Политика

Как там, у Газманова: «Я рожден в Советском Союзе, сделан я в СССР»? Неплохо сказано!.. А главное – в точку!..

Так вот, я тоже вышел из тех же ворот не только годом рождения, но воспитанием и состоянием души. Много хорошего было в то время. И не потому, что девушки наши были моложе, а здоровье было крепче, как в том, известном анекдоте. Вернее, не только поэтому...

Легче как-то жилось... Слова были понятнее, поступки определеннее, а дружба основывалась на общности взглядов, а не на материальной заинтересованности и не на благосостоянии родителей.

Если девочки держались за руки, а парни обнимали друг друга за плечи, – зеваки не глядели им вслед, и не застил глаза «розово-голубой» туман. Такое словосочетание, как «розовые очки», значило наивный взгляд на вещи, а «голубая кровь» – аристократичность и ничего более.

Понятие «лицо кавказской национальности» вообще отсутствовало, да и сама проблема национальности не стояла так остро. Говорю это как армянин, рожденный и выросший в России, окруженный, в основном, русскими друзьями и недругами. Но, что интересно, даже недруги редко касались моей национальности.

Хотя были моменты, мягко говоря, неприятные: дед моей жены – вешенский казак – меня, как армянина, так и не принял. Но это скорей исключение из правил – что взять с темного крестьянина? Он-то почти не знал меня, а, может, и не хотел знать. Теперь – возится с моим сыном и не догадывается, что я, армянин, живо интересуюсь историей Дона и казачьей вольницы, восхищаюсь произведениями Михаила Шолохова – его земляка, воспевал и буду воспевать в своем творчестве доблесть и славу донского казачества.

Ну да Бог с ним, с упрямым стариком!..

Так вот, по поводу моей национальности был еще один, скажем так, политизированный случай. В некоторой степени поучительный. О нем и хочу рассказать.

На мой взгляд, главная беда СССР – это партийный аппарат и полное безразличие к действиям и решениям этого аппарата основной массы населения!

Я, как и многие в политику не лез. Не был, так сказать, диссидентом. Шел по обычным ступеням: стал октябренком (в музее Дома офицеров), потом пионером (на Мамаевом кургане в Волгограде), вступил в комсомол (один из первых в классе). И хоть был хулиганистым, всегда почему-то помнил номер своего комсомольского билета (56599068 – не верите, проверьте).

Пел свои и чужие песни в компании таких же ребят. Если касался политики, то только в песнях, скажем, того же Высоцкого или других, чаще неизвестных мне авторов. И никогда не предполагал, что это может принести мне неприятности.

Когда призвался в армию, первое, что сделали «старики», – вручили мне баян и назвали «Маэстро». По телеграмме тех же «стариков» (письмо поздно было отправлять) мама на присягу привезла мою гитару. Здесь все и началось: солдаты сутками напролет слушали мои и чужие песни, которых я знал бессчетное количество, переписывали слова, заучивали и пели сами.

Почему-то начальству не нравились мои концерты, а так как я еще и сам сочинял, то при каждом утреннем осмотре старшина отбирал все записи и передавал их в «строевую». Замполит нашей роты, старший лейтенант Мамедов (вот кто – тварь из тварей!) взял меня под личный свой контроль.

Мамедов – курд по национальности (а курды, исторически, – злейшие враги армян, как татары – для русских) хотел нашу роту сделать среднеазиатской, дошел даже до того, что политзанятия проводил на узбекском языке. Армян, просто ненавидел, а меня тем более.

Причина глупая: он – замполит роты, старший лейтенант – по-русски говорил со страшным
акцентом, а я, солдат, тем паче, армянин – совершено без акцента. Мамедов не раз хотел меня ударить, сам часто говорил об этом, но чего-то боялся, хотя других бил.

Я совершено не боялся его кулаков, поскольку уже тогда знал: собака, которая лает, не кусается. Со смехом смотрел на него и за это он еще больше ненавидел меня. Но я был молод, наивен, а вернее, просто никогда не сталкивался с «собакой», у которой есть партбилет. «Собака», которая опираясь на партийную платформу и политическую обстановку, может «укусить» куда больнее, чем кулаками.

Мамедов нашел у кого-то из «стариков» тетрадь, где моей рукой были записаны слова песен.
Да какие слова: «спасибо нашей партии родной – построила дворец для наркоманов», «и позабудем, что мы с тобой солдаты, и бросим автоматы мы в кусты» или «за ночи в тюрьмах, допросы в МУРе – спасибо нашей городской прокуратуре» и т.д.

Теперь-то я понимаю, что меня могло ждать. А тогда как-то не задумывался над этими словами, пел их в кругу друзей не потому, что был таким уж уркой или наркоманом, а просто песни были классные.

Но незнание закона не освобождает от ответственности!

Вот где Мамедов поживился. Вызывает меня и приказывает:
- Нэси тэтрад палытзанатый!
- Есть! – говорю и приношу ему тетрадь, в которой вел записи по политзанятиям. Он достает песенник, кладет рядом с моей тетрадью и долго, со знаньем дела (Пинкертон хренов!) сличает почерки. После пятой страницы победно поднимает взгляд и выдает:
- Ты пысал! Атпыратса песпалэзна, тфой почерк!
- Да я и не отпираюсь!..
- Как ты мог пысат такое о женшине?! – о матэры?!.. о сэстрэ?!.. о нэвэстэ?!.. – это он о песне «Мурка».
- Товарищ старший лейтенант! – говорю, – это всего лишь песни!
- Малчат!.. Даю пят минут, чтоб здэс была тэтрад, откуда ты всо это пэрэпэсал!

Здесь надо сказать, что среди нашего командования ходили слухи о какой-то пресловутой тетради, где, якобы, записаны песни про них. Официально заявляю, ее не было – я бы знал. Песни, частью уже сочиненные мной, частью задуманные, находились в моей голове. Да и ничего обидного в этих песнях не было, если ты командир нормальный.

Видимо, Мамедов в первую очередь охотился за этой тетрадью. Мне бы, глупцу, прикинуться дурачком. Сказать, мол, переписал, а где она – не знаю. Старослужащие, дескать, заставили, а кто заставил, не скажу, – боюсь, побьют. В сущности, кто я был в части? – «Салабон», не более. Пустить слезу, покаяться. Но, во-первых, как уже говорил: даже не предполагал, что такой шум можно поднять из-за каких-то песен; во-вторых, перед кем каяться, перед Мамедовым? – Да ни за что!

Я нагло глянул на него и сказал:
-Тетради нет! Все эти песни – здесь! – и ткнул пальцем в свою голову.
- Нэ может быт! – вы бы видели его вытаращенные глаза: он даже мысли не допускал, что человек, кроме гимна Советского Союза, может знать наизусть другие песни.

Этот «Пинкертон», не поверив ни единому моему слову, решил провести следственный эксперимент. Дал мне бумагу, ручку и, листая злополучную тетрадь, показал на две-три песни:
 - Садысь и пыши, пасмотрым!

Я молча сел за стол и минуты через три отдал ему исписанные листы. Он открыл тетрадь и стал – слово в слово! – нет, вы представляете этот балаган? – слово в слово стал сверять тексты, только что написанные мной, с теми, что были в песеннике. Когда закончил, долго молчал, потом глянул на меня и, закипая, заорал на весь кабинет:
- А ты маралный кодекс страитэла каммунызма наизуст знаиш?

Из данного кодекса я знал только один пункт, который и выдал:
- Человек человеку – друг, товарищ и брат!
- И эта всо?!
- А разве мало? – дурачок, я издевался над ним.
- Мало!.. Даю тэбэ час, – выучишь и даложишь кодекс, абязанасты салдата и обязанасты днэвального и патрулного!..

Все кончилось сравнительно легко для меня: я потерял теплое место телефониста, получил кучу нарядов на кухню и лишился отпуска (пришла телеграмма от мамы, и, если бы не этот случай, меня бы, может, отпустили домой). Я до сих пор благодарен ротному, капитану Михайлову, за то, что он не дал ход этому делу, наорал на Мамедова и спрятал в сейф и, думаю, потом уничтожил все бумаги, собранные замполитом.

Если бы дошло до штаба корпуса – эх! Пошел бы я по опасной тропе диссидента, повторил бы путь Солженицына и написал бы... пусть не «Архипелаг ГУЛАГ», но какой-нибудь там «Островок ДИСБАТ»! Ходил бы с длиной бородой, получал бы всякие там премии и рассуждал бы о несправедливостях времен «застоя»!

А что, не так? Ведь будь у Солженицына такой командир, отбей он его из рук особистов – дошел бы Александр Исаевич до Берлина, дослужился бы, скажем, до полковника. Ну, написал бы несколько книжек о своих боевых буднях, в которых восхвалял бы Советский строй и лично отца всех народов товарища Сталина, да жил бы на нищенскую пенсию, как живут ныне действительные герои того ужасного времени – участники Великой Отечественной войны.

Быть может, я не прав, но вся ненависть его к Советской власти из-за того, что закатали родимого на край географии «без права переписки да с поражением в правах», вот и обиделся. И теперь, обиженный, честит на весь мир советский строй, все плохое, а главное, все хорошее, что было тогда...

Ну да Бог с ним, и с этим упрямым стариком!..


2.02.2005г.