшихся людей, которые молитвенно преклонились перед могуществом Аллаха. – На кровати лежать и время проводить он не остался. Живо пересел в инвалидное кресло – помогли ему получить на автобазе через Международный Красный Крест. Друзья оборудовали подъёмный лифт, благо семейство Ибрагима жило на первом этаже четырёхэтажного кирпичного дома. Глава семьи, тем временем, с детской радостью – радостью свободы и движения – разъезжал по городу на своём «железном коне», насколько хватало сил и жизненного задора. Сам не падал духом и другим не позволял малодушничать. Всегда держался молодцом – не ломался и других поднимал, ведя спортивную секцию марафонцев – «колясочников», и все уважительно называли его не иначе, как Ибрагим-Герой. Олимджон важно ходил уже в школу, а любящая и заботливая Гульнора успела подарить своему геройскому мужу ещё двоих детей – двойню: мальчика и девочку.
С этими словами упал занавес рассказа, и люди сказали: - Амен!
Они отвели время и отдали свои сердца и помысел Всевышнему и Великому. Сказано нашими отцами: из всех обрядов поклонения наиболее ценен предварительно совершённый намаз.
- А кто он этот удивительный Белый Старик? – спросили люди, собираясь разойтись по своим домам, чтобы родные и близкие также услышали удивительную историю, написанную каламом совершенной любви и доброты.
- Это был Хызрати Хызр… ПРОРОК ХЫЗР… - только и ответил Амат, и люди снова преклонились пред могуществом и величием Аллаха, который послал на землю в науку и помощь человеку, жалкому комку глины, такого чудесного пророка, как Хызрати Хызр – действительно, велик Аллах и мудрость его не имеет предела!
Снова послышались чьи-то шаги вкруг дома, будто кто-то, незримый и великий, пришёл и, не в силах уйти, болел и радовался за людей, тревожась за ним и печалясь. Вот отворилась дверь, и… в комнаты брызнул тёплый золотистый свет, словно нежное и ласковое солнце пришло переночевать в радушном доме старого кузнеца. И потянулись души людей тихой и смиреной вереницей к ногам Аллаха, пали перед лицом Необъятного и Неизвестного, Всемогущего и Милосердного, и погасла в сердцах тревога, и наступила тишина. И в наступившей тишине все бывшие в доме услышали шёпот далёких звёзд, шорох времени и шелест своих благочестивых мыслей, и всё это сливалось в единую и прекрасную мелодию любви.
За окном дохнул ветер, с неба скатилась звезда, и люди, вытирая слёзы радости, разошлись по домам, унося в своих душах капли золотистого света, как подтверждение могущества и величия Великого и Могучего. И когда в доме бобо Сафара погасли окна, и отец с сыном доверили свои жизни пришедшему сну, как на затихшем дворе повторил кто-то свои шаги, и до самого утра под чьими-то ногами хрустел рассыпанный щебень, и озарялась земля золотистым сиянием любящего сердца. Быть может, это был сам Хызрати Хызр, который ночным бессонным дозором оберегал мирный сон старого кузнеца и молодого водителя?
Да будет вечная слава и милость Аллаха над именем его – именем Жизни! – да будет мир и любовь под серебристой луной во славу Всевышнего и на всей прекрасной земле!